С большим трудом он вернул миноносец во Владивосток. Его шатало от усталости, рука с трудом вскинулась к фу - ражке:
- Крейсера ушли… я видел только их дымы!
Скрыдлов, отвратясь от карт, обратился к иконе:
- Господи, простишь ли? Вечная им память…
* * *
Японские женщины, повязав головы синими полотенцами, унылой вереницей тянулись по сходням на крейсера, неся на согбенных спинах мешки с британским кардифом. Они работали молча, без песен и смеха, только слышалось их учащенное дыхание, а под шаткими сходнями, соединявшими берег с палубами, качалась сизая вода, поверх которой плавали арбузные корки и рыжие комки раздавленной хурмы. Это были женщины, одинокие или вдовы, судьба которых еще с юности колебалась, как и эти сходни, между фабричной каторгой или домом терпимости, а потому они не роптали на тяжесть мешков с углем, их почерневшие лица силились улыбаться…
Гиконойя Камимура, глядя на них, с печалью стареющего мужчины думал о жене, которая в Токио навещала теперь пепелище родного дома, и, наверное, она подолгу плачет возле обгорелых вишен, посаженных ею в год их свадьбы… Вахтенный начальник флагманского "Идзумо" доложил адмиралу, что бункеровка крейсеров затягивается по вине этих нерях, которые не умеют двигаться по сходням бегом.
- Я сторонник найма китайских кули, - сказал он.
- Я тоже… Что сегодня на обед в экипажах?
- Бобовая похлебка с цыплятами и овощами.
- Надеюсь, котлы наших камбузов не вычерпаны до дна. Так покормите этих несчастных и дайте им рису сколько хотят. Кто знает, может, средь них есть и матери наших доблестных матросов… Какие новости с моря? - спросил Камимура.
- Русские броненосцы снова укрылись в бассейнах Артура, кроме флагманского "Цесаревича", который интернирован немцами в китайском порту Кью-Чжао. Он страшен. Но он жив…
В отличие от русского командования Камимура точно в срок был извещен о событиях в Желтом море. 29 июля Того указал ему взять четыре броненосных крейсера и легкий "Чихайя", чтобы сторожить возможный прорыв порт-артурских крейсеров к Владивостоку (имена их были известны: "Аскольд", "Диана" и "Новик"). В шесть часов вечера следующего дня Камимура получил свежую информацию с моря. "Аскольд" видели уже на траверзе Шанхая, "Диана" промчалась куда-то мимо Формозы, а "Новик" растворился в неизвестности. Того напомнил по радио, что сейчас следует ожидать выхода владивостокских крейсеров… Камимура принял решение:
- Передайте адмиралу Уриу, что ему надлежит крейсировать южнее Цусимы, а я беру самые лучшие крейсера для контроля за подходами к Цусиме со стороны северных румбов…
В ночь на 1 августа "Идзумо" выдерживал скорость в экономическом режиме котлов, дабы зря не расходовать запасы боевого кардифа. Где-то страшно далеко, словно в другом мире, горизонт обозначился сабельной полоской рассвета. Было 4 часа 15 минут, когда Камимуру вызвали на мостик.
- В чем дело? - недовольно спросил адмирал.
- В море блеснул огонь… как вспышка спички!
Это могли открыть рубочную дверь неизвестного корабля; это корейский рыбак мог взмахнуть фонарем; это, наконец, могло просто показаться утомленным сигнальщикам. Камимура откровенно зевнул. Ради приличия он решил побыть на мостике еще минут двадцать, после чего хотел спуститься обратно в салон - к своей подушке, набитой чайными листьями.
- На южных румбах - три тени! - последовал доклад.
Громадные цейсовские бинокли разом вскинулись на мостиках "Идзумо". Три тени постепенно оформились в четкие силуэты русских крейсеров, и сомнений уже не оставалось:
- "Россия"… "Громобой"… концевым - "Рюрик"!
"Невидимки" разом обрели зримую сущность.
- Не стоит мешать им, - сказал Камимура, - пусть они отбегут еще дальше к югу, а мы тем временем захлопнем ворота, ведущие к Владивостоку… Можно прибавить оборотов.
Вода с тихим ропотом расступалась перед "Идзумо".
* * *
Участник этих событий вспоминал: "К вечеру мы все по обыкновению собирались на юте, пели песни, дурачились и смеялись… не разошлись ли мы с артурцами, до сих пор их не встретив? Строим планы, какие лихие походы будем делать вместе с крейсерами Артурской эскадры…"
Настроение было хорошее. Скорость приличная.
- Для меня, - говорил каперанг Трусов, - эта операция дорога еще и по отцовским чувствам. Я встречаю не только Артурскую эскадру, но увижу и сына - мичмана с "Пересвета". Что я скажу жене и дочери, если встреча не состоится?
Заступающие на ночную вахту растаскивали к пушкам и приборам чайники, сухари с колбасой. Хлодовский велел разнести по всем постам содовую и сельтерскую воду:
- Мало ли что… Дни жаркие, пить захочется…
Ночью крейсера вышли на параллель Фузана (в Корее) и Хиросимы (в Японии). Здесь они развернулись к весту, выжидая подхода артурцев из Желтого моря. Было четыре с половиной часа, когда резкий свист воздуха в переговорной трубе разбудил Иессена, адмирал приник ухом к медному амбушюру.
- Прошу наверх, - сказал ему Андреев.
- А что там?
- Мы сейчас проскочили мимо каких-то кораблей… еще темно, и было трудно разобраться - каких?
- Сколько до Фузана?
- До берегов Кореи миль сорок, не больше.
- Добро. Сейчас поднимусь…
Горизонт оставался еще непроницаем. Иессен, зевнув в перчатку, с неприязнью смотрел, как Андрей Порфирьевич Андреев, уже нервничая, скрупулезно отмеряет себе из пузырька 15 капель валерьянки. Наконец, это даже смешно:
- Да плесните на глазок. К чему эта математика?
- Нельзя. Медицина - наука точная. Надо пятнадцать…
При этом один сигнальщик подтолкнул другого:
- Псих-то наш… все о здоровье печется.
- Нашел время. Хлобыстнул бы всю банку сразу - и за борт! Чего там напрасно мучиться…
Двигаясь в предрассветном пространстве, крейсера легко несли на себе кольчугу броневых покрытий, плутонги орудий и боевых припасов. В их душных отсеках сейчас досыпали последние минуты более двух тысяч человек:
на "России" - 745,
на "Громобое" - 790,
на "Рюрике" - 812…
- Наши… наши идут! - заволновались сигнальщики.
Крейсера пробудились. По правому траверзу обозначились дымы кораблей, и матросы (иные босиком, прямо с коек) перевешивались через жидкие леера бортов, вглядывались в смутные еще очертания корабельных силуэтов.
- Ура! Все-таки прорвались…
- Молодец старик Витгефт!..
- Эй, артурцы! Привет из Владивостока…
- Слава богу, встретились…
- Теперь всем нам будет легше…
Каперанг Андреев резко опустил бинокль.
- Головным - "Идзумо", - тихо сказал он Иессену.
Рассветало. Японские крейсера шли четкой фалангой, сразу же отрезая нашей бригаде пути отхода к северу. Между мателотами противника выдерживались тесные интервалы, как на императорском смотре. Теперь все видели на их мачтах громадные белые полотнища с красными кругами в "крыжах" знамен. Радость встречи угасла. Начинался трезвый подсчет вражеских сил по порядку его кильватера: "Идзумо", "Токива", "Адзума", а концевой еще терялся во мгле.
- Дистанция восемьдесят кабельтовых.
- Вижу. Но кто же концевым? - спрашивал Иессен.
- Три высоких и тонких трубы… Это "Ивате".
Иессен снял фуражку и долго крестился.
- Аллярм! - провозгласил он затем.
Стеньговые флаги, зовущие к бою, мигом взлетели до места. На страже корабельных знамен встали часовые - испытанные в мужестве, дисциплинированные, которые лучше умрут, но не оставят своих постов. Крейсера ожили - в трескотне трапов, уводящих матросов то под самые облака, то бросающих их в преисподнии глубоких трюмов. Все грохотало - люки, двери, клинкеты, и за последним вбежавшим все это с лязгом запиралось, будто людей запечатывали в несгораемом банковском сейфе. Унтер-офицеры пристегивали к поясам кобуры с револьверами. А барабанщики все били и били "аллярм". Режущее пение боевых горнов наполнило тишину мотивом битвы:
Наступил нынче час,
когда каждый из нас
должен честно свой выполнить долг…
Долг!
До-олг!
До-о-олг!
(Я помню этот мотив. Он сохранился и в нашем флоте.)
* * *
За пять минут до "аллярма" была перехвачена депеша Камимуры в Сасебо: "Воспрепятствуем… бой, нужно еще два крейсера… проход русским по флангу загражден". Панафидин занял свое место. В бортовом каземате все напоминало времена Ушакова и Нельсона, только дерево заменяло железо; внутрь корабля торчали "зады" пушек, выставивших свои дула наружу. В орудийных просветах (портах) отсвечивало море.
Камимура разрядил пушки - ради пристрелки.
Линия его крейсеров в отличие от нашей была однотипна, она несла одинаковую артиллерию, разница была лишь в том, что одни имели гарвеированную (английскую) броню, а флагманский "Идзумо" был закован в крупповскую (германскую)…
- Шпарят как на параде, - сказал Шаламов.
Панафидин выглянул из порта, как с балкона большого дома, прикинув расстояние до противника, и наивно решил:
- А что? Нам выпал прекрасный случай проверить нашу артиллерию на любых доступных дистанциях…
Иеромонах Алексей Конечников обходил боевые посты, окропляя пушки "святой" водицей, дребезжаще распевал:
- Спаси, господи, люди твоея-а-а… а-аминь!
Он явно спешил, ибо боевое расписание призывало его в баню-лазарет "Рюрика". Через дверь носового отсека Панафидин окликнул барона Курта Штакельберга:
- Камимура уже начал, а чего же мы?
- Сейчас… начнем и мы, - ответил Штакельберг, и в этот же момент что-то ярко-рыжее, как шаровая молния, врезалось в носовой каземат, соседний с панафидинским.
- Песок давай… сыпь, сыпь, сыпь! - орал кто-то.
Пушки уже отскочили назад в первом залпе, компрессоры плавно поставили их на место, клацнули замки. Николай Шаламов ловко забросил в пасть казенника свежий снаряд. Панафидин не сразу сообразил: песком будут засыпать лужи крови убитых, чтобы ноги живых не скользили по палубе. Элеваторы, гудя моторами, подавали наверх снаряды и пороховые кокоры. Через дверной проем было видно, как матросы волокут Штакельберга за ноги и голова барона жалко мотается.
- Куда вы его? Что с ним, братцы?
- Уже готов… открасовался. Амба!
"Как быстро это бывает", - не ужаснулся, а просто отметил в сознании мичман. Но с этого момента он перестал метаться, четко реагируя на мычание сигнальных ревунов, зовущих его батарею к залпам. Русские снаряды при попаданиях давали нечеткий блеск, словно высекали искру из кремня, а японские вызывали клубки густейшего дыма, отчего иногда казалось, что наши снаряды вообще не долетают. Многое становилось ясно - такое, о чем мичман ранее не задумывался. "Рюрик", идущий концевым, ритмично вздрагивал под ударами разрывов фугасного действия. Николай Шаламов кричал:
- Горим… горим же! Вы что, не видите?
- На "России" трубу сбило, братцы.
- Давай разноси шланги… Трюмные, напор, напор!
Брандспойты выкручивались из рук матросов. Пламя из носового отсека перекинулось в соседний. Японские фугасы взбрасывали кверху куски палубного настила. Все это - в треске огня, в ядовитом дыму. У переживших разрыв шимозы сразу спекались губы, возникала страшная жажда, они орали:
- Пить! У кого есть хлебнуть… хоть глоток!
Пушки, отброшенные взрывами, перекатывались на качке, грозя переломать ноги. В открытые порты море хлестало соленой пеной, а мертвецы, жидкие, как студень, ерзали затылками по тиковым доскам, их уже ничто не касалось…
- Подавай! - требовали комендоры от элеваторов.
Панафидин стянул с кресла убитого наводчика, сам приникнув к прицелу. Краем глаза, целясь в "Идзумо", он видел, что флагманская "Россия" несет уже половину трубы, а дым клубами валит прямо из палубы… Взмахом руки он звал Шаламова:
- Ты жив? Тогда подавай… подавай!
- Уррра-а-а!.. - донеслось сверху, с палубы.
Это радовались, когда взрывом раскрыло корму "Ивате", и он, контуженный, остался на месте, а броневая фаланга Камимуры шла дальше как заговоренная, и борта японских крейсеров вспыхивали яркими точками - в упор били орудия знаменитой фирмы Армстронга… Победные возгласы "ура!" верно поняли только наружные вахты, а те, что оставались внутри крейсеров (ничего не видящие), решили, что наверху приветствуют появление Порт-Артурской эскадры, и потому тоже кричали:
- Урра-а! Теперь мы вместе… мы спасены…
* * *
Флагманская "Россия" теряла скорость. Клинкет паропроводов (который так и не успели починить в базе) вывел из строя сразу четыре котла. Кормовая труба, уже разбитая, не давала тяги на топки. Сопла вентиляторов с могучим ревом засасывали внутрь крейсера дымы пожаров и невыносимые газы от разрывов шимозы, удушающие людей в низах.
- "Рюрик" горит, - сообщали с вахты. - Горит, но узлы он держит пока что не хуже нас…
Иессен понимал, что бригада, уже избитая с одного борта, нуждается в перемене курса. Где он, спасительный маневр, чтобы расцепить клещи, в которые они попали? С севера - броненосные силы Камимуры, а с юга - адмирал Уриу с легкими крейсерами. Андреев подсказывал Иессену отворот к югу:
- Потом вдоль берегов Кореи вывернемся к северу.
- В любом случае они нас нагонят.
- Несомненно! Но отбиваться будем до крайности…
Об Андрееве писали: "Болезненный, небывало нервный в обычной обстановке, в бою он выказал небывалое хладнокровие и мужество, весело разговаривал с матросами близ орудий, чем сильно поддерживал боевые настроения. Старший офицер крейсера капитан 2-го ранга Вл. Ив. Берлинский был убит наповал, когда стоял рядом с командиром…"
- Не уносите его с мостика, - велел Андреев. - Накройте Андреевским флагом и пусть остается с нами…
Один за другим смело за борт прожекторы. Японские снаряды разворачивали в бортах такие дырищи, через которые свободно пролезал человек. Пробило фок-мачту. По внутренней ее шахте снаряд, как в лифте, опустился в отсек динамо-машин, но, слава богу, не взорвался, его раскаленная болванка каталась среди электромоторов, стонущих от усилий. Сначала снаряд поливали водой, а потом привыкли к нему, и матросы пинали его ногами, как чушку:
- У, зараза! Валяется тут, ходить мешает…
Иессена предупредили: с юга виден "Нанива".
- Сам черт его несет, - выругался адмирал…
"Нанива" издали пострелял по "Рюрику", потом примкнул в кильватер крейсерам Камимуры, усиливая мощь его огня. Было 05.36, когда Иессен решился на отворот к зюйду.
- Сейчас или никогда, - сказал он…
"Ивате" справился с пожарами после взрыва и занял место в кильватере за крейсером "Нанива". А на наших кораблях одно за другим замолкали орудия. Нет, их не подбили - случилось худшее. На дальних дистанциях боя, когда пушки задирали стволы до предела, слетала резьба шестеренок в подъемных механизмах, и пушки оседали, беспомощные в вертикальной наводке. Андреев спустился с мостика - к комендорам. Артиллерийские кондукторы, люди бывалые, чуть не рыдали:
- Так што там, в Питере-то, думали раньше? Или им дистанция боя в ширину улицы снилась? Ведь погибаем…
- Шестерни дерьмовые! Цена-то им - рубль с полтиной, как за бутылку, из-за них бьют нас, а кто виноват?
Что мог сказать на это Андреев? Да ничего.
- Это преступно, - соглашался он с матросами. - Такое оружие могли поставить на крейсера только враги… Но у нас есть один выход: сражаться до конца!
Люди задирали пушки с помощью талей, удерживая их при стрельбе канатами. Иногда - под огнем противника - они подставляли под орудия свои спины, а порой вспрыгивали на казенную часть стволов, как на бревна, и весом своих тел удерживали пушки в нужном угле возвышения…
На мостике Андреева поджидал Иессен в обгорелом кителе, он держал перед собой обожженные руки, подставляя их под освежающий сквозняк, задувавший в разбитые окна ходовой рубки. Обманным маневром адмирал отводил крейсера к югу, чтобы затем отыскать "окошко" для перехода на северные румбы - спасительные для них. Андрееву он сказал:
- Все бы ничего и мы бы выкрутились, но с моря, сами видите, подходят еще два японца: "Чихайя" и "Такачихо", а "Рюрик" уже перестал отвечать на позывные… Как у вас?
- Я, - прокричал ему в ухо Андреев, - велел закладывать под машины взрывчатку и готовить кингстоны к открытию!
- Добро, - согласился Иессен и даже кивнул…
(На бригаде оставалось лишь четыре орудия в 203-мм против шестнадцати японских, на 14 русских пятидюймовок японцы отвечали залпами из 28 стволов. Камимура подавлял бригаду таким громадным превосходством, какого не имел даже адмирал Того в сражении с Порт-Артурской эскадрой.)
- Отгоните "Наниву", - требовал Иессен. - Он опять лезет к "Рюрику"… На баке, вы слышали? Сигнальщики, дать на "Рюрик" запрос: "Все ли благополучно?"
На вопрос адмирала крейсер долго не отвечал. Издали было видно, как взлетают над ним груды обломков палубы, в столбах рыжего дыма исчезают надстройки… Ровно в 06.28 над искалеченным мостиком распустился кокон флага "Како".
- "Рюрик" не может управляться, - прочли сигнальщики.
Наверняка этот сигнал "Како" разобрали и на мостиках "Идзумо": с японских крейсеров слышались крики радости.
- Запросите "Рюрик" - кто на мостике?
Ответ пришел: крейсер ведет лейтенант Зенилов.
- Это минный офицер, - подсказал Андреев.
Иессен сбросил с себя тлеющий китель:
- А где же Трусов? Где, наконец, Хлодовский?
Камимура не распознал маневра русских, и, казалось, уже пришло время, чтобы, прижавшись к берегам Кореи, развернуть бригаду, в норд-остовую четверть горизонта:
- Но теперь мы не можем оставить "Рюрика"!
- Никак не можем, - отозвался Андреев…