* * *
Два дня она плакала, не хотела идти на выпускной вечер:
- Не желаю иметь ничего общего с этой школой.
Мария ее утешала как могла. Она уже две недели шила ей платье для выпускного вечера: белый верх в крупный синий горошек, с глубоким вырезом впереди, рукава короткие, с небольшими пуфами; а темный низ платья, чуть ниже колен, слегка расклешен.
- Доченька, будь выше них. Иди с гордо поднятой головой, пусть не ты, а они чувствуют несправедливость. Знаешь, есть такая истина: кто меня не хочет, тот меня недостоин. Может, они и недостойны, но не все же. Это твоя школа, твои подруги, ты провела с ними столько лет.
Мама была права, да и платье Лиле очень понравилось: это было ее первое настоящее праздничное платье. Куда же еще ей идти в нем? Она расплела косы, пошла с мамой в парикмахерскую, и ей сделали первую в жизни прическу. И лакированные туфли-лодочки тоже были ее первыми туфлями на каблуках. На вечере девушки с удовольствием оглядывали друг друга, Лилино платье все одобрили:
- Лилька, тебя просто не узнать - ты такая шикарная.
Приятно, когда хвалят: настроение сразу улучшилось. После речей директора и учителей нарядные девушки пошли толпой гулять по вечерней Москве. На улице им навстречу вышли юноши из соседней школы. Они показались Лиле как-то сразу выросшими, тоже были одеты празднично - в белых рубашках с галстуками. У Лили чуть ли не впервые за все школьные годы было приподнятое беззаботное настроение, она громко смеялась. К ней протиснулся один из мальчиков, который как-то раз провожал ее домой под руку, Игорь Никитин. Она помнила, как испугалась и смущалась тогда. Теперь он казался Лиле симпатичнее остальных.
- Поздравляю с окончанием!
- Спасибо, и тебя тоже, - она придала лицу самую теплую улыбку, на какую была способна. Игорь нерешительно помялся и добавил:
- У тебя красивое платье.
- Да? Тебе нравится?
- Нравится. Ты и сама красивая.
Лиля покраснела от комплимента, подумала: "Вот что значит быть красиво одетой".
- Ты что собираешься делать после школы? - теперь Игорь посмотрел ей прямо в глаза, и от этого взгляда она пришла в волнение. Но надо было не подавать вида.
- Хочу подать документы в медицинский. А ты?
- Я - на геологический факультет. А почему в медицинский?
- Так… А ты почему на геологический?
- Я тебе признаюсь: у меня отец был крупный геолог, он многое открыл в Сибири. Только его арестовали в тридцать восьмом. С тех пор ничего о нем не известно. Мать вышла замуж, и мы живем у отчима. Я думаю, что отцу было бы приятно знать, что сын пошел по его пути.
Что-то екнуло у Лили под ложечкой: "Значит, не одна я такая; значит, и он страдает… а что вообще я знаю про других, даже вот и про этого Игоря тоже?.." Она остановилась и сбоку внимательно посмотрела на него: он сразу показался ей ближе и приятнее.
- Ты что так смотришь? - удивился он.
- Я тебе тоже скажу: моего папу арестовали в том же году, а маму из-за него исключили из медицинского. Я хочу докончить то, чего она не смогла.
Игорь, очевидно, почувствовал то же самое, что и она. Но больше они об этом не говорили, их вдруг поглотило одно чувство: каждый думал, как им стать еще ближе. Он взял ее под руку, и на этот раз она не смутилась, ей было приятно. Они проходили вдоль набережной Москвы-реки, под кремлевской стеной, укрытые тенью листвы. И так получилось, что отстали от других. Им видно было, что многие впереди тоже разбивались на парочки. Игорь осторожно обнял Лилю за талию. Она сделала вид, что не заметила, думала: "Если он захочет целоваться?.. что тогда делать?.. а почему не разрешить ему?.. я никогда не целовалась, даже не знаю - как это?.. надо показать ему, что я не против…" И тоже обняла его и положила голову ему на плечо. Он еще крепче прижал ее, и они шли, счастливые, поглощенные молодым желанием близости, вызывая улыбки редких прохожих, которых не замечали. У Лили немного ныли ноги от новых туфель и непривычной ходьбы на каблуках, но она была так поглощена новым ощущением близости с мальчиком, что не обращала на это внимания.
Уже ближе к полуночи они в обнимку пришли на Тверской бульвар. Прохожих не было, Игорь увлек Лилю в темную аллею, подальше от фонаря, повернул к себе, взял в руки ее голову и стал нежно целовать ее щеки, лоб, шею. Неиспытанное чувство наплывающей страсти заставило Лилю закрыть глаза и подставить ему полуоткрытые губы. Он закрыл ее рот поцелуем. Ох, что это? - по всему ее телу разливалось новое чувство: чувство изнеможения от страсти, в голове закружилось, подкосились ноги. Как хорошо, как сладостно, когда он ласкает ее губы своими. Так вот он, первый поцелуй, о котором она думала и мечтала, - жаркий, захватывающий. И вот оно - это ощущение близости с мужчиной! Он долго-долго впивался в нее губами, и ей стало тяжело дышать. Она пошевелила плечами, чтобы освободиться, но он не отпускал, еще и еще прижимаясь к ней. Почти задохнувшись, Лиля еле оторвалась от его губ и засмеялась:
- Дышать же надо.
Но тут же сама подставила ему губы, и опять начались долгие поцелуи. Они сидели на скамейке и целовались почти беспрестанно. Расставаться совсем не хотелось, и она даже забыла, что туфли жали.
- Надо идти домой.
- Посидим еще.
- Мама станет волноваться.
И еще сладкие поцелуи… Они ничего не говорили, только задыхались от страсти. Он, молодой мужчина еще без опыта любви, осторожно проявлял инстинктивную мужскую настойчивость: гладил ее груди и целовал их, зарывшись лицом в вырез платья. И с такой же инстинктивной женской податливостью Лиля давала себя целовать и гладить, слегка стонала и со сладким чувством отдавала себя его ласкам. Как было хорошо! Но новые туфли все-таки жали, она наклонилась их снять. Задравшаяся юбка открыла ее ноги выше колен. Тогда он подхватил ее и усадил себе на колени. Прижавшись еще сильней, он все не отнимал руки от ее ног, проводил ею под платьем все выше и выше. Она вздрогнула, съежилась. Когда его рука скользнула до трусов, Лиля испуганно вскочила:
- Пора, надо…
- Еще…
- Нет, пора…
Не доходя до ее дома, Игорь опять увлек ее в темноту возле ворот решетки старинного особняка и впился в нее губами, а она жарко прижалась к нему. Одной рукой обнимая ее, он другой рукой водил по ее телу, лаская ее груди, живот, бедра. Так они постояли еще несколько минут. Она оторвалась от него, вздохнула, привела платье в порядок:
- Надо идти.
- Постой еще. А знаешь, ведь мне очень хотелось поцеловать тебя тогда, в первый раз, когда я тебя провожал с танцев. Помнишь?
- Да, помню, - и Лиля рассмеялась: - Я этого очень боялась. А почему не поцеловал?
- Ну, я не знаю… Мне-то хотелось, но ты была такая напряженная, сердитая.
- Это я напускала на себя строгость.
- Давай встречаться. Ты хочешь?
- А ты?
- Хочу.
- Давай.
Поднявшись на пятый этаж, она постояла перед дверью, успокаивая дыхание. Мама, конечно, не спала:
- Хорошо погуляла?
- Очень хорошо.
Мария слышала, что дочь долго не засыпала, ворочалась. Волнение не давало ей заснуть. Она вновь переживала томление каждой минуты прошедшего вечера: "Что это было со мной? Я почти теряла сознание… неужели это и есть любовь?.. если он так целовал меня, наверное, он влюбился… а я сама? Наверное, тоже… конечно, тоже, если я так много ему позволяла…"
43. Это любовь?
Лиля жила в ожидании любви, как ожидает ее каждая молодая девушка.
Наивная, начитавшаяся романов, в мечтах она уже все решила за Игоря. Он станет за ней "ухаживать": будет приносить ей цветы, водить в театры и кино, и они будут целоваться. Она представляла себе, что он, может быть, захочет большего, чем поцелуи. Девчонки из класса говорили, что все мальчишки только об ЭТОМ и думают. Но ее Игорь, конечно, не такой: сначала он сделает ей предложение, она скажет "да" и они твердо решат, что поженятся. Как непривычно и интересно думать об этом! А потом? Девчонки шушукались, что почти все спят с мальчишками еще до замужества. Может быть, ЭТО произойдет и с ней с Игорем?
Одним из многих парадоксов советского общества было навязанное лицемерие по отношению к реальности жизни. Никакое сексуальное воспитание не проводилось, никакого отражения его в искусстве не было, а говорить на эту тему считалось неприличным. Но, как во всем мире, добрачные половые связи существовали, и их плохо удавалось скрывать. Серьезно мешали лишь тесные квартирные условия - юным любовникам негде было оставаться наедине. И еще - главным страхом девушек был страх забеременеть. Средств для предупреждения беременности еще не было, и мужчины почти никогда не пользовались презервативами: они были редкостью, их лишь иногда "выбрасывали" на продажу в аптеках. Мужчины к ним не привыкли, а юнцы - тем более. Девчонки иногда шептались об этом, и Лиля слышала их разговоры, но считала неприличными. Однако все-таки: если Игорь станет мягко настаивать, то… что же ей тогда делать? И чувствовала, что должна будет уступить. Только маме об этом нельзя говорить. Ну а потом? А потом они поженятся. Но это, конечно, будет не скоро, им обоим надо учиться. Пока что она с волнением ждала, что при следующей встрече Игорь станет объясняться ей в любви и готовилась сказать, что тоже любит его. Интересно, как пройдет их объяснение?
Лиля весело напевала вполголоса, поводя плечами, романс на слова Пушкина:
В крови горит огонь желанья,
Душа тобой уязвлена,
Лобзай меня, твои лобзанья
Мне слаще мирра и вина…
Мария заметила, с какой жадностью дочь слушала по радио романсы в исполнении Клавдии Шульженко. Сердце матери чувствовало: дочь переживает первое увлечение. Но спрашивать, а тем более советовать она не хотела: пусть девочка сама пройдет через все это.
* * *
Когда Лиля с Игорем снова встретились, он побежал к ней навстречу, радостно смеясь. И она смеялась. Чему смеются юнцы? Они смеются просто своей юности. Они взялись за руки и пошли. Она заглядывала ему в глаза: видна в них любовь? Когда он заговорит о ней? Игорь весело предложил:
- Пошли пить воду "Боржоми" в магазин "Грузия". Там грузины продают ее с особенно вкусным сиропом. Ты когда-нибудь пила там?
- Нет, не пила. А это дорого?
- У меня есть деньги.
Магазин "Грузия" на улице Горького, в новом большом доме, построенном после войны, быстро стал популярным местом встреч. Молодые грузинские продавцы, высокие красивые парни в национальных костюмах, наливали пенящийся от газа боржоми в высокие стаканы, добавляли туда сиропы по заказу. Игорь попросил с вишневым сиропом и с апельсиновым, ребята размешивали их стеклянной палочкой, обменивались стаканами для пробы. Это было ново, интересно и вкусно. И они опять все время почему-то смеялись. Лиля думала: "Он такой веселый, наверное, влюбился в меня и сегодня станет объясняться…" Потом пошли в кинотеатр "Москва", Игорь купил билеты.
- Два в последнем ряду, - попросил он кассиршу.
- Зачем в последнем? - удивилась Лиля.
Он загадочно улыбнулся. Когда они уселись, за ними была только стена, рядом - никого. Он был намного смелее, чем в первый раз, и, как только погас свет, сразу обнял и стал целовать ее. И она тоже поддавалась ему смелее. Они долго целовались, не глядя на экран. Лиля ждала: "Что он будет делать со мной сегодня?.. почему ничего не говорит про любовь?.. неудобно же мне спрашивать - любит он меня или нет…" В темноте он почти полностью перешел на ее сиденье и потянул ее вниз, так что она почти соскользнула с кресла. Он прижимался к ней всем телом, зарывался лицом в ее груди. Она впервые испытывала на себе тяжесть тела мужчины, но не останавливала его. Он опустился между кресел, встал на колени, наклонился над ее бедрами, приподнял край платья и стал гладить и целовать ее ноги. Лиля испытывала сладостную дрожь. А он просовывал руку все выше и выше, до трусов. Придавленная его телом, Лиля пыталась осторожно и мягко остановить его, стиснула колени. Но он все настойчивее и сильнее старался раздвинуть ее ноги и лез рукой под трусы. Лиля испугалась такой агрессивности, несколько минут шла молчаливая борьба, оба сдержанно и тяжело дышали. Она шепнула ему в ухо:
- Пожалуйста, не обижай меня.
Ей тут же показалось, что он сам обиделся, сел в кресло и до конца картины был скучным. Она не понимала, что с ним, не знала, что ей делать. Ну, если ему так хочется… Она взяла его руку и положила себе на колени. Но рука была вялая. Выйдя из кино, он уже не обнимал ее, а шел рядом вразвалочку, расслабленной походкой обиженного мужчины. Лиля чувствовала себя виноватой и незаметно прижималась к нему. Она все еще была смущена и ждала, что он что-то скажет. Они молча подошли к мороженщице. С лотка на колесах продавалось сливочное мороженое: в цинковую форму закладывалась круглая вафля, на нее ложкой накладывалось мороженое и прикрывалось сверху такой же вафлей. Формы были большие, средние и маленькие.
Игорь спросил небрежно:
- Тебе какое - большое или маленькое?
- А можно большое? - она заискивающе улыбнулась.
- Можно и большое, - но на улыбку не ответил.
Они облизывали круглое мороженое по краям, но почему-то уже не смеялись. Наконец она вздохнула глубоко и решилась спросить:
- Ты сердишься?
- Я? За что я должен сердиться?
- Ну ты знаешь - за то, что я сказала…
- Ничуть не сержусь. Я думал, что тебе это приятно, как и мне.
- Мне приятно, но я боюсь.
- Чего?
- Ну, ты сам знаешь…
- Ну и зря.
- Почему зря?
Она ожидала, что он скажет: "Потому что я люблю тебя". Но он не сказал. Все-таки на прощание она потянулась к нему. Но поцелуй, какого она ждала, как-то не получился. Глядя немного в сторону, он сказал:
- Завтра мы с мамой и отчимом уезжаем отдыхать на Черное море.
- Завтра? А я думала…
Той ночью Мария слышала, что дочь не спала и все время ворочалась.
В отсутствие Игоря Лиля говорила себе: "Нет, наверное, это не любовь, он ведь не сказал ни одного слова про любовь. А что это тогда? Если это не любовь, я не должна разрешать ему делать со мной все, что он хочет…" В мир наивного идеализма с романтическим пониманием любви, вычитанным из книг, впервые вошла реальность простых эротических желаний. О, как ей было нужно, очень нужно поговорить об этом с подругой, с такой, у которой есть опыт. Но близкой подруги не было. Не станешь же рассказывать маме, что мальчишка залез тебе под юбку, и не будешь ее спрашивать - что с этим делать… А интересно, как это было у мамы, когда она была в ее возрасте?
Игорь так больше и не появился. Лиля ждала, расстраивалась, удивлялась, а потом решила: "Ну и пусть не появляется; все равно это не любовь. Все-таки эти два свидания кое-чему меня научили: я знаю вкус поцелуя, я знаю волнение желания и я поняла, что девчонки в классе были правы, когда говорили про мальчишек, что у них на уме только одно это… Да, наверное, я становлюсь женщиной". Лиля тихо напевала из своей любимой оперетты "Сильва":
Этот маленький роман, без сомненья,
Мог иметь свое продолженье…
И Мария заметила, что в дочери как-то вдруг появилось что-то неуловимо женственное.
44. Поступление в медицинский институт
Подошло горячее время: Лиля подала заявление в медицинский институт. В приемной комиссии ей дали заполнить анкету с вопросами. Она должна была написать:
Национальность - еврейка.
Член комсомола (с какого года?) - не состою.
Были ли исключены из комсомола? - не была.
Родители - отец - Берг Павел Борисович, мать - Берг Мария Яковлевна.
Был ли кто из вашей семьи репрессирован? - отец арестован в 1938 году.
Был ли кто из вашей семьи на оккупированной немцами территории? - нет.
Имеете ли родственников за границей - не имею.
Укрывать что-либо считалось преступлением. Просмотрев анкету, член комиссии неприязненно взглянул на нее:
- Значит, вы ЧСИР?
- Я не знаю, что это значит.
Он, раздраженно:
- Не знаете? Это значит "член семьи изменника Родины", вот что такое ЧСИР.
Лиля вспыхнула и опустила глаза.
- Что ж, если хотите подавать документы, это ваше право. Но учтите, что у нас много поступающих, среди них есть демобилизованные и участники войны. Как бы вы ни сдали экзамены, вас все равно примут только условно, на случайно освободившееся место.
Лиля сдала экзамены на все пятерки, но не нашла своего имени в списке принятых, который вывешивали на стене у деканата. Она спросила секретаршу, та порылась в бумагах:
- Вы приняты условно, если освободится место.
Лиля проплакала всю ночь, мама сидела рядом, гладила ее, успокаивала:
- Но что же делать? Надо ждать - может, тебя и зачислят.
- Ни за что не зачислят. Это потому что я еврейка и дочь "врага народа". Это все одно и то же: это ненависть к нам.
- Но все-таки не надо терять надежду, может, освободится место.
Всхлипывая и глотая слезы, Лиля пробормотала:
- Меня и на свободное место не зачислят.
- Тогда подашь документы в другой институт. С твоими отметками тебя примут.
- Но, мам, я не хочу, не хочу в другой, я хочу в тот, который не дали закончить тебе.
Накануне первого дня занятий она пришла в деканат с последней надеждой узнать, есть ли освободившееся место. Секретарша сказала:
- Свободных мест пока нет.
Ей оставалось только уйти. Лиля стояла у стола и не могла сдвинуться с места, впав в ступор. Из кабинета вышел декан факультета, седой и толстый доцент Жухоницкий, всмотрелся в нее и назвал по фамилии:
- Вы Берг? Зайдите ко мне.
Лиля вошла, уверенная, что ее прогоняют, у нее дрожали ноги. Он заметил это.
- Садитесь. Ваша мама - Мария Берг?
- Да, мама… но я ведь все написала в анкете, как полагалось.
- Вы не волнуйтесь. Мы с вашей мамой когда-то вместе учились в институте и были друзьями. Вы похожи на нее. Приходите завтра и учитесь, я перевел вас из условных в постоянные студенты.
Сначала она не поняла и смотрела на него, хлопая глазами. Он повторил:
- Да, да, приходите завтра и начинайте учиться, вы зачислены.
От неожиданной радости у нее началась почти истерика.
- Спасибо, спасибо, спасибо, - и девушка захлебнулась слезами.
- Ну, ну, идите и учитесь.
Лиля влетела домой запыхавшись:
- Мам, мам, меня приняли насовсем! Я уже не "условная", я студентка!
Мария всплеснула руками и тоже заплакала от неожиданной радости:
- Ну вот видишь, я говорила, что не надо терять надежду.
Лиля обняла ее и хитро улыбнулась:
- А знаешь, меня ведь приняли из-за тебя.
- Из-за меня? Как?
Она в одну минуту выпалила весь свой разговор с деканом Жухоницким. Мария слушала с улыбкой. Перед ней проходили картинки из ее молодости.
- Да, он был хорошим парнем. Ты говоришь, он толстый… А тогда был ужасно худой. Ах, какие мы были молодые!.. Знаешь, он ведь ухаживал за мной, мы с ним гуляли, сидели на скамейках, ходили в кино… Но потом появился твой папа, - она вздохнула: - Есть все-таки справедливые и смелые люди в наше время.