- Может быть, мне и легче стало, да уж очень больно, - сказал Мацько, выжимая шишку, из которой обильно потекла кровь, смешанная с гноем. - Коли будет настолько меньше во мне этой дряни, так должна же пройти болезнь. Ягенка говорила, что теперь надо будет затыкать бобровым жиром.
- Завтра же утром отправимся за бобром.
Но Мацьку на другой же день стало заметно лучше. Он спал до позднего часа, а проснувшись, стал требовать еды. На медвежье сало он уже не мог смотреть, но зато положили ему в миску двадцать яиц, потому что больше Ягенка не дала из осторожности. Мацько жадно съел их с половиной каравая и запил пивом, а потом стал кричать, чтобы к нему привели Зыха, потому что ему стало весело.
Збышко послал одного из своих турок, подаренных Завишей, за Зыхом, который сел на коня и приехал после полудня, в ту самую минуту, когда молодежь собиралась к Одстайному озеру за бобрами. Сперва было вдоволь смеху, шуток и песен за бутылкой меда, а потом старики принялись разговаривать о детях и расхваливать каждый своего.
- Что за парень Збышко! - говорил Мацько. - Другого такого на свете нет. И храбрый, и быстрый, как рысь, и ловкий. Знаете, когда его вели в Кракове на казнь, так девки в окнах визжали, словно их кто сзади шилом колол, да еще какие девки: рыцарей да каштелянов дочки, уж я и не говорю о всяких красавицах из мещанок.
- Да пускай они будут и каштелянские и красавицы, а все-таки не лучше моей Ягенки, - отвечал Зых из Згожелиц.
- Да разве я вам говорю, что лучше? Милее Ягенки девушки не найти.
- Я тоже про Збышку ничего не говорю: лук без веревки натягивает…
- И медведя один подпереть сумеет. Видали, как он его хватил? Всю голову снес да лапу.
- Голову снес, а подпер не один: Ягенка ему помогла.
- Помогла?… Он ничего мне не говорил.
- Потому что ей обещал… Ведь стыдно девке по ночам в лес ходить. Мне она сейчас же сказала, как дело было. Другие лгать любят, а она правды скрывать не станет… По правде сказать, я не был рад, потому что кто знает… Хотел на нее накричать, а она мне так говорит: "Коли я сама веночка не сберегу, так и вы, тятя, не убережете, но не бойтесь: Збышко знает, что такое рыцарская честь".
- Еще бы. Ведь и нынче одни пошли.
- Но к вечеру вернутся. Ночью дьявол всего темнее - и стыдиться девке Не надо: темно.
Мацько с минуту подумал, а потом сказал, словно самому себе:
- А все-таки им хорошо друг с другом…
- Эх, кабы он не дал клятвы другой!
- Это, как вы сами знаете, рыцарский обычай… Если у кого из молодежи нет своей дамы, так другие его простаком считают… Поклялся он достать павлиньи перья и должен достать их, потому что поклялся рыцарской честью; Лихтенштейна тоже должен поймать, но от других клятв аббат может разрешить его.
- Аббат приедет не нынче завтра…
- Вы думаете? - спросил Мацько и продолжал: - Впрочем, какая там клятва, коли Юранд прямо ему сказал, что девку за него не отдаст. Другому ли он обещал ее, Богу ли посвятить поклялся - этого я не знаю, но он прямо сказал, что не отдаст…
- Я вам говорил, - спросил Зых, - что аббат так любит Ягенку, точно она ему дочь родная? В последний раз он ей так сказал: "Родные у меня есть только по женской линии, но из имущества моего тебе достанется больше, чем им".
Тут Мацько тревожно и даже подозрительно взглянул на Зыха и ответил не сразу:
- Ну ведь не захотите же вы нашей обиды…
- За Ягенкой пойдут Мочидолы, - уклончиво отвечал Зых.
- Как только замуж выйдет?
- Как только выйдет. Другим я бы не стал потакать, а ей согласен.
- Богданец и так наполовину Збышков, а ежели даст мне Господь здоровья, так я все здесь приведу в порядок. Вам-то нравится Збышко?
Зых заморгал глазами и сказал:
- Плохо то, что Ягенка, чуть кто про него заговорит, сейчас же к стене отворачивается.
- А когда про других?
- А когда про других, только фыркнет да скажет: "Чего там".
- Ну так видите. Бог даст, с такой девушкой Збышко забудет про ту. Я старик, а и то забыл бы… Выпейте-ка меду.
- Выпью.
- Ну и аббат! Умный человек. Бывают, знаете, между аббатами люди совсем светские, а этот хоть и не сидит между монахами, а все-таки ксендз; а ксендз всегда лучше обыкновенного человека придумает, потому что и грамоте знает, и с Духом Святым в близких отношениях. А что вы девке сейчас же хотите Мочидолы отдать - это хорошо. Я тоже, если пошлет Бог здоровья, сманю у Вилька из Бжозовой мужиков сколько смогу. По жребию дам каждому хорошей земли, потому что в Богданце хорошей земли сколько хочешь. Разве этого нельзя? Со временем и городок в Богданце построю, хорошенький замок дубовый, а крутом - ров… Пусть себе теперь Збышко с Ягенкой на охоту ходят. Я думаю, что и снегу не долго ждать… Привыкнут они друг к другу - мальчик и забудет про ту. Пусть себе ходят. Что там долго толковать. Отдали бы вы за него Ягенку или нет?
- Отдал бы. Ведь уж мы давно порешили, чтобы Мочидолы и Богданец достались нашим внукам.
- Грады! - радостно вскричал Мацько. - Даст Бог, посыплются они градом. Аббат будет у нас крестить их.
- Только бы поспевал, - весело воскликнул Зых. - А давно я не видал вас таким веселым.
- На душе у меня хорошо… Наконечник вылез, а насчет Збышки - так вы за него не бойтесь. Вчера, когда Ягенка на коня садилась… того… ветер дул… Спрашиваю я тогда Збышку: "Видел?" - а он сразу и разомлел. И то я понял, что сначала они мало друг с другом говорили, а теперь, когда вместе ходят, так то и дело шею друг к другу поворачивают и все толкуют… толкуют… Выпей-ка еще.
- Выпью…
- За здоровье Збышки и Ягенки!
XIII
Старик Мацько не ошибался, говоря, что Збышко и Ягенка охотно проводят время друг с другом и что они даже скучают, когда расстаются. Ягенка под предлогом ухаживания за больным Мацькой часто приезжала в Богданец, то с отцом, то одна, а Збышко хотя бы из вежливости должен был время от времени ездить в Згожелицы, поэтому с течением времени создались между ними близкие и дружеские отношения. Они привязались друг к другу и охотно "толковали" обо всем, что могло занимать их. В этой дружбе была доля взаимного восхищения, потому что молодой и красивый Збышко, успевший уже прославиться на войне и принимавший участие в турнирах, в сравнении с каким-нибудь Чтаном из Рогова или Вильком из Бжозовой, казался настоящим придворным рыцарем и чуть ли не королевичем, а его порой приводила в восторг красота девушки. Он был в мыслях верен своей Данусе, но иногда, внезапно взглянув на Ягенку, дома или в лесу, говорил себе: "Эх, что за лань!" Когда же, обхватив ее, он сажал девушку на коня и чувствовал под рукой ее крепкое, словно из камня вытесанное тело, то его даже охватывало волнение, и, как говорил Мацько, "он млел". И в то же время что-то пробегало по его телу и туманило, точно сон.
Ягенка, по натуре гордая, охотница высмеивать и даже задевать, становилась с ним все смирнее, точно служанка, то и дело смотрящая в глаза: чем бы услужить и угодить; он же понимал эту привязанность, был за нее благодарен, и ему все приятнее становилось проводить время с девушкой. В конце концов, особенно с того времени, как Мацько стал пить медвежье сало, они виделись почти ежедневно, а когда осколок стрелы вылез из раны, - они отправились вместе за бобрами, за свежим жиром, очень полезным для заживления.
Они взяли луки, сели на лошадей и поехали сперва в Мочидолы, которые со временем должны были стать приданым Ягенки, а потом к лесу, где отдали лошадей слуге, а сами пошли дальше пешком, потому что проехать через чащи и болота было трудно. По дороге Ягенка указала на синюю полосу леса, тянувшуюся за большим лугом, и сказала:
- Это леса Чтана из Рогова.
- Который хочет на тебе жениться?
Она засмеялась:
- Женился бы, кабы я за него пошла.
- Ну, от него ты легко защитишься, если у тебя есть Вильк: он, я слышал от Чтана, зубы скалит. И чудно мне, что они еще не вызвали друг друга на поединок.
- Тятя, уезжая на войну, сказал им: "Если подеретесь, то ни одного из вас не хочу в глаза видеть". Что ж им было делать? В Згожелицах они друг на Друга рычат, а потом вместе пьют на постоялом дворе в Кшесне, покуда под лавку не свалятся.
- Глупые парни.
- Почему?
- Потому что, когда Зыха не было дома, не тот, так другой должен был подступить к Згожелицам и взять тебя силой. Что бы стал делать Зых, если бы, вернувшись, нашел тебя с ребенком на руках?
Синие глаза Ягенки сразу засверкали:
- Так ты думаешь, что я бы далась? Что ж, разве в Згожелицах людей нет и разве я не сумею схватить копье или лук? Пусть бы они попробовали. Я бы любого выгнала из дому да еще сама напала бы на Рогов или на Бжозовую. Тятя знал, что может спокойно идти на войну.
И говоря это, она наморщила свои прекрасные брови и так грозно потрясала луком, что Збышко даже засмеялся и сказал:
- Ну, быть бы тебе рыцарем, а не девушкой. А она, успокоившись, отвечала:
- Чтан стерег меня от Вилька, а Вильк от Чтана. Да кроме того, я была у аббата под защитой, а с аббатом лучше не ссориться…
- Ишь ты, - сказал Збышко, - все здесь аббата боятся. А я, клянусь святым Георгием, что говорю правду, не побоялся бы ни аббата, ни Зыха, ни згожелицких мужиков, ни тебя, а тебя взял бы…
Услышав эти слова, Ягенка остановилась и, подняв глаза на Збышку, спросила каким-то странным, мягким и ласковым голосом:
- Взял бы?
Губы ее полураскрылись, и румяная, как заря, она стала ждать ответа. Но он, по-видимому, думал только о том, что он сделал бы на месте Чтана или Вилька, потому что покачал белокурой головой и продолжал:
- Что девке с парнями воевать, коли ей надо замуж идти? Ведь если не подвернется третий, так придется тебе выбрать одного из них, потому что как же иначе?
- Ты мне этого не говори, - грустно ответила девушка.
- Почему? Я давно здесь не был и не знаю, есть ли поблизости от Згожелиц кто-нибудь третий, кто бы тебе больше нравился…
- Эх, - отвечала Ягенка, - оставь ты меня!
И они молча пошли дальше, пробираясь через чащу, тем более непроходимую, что кусты и деревья покрыты были диким хмелем. Збышко шел впереди, разрывая зеленые заросли и кое-где ломая ветви, а Ягенка не отставала от него, с луком за плечами, похожая на богиню охоты.
- За этой чащей, - сказала она, - будет глубокий ручей, но я знаю, где есть брод.
И в самом деле, скоро они подошли к ручью. Ягенка, хорошо знавшая Мочидольские леса, легко отыскала брод, но оказалось, что речонка несколько прибыла от дождей и что вода довольно глубока. Тогда Збышко, не спрашивая, схватил девушку на руки.
- Я бы и так перешла, - сказала Ягенка.
- Держись за шею, - отвечал Збышко.
И он медленно пошел через разлившийся ручей, на каждом шагу щупая ногой, как бы не попасть в глубокое место, а девушка, как он велел, прижалась к нему и, наконец, когда они находились уже недалеко от другого берега, сказала:
- Збышко!
- Что?
- Я не пойду ни за Чтана, ни за Вилька.
Между тем он донес ее, осторожно спустил на землю и отвечал, немного взволнованный:
- Ну, пошли тебе Бог самого лучшего! Не плохо и ему будет.
До Одстайного озера было уже недалеко. Ягенка, идя теперь впереди, иногда оборачивалась и, прикладывая палец к губам, приказывала Збышке молчать. Они шли между кустами лозин и серых верб, по сырой и топкой земле. Справа доносилось до них пение птиц, чему Збышко удивлялся, потому что была уже пора отлета.
- Там утки зимуют, - прошептала Ягенка, - но и в озерке вода замерзает только у берега, да и то в сильные морозы. Гляди, какой пар стоит…
Збышко посмотрел сквозь кустарник и увидел впереди точно облако тумана: это было Одстайное озеро.
Ягенка снова приложила палец к губам, и вскоре они подошли к берегу. Девушка первая тихонько вскарабкалась на толстую старую вербу, совсем склоненную над водой. Збышко последовал ее примеру, и они долго лежали совсем неподвижно, ничего не видя из-за тумана, слыша только жалобные крики чаек над головами. Наконец, однако, подул ветер, зашелестел кустами, желтеющими листьями верб и открыл поверхность озера, пустынную и слегка сморщенную дуновением.
- Не видно? - прошептал Збышко.
- Не видно. Тише…
Вскоре ветер утих, и наступила совершенная тишина. Тогда на поверхности воды зачернела одна голова, потом другая, и, наконец значительно ближе к ним, спустился с берега в воду большой бобер; с только что отломленной веткой во рту поплыл он среди водорослей, поднимая голову и толкая ветку вперед. Збышко, лежа на стволе пониже Ягенки, вдруг увидел, как локти ее тихонько зашевелились, а голова наклонилась и вытянулась вперед: очевидно, она целилась в зверя, который, не подозревая никакой опасности, плыл от них не дальше, как в половине пространства, которое пролетает стрела.
Наконец заворчала тетива, и в то же время голос Ягенки воскликнул:
- Готов! Готов!
Збышко в мгновение ока вскарабкался выше и взглянул сквозь ветви на воду: бобер то нырял, то всплывал на поверхность, кувыркаясь и показывая брюхо, более светлое, чем спина.
- Хорошо я попала. Сейчас он успокоится, - сказала Ягенка.
Она угадала: движения зверя все ослабевали, и вскоре он всплыл на поверхность брюхом кверху.
- Я пойду за ним, - сказал Збышко.
- Не ходи. Тут возле берега тина такая, что несколько раз с головой покроет. Кто не знает, что надо делать, тот наверно утонет.
- Так как же мы его достанем?
- К вечеру он будет в Богданце, ты об этом не беспокойся, а нам пора домой…
- А ловко ты его подстрелила.
- Ну вот. Он у меня не первый…
- Другие девушки и взглянуть-то на лук боятся, а с такой - хоть всю жизнь ходи по лесу…
Ягенка, услышав эту похвалу, улыбнулась от радости, но не ответила ничего, и они тем же путем пошли обратно. Збышко стал расспрашивать о бобровом жире, а она рассказывала ему, сколько в Мочидолах бобров, сколько в Згожелицах и как они кувыркаются на пригорках и дорогах.
Но вдруг она хлопнула себя по бедру.
- Ай! - воскликнула она. - Я забыла стрелы на вербе. Погоди.
И не успел Збышко ответить, что сам сходит за ними, как она с быстротой серны бросилась обратно и вскоре исчезла из его глаз. Збышко ждал, ждал и наконец стал удивляться, почему ее так долго нет.
"Должно быть, потеряла стрелы и ищет их, - подумал он, - а все-таки пойду, посмотрю, не случилось ли с ней чего-нибудь…"
Однако едва он прошел несколько шагов, как вдруг девушка появилась перед ним с луком в руке, с румяным, смеющимся лицом и с бобром на плече.
- Боже мой! - вскричал Збышко. - Да как же ты его выловила?
- Как, влезла в воду, только и всего. Мне не в первый раз, а тебя я не хотела пускать, потому что, если кто не знает, как надо плыть, того сразу засосет.
- А я тебя ждал здесь, как дурак! Хитрая ты девка…
- Ну так что же? При тебе, что ли, мне надо было раздеваться?
- Так ты, значит, и стрел не забывала?
- Нет, я только хотела отвести тебя от берега.
- Эх, вот кабы я за тобой пошел, то-то диво увидел бы! Было бы на что полюбоваться! Эх…
- Молчи!
- Ей-богу, я уже шел…
- Молчи…
И желая, видимо, переменить разговор, она сказала:
- Выжми мне косу, а то очень плечи мочит.
Збышко одной рукой схватил косу у самой головы, а другой стал выжимать ее, говоря:
- Лучше всего расплети ее: ветер сейчас же высушит.
Но она не хотела делать этого из-за чащи, через которую им приходилось пробираться. Збышко взвалил теперь бобра на плечи, а Ягенка, идя впереди, сказала:
- Теперь Мацько скоро выздоровеет, потому что для ран ничего нет лучше, как прикладывать бобровый жир. Недели через две на коня будет садиться.
- Дай ему Бог! - отвечал Збышко. - Я жду этого, как избавления, потому что никак не могу от больного уехать, а тяжело мне здесь сидеть.
- Тяжело здесь сидеть? - спросила Ягенка. - Почему?
- Разве Зых ничего не говорил тебе о Данусе?
- Он что-то мне говорил… Я знаю… она тебя покрывалом накрыла… знаю… Он также мне говорил, что каждый рыцарь дает какие-то клятвы, что будет служить своей госпоже… Но он говорил, что это ничего, только служба такая… у некоторых, даже женатых, и то есть такая дама… Збышко, а кто такая эта Дануся? Скажи, кто она?…
И придвинувшись ближе, она подняла глаза и стала с тревогой смотреть ему в лицо, а он, не обратив никакого внимания на ее тревожный голос и взгляд, сказал:
- Дануся моя дама и в то же время возлюбленная. Я этого никому не говорю, но тебе скажу, как сестре, потому что мы знаем друг друга с детства. Ради нее я пошел бы за тридевять земель в тридесятое царство, на немцев, на татар - все равно, потому что другой такой нет на всем свете. Пусть дядя сидит в Богданце, а я пойду к ней… Что мне без нее Богданец, имение, стада, богатства аббата! Вот, сяду на коня да поскачу во весь дух и ей-богу исполню то, в чем ей дал клятву. Исполню - или умру.
- Я не знала… - ответила Ягенка глухим голосом.
А Збышко стал ей рассказывать, как познакомились они в Тынце с Данусей, как он тут же поклялся ей, и про все, что было потом, про то, как сидел в тюрьме, про то, как Дануся спасла его, про отказ Юранда, про расставание, про свою тоску и радость по поводу того, что, когда Мацько выздоровеет, он сможет уехать к любимой девушке, чтобы исполнить свое обещание. Рассказ его был прерван только тем, что они дошли до опушки, где ждал их слуга с лошадьми.
Ягенка тотчас же села на лошадь и стала прощаться со Збышкой.
- Пусть слуга с бобром едет за тобой, а я вернусь в Згожелицы.
- А разве ты не поедешь в Богданец? Ведь Зых там.
- Нет. Тятя собирался вернуться и мне велел.
- Ну тогда спасибо тебе за бобра.
- Оставайся с Богом…
И через минуту Ягенка осталась одна. Едучи к дому, она некоторое время смотрела вослед Збышке, а когда он наконец скрылся за деревьями, закрыла глаза рукой, словно защищаясь от солнечного света.
Но вскоре из-под руки ее потекли по щекам крупные слезы и одна за другой, как горох, стали падать на седло и конскую гриву.
XIV
После разговора со Збышкой Ягенка три дня не показывалась в Богданец и только на четвертый примчалась с известием, что в Згожелицы приехал аббат. Мацько принял известие с некоторым волнением. Правда, ему было чем вернуть залог, и он даже высчитал, что у него останется достаточно денег, чтобы увеличить число крестьян, завести стада и другие необходимые в хозяйстве вещи, но во всем этом деле многое зависело от благорасположения богатого родственника, который, например, мог взять обратно поселенных им крестьян, а мог и оставить их и тем самым увеличить или уменьшить стоимость имения.
Поэтому Мацько очень подробно расспросил Ягенку, каков приехал аббат: веселый или угрюмый, что говорил про них и когда приедет в Богданец. Она толково отвечала ему на вопросы, стараясь ободрить его и успокоить относительно всего.