Леа чувствовала себя неспособной ответить, происходило это в других странах или нет. А Борхес тем временем уже говорил о Флобере, о Шопенгауэре, о Стивенсоне, о Киплинге, об Оскаре Уайльде… Из произведений Флобера она читала только "Мадам Бовари", а из Киплинга - "Книгу джунглей". Этого было явно недостаточно, чтобы поддерживать беседу с этими людьми, жонглировавшими французским, английским и итальянским. Леа чувствовала себя глупой и невежественной, и ей это не нравилось. Через некоторое время ей удалось отвлечься, представив себе ужин в Монтийяке, когда ее отец и дядя Адриан говорили о любимых книгах. Она, тогда еще маленькая девочка, радовалась, если имя писателя что-то ей напоминало: пусть даже место, которое его книги занимали в библиотеке отца. Будучи ребенком, только она одна помогала отцу раскладывать книги по полкам. Позднее она стала их читать, начав в выборе авторов с первой буквы алфавита. Таким образом, она прочитала несколько романов Эдмона Абу: "Мэтр Пьер" - об осушении земель, "Король гор" и "Человек со сломанным ухом". Восемнадцать томов "Мемуаров" герцогини д'Абрантес, "Философские стихи" Луизы Аккерман, "Ирэн и евнухи" Поля Адама. Перейдя к произведениям авторов, фамилии которых начинались на букву "Б" и проглотив "Несчастных супругов" и "Несчастных любовников" Бакюляра д'Арно, она набросилась на романы Бальзака, прочитав с наслаждением "Человеческую комедию". Ей понравились "Адольф" Констана и "Дым опиума" Фаррера, не говоря о Делли и Корнеле. На букве "Ф" она перестала поглощать книги в алфавитном порядке и перешла уже по вдохновению сначала к произведениям авторов на букву "М", прочтя Мориака и Монтеня, а затем - на букву "Р", узнав Артюра Рембо и Поля Ребу. Когда ее с удивлением спрашивали, как она смогла перейти от Поля Бурже к Вольтеру, она с досадой отвечала: "Но это же книги". В то время для нее чтение было своего рода бегством, уходом от действительности. Стиль, сюжет, эпоха не имели для нее никакого значения. Она испытывала удовольствие от чтения, от открытия нового. Лишь много лет спустя она стала делать различие между хорошими произведениями и посредственными.
- …Чтобы написать что-то по-настоящему, надо отдать этому всю душу, не зная даже, каков может быть результат…
Кто это сказал? Леа вздрогнула, ей казалось, что она очнулась ото сна.
- Итак, Леа, вы были сейчас где-то далеко… Задумались о чем-нибудь?
- Я думала об отце, о моих любимых книгах.
Она произнесла это так, будто ее только что разбудили. За несколько мгновений она унеслась так далеко от Аргентины, от темных улочек, упомянутых поэтом, от этого роскошного дома, от этих гостей, просвещенных и красноречивых, от угроз, витавших над ее друзьями, от воспоминаний о покойной Лауре… Она возвращалась с сожалением, но умиротворенная.
- Если вы позволите, Виктория, я уйду к себе. У меня глаза слипаются. Вы не сердитесь на меня?
- Нет. Мы, должно быть, показались вам очень скучными с нашими разглагольствованиями о литературе.
- Нет, это не так. Просто, слушая вас, я почувствовала себя невежественной.
Она не заметила, как в близоруких глазах Борхеса вспыхнул интерес.
На следующий день Виктория Окампо высадила Леа на улице Флорида перед жокейским клубом. Не спеша Леа пошла по улице в направлении отеля "Плаза", по пути разглядывая витрины. Стояла теплая погода, женщины были одеты в короткие цветастые платья. Мужчины самоуверенно посматривали на них, потягивая парагвайский чай или куря короткие черные сигары. Леа чувствовала на себе пристальные взгляды, слышала обращенные к ней слова, догадываясь, что по большей части это были непристойности, ощущала нескромные прикосновения. Все это не было ей неприятно: она воспринимала и слова, и жесты как дань, воздаваемую улицей ее красоте. Желание, которое она чувствовала в них, подогревало ее собственное желание. Через несколько минут она будет в объятиях человека, которого любит; все остальное не имело значения. Она немного задержалась у витрины магазина, где были выставлены "модели Парижа": этот зеленый ансамбль, отороченный белым, просто восхитителен, а это платье без рукавов в разноцветную полоску, с открытой спиной, тоже очень миленькое, но… Что это за лицо, отразившееся в витрине рядом с красивым платьем?.. Откуда эта тревога?.. Человек, стоявший позади Леа, смотрел на ее отражение с ненавистью. Она резко обернулась. Человек, казалось, был удивлен, затем, не переставая смотреть на нее, сделал шаг назад, повернулся и быстро ушел. Проходя мимо здания, где размещалась редакция газеты "Ла Насьон", она случайно задела прохожего, читавшего набранные страницы, выставленные на улице под стеклом. В течение какого-то мгновения Леа все же успела узнать Бартелеми. Двое мужчин затерялись в толпе.
С этого момента погода, казалась ей уже не такой приветливой, магазины - не столь привлекательными, улица - не такой веселой, скорее таящей опасности. Леа еле сдерживала себя, чтобы не побежать. Впервые со дня приезда в Буэнос-Айрес она не остановилась полюбоваться букетами великолепного магазина цветов, располагавшегося на первом этаже отеля "Плаза".
- Мне передали для вас записку, сеньорита, - сказал швейцар, протягивая ей ключ.
На такси Леа доехала до развилки улиц Суарес и Некочеа в предместье де ла Бока. Что за мысль назначить ей свидание в таком квартале! Она огляделась вокруг, пытаясь сориентироваться. Это было непросто в городе, где улицы обрывались под прямым углом. Она чувствовала себя вполне уверенно на извилистых улочках Парижа или Бордо, тогда как в Буэнос-Айресе ее не покидало ощущение, что она все время возвращалась в одно и то же место. Здесь все было по-другому: никаких магазинов, бедный квартал с низкими домиками и разбитыми тротуарами, заваленными строительным мусором или отбросами, несколько закрытых баров или кафе.
Квартал, казалось, разморило на жарком полуденном солнце. Тощая собака обнюхала ей ноги, убежав, когда Леа отогнала ее. Споткнувшись о корни большого дерева, пробившиеся сквозь мостовую, она выругалась сквозь зубы. Несмотря на то, что на ней была соломенная шляпа, солнце било ей в глаза; пот струился у нее по спине и по груди. Был ли хоть кто-нибудь живой в этом проклятом квартале?! Из зарешеченного окна, расположенного очень низко, почти на уровне земли, раздавалось пение Карлоса Гарделя. Леа наклонилась. Несмотря на полумрак, она разглядела столы и стулья. На столах - невымытые стаканы и тарелки, в глубине - стойка, на которой в ряд стояли бутылки. Около окна она увидела узкую крутую лестницу из пяти ступенек. Она спустилась по ней, держась за стены, черные от грязи. В течение нескольких мгновений она ничего не видела. После уличной жары воздух в помещении, приводимый в движение огромным вентилятором, показался ей чудесным. Кроме голоса Карлоса Гарделя и гудения вентилятора, в кафе не было слышно ни малейшего шума. Понемногу глаза ее привыкли к полумраку. Комната была пуста: ни хозяина, ни клиентов. Как спросить по-испански: "Есть здесь кто-нибудь?" Чтобы обнаружить свое присутствие, она кашлянула, подвинула стул… На грязно-белых стенах висели портреты кинозвезд в потускневших золоченых рамах. Один из них кого-то напомнил ей… Конечно же, это была Эва Перон. На фотографии она вышла смуглее и с более округлым лицом. Внизу Леа разглядела несколько слов, написанных размашистым почерком, и подпись: "Эва".
Леа поднялась по ступенькам: на улице было все так же пусто и жарко. Она снова спустилась и рухнула на стул. Если все взвесить, здесь все же лучше, чем на улице. В конце концов, кто-нибудь придет. Слабый свет проникал сквозь грязное подвальное окно. Было очень темно. Подавленная тишиной, Леа на цыпочках сделала несколько шагов вперед. Вдруг она почувствовала под своей ногой что-то мягкое. В ужасе она едва сдержала крик. Рукой она нащупала лежащее на полу тело, под ее пальцами билось чье-то сердце.
- Франсуа!
Его глаза были закрыты, волосы испачканы кровью. Она взяла со стойки кувшинчик с водой и осторожно полила ему на лоб. Застонав, он помотал головой и открыл глаза.
- Франсуа!
Он распрямился с заметным трудом.
- Дай мне попить.
Сколько здесь бутылок! Какую из них выбрать?.. Наугад она открыла одну бутылку. Он отхлебнул немного из горлышка, поперхнулся, закашлялся, затем сплюнул и чертыхнулся.
- Но это же не алкоголь, а сивуха какая-то! - возмутился он, прежде чем сделать еще один глоток.
Все еще держа в руках бутылку, он встал. Рубашка его была испачкана кровью.
- Ты давно пришла? - спросил он.
- Не знаю точно, может быть, минут двадцать назад. Что с тобой произошло?
- Я назначил тебе свидание здесь, решив, что это более укромное место, нежели "Плаза". Мне захотелось пить, и я зашел в это кафе. Здесь обедали моряки, портовые рабочие…
- Я никого не видела!
- Должно быть, они убежали. Я только вошел, как на меня набросились сзади. Вероятно, они решили, что я мертв, потому и скрылись. Нам нельзя здесь оставаться, они могут вернуться, если только уже не обратились в полицию, что ничем не лучше.
- Ты не можешь просто так уйти отсюда. Тебе нужен врач.
- Там будет видно. Пошли.
На проспекте автобус раскачивало из стороны в сторону. Водитель старался объезжать выбоины на мостовой. Тавернье сделал ему знак остановиться. Автобус со скрежетом замедлил ход.
- Садись, - сказал Франсуа, подталкивая Леа вперед.
Ветровое стекло было украшено всевозможными финтифлюшками: брелоки, репродукции с изображением святых, Пресвятой Девы, звезд футбола, фотографии детей, красоток - все это раскачивалось при каждом толчке.
- Эй, сеньор, это ваша жена вас так отделала?
- Она очень ревнива.
- Я вижу, - понимающе отозвался водитель.
Протиснувшись вглубь автобуса, они оказались зажаты между двумя матронами, нагруженными пакетами. В течение всего пути они не обмолвились ни словом. Прижавшись к нему, она чувствовала, как ее страх понемногу улетучивается.
Водитель остановил автобус перед высоким зданием и выкрикнул, обращаясь к ним и указывая на здание пальцем:
- Сеньор, вам следовало бы обратиться в больницу.
- Это неплохая идея, спасибо.
Франсуа и Леа вышли.
- Эй, такси!
- А как же больница? - спросила Леа.
- В другой раз, садись… В посольство Франции…
- Тавернье, вы уверены, что ничего от меня не скрываете?
- Господин посол!..
- Ладно, храните ваши тайны и дальше, но не рассчитывайте на мою помощь в случае, если вами займется перонистская полиция. Генерал Веласко шутить не любит. Если они схватят вас и ваших друзей, я ничего не смогу сделать. В министерстве иностранных дел меня однозначно проинструктировали: никаких стычек с аргентинцами.
- Не беспокойтесь, господин посол, мы ничего не имеем против аргентинского правительства…
- Не надо принимать меня за идиота, Тавернье, у меня тоже есть информаторы. А кто эта молодая особа, беседующая сейчас с моей женой?
- Мадемуазель Дельмас?.. Это подруга Сары, она принадлежит к чудесной бордоской семье.
- Бордоской?.. Ладно… Но что вы делали вместе с ней в этом сомнительном квартале?
- В этот час там довольно спокойно. Я хотел показать ей живописный район Буэнос-Айреса.
- Живописный, вы говорите? Этой молодой девушке больше пристало находиться в магазинах на улице Флорида, нежели в таком квартале, даже во второй половине дня… Что ей понадобилось здесь, в Аргентине? Почему она приехала одна, без кавалера?
- Ваши представления безнадежно устарели, Владимир, в наше время молодые девушки путешествуют без кавалеров, - сказал Тавернье, расхохотавшись.
- Что бы там ни было, посоветуйте ей быть осторожнее. Мне говорили, что она остановилась у мадам Окампо?
- Да, они познакомились в Нюрнберге.
- В Нюрнберге?.. Но какого черта такую молодую девушку, как мадемуазель Дельмас, занесло в Нюрнберг?
- Она присутствовала на процессе над нацистскими преступниками.
- Преступниками?!.. У меня просто руки опускаются. Не хотите ли вы сказать, что она была депортирована?.. Бедное дитя.
- Нет, она представляла Красный Крест. Если вас это интересует, вы можете прямо спросить ее об этом.
- Мне бы не хотелось пробуждать тяжелые воспоминания о чудовищных событиях.
- На мой взгляд, их невозможно забыть.
Франсуа Тавернье произнес эти слова таким сухим тоном, что Владимир д'Ормессон удивленно приподнял брови.
- Я не то хотел сказать. Вы, несомненно, в этот момент подумали о вашей жене… Я восхищаюсь мужеством мадам Тавернье и очень ценю доверие, которое вы оба мне оказали, поведав столь печальную историю. А мадемуазель Дельмас знает об этом?
- Да. Но она единственная из нашего окружения, кто знает.
- Я не забуду этого. Пойдемте к дамам.
22
Леа провела всего восемь дней в Мар-дель-Плата у Виктории Окампо, где еле успевала отвечать на многочисленные приглашения, поступавшие от золотой молодежи этого прелестного уголка. Речь шла о морских прогулках, о пикниках в соседних усадьбах, об экскурсиях на велосипеде, о партиях в теннис или в гольф, о вечерах танцев или о чаепитиях то у одних, то у других. Молодая француженка, приглашенная Викторией Окампо, одной из наиболее заметных личностей в Мар-дель-Плата, была просто нарасхват.
В Буэнос-Айресе Рождество и Новый год прошли в сплошных празднествах и балах. Леа и Сара были признанными королевами французской колонии и присутствовали на всех вечерах в посольстве Франции. Нападение на Тавернье больше не обсуждалось, о нацистах не было сказано ни слова, Самюэль и Даниэль Зедерманы, как и Ури Бен Зоар и Амос Даян, находились в Буэнос-Айресе и вели себя как обыкновенные туристы. Кармен Ортега отвела Сару и Леа к преподавателю танго. Сложные фигуры танца - полуприсяд, восьмерка, коррида - были прекрасно известны Кармен. Сара оказалась очень способной, тогда как Леа путала движения.
- Больше гибкости, более плавно, пожалуйста… следуйте за движениями партнера, - объяснял преподаватель, в прошлом известный исполнитель танго, Артуро Сабатини. Волосы у него были прилизаны, а костюм тесноват, и живот ему с трудом удавалось подтянуть даже с помощью корсета.
Комната, которую занимала Леа на вилле Виктории, была, как и все остальные комнаты в доме, оклеена обоями с изображением птиц. С ними хорошо сочетались шторы и мебель из расписного дерева. Воздух во время сиесты, во второй половине дня, становился влажным, и эти растительные мотивы придавали комнате вид оранжереи или джунглей. Ковер с крупными розами дополнял картину. Красивый деревянный дом с балконами и верандами, выходящими в тенистый парк, чем-то напоминал ей Монтийяк, а Анжелика и Виктория Окампо - ее тетушек, Альбертину и Лизу де Монплейне. Хозяйка каждое утро работала в шестиугольном кабинете, доверив сестре и своей верной помощнице Фанни повседневные хлопоты. Вечерами, после ужина, она прогуливалась с Леа и несколькими друзьями в саду, иногда присаживалась на скамью и очень хорошо читала стихи. Леа нравились эти спокойные и немного грустные вечера. В то же время она уже начала скучать. Ей очень недоставало Франсуа. Она так сильно желала его, что каждую ночь подолгу не могла уснуть. Его редкие ласки лишь разжигали ее желание. Пылкое объятие, в котором они слились в ее номере в отеле "Плаза" после посещения посольства Франции, напоминало ей разгул стихии. Новомодные танцы, такие как меренга или самба, купание в море, солнце, настойчивые ухаживания мужчин приводили ее в такое состояние, что она сама думала о себе как о "суке в период течки". Если Франсуа хотел, чтобы она не наделала глупостей, ему следовало бы приехать за ней.
В шортах и белых сандалиях, повязав голову платком, Леа ехала на велосипеде по приморской дороге. Она должна была встретиться в гольф-клубе с Хайме Ортисом и его сестрой Гильерминой. Эти двое, немного моложе Леа, были заводилами компании юношей и девушек, не думавших ни о чем, кроме развлечений. Все они происходили из самых знатных семей Аргентины и с легкостью проматывали родительские деньги.
В гольф-клубе Рильермина Ортис и ее подруга Мерседес Рамос окружили Леа.
- У вас от нас секреты, дорогая. Там вас ждет очень привлекательный мужчина… Не притворяйтесь удивленной, он, как и вы, француз.
Франсуа, конечно же, он, и никто иной, так взволновал этих девчонок…
Они проводили ее до террасы, где выпивали и беседовали элегантные люди, к столику, за которым в окружении трех девушек сидел Франсуа Тавернье. Похоже, он произвел на них впечатление.
- Вот она, - сказала Гильермина.
Он обернулся. Аргентинский климат шел ему на пользу. Загар подчеркивал яркость его светлых глаз и черты неотразимого самца, проглядывавшие в его облике. Их взгляды встретились, и все безошибочно определили: эти двое любят друг друга. Ох, уж это бесстыдство, с которым они всегда с первой минуты стремились завладеть друг другом!.. Тавернье прекрасно отдавал себе отчет в том, что их отношения переставали таким образом быть секретом для окружающих, но, с другой стороны, что он мог поделать? С каждой встречей она становилась все красивее! Он чуть было не расхохотался, глядя на разочарованные физиономии девушек, когда он и Леа дружески пожали друг другу руки. Их разочарование только усилилось, когда Леа спросила:
- Как поживает твоя жена?
- Очень хорошо. Она передает тебе привет.
- Вам, конечно же, о многом надо поговорить, не будем мешать, - вмешалась Мерседес. - Пойдемте.
Франсуа и Леа дождались, пока они отошли достаточно далеко. Подошел официант.
- Что ты будешь пить?
- Апельсиновый сок.
- Два, пожалуйста.
- Хорошо, сеньор.
- Я рада твоему приезду. Что ты здесь делаешь? Где Сара?
- Я тоже рад тебя видеть. У меня была встреча с чилийцами в Мар-дель-Плата. Перед их отъездом я услышал, как эти девушки говорили, что ты должна приехать, и я сказал им, что тоже жду тебя. Сара вернулась в Буэнос-Айрес.
- Почему ты не приехал на виллу Виктории?
- Я бы приехал, если бы не встретил тебя здесь. Я должен немедленно вернуться в Буэнос-Айрес. Даниэль исчез.
- Даниэль?..
- Да, три дня назад. Последний раз я его видел в "ABC", пивной, куда захаживают нацисты. Амос и Ури, кажется, что-то выяснили с помощью журналиста из "Ла Плата Цайтунг".
- А Самюэль?
- Он с ума сходит от беспокойства. Что касается Сары, она получила подтверждение, что Роза Шеффер и Ингрид Заутер, ее ассистентка, находятся сейчас в Буэнос-Айресе. Они остановились в "Хьюстоне" и выходят на улицу только ночью в сопровождении трех-четырех телохранителей.
- Так ведь Даниэль, кажется, тоже остановился в этом отеле?
- Да. Накануне исчезновения он говорил мне о своем намерении переехать оттуда. Он уже не чувствовал там себя в безопасности.
- Полиция в курсе дела?
- Более или менее. Вчера я видел генерала Веласко в посольстве Франции. Он как бы случайно спросил меня, не слышал ли я о сионистских сетях, преследующих нацистов. Я не уверен, удалось ли мне убедить его в том, что я ничего не знаю.
- Я возвращаюсь в Буэнос-Айрес.
- Об этом забудь и думать. События могут принять непредсказуемый оборот. В Мар-дель-Плата ты не подвергаешься такой опасности. В Буэнос-Айресе царит обстановка всеобщей подозрительности. Тебя это тоже может коснуться. Перонистская полиция арестовала уже многих: студентов, коммунистов, иностранцев…