История мальчика, живущего в оккупированном немцами Амстердаме и пытающегося выжить. Но какой ценой?..
Содержание:
Часть I 1
Часть II 22
Часть III 26
Примечания 28
Ричард Лури
Ненависть к тюльпанам
Часть I
Вымысел - это несбывшаяся история, а история - это свершившийся вымысел.
Джордж Оруэлл
1
- Я твой брат! - сказал незнакомец, стоявший у дверей.
В первый момент я решил, что он из братства тех протестантов-евангелистов, кто ходит от дома к дому, проповедуя необходимость спасения души. Но, взглянув пристальнее в его лицо, я увидел смотревшие прямо на меня глаза моей матери.
- Что ж, входи! - сказал я.
Мы не упали друг к другу в объятья - такой порыв выражал бы излишне много. Но и не обменялись рукопожатием - это означало бы слишком мало.
Мы не виделись с ним шестьдесят лет! Отсюда ясно, какими братьями мы были.
Я придержал для него открытую дверь и, пока он проходил, подумал, глядя на его профиль: "Уиллему должно быть сейчас шестьдесят пять! Но на столько он не выглядит. На его лице не заметно следов сильных переживаний. Седоволосый мальчик! Американец!"
- У меня нет ничего особенного, чем бы угостить тебя, - сказал я. - Пиво, немного ветчины, сыр, хлеб.
- Этого вполне достаточно!
- Я живу один, поэтому не держу дома запасов еды.
- Ты никогда не был женат? - выразил он озабоченность.
- Нет!
Я не спросил его встречно о нём самом. Незачем!
- Мне повезло! - сказал он, отвечая на незаданный вопрос. - Моя жена - хорошая женщина, да и познакомились мы с нею в ранней молодости. Двое детей, пятеро внуков! Старшая из них, Синди…
- Я принесу сейчас пива, - перебил я его.
Я не хотел ни слышать их имён, ни видеть их фотографий. Уиллем и так получил своё сполна!
Наша мать сразу же после войны бросила нашего отца, сбежав с канадским солдатом. Именно маленького Уиллема она взяла с собой, и в его жизни было всё: мама, семья, Америка…
- Голландское пиво - самое лучшее! - сказал он, сделав большой глоток.
- Я вижу, оно тебе по нраву.
- Да, с самого первого раза, когда я попробовал его.
- Значит, это у тебя в крови! - отметил я с улыбкой, и он тоже улыбнулся; но я-то знал, что причины для улыбок у нас разные.
- Тебе должно быть шестьдесят пять, Уиллем? - уточнил я.
- Верно! - подтвердил он. - Так и есть! Не знаю, куда ушло время, - годы просто пронеслись!
Я понял, что он одновременно выразил и сожаление о своей промелькнувшей жизни, когда однажды поутру просыпаешься старым, и попытку оправдания ушедших шестидесяти лет, за которые он ни разу не появился взглянуть на родного брата. С тех самых пор, как наша мать увезла его из Голландии!
- Кем ты работал, Уиллем?
- В основном, по своей профессии, я - оптометрист. А ты?
- Трудился в пищевом производстве , как и мой отец. Наш отец! Ты должен простить, если я говорю иногда мой отец, а не наш отец. Я давно привык говорить так.
- Разумеется! - Уиллем выразил на лице страдание, которое я был рад увидеть. - Разумеется, я понимаю!
- Но я не был поваром, как наш отец. Моим делом стала оптовая торговля: склады, перевозка, рассылка.
- А сейчас ты пенсионер?
- Да, вот уже несколько лет.
Я чувствовал, что он приготовился спросить, чем же я заполнял свои годы, но почему-то не захотел.
По-видимому, сидя напротив за столом, он мало что мог разглядеть во мне.
Люди, не обладающие тайнами, представляют их себе как некую загадочность и мрак. В действительности всё как раз наоборот. Секреты выдают своих владельцев, не давая им покоя ни днем, ни ночью, подобно одинокой лампочке, оставленной гореть в помещении. Поэтому я поразился, что Уиллем не в состоянии заглянуть в меня, хотя я просматривался насквозь.
"Возможно, он приехал сюда с какими-то другими намерениями, помимо встречи со мной. Ему явно не совсем уютно в моей квартире, хоть и чистой, но всё-таки запущенной".
Мы выпили по первой банке пива под малозначительную беседу - как проходил полёт? В каком отеле он остановился? Сколько времени собирается пробыть в Амстердаме?
- Не меньше недели! - ответил Уиллем. - Здесь так много нужно посмотреть и посетить! К тому же, я пообещал сделать своим внукам обо всём видеофильм. Одна из них, Синди, про которую я начал тебе рассказывать, пишет школьное сочинение "Моя родословная". Подожди-ка секунду, я хочу показать кое-что. Скажи мне, - он достал свой бумажник из заднего кармана брюк и раскрыл отделение для фотографий, - скажи мне, ведь правда Синди похожа на нашу мать?
В эту минуту я его возненавидел.
- Да, это наша мать!
"Она возродилась! Теперь - в виде американского подростка! Волосы, несмотря на современную стрижку, как у нашей матери, густые и белокурые! Её же голубые глаза! Даже зелёная жилка так же проглядывает на виске!.. Таким образом, Уиллем не только получил нашу мать на всё своё детство. Он опять владеет ею, теперь - как внучкой. Любыми усилиями, но я должен сдержать свои эмоции, не дать им прорваться наружу!"
По крайней мере, он не выглядел заметившим что-либо.
- Синди - необыкновенный ребёнок! Добрая, заботливая девочка, полная искреннего веселья! Кроме того, она единственная из всех моих детей и внуков, кто интересуется своим голландским происхождением. Читает запоем всё, что может достать, связанное с этим.
- Ты должен был привезти её с собой!
- Может быть, в следующий раз. - Его слова прозвучали с оттенком задумчивой грусти.
"Вероятно, он серьёзно болен. Так вот почему он решился на такое далёкое путешествие! Чтобы напоследок всё-таки увидеть своего брата, хотя ещё ни разу не назвал меня по имени!"
- Ей необходимо приехать! - сказал я вслух. - В Голландии найдётся масса возможностей для утоления такой жажды. Единственное ограничение - не перенимать одну причуду своего дядюшки!
- Какую же?
- Я ненавижу тюльпаны! Не признаю никаких охов и ахов по поводу тюльпанов! Они прекрасны, пока цветут, но выглядят слишком уж мёртвыми, когда увяли. Однако главная причина моей ненависти в том, что я знаю, каковы они на вкус. К концу войны уже совсем нечем было питаться, и мы ели их. Мы ели луковицы тюльпанов!
- Я не помню такого, - сказал он. - Я многого не помню! А в сохранившихся обрывках нет уверенности - реальные это воспоминания или же просто рассказы моей матери. Нашей матери!
- Значит, ты счастливчик!
- Но всё-таки я хочу знать, что же произошло! И во время войны, и сразу же после неё!
- Зачем это тебе?
- Ты, наверное, знаком с ситуацией, когда кто-нибудь начинает рассказывать что-либо интересное и вдруг обрывает себя, решив, что при тебе об этом говорить не следует? Ты пытаешься убедить его, что ради уважения к слушателю начатая история должна быть завершена!
Некоторые рассказчики уступают натиску, но другие не сдаются и оставляют тебя в полном неведении. Примерно так я воспринимаю свою жизнь, в которой с самого её начала много неопределённого!
- И вот поэтому ты приехал сюда?
- Вот поэтому я приехал сюда, Йон!
- Ну, что ж… Надеюсь, ты тоже расскажешь мне какую-нибудь интересную историю?
- Я постараюсь…
- Ведь, кроме нескольких открыток от матери и письма, посланного тобой, когда она умерла, мне неизвестно ничего.
- Я знаю, - сказал Уиллем, потупив глаза. - Я виноват!
- Хочешь ещё пива?
- Да, ещё пива было бы неплохо!
В кухне я задержался на несколько секунд - мне не хотелось возвращаться к столу, к брату, к прошлой жизни и всем её печалям.
За окном серые дождевые облака плыли по ярко-голубому небу. Молодая женщина крутила педали велосипеда, разговаривая по мобильному телефону. Если бы я умер три года назад в больнице, не существовало бы ничего из этого - ни моего брата, ни дождевого облака, ни девушки на велосипеде… Но я не умер!
Я вернулся в комнату.
Мой брат сделал большой глоток пива.
Часть семейной истории была ему известна: сразу же по окончании войны наша мать ушла от нашего парализованного после инсульта отца, - и эта часть не выглядела слишком привлекательно. Однако не более привлекательной была и та часть, о которой он не знал.
"Глотни же как следует, мой везучий американский братец, ведь у тебя так мало плохих воспоминаний, что ты прибыл за ними издалека в Голландию!"
- Тебе известно, кто такая Анна Франк? - спросил я.
- Конечно! - Уиллем ответил тоном коренного голландца, оскорблённого в его лучших национальных чувствах.
- Когда полицейские явились арестовать её семью, они прошли прямиком в их тайное укрытие.
- Да, я знаю об этом!
- Это означает, что кто-то выдал их.
- Кто же это сделал? - спросил он.
- Ты!
2
- Ты только слушай, просто слушай, я расскажу тебе всё! И я буду называть нашего отца моим отцом, потому что ты тогда ещё не родился.
Итак, мой отец был угрюмым молчуном, когда бывал трезвым, но, напившись, он становился сентиментальным. Между прочим, и я вырос таким же!
Будучи мальчишкой, я всегда радовался, видя его наливающим себе какую-нибудь выпивку. Наблюдая, я изучал, сколько времени требуется каждой жидкости, чтобы смягчить его. Чем светлее был её цвет, тем скорее это совершалось.
Нужно проскользнуть в дверь на кухню и быстрым взглядом определить - не прояснилось ли уже его лицо? Тогда можно без опаски направляться прямо к нему. Но ни в коем случае не раньше! Иначе он мог просто вышвырнуть меня вон. Отец не выглядел богатырём, но у него были сильные руки, покрытые ожогами и шрамами.
Однажды я спросил у него название коричневого питья.
- Пиво! - Отец всегда поощрял мой интерес к наименованиям каких-либо блюд или напитков.
- Оно делает тебя счастливым слишком медленно!
Мгновение он сидел озадаченный услышанным, и я испугался, что разозлил его. Но затем он улыбнулся, обхватил меня рукой и притянул к себе.
- Ты чертовски сообразителен, Йон! - сказал он.
Как я любил те редкие минуты, когда отец хвалил меня, называя при этом по имени!
- Да! - подтвердил он. - Пиво в самом деле действует медленнее. Но его приятно пить! Ты знаешь, кто его придумал?
- Кто же?
- Египтяне! Те самые, которые построили пирамиды!
Мне показалось невероятным, чтобы эти таинственные люди, всегда двигавшиеся боком на картинках в моих книжках, могли создать пиво. Но так сказал мой отец, и, следовательно, это было правдой! Он знал всё о кушаньях и напитках, так как работал шеф-поваром в ресторане отеля и очень гордился своей профессией.
Кулинарии он выучился во Франции и с удовольствием рассказывал об этом. В одной французской кухне, где отцу довелось работать, висел лозунг: Вы выбрали почётное занятие!
Иногда он произносил эти слова по-французски: Vous avez choisi un métier noble! - потому что их звучание напоминало ему те времена.
Однако в нём не зародилась любовь к французам: "Они худшие сукины дети на этом свете!" - поминал он их одним из своих излюбленных выражений.
* * *
В какой-то из дней отец придвинул ко мне свой стакан с пивом.
- Попробуй это, Йон! - сказал он. - Отхлебни глоток!
Я быстро взглянул на него - правильно ли я понял? Отец кивнул.
Подняв стакан обеими руками, чтобы не пролить ни капли, я отпил содержимое. Оно имело горький вкус. Я сказал, что мне понравилось, но он засмеялся, так как видел мои скривившиеся губы. Тогда я схватил стакан и сделал большой глоток, что заставило отца засмеяться опять, но уже иначе.
Немного позднее я вышел на улицу. Не знаю, что так подействовало на меня: время, проведённое с отцом, или пиво, но на несколько минут весь окружающий мир - каналы, деревья, небо - превратился в витражное окно, сквозь которое струился свет. Я чувствовал себя так, будто Всевышний отметил меня своим вниманием с обратной стороны небосвода!
* * *
Свою мать я любил, когда она подпевала, слушая радио, или когда она ласкала меня, но я ненавидел её, когда она была неуважительна к отцу. Мне не всегда было понятно, что она говорила ему, но я всегда различал злобу или - ещё хуже - презрение.
Конечно же, она была любезна с ним, когда они выходили развлечься или когда он выдавал ей деньги на новые наряды. Ей нравилось развлекаться и одеваться красиво.
Иногда мать говорила о себе так, будто речь шла о другом человеке:
- Тебе досталась самая прелестная девушка нашей школы, и она не желает постоянно ходить в домашней одежде!
Если отец был в подпитии, то он просто отшучивался:
- Она до сих пор самая прелестная! Но я не возьму её развлекаться… пока она не купит себе новое платье!
И он бросал несколько гульденов на стол.
Когда же ему нечего было выпить, он слушал, тяжело насупившись, пока наконец не вскидывал в бешенстве голову, извергая громовые раскаты брани. За всю свою жизнь я не встречал кого-нибудь, кто умел так материться, как мой отец!
Затем, случалось, они скандалили, дрались, швыряли друг в друга всё, что подворачивалось под руку. Я был вынужден в такие минуты уходить из дома, протискиваясь мимо велосипедов в прихожей.
До сих пор не могу забыть щелчок захлопывавшейся за моей спиной двери, кирпичные стены домов, голые деревья, замёрзшие каналы с людьми, скользившими по льду на коньках…
Мне хотелось умчаться вместе с ними прочь отсюда и никогда не возвращаться назад!
Но я немедленно забывал об этих помыслах, стоило отцу вновь заговорить со мной.
* * *
- Даже Королева просыпается голодной! - Мой отец произносил эту фразу с особым смаком, и я никак не мог уразуметь, что он имеет в виду. Конечно же, Королева просыпается голодной, ведь она спала и ничего не ела!
Потом я понял, что суть была в дополнительном словечке даже.
"Королева - весьма важная персона, но даже она просыпается голодной, и тем самым даже она похожа на любого другого человека. Целый мир просыпается по утрам голодным! Значит, мой отец выбрал лучшую работу в мире!"
Я выложил отцу свои рассуждения и услышал в ответ:
- Йон, завтра ты пойдёшь со мной!
На следующее утро отец взял меня с собой на продовольственный рынок.
* * *
Кроме множества людей и неумолкавшего гула голосов, рынок запомнился мне красными помидорами, которые казались ещё более яркими посреди овощного изобилия.
Отец называл мне различные виды рыбы и указывал те, которые предпочтительнее покупать.
Все торговцы приветствовали его. Одни - потому, что были с ним давно знакомы, другие - просто потому, что он солидный покупатель.
Отец представлял меня каждому:
- Мой сын Йон! Мой мальчик Йон!
- А как ты думаешь, что же было на завтрак у Королевы сегодня? - спросил он.
- Молоко и… помидоры!
Отец засмеялся и купил для нас свежепросольных сельдей и пару его любимых сэндвичей - стейк тартар на булке. Он запил еду пивом, но не предложил выпить мне, хотя теперь я был старше и уже пробовал пиво. Тем не менее, это был ещё один счастливый день в моей жизни!
И мы неторопливо направились домой.
3
Мирные оранжевые флаги в честь дня рождения Королевы Вильгельмины ещё висели повсюду в тот день, когда началась война.
Была прекрасная летняя погода. Окна окружающих домов были распахнуты. Я играл с мальчишками во дворе. Вдруг сразу со всех сторон послышалось нечто необычное - громкое радио, резкие возгласы, непривычные слова. Я побежал домой.
Моя мать с воплями металась по кухне взад и вперёд, дёргая посудное полотенце одной рукой и продолжая его удерживать в другой. Радио уже молчало, потрескивая.
- Что случилось? - спросил я.
- Война! Германия напала на Польшу!
- Сюда тоже придут солдаты?
На мгновение она умолкла.
- Нет, они сюда не придут!