Двадцать минут спустя они уже входили в магазин Г.Ф.Голда. У прилавка молодой человек и девушка рассматривали кольца, советуясь с продавщицей. Как только появились новые клиенты, продавщица нажала кнопку под прилавком, и из глубины магазина появился Гарри Голд.
- Здравствуйте, - обратился он к Уильяму Хэддоку и медсестре. - Чем могу помочь?
- Вы не могли бы определить, сколько это стоит? - спросил Уильям Хэддок, положив камень на зеленое сукно прилавка.
Гарри Голд замер и впился взглядом в бриллиант. Потом посмотрел на стоявших перед ним мужчину и женщину. Мысли метались у него в голове. "Спокойно, - сказал он себе, - только не делай глупостей. Веди себя естественно".
- Так, так, - постарался произнести он как можно небрежнее, - мне кажется, что это очень хороший бриллиант, очень хороший. Не возражаете, если я попрошу вас немного подождать, пока я взвешу и тщательно осмотрю его в своем кабинете. Тогда я смогу точно определить его стоимость. Присаживайтесь, пожалуйста.
Гарри Голд почти бегом вернулся в свой кабинет, зажав бриллиант в руке. Он немедленно взвесил его на электронных весах - пятнадцать целых двадцать семь сотых карата. Именно столько весил бриллиант мистера Роберта Сэнди! Он с первого взгляда понял, что это тот самый камень. Разве можно его с чем-нибудь спутать? А теперь и вес подтвердил его догадку. Первым его побуждением было позвонить в полицию, но он был осторожным человеком и не любил скоропалительные действия. Что, если доктор уже продал свой бриллиант? Или подарил детям? Кто знает?
Он взял телефонную книгу Оксфорда, нашел номер Радклиффской лечебницы и позвонил. Когда он попросил к телефону мистера Роберта Сэнди, его соединили с секретаршей. Он сказал, что ему нужно срочно поговорить с мистером Сэнди по очень важному делу.
- Подождите, пожалуйста, - ответила секретарша и позвонила в операционную. Ей сообщили, что мистер Сэнди полчаса назад уехал домой, и она передала эту информацию мистеру Голду.
- Дайте мне его домашний номер, - попросил мистер Голд.
- Вы по поводу пациента?
- Нет! - крикнул Гарри Голд. - И ради всего святого, немедленно дайте мне его номер!
- Назовитесь, пожалуйста.
- Гарри Голд, ювелир! Умоляю вас, не теряйте времени!
Она продиктовала ему домашний телефон Роберта Сэнди.
Гарри Голд снова набрал номер.
- Мистер Сэнди?
- Слушаю.
- Это Голд, ювелир. Вы, случайно, не потеряли свой бриллиант?
- Да, потерял.
- Двое людей только что принесли его в мой магазин, - возбужденно прошептал Гарри Голд. - Мужчина и женщина. Довольно молодые. Они пытаются оценить его. Сейчас ждут у прилавка.
- Вы уверены, что это мой камень?
- Абсолютно. Я его взвесил.
- Задержите их, мистер Голд! - закричал Роберт Сэнди. - Придумайте что-нибудь! Заговорите им зубы! Делайте что угодно! Я звоню в полицию!
Роберт Сэнди позвонил в полицейский участок и уже через несколько секунд передавал информацию инспектору, который занимался его делом.
- Немедленно поезжайте туда и поймаете сразу обоих! - говорил он. - Я тоже сейчас приеду!
- Поехали, дорогая! - крикнул он жене. - Садись в машину. Похоже, наш бриллиант нашелся, и воры прямо сейчас пытаются продать его в магазине Гарри Голда.
Когда девять минут спустя Роберт и Бетти Сэнди подъехали к ювелирному магазину, там уже стояли две полицейские машины.
В магазине царила суматоха. Два полицейских и два детектива в штатском - один из них инспектор - окружили разъяренного Уильяма Хэддока и не менее разъяренную операционную сестру. Те были в наручниках.
- Так где вы его нашли? - спрашивал инспектор.
- Снимите с меня эти дурацкие наручники! - кричала сестра. - Как вы смеете!
- Повторите, пожалуйста, где вы его нашли, - язвительно усмехнулся инспектор.
- В животе человека! - рявкнул Уильям Хэддок. - Сколько можно повторять?!
- Хватит молоть чепуху! - рассердился инспектор.
- Господи, Уильям! - воскликнул Роберт Сэнди при виде своих коллег. - И сестра Уайман! Что вы здесь делаете?
- Это они принесли бриллиант, - пояснил инспектор. - Пытались толкнуть его втихаря. Вы знаете этих людей, мистер Сэнди?
Уильям Хэддок подробно рассказал Роберту Сэнди и, кстати, инспектору тоже, как и где был найден бриллиант.
- Ради Бога, снимите с них наручники, инспектор, - попросил Роберт Сэнди. - Они говорят правду. Тот человек, что вам нужен - во всяком случае, один из них - находится в больнице и в данную минуту отходит от анестезии. Верно я говорю, Уильям?
- Совершенно верно, - кивнул Уильям Хэддок. - Его зовут Джон Диггс. Он лежит в одной из палат хирургического отделения.
- Вот ваш бриллиант, мистер Сэнди, - шагнул вперед Гарри Голд.
- Послушайте, - сердито вмешалась операционная сестра, - ради всего святого, объясните мне, как пациент умудрился проглотить бриллиант и не заметить этого?
- Кажется, я догадываюсь, - ответил Роберт Сэнди. - Он положил лед в выпивку, а потом напился и проглотил кусок подтаявшего льда.
- Все равно ничего не понимаю, - пожала плечами сестра.
- Остальное объясню потом, - сказал Роберт Сэнди. - А кстати, почему бы нам самим не выпить по стаканчику?
МИСТЕР БОТИБОЛ
Мистер Ботибол протиснулся через вращающиеся двери и вошел в огромное фойе отеля. Он снял шляпу и, держа ее перед собой обеими руками, просеменил вперед и стал оглядывать лица закусывающих. Несколько человек обернулись и удивленно уставились на него, и он услышал - или это ему показалось - голос, по крайней мере, одной женщины:
- Дорогой, ты только посмотри на это.
Наконец он узнал мистера Клементса за маленьким столиком в дальнем углу и поспешил к нему. Клементс тоже заметил его, и, глядя, как мистер Ботибол осторожно пробирается между столиков и людей - на носочках, робко и тушуясь, сжав шляпу обеими руками, - Клементс подумал, что, должно быть, очень неприятно так странно выглядеть и так бросаться в глаза, как этот Ботибол. Он был невероятно похож на спаржу. Его длинный узкий стебель, похоже, вовсе не имел плеч; он постепенно суживался кверху и сходил на нет на лысом темечке. Он был плотно завернут в блестящий голубой двубортный костюм, и почему-то это делало его сходство с огородной культурой еще более нелепым.
Клементс встал, они пожали друг другу руки, и, едва сев, мистер Ботибол сказал:
- Я решил… Да, я решил принять предложение, которое вы сделали мне вчера, прежде чем покинуть мой офис.
Уже несколько дней от имени своих клиентов Клементс вел переговоры о покупке фирмы, известной как "Ботибол и K°", единственным владельцем которой был мистер Ботибол, и накануне вечером Клементс сделал свое первое предложение. Это была пробная, слишком низкая ставка. "И надо же, - думал Клементс, - несчастный дурак согласился и принял предложение". Клементс деловито закивал, пытаясь скрыть удивление, и сказал:
- Хорошо, хорошо. Рад слышать это, мистер Ботибол.
Потом он подозвал официанта и сказал:
- Два больших мартини.
- Нет-нет! - испуганно запротестовал мистер Ботибол, подняв обе руки.
- Ну что вы, - сказал Клементс - У нас славный повод.
- Я пью очень мало, а в середине дня - вообще никогда.
Но Клементс пришел в хорошее расположение духа и не послушался. Он заказал два мартини и, когда их принесли, вынудил мистера Ботибола, добродушно подшучивая, выпить за только что заключенную сделку. Затем Клементс быстро договорился о составлении и подписании документов и, когда все было оговорено, заказал еще два коктейля. Мистер Ботибол снова запротестовал, на этот раз не так решительно, и Клементс, заказав коктейли, с дружелюбной улыбкой повернулся к собеседнику.
- Теперь, мистер Ботибол, - сказал он, - когда все позади, предлагаю без церемоний отобедать со мной. Что скажете? Я плачу.
- Как вам угодно, как вам угодно, - ответил мистер Ботибол без энтузиазма. У него был тихий унылый голос и манера произносить каждое слово отдельно и медленно, словно объясняясь с ребенком.
Когда они прошли в обеденный зал, Клементс заказал бутылку "Лафита" урожая 1912 года и пару откормленных жареных куропаток. В уме он уже прикинул сумму своих комиссионных и чувствовал себя отлично. Он начал живую беседу, плавно переходя от одной темы к другой, в надежде набрести на предмет, интересующий его гостя. Бесполезно. Мистер Ботибол, казалось, слушал вполуха. Время от времени он склонял свою маленькую лысую голову то на один бок, то на другой и говорил:
- Да, действительно.
Когда принесли вино, Клементс попробовал заговорить о вине.
- Уверен, оно отличное, сказал мистер Ботибол, - но мне, пожалуйста, совсем чуть-чуть.
Клементс рассказал смешную историю. Выслушав, мистер Ботибол важно смотрел на него некоторое время, а затем произнес:
- Забавно.
После этого Клементс замолчал и они ели в тишине. Мистер Ботибол пил свое вино и, похоже, не возражал, что его хозяин время от времени наполняет ему бокал. Когда закончили есть, Клементс прикинул, что его гость выпил, по меньшей мере, три четверти бутылки.
- Сигару, мистер Ботибол?
- Нет, спасибо.
- Немного бренди?
- Нет, я, правда, не привык…
Клементс заметил, что щеки его гостя слегка покраснели, а глаза увлажнились и заблестели. "Похоже, старина хорошо набрался с моей помощью", - подумал он, а официанту сказал:
- Два бренди.
Когда принесли бренди, мистер Ботибол подозрительно посмотрел на свой большой бокал, поднял его, быстро по-птичьи глотнул и поставил назад.
- Мистер Клементс, - сказал он внезапно, - я завидую вам.
- Мне? Почему?
- Я скажу вам, мистер Клементс, я скажу, если позволите.
Голос у него был нервный, искательный, словно он заранее извинялся за все, что собирался сказать.
- Пожалуйста, скажите, - сказал Клементс.
- Потому что, мне кажется, вы добились успеха в жизни.
"Похоже, он спьяну размякнул, - подумал Клементс, - а я таких терпеть не могу".
- Успеха? - сказал он. - Никакого особенного успеха я не добился.
- Нет, действительно. Вся ваша жизнь, смею сказать, мистер Клементс, кажется такой славной и успешной.
- Я самый обычный человек, - сказал Клементс.
Он пытался понять, насколько его собеседник действительно пьян.
- Кажется, - сказал мистер Ботибол медленно, осторожно отделяя одно слово от другого, - кажется, вино немного ударило мне в голову, но…
Он остановился, подыскивая слова.
- …но я все же хочу задать вам один вопрос.
Он высыпал немного соли на скатерть и кончиком пальца стал сгребать ее в горку.
- Мистер Клементс, - продолжал он, не поднимая глаз, - по-вашему, возможно, чтобы человек дожил до пятидесяти двух лет и ни разу за всю свою жизнь не достиг успеха?
- Дорогой, мистер Ботибол, - засмеялся Клементс, - время от времени каждый добивается каких-то успехов, пусть даже маленьких.
- О нет, - мягко возразил мистер Ботибол, - вы ошибаетесь. Я, например, не помню, чтобы я хоть раз за всю жизнь, хоть в чем-то добился успеха.
- Ну-ну, - улыбнулся Клементс. - Вы неправы. Вот сегодня утром вы продали свою фирму за сто тысяч. Я считаю, это большой успех.
- Фирму мне завещал отец. Когда он умер девять лет назад, она стоила вчетверо больше. Под моим руководством она потеряла три четверти своей стоимости. Вряд ли это можно назвать успехом.
Клементс знал, что это правда.
- Хорошо, - сказал он, - может быть, и так, но все равно, вы знаете так же, как и я: каждый человек добивается каких-нибудь успехов. Пусть не очень больших. Но множество маленьких. Да, черт возьми, даже забить гол в школе - это маленький успех, маленький триумф. Или бегать наперегонки, или учиться плавать. Просто про это забывают, вот и все. Забывают.
- Я никогда не забивал голов, - сказал мистер Ботибол, - и не учился плавать.
Клементс воздел руки и раздраженно фыркнул.
- Да, да, понимаю, но неужели вы не видите, не понимаете, что есть тысячи, буквально тысячи других вещей, как… ну… поймать хорошую рыбу, или починить мотор в машине, или порадовать кого-то подарком, или вырастить грядку фасоли, или выиграть небольшое пари, или… или… черт!., перечислять можно бесконечно!
- Может быть, может быть, мистер Клементс… Но, насколько мне известно, я никогда не делал подобных вещей. Это я вам и пытаюсь объяснить.
Клементс поставил бокал и с новым интересом уставился на удивительного бесплечего человека, который сидел напротив него. Клементс был раздражен и ни капли не сочувствовал ему. Он не внушал сочувствия. Он глуп. Явно глуп. Непроходимый, круглый дурак. И Клементсу захотелось побольнее задеть его.
- Ну а женщины, мистер Ботибол? - в его тоне не прозвучало извинения за вопрос.
- Женщины?
- Да, женщины! Ведь любой мужчина, даже самый никудышный, жалкий неудачник и бедолага, добивается иногда успеха у…
- Никогда! - вскричал мистер Ботибол, - никогда!
"Я ударю его, - сказал себе Клементс. - Больше не могу терпеть, и если не сдержусь, то вскочу и ударю его".
- Хотите сказать, они вам не нравятся? - сказал он.
- О Боже, конечно нравятся. Я восхищаюсь ими… очень, очень. Но боюсь… Боже… не знаю, как сказать… боюсь, что, кажется, я не умею обходиться с ними. Никогда у меня ничего не было. Никогда. Понимаете, мистер Клементс, я так странно выгляжу. Знаю. Они глазеют на меня, я часто вижу, как они смеются надо мной. Я никогда не мог подойти… достаточно близко, так сказать.
Тень улыбки, слабой и бесконечно грустной, тронула уголки его рта.
Клементс был сыт по горло. Он пробормотал, что-де уверен, что мистер Ботибол сгущает краски, затем взглянул на часы, попросил счет и, извинившись, сказал, что ему нужно вернуться в офис.
Они расстались на улице перед отелем, и мистер Ботибол взял такси до дома.
Он открыл входную дверь, зашел в гостиную и включил радио; затем сел в большое кожаное кресло, откинулся назад и закрыл глаза. У него не то чтобы кружилась голова, но в ушах был звон, а мысли мельтешили в голове. "Этот агент напоил меня, - подумал он. Посижу здесь немного и послушаю музыку, а потом пойду спать, и мне станет лучше".
По радио передавали симфонию. Мистер Ботибол время от времени слушал симфонические концерты и знал достаточно, чтобы определить: это Бетховен. Но теперь, когда он лежал, откинувшись в кресле, слушая прекрасную музыку, свежая мысль разрасталась в его захмелевшей голове. Это был не сон, потому что он не спал. Это была отчетливая, трезвая мысль: я автор этой музыки. Я великий композитор. Это моя последняя симфония, и ее исполняют впервые. Огромный зал набит людьми - критики, музыканты и меломаны со всей страны, и я там стою на возвышении и дирижирую оркестром.
Мистер Ботибол видел все. Он видел себя за пультом в белом галстуке и фраке, перед ним оркестр, скрипки группой - слева от него, впереди - альты, виолончели - справа, за ними деревянные духовые, и фаготы, и ударные, и тарелки; музыканты следили за каждым движением его палочки с напряженным, преданным обожанием. Позади, в полутьме огромного зала, ряд за рядом белые завороженные лица смотрели ему в спину, с растущим волнением слушая новую симфонию величайшего композитора, какого когда-либо знал мир. Иные сжимали кулаки и вонзали ногти в ладони рук, не в силах больше выносить столь прекрасную музыку. Мистер Ботибол был так захвачен своим волнующим видением, что начал дирижировать, размахивая руками в такт музыке. Ему это так понравилось, что он решил встать лицом к радио, чтобы двигаться более свободно.
Так он стоял посреди комнаты, высокий, худой и бесплечий, в своем узком синем двубортном костюме, мотая маленькой лысой головой и размахивая руками. Он недурно знал симфонию, чтобы вовремя угадать смену ритма или громкости, и, когда музыка звучала громче и быстрее, он бил воздух с такой силой, что едва не падал; когда же она была нежной и тихой, он склонялся вперед, чтобы утихомирить музыкантов мягкими движениями своих распростертых рук; и все время он чувствовал присутствие огромной аудитории позади себя, - напряженной, застывшей, внимающей. Когда наконец симфония дошла до своего потрясающего финала, мистер Ботибол был возбужден как никогда, мучительное напряжение перекосило его лицо, и он попытался извлечь еще больше силы из своего оркестра в этих мощных финальных аккордах.
Потом все закончилось. Диктор говорил что-то, но мистер Ботибол быстро выключил радио и, тяжело дыша, рухнул в кресло.
- Уф! - сказал он вслух. - Боже мой, что ж это я делал!
Пот заливал его лицо, стекал за воротник. Он достал носовой платок, отерся и лежал некоторое время, задыхаясь, обессиленный, но чрезвычайно довольный.
- Что ж, - выдохнул он, все еще разговаривая вслух, - должен сказать, это было весело. Не помню, чтобы мне когда-нибудь было так весело. Боже, хорошо, до чего хорошо!
Почти сразу же он решил сделать это еще раз. Но стоит ли? Стоит ли позволять себе это еще раз? Задним числом он чувствовал себя немного виноватым, он колебался - морально ли это? Позволить себе такое!
Вообразить себя гением! Нехорошо. Другим такое в голову не придет, в этом он был уверен. А вдруг бы Мейсон зашел в тот момент и увидел его! Страшно подумать.
Он взял газету и притворился, что читает, но вскоре он уже украдкой изучал радиопрограмму на вечер. Он остановил палец под строчкой "20.30 - Симфонический концерт. Брамс, 2-я симфония". Он долго смотрел на нее. Буквы в слове "Брамс" начали расплываться и таять, постепенно они исчезли совсем, и их заменило слово "Ботибол". Ботибол, 2-я симфония. Так и было напечатано, он своими глазами читал это.
- Да, да, - шептал он. Первое исполнение. Мир в ожидании. Будет ли это так же великолепно, как его предыдущие творения? Причем дирижировать убедили самого композитора. Он скромен и редко бывает на людях, но в этот раз его уговорили…
Сидя в кресле, мистер Ботибол наклонился вперед и нажал кнопку звонка у камина. Дворецкий Мейсон, единственный обитатель дома после хозяина, - невысокий, старый и степенный, - появился в дверях.
- Э-э… Мейсон, у нас есть в доме вино?
- Вино, сэр?
- Да, вино.
- Нет, сэр. У нас не было вина последние пятнадцать или шестнадцать лет. Ваш отец, сэр…
- Знаю, Мейсон, знаю. Купи, пожалуйста. Я хочу к ужину бутылку вина.
Дворецкий был потрясен.
- Хорошо, сэр, а какого вина?
- Кларета, Мейсон. Лучшего, какой можно достать. Купи ящик. Скажи, чтобы как можно скорее прислали.
Оставшись один, он на мгновение испугался той легкости, с которой принял это решение. Вино к ужину! Вот так просто! А почему бы и нет? Почему бы и нет, если задуматься? Он сам себе хозяин. И потом, вино просто необходимо. Похоже, оно хорошо подействовало. Он хотел вина, у него будет вино, и к чертям Мейсона.
Остаток вечера он отдыхал, а в половине восьмого Мейсон объявил ужин. Бутылка вина была на столе, и он стал пить. И не обращал ни малейшего внимания на то, какие взгляды бросал на него Мейсон, когда он наполнял бокал. Он три раза наполнил бокал; затем встал из-за стола, сказал, что его нельзя беспокоить, и вернулся в гостиную. Ждать оставалось четверть часа.