Мать вытерла слёзы рукавом и глядела на него сияющими от восхищения глазами. Отец продолжал насупившись смотреть в стену.
Франс дал мне знак приблизиться к столу и налил несколько капель и в мой стакан с водой.
- Я хочу предложить тост! - сказал Франс, и его взгляд устремился на что-то очень далёкое, видное только ему одному. - Я хочу предложить тост за здоровье Адольфа Гитлера, творца героической эпохи, которая превращает мечты в действительность!
Мы все подняли наши стаканы за Гитлера и за мечты.
13
Война заняла место Олимпийских игр в наших детских разговорах. Армии стали командами, сражения были турнирами.
В школьном дворе мы всё время спорили о том, кто победит; десятки ребят говорили одновременно:
- Как может Германия победить Америку и Россию? Это всё равно, как если бы тигр напал сразу на двух слонов!
- Размер страны не имеет значения! Сотня бомбардировщиков может уничтожить целый город, как это сделали немцы с Роттердамом!
- Эти сволочи убили там мою тётю с двумя её детьми!
- Пусть лучше победит Германия! Иначе сюда придут русские, а они отнимут всё у наших родителей и поселят нас в грязные бараки! Мы там будем спать все под одним огромным одеялом!
- Да нет, сначала американцы победят немцев, а потом они развернутся и разобьют русских!
- А вдруг немцы не проиграют? Они могут быстро разгромить Россию, а затем ударят по американцам, да так сильно, что те решат не связываться и убегут к своим небоскрёбам! Тогда более умные из наших родителей, кто присоединился к NSB, завладеют всем!
- Но если немцев всё же победят, то такие родители получат топором по голове!
- Как, например, дядя Йона, гнусный Франс! - крикнул Кийс.
- Я тоже ненавижу его! Я тоже врежу ему топором! - закричал я, но позор уже нельзя было скрыть. Как это стыдно, если вокруг знают, что у тебя в родне есть нацисты! Можно отговориться, что ты не отвечаешь за всех членов семьи, но каждый скажет: яблоко от яблони недалеко падает! Такие штуки не случаются с порядочными голландцами!
После этого случая некоторые ребята, всегда крутившиеся поблизости, нашли причины не играть больше со мной. Теперь они отводили глаза, когда я оказывался рядом. Гораздо хуже, что другие дети, у кого родственники примкнули к нацистам, стали льнуть ко мне и всюду таскались вслед, как нитка за иголкой. Но я избегал их так же, как меня избегали мои бывшие приятели.
В результате я теперь чаще, чем раньше, оставался в одиночестве, и это дало мне больше времени для поисков хорошего высококачественного мыла и заработков. Кое-кто из мальчишек прослышал, что я могу добывать деньги на улицах, и захотел пойти со мной поучиться моим хитростям. Так всегда - если есть деньги, то есть и друзья, но если показать людям способы заработать деньги, то тоже можно завести друзей!
Я взял с собой некоторых из них и обучил кое-каким приёмам из тех, чему научился сам. Стоя на перекрёстках, мы наблюдали за прохожими и пытались угадать - кто богаче, а кто беднее, чем они старались выглядеть. Я показывал крутые или скользкие места на улицах, где следует поджидать людей, тащивших тяжёлый груз.
Я учил оценивать возможную стоимость услуги и внушал, что следует всегда просить немного меньше.
Однако эти поучения оказались не полезными для меня.
Те ребята, кто не был хорошо приспособлен к труду, постоянно держались за меня. Другие же вскоре стали действовать отдельно и создали для меня конкуренцию. В любом случае, я терял деньги.
Иногда отец встряхивал жестянку с деньгами и направлял на меня сердитый взгляд, если звук был тонкий, слабый. В то же время, он никогда не говорил что-нибудь поощрительное, если звенело сильно.
Постепенно тоньше становилось всё: подошвы моих башмаков, подкладка моей куртки. В доме было холодно, температура воздуха внутри и снаружи почти не отличалась.
Я опять пошёл к сапожнику узнать - нельзя ли у него ещё поработать в обмен на небольшой ремонт моей обуви, но его лавка оказалась заколоченной. То ли он был евреем, то ли заказчиков совсем не осталось.
Для евреев создавалось всё больше и больше преград в работе и в жизни. Им не разрешалось посещать кафе, музеи, театры, даже зоопарк. Такие запреты приводили моего отца в бешенство.
- Мне дьявольски не везёт на этом свете! Знаете, что означает для меня еврей? Желудок на двух ногах с кошельком! Посетитель, клиент! Их сейчас всё меньше и меньше!
Мать, казалось, совсем не обращала внимания на его жалобы и не возмущалась его грубым словам, как это случалось прежде. Она отрывалась от чтения очередного письма Франса, которые приходили из России обычно раз в месяц и адресовались всей семье, но в действительности были для неё одной.
- Франс пишет, - говорила она, - чтобы я никогда впредь не сетовала на слякотные голландские зимы!
- Что-то твой братец не вошёл ни в один большой город как завоеватель!
- Откуда тебе может быть известно? Я ещё не закончила читать письмо!
- Пока что немцы не захватили крупных советских городов, кроме Киева! Но там он не должен бы жаловаться на зиму!
- Как ты узнал об этом?
- Я слушаю английское радио!..
- Так! Значит, теперь ты подвергаешь семью опасности! - прервала она его и вернулась к письму.
Мне понравились её резкие слова, поставившие меня и моего отца на одну доску, поскольку голландцам было строго запрещено слушать радиопередачи из Лондона.
Близнецы не любили, когда мать вела острые разговоры. В такие минуты они замирали и только обменивались взглядами. Они полностью принадлежали ей. Разумеется, нашего отца они тоже любили и были счастливы играть с ним на полу, возя мои старые деревянные грузовички.
На новые игрушки не было денег, да их и не продавали. Отец нашёл в сарае немного синей краски, и теперь все машинки, бывшие в моём детстве разноцветными, стали синими.
Близнецы становились всё более похожими на нашу мать, стройную и белокурую, чем на отца и на меня, коренастых с жёсткими рыжеватыми волосами. У них даже проявилась такая же зелёная жилка на виске, как у неё. Пришедшему вечером домой отцу иногда говорилось: "Мальчики чувствуют себя не очень хорошо сегодня!"
Находясь тут же, рядом, я был готов завопить: "Я тоже один из ваших мальчиков, и я чувствую себя сегодня прекрасно!" - но эти слова почему-то никогда не срывались с моих губ, оставаясь в глубинах души.
Мать постоянно беспокоилась о малышах - ведь они были такие нежные, а условия, столь нужные для сохранения их здоровья, - еда, тепло, чистота - ухудшались с каждым днём.
Мы ещё не жгли в печке мебель и не варили на обед луковицы тюльпанов, но эти дни уже были не за горами.
Мать перестала постоянно говорить о мыле, как было ещё недавно, но регулярно проверяла и чистила свои ногти и поворачивала голову вбок, как птица, обнюхивая сама себя. Она избегала выходить куда-нибудь, кроме прогулок с близнецами или за продуктами.
Что я ненавидел больше всего, так это обращённые ко мне её просьбы взять вас, братцы, в парк и последить, пока вы там играете. Меня никогда не покидал страх, что вы как-то покалечите себя, и я буду виноват.
Я даже не любил держать вас за руки, переходя через улицу. Всегда можно определить чувства человека, взяв его за руку. Так вот ваши руки не любили меня!
14
Летом 1942 года, как раз в то время, когда отцвели все жёлтые цветы, евреям приказали пришить к одежде жёлтые шестиконечные звёзды со словом JOOD, еврей, написанным буквами, похожими на иврит. В добавление к нанесённому оскорблению, евреи ещё должны были заплатить по четыре цента за каждую такую звезду, причём разрешалось приобретать не более четырёх штук на человека.
Перемещаясь туда-сюда по городу, я слышал, что говорили люди о жёлтых звёздах. Вначале были случаи возмущения и призывы не надевать звёзды, чтобы немцы не могли определить, кто есть кто. Но это осталось только разговорами. Не нашлось ни таких смелых, ни таких глупых!
Завидев людей со звёздами, прохожие проявляли всевозможные эмоции: удивление, потрясение, огорчение, злобу. Некоторые считали себя обманутыми теми, о ком прежде не знали, что они - евреи: "Они могли бы упомянуть об этом! Но нет, они скрывали это! Мы не можем доверять людям, которые настолько скрытны! Ведь они наверняка скрывают что-нибудь ещё!"
Однако оставались и другие, открыто приветствовавшие на улицах своих еврейских друзей, пока не заметили, что тем самым заставляют их чувствовать себя в ещё большей степени изгоями.
Хуже всего получилось в смешанных семьях, где, например, отец был обязан носить на одежде звезду, а мать и дети - нет.
* * *
У меня тоже появились неприятности со звёздами, но не такие, как у евреев.
Моя проблема заключалась в том, что звёзды понравились близнецам, и вы требовали, чтобы я достал звёзды и для вас тоже.
- Мы хотим жёлтые звёзды! Мы хотим жёлтые звёзды! - твердили вы хором.
- Вы не можете носить звёзды, вы не евреи!
- Нет, мы хотим! Мы близнецы и мы евреи!
- Нет, вы протестанты!
- Мы хотим звёзды! Мы хотим жёлтые звёзды!
На одной из прогулок с близнецами в парке я встретил нашего школьного учителя, который, дымя своей трубкой, быстро шёл по тропинке. Хотя это был всего лишь учитель математики, я попросил его - не объяснит ли он вам обоим, почему вы не можете носить звёзды.
Он присел на корточки, продолжая попыхивать своей трубкой.
- Вам нельзя надевать звёзды! - сказал он.
- Почему нельзя?
- Потому что вы не евреи!
- Что такое евреи?
- Евреи - это такие люди, которые не верят, что Иисус Христос является Божьим Сыном!
- Что же думают евреи о том, кто такой Иисус? - спросил я.
- Они считают его обычным евреем!
- Почему? Разве он еврей?
- Конечно, ведь его мать и отец были евреями!
- Если оба родителя евреи, то и их дети евреи, так говорят немцы! - воскликнул я.
- Да, это так!
- Так значит, если Иисус появился бы здесь, его бы тоже заставили носить жёлтую звезду?
- Видишь ли, я думаю, что он был бы вынужден! - подтвердил математик, выпрямляясь.
Наблюдая, как он удаляется от нас по гравийной дорожке, я был сконфужен более, чем когда-либо.
- Мы хотим жёлтые звёзды! Мы хотим жёлтые звёзды! - опять завопили вы оба в один голос.
- Ладно-ладно! - отмахнулся я. - В следующий раз получите их!
Ты и Ян выглядели возбуждёнными и счастливыми, когда я привёл вас домой, чем вызвали улыбку нашей матери, и она дала нам по яблоку.
В тот же вечер, отправляясь ко сну, я заметил, что мать о чём-то говорит отцу, и понял, что разговор шёл обо мне. Отец поглядел на меня с интересом, ещё без любви, но какими-то новыми глазами.
Я сделал две маленьких звезды из старой жёлтой пелёнки и написал на них чёрными чернилами слово JOOD. Вас обоих я заставил дать обещание - никогда никому не говорить об этом и не просить надевать их, пока мы не окажемся в самом глухом конце парка.
Маленькие рёбрышки прощупывались под вашими рубашками, пока я пришпиливал на них звёзды, а вы стояли в оцепенении.
Я так и не знаю, почему жёлтые звёзды приводили вас в такой восторг. Насколько я мог видеть, им не уделялась какая-то особая роль в ваших играх. Вам было достаточно просто обладать ими.
Чем радостнее были близнецы, тем удручённее становился я, воображая себе все возможные бедствия.
Любой нацист в чёрной униформе с красными эполетами может заметить нас во время прогулок и спросить, не мои ли это братья? Я отвечу - да, и тогда он спросит - где же моя звезда? Я отвечу, что потерял свою, а он скажет - пойдём к тебе домой, и я объясню твоим родителям, где им нужно её купить.
А если я скажу ему правду, что близнецы только притворяются евреями, он разорётся: "Ах вот как! Притворяются евреями! Да это ещё хуже, чем быть ими! Ну я покажу тебе, что значит притворяться евреями!"
* * *
В то лето евреев уже сгоняли на сборные пункты и отправляли в Германию и Польшу на принудительные работы. Ходили слухи, что там их заставляли работать на износ, как старых лошадей, и что там они гибнут.
Тогда же евреи начали скрываться, уходить на дно - такое появилось выражение.
Иногда на улицах можно было встретить целые еврейские семьи, напялившие в жаркий июльский день по пять слоёв одежды. Без лишних объяснений было понятно, что они направляются в потайное укрытие; прохожие старались не смотреть на них.
Я опасался, как бы Кийс не появился случайно в парке и не увидел близнецов.
Тогда он мог бы высказаться: "Вот так семейка! Дядя - в нацистах, сам - доносчик, братья прикидываются евреями! Отчего бы вам не попытаться быть просто порядочными голландцами! Ну да это напрасная трата времени! Вы же не сможете стать теми, кем никогда не были!"
К счастью, хотя Кийс и жил близко к парку, я никогда его там не встречал.
Боялся я даже евреев. Меня пугало, что какие-нибудь сильные евреи, например боксёры, расквасившие нацистам носы в том кафе-мороженом, проходя по парку и завидев поддельные звёзды, решат, что мы потешаемся над ними, и начнут колотить меня своими твёрдыми, как металл, кулаками.
Но и это тоже не случилось. Ничего не произошло из того, что я пытался предвидеть. А то, что произошло, я никогда и не мог предугадать!
* * *
Я обращал внимание только на тех людей, от кого ожидал неприятностей себе или близнецам, но эти двое, появлявшиеся с некоторых пор, совсем не интересовались нами. Обычно они обнимались и целовались, как будто находились дома за опущенными шторами, отвлекаясь иногда, чтобы испуганно оглядеться вокруг - не подглядывает ли кто-нибудь за ними?
Порой они спорили, и я слышал их голоса, не разбирая произносимых слов. Казалось, что они разговаривали не по-голландски.
После споров она часто плакала, а он снова обнимал её, хотя однажды он дал ей пощёчину.
На ней всегда были одни и те же светло-синее платье и шляпка. Длинные каштановые волосы выглядели так, будто их только что причесали.
Мужчина был коренастый, с цыганского вида усами, одетый в тёмно-синий костюм, явно великоватый для него, так как он постоянно подтягивал рукава к локтям.
Мужчина много курил. Оба носили жёлтые звёзды, которые они пытались прятать: ведь евреям не разрешалось посещать парки! Для этого он снимал свой пиджак, женщина надевала лёгкий свитер.
В тот день мы пришли в нашу часть парка, и я сунул руку в карман, чтобы достать звёзды для братьев. С ужасом я обнаружил только одну звезду! Уходя в спешке из дома, я не проверил - обе ли у меня с собой.
Если я выронил звезду между домом и парком, то это не беда, можно изготовить другую. Но если это случилось дома, то головомойка неминуема. Я попытался сочинить какую-нибудь правдоподобную историю для матери, но близнецы своим нытьём не давали сосредоточиться:
- Мы хотим наши звёзды! Мы хотим наши звёзды!
- Сегодня у меня только одна звезда. Вы будете носить её по очереди!
- Я первый! - закричал Ян.
- Нет, я первый! - закричал Уиллем.
- Если вы будете драться из-за этого, то никто из вас не наденет её!
Такое заявление ненадолго успокоило их.
- Тот, кто согласится быть вторым, будет носить звезду дольше!
Оба задумались на секунду, а затем почти одновременно крикнули:
- Я первый!
У меня в кармане нашлась монетка из числа ненавидимых всеми новых нацистских монет с изображением тюльпана.
- Ладно, - сказал я, положив звезду на землю, - мы кинем монету! Чья сторона с тюльпаном?
- Моя! - закричали оба.
- Так нельзя, чтобы у обоих был тюльпан!
- Пусть Уиллем берёт тюльпан, - крикнул Ян, - а я возьму звезду!
Он схватил звезду с земли и побежал прочь.
Уиллем мгновенно залился слезами. Ну не мог же я остаться равнодушным к такому его состоянию!
- Постой здесь, и ты получишь звезду первым! Только, пожалуйста, не плачь, договорились?
- Ладно!
- Помни: стой и не двигайся!
Теперь я погнался за Яном, который примчался прямо к сидевшей на скамье парочке, держа звезду на виду, и просил помочь прикрепить её. Когда я подбежал, он уже передавал звезду женщине.
- Это твой брат? - спросила она меня по-немецки.
- Да, он мой брат! - ответил я тоже по-немецки.
- Он должен носить свою звезду всё время. И то же самое относится ко второму мальчику. А также и к тебе!
Она наклонилась вперёд, чтобы пришпилить Яну звезду.
Сзади послышались завывания Уиллема, наблюдавшего эти действия.
- Подождите! - попросил я. - Его брат первым наденет звезду. Я обещал ему! Да и в любом случае, они не должны её носить, они же не евреи!
- Не евреи?! - удивилась женщина.
- Зачем же тогда они носят звёзды? - спросил мужчина.
- Так им нравится!
- Ах, так им нравится!.. - Женщина слегка засмеялась и тут же тихонько заплакала.
Какое странное чувство видеть их вблизи после столь частого разглядывания на расстоянии! Она была очень симпатичная, только вот зубы пожелтели. У мужчины глаза налились кровью.
- Значит, ты тоже не еврей! - сказал он.
- Нет!
- Ты хорошо знаешь город?
- Да, очень хорошо!
Мужчина обменялся с женщиной взглядами, и они поговорили минутку на своём языке.
- Тебе можно выходить из дома в сумерки?
- Родители не запрещают, а кроме того, я иногда подрабатываю по вечерам.
- У меня есть небольшая работа для тебя на сегодняшний вечер, - сказал мужчина. - Не тяжёлая и не займёт много времени. Тебе надо взять конверт в моём доме и отнести к ней домой!
- Почему бы вам не сделать это самому?
- Евреям запрещено появляться на улицах с восьми вечера до шести утра!
- Но вы же приходите в парк, а это тоже запрещено!
- Наказание за это гораздо меньше!
- А если немцы схватят меня с этим конвертом, то убьют?
- Нет, они убьют нас!
- Как вы мне заплатите?
- Сколько ты хочешь?
- Мне не надо денег!
- А что же тебе надо?
- Кусок мыла. Хорошего высокачественного мыла!
Они обменялись ещё несколькими словами на непонятном языке.