Леа снова подружилась с Сарой. Они беседовали часами. Леа была уверена, что это она убедила Сару вновь отрастить волосы. На самом деле она была здесь ни при чем: молодая женщина вняла доводам своего кузена Самюэля, и теперь ее голова покрылась каштановым пушком. Леа, как бы играя, проводила по нему рукой и говорила, что никогда не прикасалась ни к чему более нежному. Ни разу в своих беседах они не упомянули о том, что мучило Сару, но идея мщения оставила в душе Леа глубокий след.
Накануне отъезда Лаура сообщила тетушкам, что возвращается в Париж. Видя ее решимость, Альбертина де Монплейне вынуждена была смириться. Лаура пообещала приехать три недели спустя на свадьбу сестры.
Интересно было наблюдать со стороны, когда они все вместе собрались за столом. Каждый, казалось, делал над собой усилие, чтобы казаться счастливым. Одна только Леа не старалась скрыть своей грусти и не замечала ни влюбленных взглядов Даниэля, ни ревнивых - Лауры; она совершенно не думала и о Жане, который был теперь уверен в том, что она не сможет забыть своего возлюбленного даже тогда, когда его не будет рядом. Между тем Жан заметил в своем сопернике неуверенность, какое-то тщательно скрываемое чувство неловкости. Он не поддавался смутной надежде, которую это вселяло в него. Если для счастья Леа было необходимо, чтобы он принес себя в жертву, он готов был уехать, оставить навсегда эти края, которые он обожал. Франсуа и Сара ничего не говорили о своих планах. В сердце Сары не было места ни для чего, кроме идеи мщения, и она сожалела о том, что так долго молчала: можно было бы выиграть время. Франсуа же упрекал себя в малодушии. Альбертина переживала, полагая, что это едва ли не последняя трапеза, которую ей довелось разделить со своими тремя племянницами. Госпожа Лефевр не могла не вспоминать, что именно здесь, в этом доме, ее сын Рауль провел свои последние часы. Отец Анри, подолгу беседовавший с каждым из присутствующих, молил Бога, чтобы тот дал им силы выдержать испытания, которые их ожидали. Священник чувствовал себя беспомощным: он не мог ободрить своих друзей и думал об этом с горечью.
Леа и Франсуа не сомкнули глаз этой ночью. Они занимались любовью, но наслаждению не дано было отогнать прочь их тоску. На рассвете Франсуа нашел в себе мужество сообщить ей о своей женитьбе на Саре. Леа выслушала его молча. Пораженный тем, что она никак не отреагировала, он спросил ее:
- Почему ты молчишь?.. Ты понимаешь, что это ничего не изменит в наших отношениях и потом все будет по-прежнему?.. Скажи что-нибудь.
Обнаженная Леа поднялась, взяла сигарету и направилась к окну. Солнце с трудом пробивалось сквозь туман. Было душно, все предвещало грозу. Франсуа тоже закурил и подошел к ней. Он прижался к Леа всем телом. Никогда еще Франсуа не чувствовал себя более растерянным, чем сейчас, перед этой женщиной, хранившей молчание. Ее напрягшееся тело было олицетворением печали.
- Родная моя, когда все закончится, я вернусь, и все будет, как прежде…
- Нет!
- Да, я обещаю тебе…
- Замолчи. Ни слова больше, ты лжешь самому себе… Ничего не будет, как прежде, но не из-за этой женитьбы, а из-за того, что вы совершите… Я могу понять Сару, но при чем здесь ты?..
- Я ей необходим.
- Ты мне это уже сказал. Но это не довод. Ты должен был сделать все возможное, чтобы она оставила этот замысел…
- Я пытался.
- Но зачем же ты собираешься участвовать в этой авантюре: ведь, насколько я поняла, ты считаешь это бессмысленным?
- Любовь моя! Как тебе это объяснить… Я чувствую себя обязанным помочь Саре. Ее муж был моим лучшим другом, отца ее я любил так, как никогда не любил своего. Я чувствую в этой миссии пусть безумную, но истину. Я не разделяю полностью взглядов мстителей, но, тем не менее, мне понятны их мотивы.
- Мне тоже они понятны. Но когда же все это кончится? Не стоит ли нам положиться на справедливость - и эти люди будут наказаны?
- Ты права по сути, но в действительности она применима к очень немногим. Сара и ее единомышленники не могут смириться с мыслью, что главным преступникам удастся избежать заслуженной кары.
- Разве это им решать?
- Они имеют на это право больше, чем кто-либо.
Леа обернулась и посмотрела ему в глаза. Она чувствовала, что стала сильнее от того, что высказала все это, и знала, что на его месте сделала бы то же самое. Невероятная нежность, родившаяся из грусти и душевной усталости, охватила ее. Как бы ей хотелось провести эти дни и ночи подле него, не сводя с него глаз. Сколько нежности было сейчас в ее улыбке, обращенной к нему!
О, эта улыбка!.. Он не ошибся - Леа была такой, какой он ее себе представлял: благородной и сильной. Потрясенный, он неотрывно смотрел на нее. Что бы ни случилось с ними в будущем, вера в их любовь никогда не будет разрушена. Им казалось, что их сплетенные тела парят над землей, как будто огромная волна уносила их в царство мира и спокойствия. Они очутились на полу, не отводя друг от друга глаз. Они слились в долгом объятии, и все в них, до кончиков волос, воплощало наслаждение. Наслаждение глубокое, нематериальное, абсолютное. Никаких иных движений - одно только содрогание плоти… Бесконечная волна наслаждения поглотила их… Они впали в блаженную дрему.
Ощущение блаженства не покидало их до самого прощания. Волнение, которое в этот момент испытала Сара, чуть было не заставило ее отступить, но тут Леа, обняв ее, вполголоса произнесла:
- Франсуа мне все сказал. Я постараюсь не ревновать. Я люблю тебя и я согласна.
В смятении, едва владея собой, Сара ухватилась за дверцу машины.
13
Дом казался опустевшим после отъезда гостей. Однако все были поглощены повседневной работой, а также приготовлениями к свадьбе. Между тем Леа и Франсуаза были озабочены состоянием здоровья Альбертины, особенно после визита врача, которого пригласили, когда с тетушкой случился длительный обморок. Получив от старой госпожи соответствующие наставления, доктор открыл родственникам лишь часть правды о состоянии ее здоровья. Этого оказалось достаточно для того, чтобы встревожить их, но всерьез они не обеспокоились. Что касается Лизы, она, казалось, не отдавала себе отчета в том, насколько тяжело больна ее сестра, и, смеясь, называла ее лентяйкой, когда та должна была оставаться в постели по предписанию врача.
Альбертина попросила позвать отца Анри. Она сказала ему, что знает, что обречена, и молит Бога, чтобы он дал ей силы дотянуть до свадьбы Франсуазы. С этого момента монах, отдыхавший в доме своего друга Жана Лефевра в Вердере, стал приходить каждое утро после мессы и часами сидел возле больной. Сердечное участие священника, его духовность, глубокая любовь к людям придали ей силы и вернули к вере в Бога. Обретя веру, она перестала страшиться надвигающейся смерти. В присутствии нотариуса она выполнила все необходимые формальности и была теперь спокойна за судьбу сестры.
Накануне свадьбы Лаура приехала из Бордо и привезла полный чемодан подарков для своих сестер и тетушек. Бледность и худоба Альбертины произвели на нее тяжелое впечатление. Как же она изменилась за столь короткое время!
На следующий день, встав рано утром, Франсуаза спустилась в сад. День обещал быть чудесным. В задумчивости молодая женщина направилась в Бельвю. Через несколько часов она должна стать женой Алена Лебрена, но сейчас все ее мысли были обращены к Отто. У нее было чувство, что она предавала его, выходя замуж за другого. Но пути назад не было. К чему огорчать такого славного парня, как Ален, своих тетушек, Пьера, который уже успел нежно привязаться к своему будущему отчиму?.. Часы на колокольне в Верделе пробили семь. Она вернулась обратно.
На кухне Шарль и Пьер шумно поглощали завтрак, приготовленный Руфью. Она надела широкий белый фартук поверх своего лучшего платья.
- Где ты была? Ален ищет тебя повсюду.
- Я немного прошлась. Кофе еще остался?
- Полный кофейник. Поторапливайтесь, ребятишки, сейчас придут поварихи.
- Руфь…
- Что?
- Как ты думаешь, я правильно поступаю?
Старая гувернантка, наливавшая в это время кофе, остановилась и, нахмурив брови, посмотрела на ту, за которой она ухаживала в детстве, когда девочка болела, и которую утешала, когда настала пора первых любовных огорчений.
- Немного поздно размышлять об этом.
Франсуаза вздохнула.
- Ты сделала хороший выбор, - продолжала Руфь. - Пьеру необходим отец, а тебе - мужчина. Лебрен - надежный человек, у него золотое сердце. Ты будешь с ним счастлива, я в этом уверена.
- Спасибо, Руфь, мне радостно слышать твои слова. Шарль, Пьер, вы закончили? Идите умываться.
Не успели эти трое выйти, как на кухне появились Леа и Лаура, растрепанные, еще не до конца проснувшиеся. Они поцеловали Руфь, и та поставила перед ними на стол тарелку с тартинками, намазанными маслом.
- Я бы предпочла круассаны, - зевая, сказала Лаура.
- Придется довольствоваться хлебом, старушка, - ворчливо отозвалась Леа, сладко потягиваясь.
- Круассаны! А почему не бриошь? - буркнула старая гувернантка.
Почему они смеются, эти девчонки?.. Это уж слишком. Разъяренный вид этой славной женщины заставил их рассмеяться еще сильнее.
- Похоже, здесь не скучают, - сказал Ален, войдя на кухню.
Казалось, он вылил на себя целый флакон одеколона, его вьющиеся от природы волосы были тщательно приглажены. Такое впечатление, что он вот-вот задохнется в своей белой рубашке со слишком тесным воротничком. Что касается костюма цвета морской волны, он был явно не от лучшего портного. В своем праздничном наряде Ален выглядел столь нелепо, что они снова расхохотались. В этот момент вошла Лиза в своем домашнем платье из фиолетового атласа и в папильотках. Это было уж чересчур: теперь сестры не просто смеялись, они издавали какие-то вопли. Руфь переходила от одной к другой.
- Успокойтесь, вам сейчас станет плохо.
- Но над чем они так смеются? - недоумевала Лиза.
Леа встала из-за стола и, согнувшись пополам, выбежала во двор. Лаура бросилась следом, по лицу ее струились слезы. Она икала, судорожно стиснув руки на животе.
- Я сейчас описаюсь, - с трудом вымолвила она.
- Прекрати… мне плохо!
Они корчились от смеха, упав прямо на землю. Лиза, Ален и Руфь стояли на пороге кухни и с недоумением смотрели на них. Когда сестры, наконец, успокоились, по их раскрасневшимся лицам струился пот.
Церемония в церкви Верделе была скромной. Невеста, одетая в бледно-желтый костюм и канотье из натуральной соломки, украшенное большой желтой розой, была восхитительна, несмотря на свои затравленный вид и чрезвычайную бледность. Она озиралась вокруг, как будто ожидая появления ревущей толпы. Почувствовав, как она напряжена, Ален взял ее за руку. Франсуаза благодарно улыбнулась ему.
Присутствовали только самые близкие друзья. Не было никого из Бордо: ни одного члена семьи, ни одной старушки из тех, кто ни за что на свете не пропустит свадьбы или похорон. Их отсутствие означало, что прошлое не забыто. Франсуаза была к этому готова, с тех пор, как она вернулась в имение отца, она столько раз получала от ворот поворот, вынесла столько оскорблений, что почти не обращала на эго внимания. Этого нельзя было сказать о госпоже Лефевр, Лизе и Руфи: самолюбие этих трех женщин было уязвлено. "Их можно понять", - думал дядя Алена Жюль Тестар. Лаура, одетая в элегантное платье из голубого шелка, откровенно скучала. Рядом с ней Леа в своем провинциальном наряде чувствовала себя неловко. Она невольно сравнивала эту свадьбу со свадьбой Камиллы и Лорана д‘Аржила накануне войны. В церкви Сен-Макера было полно народу: невеста в белом подвенечном наряде; девушки в цветастых платьях. Леа с волнением вспомнила, какой она сама была в то время. Перенесенные страдания остались далеко позади, но воспоминание об этой боли, которую она переживала сейчас, как бы отрекаясь от нее, как бы предавая ее, было очень ярким.
После свадебного обеда столы и стулья были отодвинуты, чтобы можно было танцевать. Лаура привезла из Парижа уйму пластинок. Начались танцы. Бал открывали Ален и Франсуаза; Лаура танцевала со свидетелем жениха, который с трудом приспосабливался к современным ритмам, а Леа - с Жаном Лефевром. Молодые люди танцевали молча. Было тепло. Спустилась ночь. Леа предложила своему другу выйти на террасу. Сидя на железной скамье, они смотрели на небо, усыпанное звездами.
- Ой, падающая звезда! - воскликнула Леа. - Надо загадать желание. Ну, давай - загадывай!
- Зачем? У меня есть только одно желание, которое никогда не исполнится.
Леа взглянула на него, она знала, о чем он думает, но ничего не могла для него сделать. Она ласково положила свою руку поверх его руки.
- Очень скоро ты встретишь женщину, созданную для тебя, и она полюбит тебя, полюбит виноградники и подарит тебе много маленьких Лефевров.
Он в раздражении отдернул руку.
- Я ее уже встретил.
- Как я счастлива, - радостно отозвалась она. - Почему же ты мне ничего не сказал?
- Не смейся надо мной, ты прекрасно знаешь, что речь идет о тебе.
- Я думала…
- Что ты думала? Ты же знаешь, я всегда был в тебя влюблен. Рауль тоже любил тебя, это даже стало предметом твоих шуток. Мало ты нас изводила, кокетничая с нами, а мы, несчастные глупцы, шли у тебя на поводу?..
- Но ведь это все ушло вместе с нашим детством!
- Для тебя, возможно. Но не для нас. Мы оба хотели жениться на тебе.
- Но один из вас был бы несчастлив!
- Конечно. Ты же не могла выйти замуж за нас обоих.
Воспоминание о той далекой ночи, которую они провели втроем, одновременно пришло им на ум. Смутившись, они замолчали. К счастью, в этот момент появилась Лаура со своим кавалером.
- Я не думала, что вы здесь, - сказала она, усаживаясь рядом с Жаном. - Какая потрясающая ночь: настоящая брачная ночь.
Она тоже смолкла на какое-то мгновение, созерцая небо, а затем спросила у Леа:
- Ты не передумала ехать со мной в Париж?
- Да, если тетя Альбертина будет хорошо себя чувствовать.
- Как, ты едешь в Париж и ничего мне об этом не говоришь? - вмешался Жан.
- Я еще не решила окончательно.
- Ты жить не можешь без Тавернье, так ведь?
- Тебя это не касается, я еду куда хочу.
- Перестаньте ссориться, - сказала Лаура. - Это я попросила Леа поехать со мной на несколько дней в Париж до начала сбора винограда. Она имеет право немного отдохнуть.
Жан тяжело поднялся.
- Разумеется, она имеет на это право, - сказал он, удаляясь.
- Бедный Жан, ты слишком сурова с ним, - сказала Лаура.
- Но это же не нарочно. Я очень нежно к нему отношусь, но не моя вина, что он в меня влюблен.
- Ты никогда не говорила ему правду относительно Франсуа?
- Нет, но ведь это всем известно, он не может быть в неведении.
- Было бы лучше, если бы ты ему сама это сказала.
- Не хватало еще, чтобы ты читала мне мораль. Кажется, я тебе слова не сказала по поводу твоего образа жизни в Париже, не так ли?
- Да, действительно. Поговорим о чем-нибудь другом. Когда вы поженитесь с Франсуа?
- Нет, это уже просто какая-то мания! Тетя Альбертина, Франсуаза, Руфь, а теперь и ты - все говорят со мной о замужестве. Я ничего не могу на это сказать. Когда-нибудь, возможно, эго и произойдет, нам некуда торопиться.
- А если ты забеременеешь?
- Тогда и посмотрим. Это, между прочим, и с тобой может случиться.
- Только этого мне недоставало. Не забывай: у меня нет Тавернье под рукой на этот случай.
- Я за тебя спокойна. Ты такая проныра, что непременно найдешь себе какого-нибудь славного простофилю.
Лаура пожала плечами и сменила тему:
- Как бы ты отнеслась к тому, чтобы уехать через два дня? Ты уже говорила с тетей Альбертиной?
- Да. Только что, правда, весьма неопределенно. Она как-то странно мне улыбнулась и сказала: "Веселись там хорошенько, девочка моя". Как ты думаешь, ей лучше?
- Ты же сама ее видела: выглядит она лучше, несмотря на худобу. К тому же она так долго пробыла внизу, болтая с госпожой Лефевр и Лизой.
- Да… Но я все равно беспокоюсь. У меня такое впечатление, что она от нас что-то скрывает.
- Если бы речь шла о чем-то серьезном, врач бы нам сказал.
- Должно быть, ты права. Значит, решено: уезжаем через два дня. Я не прочь покинуть Монтийяк на некоторое время: я чувствую себя здесь, будто в заточении.
- Вот увидишь, это будет настоящий праздник. Мы будем танцевать каждую ночь.
14
Франсуа Тавернье встречал их на Аустерлицком вокзале. Увидев его, Леа бросилась ему на шею, оставив Лауру одну с чемоданами. Когда же, наконец, они разжали объятия, то невольно рассмеялись, увидев, как разъяренная Лаура тащит за собой тяжеленные чемоданы.
- Вместо того, чтобы глупо смеяться, вы бы мне лучше помогли. Потом будете обниматься, у вас еще будет для этого достаточно времени.
Франсуа позвал носильщика, который водрузил вещи на плечи и проводил их до самой машины.
- Я рада, что приехала сюда, - сказала Леа, когда они проходили мимо собора Парижской богоматери.
- Я заказал столик в старом кафе "Друг Луи", мы пойдем туда сегодня вечером. Там готовят лучший паштет из гусиной печенки во всем Париже. Я несколько раз бывал там во время войны. Это был один из ресторанов, где обслуживали за деньги. После освобождения у хозяина были неприятности, но мастерства он не утратил. Лаура, вы, разумеется, тоже приходите, и еще… я пригласил Даниэля.
- С большим удовольствием, - пробормотала Лаура, густо покраснев.
Леа и Франсуа понимающе переглянулись.
Множество народу толпилось на набережных. Люди медленно прогуливались, всех будто разморило в этот теплый день конца лета. То там, то здесь уже проглядывали пожелтевшие листья. Они остановились на улице Грегуар-де-Тур.
- Вас не огорчит, если я украду у вас Леа в первый же день?
- Конечно, меня это огорчит, но я понимаю влюбленных. Когда же вы мне ее вернете?
- Это мы скоро узнаем. Будьте готовы к девяти часам, я за вами заеду. Давайте, я отнесу ваши чемоданы.
В машине Леа закурила. Отчего у нее так сильно билось сердце? Должно быть, от мысли, что через несколько минут она останется с ним наедине. Она закрыла глаза, затрепетав в предвкушении удовольствия, но, почувствовав чудное благоухание, открыла их. Франсуа положил ей на колени букет роз. При этом цветочница понимающе улыбнулась ему из-за своей тележки.
- Спасибо. Куда ты меня везешь?
- Это сюрприз.
Они поехали по улице Жакоб.
- Мы сейчас будем проезжать мимо дома моих тетушек. Но почему ты здесь останавливаешься?
- Потому что мы приехали.
- Но…
- Я купил эту квартиру.
- Неужели, Франсуа?! - сказала она в волнении и бросилась ему на шею.
- Ты довольна?
- Что за вопрос! Я вне себя от радости.