41. Вольфганг Леонгард сбегает из Восточной Германии в Югославию
В Восточной Германии советское командование занималось интенсивным строительством коммунистического государства по русскому образцу. Переход от фашизма к новым установкам происходил болезненно, это было трудное и голодное время. В Россию вывозились размонтированные производства, работы было мало, пайки на продукты по талонам (карточная система) были минимальными.
Теперь Вольфганг работал в отделе печати Центрального комитета Единой социалистической партии Германии (СЕПГ). Так по указанию Сталина была переименована коммунистическая партия: не нужно показывать Америке и Англии, что в Германии строится коммунизм. Вместе с другими коллегами Вольфганг на семинарах и в своих статьях старался проводить идею, что его партия сможет повести страну к социализму по своему собственному, отличному от русского, пути. Но под напором и по указаниям Москвы советизация страны шла все интенсивнее. И противиться этому было невозможно: всех, проявивших хоть тень недовольства, арестовывали советские органы госбезопасности.
Это угнетало и раздражало Вольфганга. С немногими близкими друзьями он доверительно делился:
- Мне кажется, что я нахожусь здесь как в смирительной рубашке. Чувствую, что у меня начинаются "политические колики". - (Так они условно называли критические мысли и сомнения.)
Вскоре после приезда в Берлин Вольфганг познакомился с Эльзой, симпатичной блондинкой восемнадцати лет. Он заметил ее в длинной "поточной линии" на уборке развалин: очередь принимала и передавала из рук в руки кирпичи и обломки. Вид у девушки был усталый и голодный. В конце рабочего дня Вольфганг подошел к ней и пригласил в столовую для партийного начальства, в которой кормили по купонам. Эльза жадно ела и смотрела на него с благодарностью, а после обеда взяла его под руку и сказала просто:
- А теперь пойдем к тебе.
В его маленькой квартире она сразу прошла в душ и вышла оттуда, едва обернув бедра маленьким полотенцем. Она стояла перед ним - тонкая, изящная, вызывающе торчали маленькие упругие груди. Когда он приблизился, она развернула полотенце и Вольфганг задохнулся от наплыва желания…
Эльза оказалась опытной в ласках, поворачивалась и извивалась в его объятиях очень искусно. В перерывах между ласками она призналась:
- Ты, наверное, удивлен. Но советские солдаты много раз насиловали меня и мою сестру-двойняшку.
Он закрыл глаза, чтобы не показывать своего ужаса, а она продолжала шепотом:
- Сначала мы с сестрой их боялись, нам было страшно, мы думали, что даже если мы будем сопротивляться, они все равно нас изнасилуют, а потом убьют или изуродуют. Сопротивляться было бесполезно, их всегда было двое, трое и больше. Но они хотели от нас только одного - наши тела. Это были грубые, простые мужики, пропахшие потом и махоркой. Было противно, когда они лапали нас, делали с нами все, что хотели. Но некоторые давали нам потом подарки - хлеба, консервов, бутылки вина. А мы были очень-очень голодны. Всем нам, немецким женщинам, было уже все равно, только бы выжить. Солдаты научили нас русскому слову "е…ть". Ты знаешь это слово?
- Слышал в России, - глухо откликнулся удивленный и подавленный откровенным рассказом Вольфганг.
- Так вот, когда они приходили к нам, мы с сестрой уже знали зачем, и сразу сами спрашивали: "Рус, е…ть?". И раздевались, чтобы они не сдирали с нас одежду своими грубыми лапами.
Лучше бы она этого не рассказывала. Вольфганг, конечно, знал о насилиях советских солдат над немками. Это продолжалось и до сих пор, было много жалоб, но советское командование не реагировало на них. Вольфганг хорошо помнил возмущение Льва Копелева, своего напарника. Его арестовали за то, что он осмелился написать статью против насильников.
Но Вольфгангу было приятно, что он в постели с немкой: она все-таки многим отличалась от русских девушек. За годы жизни в России у него были две любовные связи, и каждый раз постельной близости предшествовали длинные разговоры, отказы, трагедии, упреки… А Эльза сразу сама отдалась, ничего не требуя.
Ему было ее жалко, она нравилась ему, и они стали часто встречаться. Он подкармливал ее, а она согревала его своими ласками. И еще одно привлекало его: она не принадлежала к партийным кругам, с ней он мог говорить обо всем, изливать душу. Он рассказывал, что, живя в России, долгое время был сталинистом.
- В Советской России мне сильно "промывали мозги", во мне жила наивная вера в мудрость Сталина. Наверное, это еще было помножено на мою традиционную немецкую любовь к порядку и дисциплине.
Эльза, лежа рядом, опираясь на локоть, водила пальчиком по его губам и говорила:
- Да, я хорошо знаю эту нашу черту, она часто доводит нас, немцев, даже до тупости.
Он рассмеялся:
- Ты права. Но, знаешь, насмотревшись на сталинскую модель жизни общества, я стал постепенно ко многому относиться скептически и даже критически. Я не оппозиционер, я только за самостоятельный путь моей страны к социализму и за равноправие социалистических стран. Я все еще убежден, что Советский Союз - это социалистическая страна.
Она приложила палец к его губам, показав этим, что хочет, чтобы он замолчал, и притянула его к себе…
* * *
Совершенно неожиданно в 1947 году его направили в Югославию с заданием войти в контакт с руководящими молодыми работниками. Югославия состояла из Сербии, Хорватии, Словении, Македонии, Боснии и Черногории и была создана как федеративная республика сразу после войны. Президентом был коммунист, маршал Иосип Тито. Его считали близким другом и учеником Сталина.
Вольфганга поразило, что в Югославии он не увидел никаких комитетов и бюро коммунистической партии. Ему объяснили:
- У нас этого нет. Политическая работа проводится на всех уровнях - народным фронтом. У нас нет колхозов, сельское хозяйство ведут фермеры. Наши люди могут поехать на работу за границу, если захотят. Мы вообще за личную инициативу и свободу личности. Мы строим социализм с человеческим лицом.
- И ваш президент не дает вам указаний, как организовывать работу?
- Президент предоставляет людям свободу действий. У него свои обязанности - политика и экономика.
На молодежной стройке дороги Вольфганг видел энтузиастов со всего мира, звучала английская, французская, немецкая, еврейская, арабская речь. Не было только молодежи из России. Он спросил и об этом, ему объяснили:
- Мы приглашали их, но нам ответили, что советская молодежь занята стройками в своей стране.
Это звучало странно, показывало некоторую изолированность русских.
Все в Югославии показалось Вольфгангу организованным умнее, чем у русских, и гораздо умнее, чем в восточной зоне Германии. Он думал: "Вот где делают истинную модель социализма. Интересно, как Москва им это разрешает?"
После возвращения в Германию его назначили доцентом в Высшую партийную школу имени Карла Маркса - преподавать политическую грамоту будущим партийцам, администраторам производств и научным работникам. Он с энтузиазмом делился своими впечатлениями о Югославии. Его слушали с интересом, некоторые - недоверчиво, некоторые - с подозрением.
* * *
Уже двенадцать лет Вольфганг не видел свою мать, немецкую коммунистку еврейского происхождения, арестованную в октябре 1936 года, вскоре после их эмиграции в Россию, и даже не знал, где она, жива ли. В первый и последний раз он получил от нее открытку через два года после ареста, со штампом Воркутинского исправительно-трудового лагеря. Во время очередного приступа своих "политических колик" он с горечью вспоминал годы жизни в России, боролся с этими воспоминаниями, не хотел, чтобы судьба его матери влияла на его политические убеждения, не хотел, чтобы ломалась его вера в великого Сталина и советский коммунизм, чтобы мешали его работе, разрушали его надежды. Но с одним он все-таки бороться не мог: необходимо найти мать, освободить ее, привезти сюда, в Восточную Германию. Он подавал заявления-просьбы, просил об этом президента Вильгельма Пика, и наконец, после многочисленных отказов и проволочек, в августе 1948 года его мать освободили вместе с другими немецко-еврейскими эмигрантами.
Встретившись через двенадцать лет, они не сразу узнали друг друга. Она оставила его тринадцатилетним мальчиком, а он видел ее в своих воспоминаниях молодой. Мать и сын смотрели друг на друга, и перед глазами проплывали украденные у них годы семейного счастья. Теперь это была измученная, загнанная старуха, она вздрагивала от каждого стука на лестнице и постоянно спрашивала: "Можно ли взять это?", "Что мне нужно делать?", "Разрешат ли мне это?.." Она рассказывала ему о жутких годах заключения, о судьбах миллионов зэков, об искаженном до неузнаваемости идеале коммунизма…
- Советский Союз - не социалистическая страна! - говорила она. - Какую горькую чашу страданий испили там люди!
Вольфганг признался:
- Меня растили сталинистом, и я долгое время был на их стороне. Но теперь у меня начались "политические колики" неверия и отрицания. Знаешь, мама, я хочу перебежать в Югославию, там я видел настоящий социализм с человеческим лицом.
- Я поеду за тобой! - воскликнула мать. - Скажи только - когда.
* * *
В Высшей партийной школе получили указание, исходившее прямо из Москвы: все преподаватели и слушатели должны углубленно изучать книгу "Краткий курс истории ВКП(б)". Лекция Вольфганга была назначена на утро, все собрались с немецкой точностью и ждали его в аудитории. Но его все не было…
В то утро он тайком перебирался через границу в Чехословакию, чтобы потом оттуда перебраться в Югославию. Ему помогали верные люди. Мать он возьмет к себе, когда сможет обосноваться там.
Так закончилась эпопея промывания мозгов немецкому еврею Вольфгангу Леонгарду.
42. Лиля Берг оканчивает школу
Как хотелось Лиле тоже расплести косы, надеть красивое платье и пройтись по улице с другими девочками - так делали все из ее класса! Но она боялась вызвать неудовольствие учителей. Если это заметят, могут не дать золотую медаль по окончании школы. На медаль они с мамой рассчитывали. Мария говорила:
- С медалью тебя обязаны принять в любой институт.
Вопрос о награждении медалью решался на педагогическом совете с представителем районного отдела образования. Мнения разделились. Директор школы считал, что Лиля заслуживает медали:
- Лучше Берг у нас ученицы нет.
Ему возразила завуч, она была секретарем партийной организации школы:
- Да, учится она хорошо. Но, во-первых, она не комсомолка, а во-вторых - мы не можем не учитывать ее происхождения.
При этих словах учительница истории Елизавета Яковлевна, еврейка, потупилась.
Завуч продолжила:
- Я хотела сказать, что всем известно, что она дочь врага народа, да и вообще… ее происхождение…
Елизавета Яковлевна совсем опустила голову. Директор заерзал на стуле:
- Ничего плохого за ней не замечали. Что же нам делать, если она всегда отвечает на одни пятерки?
Представительница районного отдела образования выразила линию партии:
- Отдел образования не поддержит кандидатуру этой Берг. Вы говорите, что она не комсомолка. А почему она не вступила в комсомол? Кто знает, может, она растет скрытым недоброжелателем советской власти. Она должна быть благодарна, что ее и ее семью не выслали из Москвы, как многих других врагов народа.
Директор совсем смутился:
- Ну, это вы уже слишком. Что я знаю, так это то, что у нее все годы были одни пятерки.
Представительница выпалила:
- Идеологическое лицо молодого советского человека важней, чем академические успехи. Вы говорите - "пятерки". А по истории она как?
Тут Елизавета Яковлевна с радостью воскликнула:
- По истории - пятерка с плюсом. Она знает предмет глубже, чем дает учебник.
- Да? Я сама историк и буду присутствовать на экзамене по истории. Я задам ей вопрос, и мы увидим, сможет ли она ответить правильно. В общем, я предлагаю снять ее кандидатуру на медаль - ни золотой, ни серебряной она получить не должна. Кто "за"?
У многих учителей было гадливое чувство несправедливости, но проголосовали за награждение медалью другой ученицы, активной комсомолки. Одна Елизавета Яковлевна не голосовала, сделав вид, что ей срочно надо выйти.
Директор был мягкий и безвольный человек, случайно по призыву вступивший в коммунистическую партию и после этого навсегда запуганный ее диктатом. Только из-за того, что он был членом партии, его и назначили директором, сам он этого боялся и отказывался. Директор не хотел наносить Лиле удар из-за угла и вызвал ее к себе в кабинет для разговора. Он с грустью смотрел на вошедшую - перед ним, потупясь, стояла хорошенькая девочка в форменном платье, с двумя косичками. Он считал ее гордостью их школы, а теперь… Лиля ждала.
- Послушай, Берг, такое дело… ты у нас лучшая ученица… это хорошо, конечно, это отлично, ты молодец… вот… но не можем мы дать тебе золотую медаль… и серебряную тоже… такое было решение на педсовете… ты сама знаешь почему…
Лиля вспыхнула, у нее на глазах выступили горькие слезы обиды. Это было оскорбление, которого она всегда ждала и боялась. Директор и сам чуть не плакал:
- Ты не обижайся на меня… пойми, не могу я идти против всех… если я допущу, мне же влепят партийный выговор, а то и с работы могут выгнать… вот…
Оба молчали, не глядя друг на друга.
- Ты знаешь… ты садись… вот… я тебе откровенно… тебе зададут на экзамене по истории какой-то вопрос… так ты имей в виду: если ты все-таки ответишь правильно, может, они и поставят тебе пятерку… ты уж постарайся… тогда не смогут лишить тебя медали… вот… не обижайся на меня…
Когда она рассказала об этом Марии, мать обняла дочь, прижала к себе:
- Бедные мы с тобой, униженные и оскорбленные, всю жизнь нам суждено пить из этой чаши страдания. А знаешь, ведь когда Ленин оканчивал царскую гимназию, его брата казнили за организацию покушения на царя. Понимаешь - покушение на царя! Ульянову тоже не хотели давать медаль, но директор гимназии настоял, и золотая медаль гимназисту все-таки досталась.
На всех экзаменах Лиля получила пятерки и вот наступил последний экзамен - по истории. Она его не боялась, потому что знала историю, а учительница Елизавета Яковлевна ее любила и явно ей сочувствовала. Но на этот раз за столом сидела представительница районного отдела образования. Лиля отвечала по билету, и Елизавета Яковлевна с удовольствием утвердительно кивала головой. Когда она закончила, чиновница сказала:
- Я хочу задать вам дополнительный вопрос: какова роль личности в истории?
Лиля читала, что по марксистской теории личность не играет в истории большой роли, потому что общество все равно движется по своим экономическим законам. Так она и ответила, ссылаясь на Маркса. Представительница вдруг повысила голос:
- Так, значит, личность не играет роли в истории? Что ж, по вашему, получается, что личность товарища Сталина тоже не играет в истории никакой роли? Это уж слишком!
Лиля заметила ловушку и сказала:
- Но я не имела в виду личность товарища Сталина. Это действительно другое дело.
Представительница взвизгнула:
- Что значит - вы не имели в виду личность товарища Сталина?! Вы член советского общества и всегда должны иметь в виду личность товарища Сталина. Вы что, не знаете, что все советские дети благодарят товарища Сталина, может быть, вы не знаете и лозунга "Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство"?
Ее демагогический выкрик был противен всему миропониманию Лили. Она вспыхнула и уже открыла рот, чтобы возразить, но вспомнила, что ей говорила мама, и выскочила из класса. За закрытой дверью слышалось, как представительница кричала:
- Тройку! Вы должны поставить ей тройку!
Елизавета Яковлевна побледнела и тихо, но твердо сказала:
- Я этого не сделаю.
Вызвали директора и долго перебранивались. Лиле поставили четверку и этим лишили ее медали.