Леа быстро переходила из одной комнаты в другую, восхищаясь всем, что попадалось ей на глаза.
- Как все красиво! Та же самая квартира, а я ничего здесь не узнаю. Тут так светло, комнаты кажутся мне более просторными.
- Так и должно быть, просто пока еще очень мало мебели. Я рассчитываю, что ты примешь участие в обустройстве.
- С удовольствием, это будет так забавно.
- Ты уже была в своей комнате?
- Я не знаю, какую ты имеешь в виду.
- Пойдем посмотрим.
Он толкнул дверь.
- О!
Заходящее солнце освещало комнату, выдержанную в золотисто-белых тонах и обставленную восхитительной мебелью светлого дерева в стиле Карла X. Голубой палас с крупными розами почти полностью закрывал пол. Огромная кровать ослепительной белизны довершала картину.
- Как тебе это удалось? Я всегда мечтала иметь такую спальню, - сказала она, бросившись на кровать.
- Я знаю твои вкусы, вот и все.
Он лег рядом с ней и, даже не успев раздеться, сжал ее в своих объятиях.
Когда они прибыли в кафе "Друг Луи", их там уже ждал Даниэль Зедерман. Лаура, одетая слитком элегантно для такого заведения, подошла к его столику, ослепительно улыбаясь. Даниэль вежливо привстал.
- Я очень рада вновь видеть вас.
- Я тоже, - сказал он, бросив взгляд на Леа.
Они сели за столик. Леа озиралась вокруг с недовольным видом.
- Тебе здесь не нравится? - спросил Франсуа.
- Не слишком. Ты говоришь, это модное заведение? По-моему, оно никуда не годится, и свет ужасный. Ты уверен, что здесь хорошо?
- Очень хорошо. Гарсон!..
К ним подошел официант в широком белом фартуке.
- Месье?
- У вас по-прежнему есть мерсо?
- Да, месье.
- Дайте нам поскорее одну бутылку.
- Хорошо, месье.
- Вот увидите, я лично никогда не пил ничего лучше. Посмотри меню.
Четыре человека, сидевшие за соседним столиком, о чем-то негромко говорили, поглядывая в их сторону. Элегантная брюнетка поднялась и подошла к ним.
- Месье Тавернье!
- Мадам Окампо!
Отодвинув стул, Франсуа поднялся.
- Какое удовольствие, мадам, видеть вас в Париже!
- Я здесь всего на несколько дней, а затем еду в Лондон.
- Я узнал, что вы получили орден Почетного легиона. Примите мои искренние поздравления.
- Спасибо… А вы не та девушка, с которой я встречалась в Нюрнберге? Я очень рада снова вас видеть. Вы - подруга месье Тавернье?
- Да. Добрый вечер, мадам, разрешите представить вам мою сестру Лауру и нашего друга месье Зедермана.
- Добрый вечер, мадемуазель, добрый вечер, месье. Я остановилась в отеле "Ритц", приходите ко мне вдвоем, я бы с удовольствием поболтала с вами перед отъездом.
Виктория Окампо вернулась за свой столик.
- Где ты с ней познакомился? - спросила Леа.
- В Буэнос-Айресе. Эта женщина имеет там вес. Она может нам быть очень полезна, - добавил Тавернье, обернувшись к Даниэлю.
Мерсо им бережно подал сам хозяин.
- Вы непременно закажете еще, это лучшее вино.
- М-да… оно ничем не хуже того, что я пил в сорок третьем.
Хозяин нахмурился и вернулся к плите.
- Кажется, он не слишком доволен, - сказала Лаура.
- Иногда не мешает освежить кое-кому память.
- Опять вы об этом! Нельзя ли подумать о чем-нибудь другом? Вы один из очень немногих, кто еще вспоминает об этом. Все смеются над коллаборационистами, над участниками Сопротивления. Поймите, с этим покончено, людям все это надоело, они думают только о том, как забыть о прошлом, где взять деньги, чтобы нормально есть, хорошо одеваться, чтобы жить, наконец! Война кончилась, и я хочу развлекаться. Не хочу, чтобы со мной говорили о мести, о казни, о…
- Вы правы, моя маленькая Лаура, забудем об этом… на сегодняшний вечер.
Они не спеша пили вино, за столиком воцарилось неловкое молчание. "Она права, - думала Леа, - к чему возвращаться в прошлое? Невозможно сделать так, чтобы всего этого как бы не было". В большинстве люди стремились это забыть, и лишь горстка одержимых хотела бы, чтобы память об ужасах нацизма жила. Леа разрывалась между теми и другими.
Когда подали кофе, Тавернье сказал:
- Сейчас мы зайдем в русский ресторан за Сарой и Самюэлем. Вы любите цыганскую музыку?
Полуприкрыв глаза, Сара слушала грустную скрипичную музыку. Музыканты "Шехерезады" в ярких блузах стояли вокруг стола. Немного опьянев, Леа пребывала в благостном расположении духа. Лаура пожирала Даниэля глазами. Тот же нервно курил сигарету за сигаретой. Самюэль и Франсуа были задумчивы.
- Здесь очень красиво, - сказала Лаура. - А не пойти ли нам в погребок на Сен-Жермен-де-Пре?
- Да-да, пойдемте, - поддержала ее Леа, - я там никогда не была.
Они вышли из ресторанчика около двух часов ночи.
К ним приближалась машина с потушенными фарами. Внезапно раздались выстрелы… крики… Сара упала на землю. Машина на большой скорости повернула к площади Европы… Все казалось нереальным… Самюэль склонился над молодой женщиной… вверху ее белое платье было залито кровью… Она открыла глаза. Франсуа тоже склонился над ней и окликнул растерявшегося швейцара, который стоял, размахивая руками.
- Быстрее, позовите же врача!
Вскоре послышалась полицейская сирена. Расталкивая зевак, к ним подошел мужчина без пиджака с медицинской сумкой в руке. Он опустился на колени и осмотрел раненую.
- У нее прострелено плечо, - сказал он полицейскому в штатском. - Необходимо произвести более тщательный осмотр, но, похоже, рана не слишком опасна. Этой даме повезло.
- Хотелось бы вам верить, доктор, - успела сказать Сара прежде, чем потеряла сознание.
Леа и Лаура плакали, прижавшись друг к другу.
- Вы теперь убедились, что не для всех это закончилось, - сухо сказал Даниэль, обращаясь к Лауре.
Сару положили на носилки и отнесли в полицейский фургон. Самюэль и Даниэль тоже сели в машину.
Рассказав комиссару о том, что произошло на их глазах, Франсуа, Лаура и Леа вернулись к своей машине. Они молча доехали до улицы Грегуар-де-Тур.
- Будет лучше, если вы проведете эту ночь вместе. Я еду в больницу и вернусь, как только смогу. Пока меня не будет, никому не открывайте.
Франсуа Тавернье вернулся лишь среди дня, небритый и осунувшийся.
- Сара вне опасности. Других ранений у нее нет, только рана в плече. Через два-три дня она сможет выписаться из больницы.
- Что говорят полицейские?
- Они не могут сказать ничего определенного. Вы не забыли, что во второй половине дня вы должны быть на набережной Орфевр?
- Нет, не забыли, - сказала Лаура. - Кто мог ненавидеть Сару до такой степени, чтобы попытаться убить ее? Что вы думаете по этому поводу? У вас есть какие-нибудь предположения?
- Ни малейшего. Наверное, это какая-то ошибка.
- Но Франсуа…
- Да, Леа, ошибка.
- Почему же ты нам велел никому не открывать?
- Это мера предосторожности. Я должен идти: мне еще нужно попасть на вокзал д'Орсэ. До скорой встречи.
Нет, она не знала, были ли у Сары враги; нет, она не видела, кто стрелял, и не запомнила номера автомобиля; нет, никого подозрительного она не заметила, нет… Леа совсем не нравился этот допрос. Случившееся глубоко потрясло Лауру: она чувствовала, что весь ее маленький мир пошатнулся. Она была так напугана, что инспектор сжалился над ней и сократил допрос. Когда они вышли из Дворца правосудия, она рассталась с сестрой, сославшись на важную встречу.
Леа перешла на другой берег Сены и поднялась по бульвару Сен-Мишель. Молодые люди оборачивались ей вслед, восхищенно присвистывая. Она улыбалась в ответ, чувствуя себя неотразимой в небесно-голубом костюме, который ей одолжила Лаура. На бульваре царило возбуждение начала учебного года: мальчики и девочки прогуливались, нагруженные книгами. Около Люксембургского вокзала десятка два зевак окружили двух уличных певцов, хором повторяя за ними припев песни Эдит Пиаф. У женщины был очень красивый голос. Леа остановилась. Допев песню, певица под аплодисменты принялась собирать пожертвования.
- Пятьдесят сантимов - слова и музыка. Кто хочет купить у меня песни малышки Пиаф, принесшие ей такой успех?.. Спасибо, мадемуазель.
Леа быстро прошла по улице Гей-Люссака и вышла на улицу Сен-Жак. Вышедшие из Валь-де-Грас мужчины в военной форме обратились к ней с утонченной шуткой. Проходя по узкому тротуару, она вплотную прижалась к воротам, пропуская молодую мать с большой детской коляской. Чья-то рука схватила ее, подталкивая ко входу, и прижала к стене, в то время как другая рука зажала ей рот. Тяжелая дверь закрылась за ней. У своего лица она чувствовала чье-то прерывистое дыхание.
- Не двигайся и не кричи… я тебе ничего не сделаю, только передам одно поручение… Ты ведь пойдешь в больницу навестить свою подругу-еврейку?.. Скажи ей, чтобы она не дергалась… Промахнулись вчера - не промахнемся завтра… Мы - везде… и будем убивать каждого, кто станет у нас на пути…
- Я не понимаю, - только и смогла проговорить Леа.
- Тем лучше для тебя. Если бы ты понимала, тебя бы уже не было в живых… Эта еврейка - неподходящая компания для такой красивой девушки, как ты… Поняла, что тебе поручили?.. Я отпущу тебя: главное - не кричи, а не то мне придется тебя прикончить. Чертовски было бы обидно… Ладно, беги навести эту шлюху.
Мужчина грубо оттолкнул ее, вышел и не спеша открыл дверь. Дрожащая, разом ослабевшая, Леа заплакала. Она пришла в себя, лишь услышав шаги на лестнице.
- Ты что-нибудь потеряла? - спросил ее мальчик одного возраста с Шарлем.
- Нет, спасибо.
- Тогда почему ты плачешь? Ты не ушиблась?
Она вымученно улыбнулась:
- Все в порядке. Ты очень хороший мальчик.
Выйдя из темного вестибюля, Леа невольно зажмурилась от еще яркого послеполуденного солнца. Она бежала, расталкивая прохожих, которые осыпали ее проклятиями. Так же бегом она пересекла бульвар Пон-Рояль. Машины сигналили. С трудом переводя дух, она пришла в больницу. Ей указали корпус, где лежала Сара. Монахиня проводила ее до комнаты, где помещалась раненая. У двери дежурил полицейский. Он попросил у Леа документы.
- Не утомляйте ее, не задерживайтесь надолго, - сказала монахиня, открывая дверь.
В комнате царил полумрак. Штора из белого полотна слегка колыхалась от дуновения ветра, проникавшего через приоткрытое решетчатое окно. Сара, казалось, спала на высокой металлической кровати. Плечо ее было перевязано. В волнении Леа склонилась над ней. Открыв свои чудесные зеленые глаза, Сара посмотрела на подругу, и легкая улыбка тронула ее черты, отчего она стала еще красивее. Эта улыбка погасла, когда она увидела следы слез на лице Леа.
- Ты из-за меня расстроилась?.. Я себя чувствую очень хорошо… через пару дней я смогу ходить. Ты успокоилась?.. Но что это с тобой?.. Почему ты плачешь?.. Что-нибудь случилось?..
Глотая слезы, Леа все же смогла рассказать, что с ней только что произошло, и передала слова напавшего на нее человека.
Сара выпрямилась, у нее вырвался стон.
- Зря я сейчас все рассказала, не дождавшись твоего выздоровления.
- Это не страшно. Значит, они перешли в наступление. Я не думала, что они осмелятся на это во Франции. Надо полагать, у них здесь есть сообщники, о которых мы не подозревали, или они почувствовали, что мы вот-вот добьемся своей цели. Самюэль получил подтверждение, что две женщины, которых я ищу, находятся в Париже, они чуть было не уехали в Аргентину вместе с другими преступниками. Ты должна мне помочь…
- Но, Сара, разве ты не поняла: если ты не остановишься, они убьют тебя!
- Они уже меня убили. Я больше не боюсь их. Хочешь ты этого или нет, но ты - одна из нас. У тебя нет выбора: сейчас они знают все о тебе и твоей семье. Если ты хочешь жить так же спокойно, как раньше, ты должна помочь нам их уничтожить.
- Ты с ума сошла! Времена подполья кончились!..
- Вовсе нет. Для них, как и для нас, скрытая война продолжается.
- Это я уже успела понять. Почему бы тебе не сообщить полиции все, что ты знаешь об их деятельности во Франции?
- Потому что меня не захотят выслушать. Сказать французам, всему миру о том, что нацисты все еще находятся среди нас, что гадина не только не умерла, но всегда готова к нападению, что во всех странах у них есть друзья, жаждущие им помочь, что у них есть свои люди в правительственных кругах, в газетах, на заводах и фабриках, в литературной среде… Сказав все это, в лучшем случае удостоишься недоверчивой усмешки, а в худшем - столкнешься с сочувствующими им и их делу. Нет, я не могу говорить об этом с полицией. Там меня, безусловно, выслушают, но попросят молчать об этом.
- Я не понимаю.
- Дело в том, что для них это не откровение. Они помогают некоторым нацистам бежать в обмен на информацию.
- Я не верю тебе.
- У меня нет доказательств относительно Франции, но американцы, в частности, пользуются услугами многих из них. Что же мешает французам последовать их примеру?
- Хотя бы то, что они французы!
Лицо Сары делалось все более жестким по мере того, как она говорила. В ответ на реплику Леа она недобро рассмеялась.
- Не думала я, что, пережив все, что тебе довелось пережить, столкнувшись с предательством, с коллаборационизмом, в том числе и в твоей семье, ты все еще такая наивная!
Сраженная этим доводом, Леа склонила голову. Да, даже французы…
Вошла монахиня.
- Мадам Тавернье, необходимо, чтобы ваша подруга вас оставила. Вам нужен покой.
- Спасибо, сестра, она уже уходит.
Леа охватила дрожь. Она недоверчиво посмотрела, как за женщиной в белом закрылась дверь, и опустила глаза, не смея встретиться взглядом с Сарой. В ней еще жила слабая надежда. Придя в больницу, она спросила мадам Мюльштейн…
- Я вижу, Франсуа тебе ничего не сказал. Мы поженились по возвращении, из Монтийяка. Но это всего лишь необходимая формальность. Это ничего не изменит в ваших отношениях. Я не ревнива.
"Но я-то ревнива", - подумала Леа, готовая разрыдаться.
- Надо, чтобы ты как можно скорее увиделась с Франсуа, - продолжала Сара. Она, казалось, не замечала, как побледнела Леа. - Если ты его не застанешь, набери номер: Дантон 26–27. Ты запомнила?.. Главное - ничего не записывай. Когда тебе ответят, скажи, что мадам Гюго ждет месье Сент-Бёва в назначенное время. В девять часов вечера ты должна быть на Сент-Андре-дез-Ар. Ты знаешь, где это?
Леа кивнула.
- Обрати внимание на то, чтобы за тобой не было слежки. Оденься во что-нибудь темное. Ты слишком бросаешься в глаза в этом голубом костюме. С тобой встретится кто-нибудь из наших. Ты мне говорила, что заметила у напавшего на тебя человека акцент… и почувствовала на своей шее прикосновение его усов… Это может облегчить поиски. К тебе должны подойти со словами: "Вы не видели Виктора?" Ты ответишь: "Я собираюсь встретиться с ним сегодня вечером". Ты все поняла? Повтори.
Леа монотонно повторила.
- Хорошо. Приходи ко мне завтра. Я должна быть в курсе.
В коридоре Леа столкнулась с Даниэлем.
- Как она себя чувствует? Почему вы молчите?.. Что с вами? Вы очень бледны.
Поддерживаемая молодым человеком, она села на стул. Ноги были ватными, она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание.
- Все нормально, ничего страшного: просто я не выношу запаха эфира.
- Вы меня напугали… Как себя чувствует Сара?
- Лучше, гораздо лучше.
- Хотите, я провожу вас?
- Нет, сейчас это пройдет, спасибо.
У Леа было одно желание: бежать из этой больницы и прийти в себя, чтобы все обдумать. Она быстро рассталась с Даниэлем.
На площади Обсерватории она вскочила на подножку автобуса, когда он уже тронулся. Контролер схватил ее за руку и накинул ремень безопасности.
- Очень опасно, мадемуазель, прыгать на ходу.
- Этот автобус идет до площади Сен-Мишель?
- Да, мадемуазель, два билета, пожалуйста.
Леа протянула деньги и оперлась на деревянные перила. Ее волосы развевались на ветру. Автобус шел с большой скоростью.
Придя на улицу Грегуар-де-Тур, она открыла дверь ключом, который ей дала сестра. В квартире никого не было. Она трижды позвонила на Университетскую улицу. Никто не подошел к телефону. Франсуа тоже не появлялся. Зато, когда она набрала номер, данный ей Сарой, ответил мужской голос.
15
- Вы не видели Виктора?
Хотя Леа и была начеку, она вздрогнула. Перед ней стоял незнакомец с великолепными рыжими усами, ожидая ее ответа.
- Я собираюсь встретиться с ним сегодня вечером.
- Хорошо, пойдемте.
Пройдя по переулку, они вышли на бульвар Сен-Жермен и зашли в большое кафе. Он провел ее вглубь, подальше от посетителей.
- Что вы будете пить?
- Не знаю, то же, что и вы.
- Гарсон, два стакана хорошо охлажденной водки.
Пока официант не вернулся, они не проронили ни слова.
- Выпейте, похоже, вам это необходимо.
Прикрыв глаза, она выпила… Ей вспомнились дни и вечера, проведенные с советскими солдатами в Германии в поисках перемещенных лиц и сирот, неизменная водка и песни: такие красивые и грустные… Благодаря этим людям с Востока она узнала, что такое безудержное веселье и черная тоска. Они стояли у нее перед глазами, погруженные в воспоминания о родной стране, о любимых женщинах… Сколько нежности, сколько деликатности было в этих мужланах! Как старались они хоть немного скрасить ей неуютную обстановку: отдавали свои одеяла, угощали чаем, делились черным хлебом… Ей так не хватало сегодня той атмосферы товарищества, заботы, делавшей жизнь среди руин менее трудной. Сожалея о том времени, Леа вздохнула.
- Вас не слишком затруднит, мадемуазель, вернуться на землю? - прервал ее человек с усами.
- Я думала о русских солдатах. Они были моими друзьями.
Он странно посмотрел на нее и подумал: "Еще одна сумасшедшая".
- Нам нельзя долго оставаться вместе. Если Сара дала вам этот номер телефона, значит, ей надо что-то нам сообщить.
Она не смогла удержаться от шутки:
- Как вы догадались?
Вероятно, он не обладал чувством юмора. Однако ее легкая улыбка не ускользнула от него, и он раздраженно нахмурился. Нимало не смутившись, Леа продолжала, рассказав ему все, что произошло на улице Сен-Жак.
- Вы не могли бы точнее описать его приметы?
- Нет, я ничего не запомнила, кроме усов, акцента и еще того, что он был немного выше меня ростом. Ах да, он был в кожаной куртке, возможно, даже на меху…
- В такую погоду?
- Да, я даже успела об этом подумать, пока он держал меня.
- Как вам показалось: это был молодой человек?
- Трудно сказать… Думаю, да.
- Ладно. Мы с этим разберемся. Вы увидитесь завтра с Сарой?
- Да, - неохотно сказала она.
- Передайте ей, что мы выследили дичь и сможем начать охоту раньше, чем предполагалось. Она поймет.
- О да, я тоже понимаю… Прямо как в игре скаутов. Как будто бы мы герои романа из серии "По следу", вы не читали? Очень жаль, там столько приключений…
- Мадемуазель, речь идет не о приключенческом романе.
- Я прекрасно это знаю, и мне жаль.