Время наивысшего напряжения трудно определить… полагаю, что начало действия крейсеров теперь будет иметь значение и принесет пользу в отвлечении неприятельских сил от Порт-Артура…
Скрыдлов наставлял своего коллегу Безобразова:
- Конечно, каждый кусок кардифа дорог. Но я советую продлить операцию крейсеров до критического истощения бункеров. Необязательно топить все суда с контрабандой, идущие в порты Японии, если они сами и если груз в их трюмах представляются ценными. Шире пользуйтесь международным "призовым правом"…
На крейсерах спешно заканчивалась чистка котлов, переборка механизмов, ослабленных в качке и напряжении корпусов. Скрыдлов извелся сам, он извел и подчиненных, требуя:
- Ждать нельзя! Порт-Артуру плохо, надо спешить… Не спите, не ешьте, но приготовьте крейсера к выходу…
- А куда идем? - волновались в экипажах.
В эти дни Панафидин явился на крейсер "Рюрик" ради продолжения службы, и каперанг Трусов встретил его ласково:
- Это хорошо, что вы не побоялись явиться вместе со своей виолончелью. Я очень не люблю, когда офицер самое ценное в своей жизни оставляет на берегу. Невольно думается, что он не доверяет кораблю, на котором служит. Обратитесь к Хлодовскому, чтобы включил вас в боевое расписание бортовых казематов. Надеюсь, вы станете нашим добрым товарищем…
Располагаясь в новой каюте, мичман нашел место для виолончели, он украсил свое жилье фотографиями композитора Дж. Верди и своего учителя Вержбиловича с дарственной надписью. Было уже, наверное, за полночь, когда Панафидин пробудился от неясной тревоги. Что-то мешало ему продлевать свой сон. Протянув руку к выключателю, он "врубил" ночное освещение каюты… В дверях, едва помещаясь в их проеме, возвышалась гигантская фигура комендора Николая Шаламова.
Его появление сначала испугало мичмана:
- Ты что? Зачем? Что тебе тут надо?..
Матрос медленно опустился на колени:
- Ваше благородие, вовек не забуду. Ударил я вас тогда, шибко пьян был… верно. А вы на большом смотру узнали меня, но под суд не потянули. За это по гроб жизни благодарен буду. Уже и маменьке писал, чтобы за вас бога молила.
- Встань. Это нехорошо. И время позднее.
Зажмурившись, матрос жмякнул себя кулаком в грудь:
- Не встану, покеда не скажете, что простили. Нам вместях служить: в одном бортовом каземате! Мы же грамотные. Верой и правдой… за вас жисть отдам - не пожалею. Как пред истинным. А ежели што, так вот она - рожа моя… лупите!
- Не ори, дуралей. Людей разбудишь. Мне твои вера и правда не нужны. И не мне ты служишь. Прощаю. Ступай…
Этот визит матроса нарушил сон, мичман раскурил папиросу и, тронув рукой футляр виолончели, наивно подумал: "Наверное, мне повезло…" С дарственной фотографии профессор Вержбилович одобрительно глядел на своего ученика, ставшего сегодня счастливым. Наверное, так и надо.
* * *
Николай Лаврентьевич Кладо в официальных кругах Петербурга считался знатоком заграничных теорий Мэхэна и Коломбо, и адмирал Скрыдлов, далекий от теорий, поначалу не знал, куда бы пристроить этого кавторанга с его мыслями об "овладении океаном". Для Кладо был образован при штабе особый отдел, вроде кельи летописца Нестора. Он стал числиться "редактором" материалов о боевых действиях владивостокских крейсеров. Кладо давно осваивал тему - борьба берега с флотом. По его мнению, "замена парусных кораблей паровыми ничего не изменила", потому как раньше не исполняли "высочайших предписаний", так и теперь ими пренебрегают. Цари, утверждал Кладо, прямо извелись, бедняжки, совершенствуя флот, а личный состав флота никак не желал проникнуться идеями, проистекающими на них с высот монаршего престола.
Морякам было трудно спорить с человеком, сыпавшим цитатами из никому не известных авторов, наизусть знающим учебники стратегии Генриха Леера… Скрыдлов тоже не лез на рожон.
- Мне его навязали, - говорил он Безобразову. - Кладо состоял при высочайших особах, читал им что-то… всякое!
Адмиралам было ясно, что Кладо продержится при штабе до первого ордена, после чего испарится. Игорь Житецкий уже сумел понравиться Безобразову беспардонной критикой Рейценштейна:
- Сейчас даже неловко вспоминать, что я состоял при этом недостойном человеке. Зато теперь бригада крейсеров просто ожила. Какой энтузиазм! Какой боевой дух! Все горят желанием проявить свои лучшие качества патриотов отечества…
Безобразов не рискнул причислить мичмана к флаг-офицерам, но рекомендовал в отдел Кладо. Кладо сказал Житецкому:
- Я читал лекции членам императорской фамилии, но, будучи человеком передовых взглядов, никогда не гнушался и рядовой публики. Приобщайтесь и вы к этому благородному делу…
Житецкий появился в гимназиях Владивостока с лекциями на тему "Династия Романовых и значение русского флота для России". Начало его лекций не было мудреным:
- Первый русский корабль "Орел" построен при царе Алексее Михайловиче, но Стенька Разин перебил всех матросов, а сам корабль спалил. Квинтэссенция такова: русские монархи всегда пеклись о создании флота, тогда как отсталый русский народ флота не жаловал и спасался от морей на суше…
28 мая бригада снималась с якорей. Перед походом Скрыдлов собрал у себя капитанов 1-го ранга, командовавших уходящими крейсерами. Перед ним предстали: с "Громобоя" - Николай Дмитриевич Дабич, с "России" - Андрей Порфирьевич Андреев, с "Рюрика" - Евгений Александрович Трусов. Люди опытные, серьезные, неглупые, хорошо знающие себе цену.
- Теперь, только теперь, - сказал им Скрыдлов, - я могу сообщить вам, что вы идете в самое паршивое место на свете - к острову Цусима, а Камимура отвел свои крейсера к Эллиоту в Желтое море, дабы укрепить эскадру адмирала Того…
В дислокации японского флота Скрыдлов ошибался. Но зато он верно сказал, что из Симоносеки или из Сасебо скоро выйдут японские корабли, везущие тяжелые осадные пушки для разгрома фортов Порт-Артура, возможна транспортировка гвардии японского императора в районы Квантуна.
- Желаю успеха. Отчеты о своих боевых действиях в конце операции сдадите в военно-морской отдел штаба.
- Кому? Вам?
- Не мне, а Николаю Лаврентьевичу Кладо.
- Зачем? - хором спросили командиры крейсеров.
- Для редактирования, - понуро отвечал Скрыдлов.
Слова, слова, слова… Теперь неважно, кто вас пишет, а важно, кто станет их редактировать… Якоря были выбраны.
* * *
Встречная волна вскидывала "Рюрик" на свой гребень и опускала мягко, как на хороших рессорах. Цель набега, уже рассекреченная, волновала людей в экипажах:
- Идем в самое поганое место - к Цусиме…
Никто еще не предвидел будущей трагедии русского народа, связанной с именем этого острова, но все понимали, что Цусима - эпицентр морской стратегии Того, мимо этого острова незримые нити коммуникаций тянутся от вражеской метрополии, и Япония, как хороший насос, качает и качает через проливы Цусимы свои силы и технику - фронту! Машины русских крейсеров ритмично выстукивали под настилами палуб.
Панафидин отстаивал ходовую вахту на мостике.
- Ну как? - спросил его Хлодовский. - Надеюсь, не раскаиваетесь в том, что попали на "Рюрик"?
- Напротив, Николай Николаевич, я счастлив.
- Мне, поверьте, слышать это приятно…
Встречный ветер раздувал его пушкинские бакенбарды.
Крейсера шли на хорошей скорости, и днем 1 июня миновали мрачный и нелюдимый Дажелет. В кубриках заводили граммофоны; кочегары слушали, как "две Акульки в люльке качаются", в палубах комендоров надрывно страдала цыганка Варя Панина:
Я до утра тэбя ожидала,
Когда же звэздный свэт помэрк,
Я поняла…
В кают-компании накрывали столы к обеду. Плазовский сказал:
- Идя к Цусиме, всегда противно думать о смерти.
- А почему так? - с вызовом спросил Юрий Маркович, повернувшись к лейтенанту Иванову 13-му. - Тринадцатый, выскажите непредвзятое мнение о геройской смерти.
- С восторгом, - отвечал тот, раскладывая на коленях салфетку, словно надолго устраивался в ресторане. - Умереть героем легче всего. И ума не надо. Можно завязать гадюку вокруг шеи вместо галстука. Или приласкать бешеную собачку. Уверен, что в некрологах будет написано: "Погиб смертью героя, презирая опасность…" А что еще, Юрочка?
Вторым (после Кесаря Шиллинга) бароном на "Рюрике" был хорошенький, как девочка, лейтенант Курт Штакельберг из курляндской семьи, и ему не нравилось это зубоскальство:
- Господа, в компании Скарамуша, д’Артаньяна или Сирано де Бержерака вы, наверное, чувствовали бы себя на седьмом небе. Однако, по расчетам штурманов, мы уже завтра ночью будем проходить Цусиму, и адмирал Камимура одним ударом может дать хорошую тему для наших некрологов…
С мостика спустился лейтенант Зенилов (минер).
- О чем речь? - спросил он. - Наши телеграфы уже стали принимать переговоры японских крейсеров. Небесный эфир трещит, будто сало на сковородке… Минуя Дажелет, мы привыкли думать, что он безлюден. Но где гарантия, что с Дажелета нас не высмотрели японцы и теперь оповещают об этом свои базы.
- Камимура в Желтом море, - мрачно возвестил Салов, глядя, как над его головой раскачивается клетка с пернатыми.
- Вы уверены, штурман? - спросил его Солуха.
- Так утверждали в штабе Скрыдлова…
Зенилов поймал ускользавшую на качке тарелку:
- Сидя на Светланской, много узнаешь…
Священник Алексей Конечников не был ловок, как офицеры, и выжимал рясу, мокрую от пролитого на нее супа:
- Отступилась от нас царица небесная…
В ночь на 2 июня Панафидин видел берега Японии, миражно скользящие вдоль горизонта. Цусиму миновали благополучно. Ночь была теплая. В каютах стояла мерзкая духотища. Под утро крейсера вошли в район оживленного каботажа. Горизонт исчертили ласточкины крылья рыбацких парусов и дымки пароходов, издали похожие на капризные мазки акварельной кисти.
Возгласы сигнальщиков посыпались разом:
- Правый борт, курсовой тридцать - тень!
- Вижу ясно. Типа "Ниитака". Трехтрубный.
- Господа, узнаю его - это крейсер "Цусима".
- Приятное имечко! Вот вам и Камимура…
(По данным японских штабов, ставших известными позже, крейсер "Цусима" уже целый час наблюдал за русскими кораблями, прежде чем они засекли его.) Низкая, словно при - жа - тая к воде тень крейсера пролетела куда-то во мгле, ис - че - зая…
Разом опустились бинокли, последовала реакция:
- Обнаружили! Ну теперь жди… навалятся.
- Не каркайте. Хотя и гадко, но… плевать.
- Три дыма сразу, - докладывали сигнальщики.
Японские транспорта, заметив русских, стали разбегаться в разные стороны. "Рюрик", "Громобой" и "Россия" кинулись в погоню. Небо наполнилось пасмурностью, пошел дождь. Тахометры в рубках отщелкивали возрастание оборотов винтов. Острота погони обострялась риском - от видимости японских берегов, от близости главных баз противника, откуда с минуты на минуту могли выставиться окованные броней "морды" вражеских кораблей. Отдаваясь качке, крейсера открыли огонь.
- Цель: войсковой транспорт "Идзумо-Мару"…
В трюмах этого "мару" дремали 18 осадных орудий фирмы Круппа, отлитых для сокрушения фортов Порт-Артура и для разгрома броненосцев эскадры Витгефта. "Громобой" старался бить под ватерлинию, чтобы не вызвать лишних жертв среди японцев, в панике бегавших по палубам. Крейсер подхватил из воды 105 человек вместе с офицерами. Из отчета: "По уходившим шлюпкам мы не стреляли по весьма понятному русскому человеку чувству - отсутствию излишней и бесполезной жестокости". Однако при этом было замечено, что иные японцы не желали спасаться, и, плавая в воде, они грозили крейсерам кулаками. Командир полка, плывший на "Идзумо-Мару", разорвал самурайское знамя и кинжалом вспорол себе живот.
- Еще два дыма… идут сюда! - доложили с вахты.
- Не теряйте из виду крейсер, - напомнил Трусов.
Крейсер "Цусима" вел себя странно: издали наблюдая за тем, как русские уничтожают японские корабли, ни малейшей попытки к их защите он не предпринял. Однако в аппаратах "Дюкретэ" слышали настойчивую работу его германских "Телефункенов", и Безобразов велел глушить радиопередачи, чтобы адмирал Камимура запутался в сигналах "Цусимы"… Капитан Салов в рубке "Рюрика" по справочникам Ллойда уже определил:
- Цель: "Хитаци-Мару", шеститысячник…
Транспорт был перегружен войсками гвардии из гарнизона Хиросимы, он спешил в Дальний, а командовал им английский капитан Кэмпбелл, сигнальщики даже разглядели его:
- Не япоша! Рыжий, будто барбос с улицы…
Как выяснилось после войны, сэр Джон Кэмпбелл, служивший японцам по найму за деньги, только вчера дал клятву в любом случае доставить в Дальний 1100 солдат и 320 лошадей. А потому на приказ остановиться он двинул громаду транспорта прямо на "Громобоя", чтобы таранить его всей массой корпуса. "Громобой" увернулся от удара, открыв огонь. Все четыре мачты "Хитаци-Мару" вздрагивали, как деревья в бурю. Когда стали таскать из воды пленных, вытащили и самого капитана Джона Кэмпбелла, которому Дабич учинил строгий выговор:
- Пытаясь таранить мой крейсер, вы, сэр, блестяще доказали свою храбрость, но вам, сэр, согласно русской поговорке, выпало пережить похмелье на чужом пиру.
"Хитаци-Мару", охваченный пожаром, ушел под воду. Флагманская "Россия" и "Рюрик" уже держали на своих мачтах международный сигнал, приказывая остановиться "Садо-Мару". На борт "Рюрика" поднялся капитан-лейтенант Комаку с переводчиком. Он сразу начал борьбу за выигрыш времени, убеждая каперанга Трусова в том, что на "Садо-Мару" более тысячи некомбатантов и 23 пассажира, среди них европейцы:
- Я прошу доблестных противников дать нам время, необходимое для спасения невинных людей…
Эскадра Камимуры находилась рядом, в бухте Озаки на Цусиме, и Комаку высчитывал время, потребное для подхода японских крейсеров… Трусова обмануть не удалось.
- Сколько вам потребно минут? - спросил он.
- Не минут - два часа, - заверил его Комаку.
Много! Между тем палуба "Садо-Мару" напоминала сцену в бедламе: там все перепуталось - и люди, и шлюпочные тали, и только военных не было видно. Трусов сказал, что Комаку останется в плену, а переводчика он отпустит.
- Мичманов Плазовского и Панафидина прошу отправиться на "Садо-Мару", дабы навести там порядок… Господин Комаку, из иллюминаторов вашего корабля вылетают разорванные бумаги?
- Я этого не наблюдаю, - ответил Комаку…
Поведение крейсера "Цусима", блуждавшего неподалеку, становилось уже подозрительным, от его антенн пучками отлетали искры радиотелеграфа, насыщая эфир призывными сигналами. Следовало торопиться, об этом напоминал и Безобразов… Два мичмана, два кузена, спрыгнули в катер!
* * *
Крейсера уже подбирали с воды некомбатантов, а палуба "Садо-Мару" вдруг стала наполняться японскими солдатами. Многие были пьяные - они шатались. С каким-то злорадством они глядели с высоты борта на подходящий катер, в котором всего-то два офицера и восемь матросов, сжимающих в кулаках жалкие револьверы. Хотя на талях еще висели шлюпки, но никто из пьяных комбатантов не желал ими воспользоваться для своего спасения. На "Садо-Мару" находилось около 1500 солдат, лошади, понтонный парк и, кажется, осадный. "Офицеры, - писал очевидец, - были все поголовно пьяны, они покуривали сигареты, разгуливая по спардеку, и категорически отказались перейти к нам" (то есть на русские корабли).
Восемь матросов молчали, предчувствуя недоброе, а между кузенами возник диалог, который можно простить им:
- Укокошат! Их страшно много, и ты смотри, сколько здесь пьяных… Не повернуть ли, пока не поздно?
- Успеется. Они не покинут своего корабля.
- Ты думаешь?
- Уверен. Они хоть и пьяные, но понимают, что отсюда до Сасебо - раз плюнуть, и, конечно, с минуты на минуту может прийти на выручку сам Камимура… если он в Озаки.
- Так что же нам делать?
- Подняться на палубу "Садо-Мару".
- Нас же там разорвут…
Все же поднялись! Никогда еще Панафидину не приходилось видеть столько пустых бутылок, которые грудами перекатывались в проходах. Мичмана просили японцев покинуть корабль.
- Ради собственного спасения! - призывали они.
В ответ - смех, почти издевательский, и этот смех подтвердил подозрения в том, что японцы на "Садо-Мару" сдаваться не расположены. На катер сошли все пассажиры, за ними прошагал и английский капитан корабля. Его окликнули:
- Где документы? Или их уничтожили?
- Я, - отвечал наемник, - служу пароходной компании "Ниппон Юсен-Кайся" и в военных делах ничего не знаю, кроме своего курса, на котором ваши крейсера меня задержали.
- Уточните курс, - потребовал Панафидин.
- Не вижу причин скрывать его… мы шли на Квантун! Это войска готовились для высадки в бухте Энтоу. Остальное можете спросить у японского полковника… вон этого!
Из рапорта Плазовского: "Мне предъявили в дымину пьяного японца, бумаг (он) давать не хотел, но вскоре его помощник, японец, вызвался достать бумаги…" Английский механик вмешался в их беседу, дружелюбно сообщив русским, что все эти японские офицеры не протрезвели от самого Симоносеки:
- Они празднуют скорую победу у Порт-Артура.
- А что в низах? - спросили механика.
- Откройте люки и сами увидите, что в низах…
В трюмах обнаружили телеграфный парк, железнодорожный батальон и даже переносную железную дорогу - для подвоза осадных орудий большой мощности. "Кроме того, на корабле находился какой-то генерал со всем своим штабом и при них прямо-таки великолепных 18 лошадей… нам говорили:
- А, русские! Вот не ожидали вас видеть…
Все эти офицеры были совсем пьяны или полупьяны, они сидели за бутылками шампанского". Генерал сказал мичманам:
- Мы вас не трогаем, и вы нам не мешайте…
Вернувшись на крейсер, мичмана доложили о кошмарной обстановке, какую застали на "Садо-Мару". Безобразов просил "Рюрик" подойти к "России" и передал Трусову - голосом:
- Японский крейсер не уходит. Мы околачиваемся здесь уже почти шесть часов на виду всей Японии, и задержка уже опасна… Не хотят сдаваться - умолять не станем!
"Садо-Мару" был подорван торпедами, русские крейсера развернулись к норду, и лишь тогда из отдаления вынырнул крейсер "Цусима", начиная спасать пьяных… На мостике "Рюрика" офицеры и матросы откровенно радовались ско - рости:
- Смотрите, как шуруют в котлах! Уж мы старенькие, подшипники ни к черту, а восемнадцать узлов держим…
Хлынул дождь. Крейсера уверенно держали строгий кильватер. С аппаратов "Дюкретэ" дежурные сняли текст японской радиодепеши, содержание которой было так же темно и загадочно, как непонятно было и поведение Камимуры: "…в каждом направлении могут пройти русские и произвести нападение… в темноте нужно быть наготове…" Трусов недоумевал:
- Почему в темноте? Чего они там задумали?
Крейсера торопливо отходили на север, следуя вдоль западного побережья Японии, и все было спокойно. Никакие догадки не могли объяснить бездействие японского флота и самого Камимуры, будто противника охватил оперативный паралич. Матросы посмеивались, говоря, что Камимуре ордена не повесят:
- Проспал нас со своей Камимурочкой…