- Вовремя успели, капитан, - докладывают от входа. Едва не смотался, поганец! Уже и вещички собрал!
Сапог на миг отрывается от спины, чтобы врезаться в ребра.
- Отбегался, - хмыкнул капитан.
"Что они говорят? Что говорят?! Разве можно такое с матерью?" Боль путает мысли… перед глазами плывут разноцветные круги… и, среди них - стеклянно блестящие зенки наркоманов, надменно-пустые хари "золотой молодежи", наглые раскормленные морды профессиональных попрошаек… "Да, эти могут… За деньги - что угодно…"
- Забирайте его, - командует капитан. - Сейчас "скорая" приедет, незачем людям на дерьмо смотреть.
- А ведь он сопротивлялся, капитан! - в голосе ОМОНовца звучит надежда. - Да он и сейчас сопротивляется.
Кто-то вцепляется в наручники. Безжалостный рывок заставляет подняться на колени. Тимша мычит от боли, мотнувшаяся голова врезается в чей-то живот…
- Действительно сопротивляется, - удовлетворенно замечает капитан. Тяжелый удар приносит долгожданное забытье…
* * *
Темнота… Нет, Тьма - та, что до первого Слова. Ни звука… Лишь собственное надсадное дыхание да негромкий перестук испуганного сердца. И пустота. Абсолютная. Такая, что ощущается до звона натянутыми нервами.
Единственное, что существует - это он, Тимофей Шабанов.
Тимша вздрагивает, рука поднимается к глазам. Кисть белая, словно вылеплена из алебастра. Рукав некогда клетчатой рубахи так же бел… И сама рубаха… И брюки, и ботинки… Шабанов порывисто наклоняется, ладонь пытается коснуться тверди под ногами… и не встречает сопротивления. Тимша медленно… не встает - выпрямляется. Понятия "верх" не существует. Попробуй он лечь, перевернуться - ничего не изменится. В любой момент можно шагнуть… Пустота не возражает. Черное Ничто и Белый Человек… Цвета еще не рождены. И мир тоже.
Ни испуга, ни удивления. Все воспринимается как данность. Он делает шаг. Затем еще. Не потому, что есть цель, которой стоит достичь - просто ритмичное сокращение мышц напоминает, что он еще жив.
Светлая точка вдали поначалу кажется мельтешеньем в усталых глазах, но она понемногу растет, обретает сначала размеры, затем контуры… знакомые контуры человеческого тела… Человек? Здесь, посреди Ничто?! Человек!!!
Проснулись чувства. Взрывом, радужным фейерверком, бурлящей в жилах кровью! Человек! Тимша рванулся навстречу. Ничто явственно содрогалось под ногами, корчилось, сбивало с пути. Глаза слезились - Тимша боялся моргнуть, боялся, что видение исчезнет, и он снова окажется в одиночестве…
Ему казалось, что он бежит на месте, даже вспять расстояние не желало сокращаться. Тимша взревел и наддал, чувствуя, как сердце колотится где-то у горла…
Ничто сдалось. Силуэт прыгнул навстречу, моментально оказавшись на расстоянии вытянутой руки. Тимша едва сумел остановиться. Горечь разочарования наполнила рот - на Тимшу смотрел… он сам. Зеркало. Все это время, если здесь можно говорить о времени, он бежал к зеркалу!
Человек напротив поднял взгляд. Расширенные - во всю радужку - зрачки полнились безумным весельем.
- Х-ха! Предок! Ты тоже умер? Класс! Два мертвеца в одном тазу… Знаешь, есть такой детский стишок. Или там про мудрецов? Плевать.
- Серега? - неуверенно спросил Тимша.
- Серега? Что это - Серега? Вещь? Тварь? Вопящий над шнякой баклан? А-а, знаю - местный демон! - Сергей лающе расхохотался, но смех оборвался на полузвуке, а в горле клокотнуло звериное рычание.
- Не0ет! Вспомнил! Этот, как его… берсерк! Слышал про таких? А-у-у-у-у! - Сергей задрал голову, завыл по-волчьи тоскливо, безнадежно…
Про берсерков Тимша слышал - в детстве, от стариков… мало приятного. Говорили про овладевшего человеком нечистого, про нечувствительность к боли… много чего говорили.
- А мы с Венькой Леушиным шняку построили… - невпопад сказал он. - И норвегу продали.
Сергей по-птичьи склонил голову набок. В глазах на миг мелькнуло понимание… на миг.
- Венька… веник… метла. Точно, здесь пыль, всюду пыль. И паутина!
Сергей обернулся вокруг себя и протянул Тимше невесть откуда взявшуюся дворницкую метлу. Алебастрово-белую метлу.
- Во! На! Мети. Отсюда и до бесконечности!
Сергей широким взмахом обвел несуществующий горизонт. Тимша метлы не взял.
- На нас бандюки "наехали"… я прогнал, так они домой пришли и Светлану Борисовну избили…
Сергей замер, взор прояснился чтобы тут же наполниться бешеной мутью.
- Что? Повтори, что ты сказал?!
- Я "скорую" вызвал, а приехал ОМОН… - виновато произнес Тимша.
Сергей взревел, жутко блеснули мгновенно выросшие клыки. Сверкающий зеркальной броней кулак ударил в Тимшину грудь… и, вязко чавкнув, прошел насквозь. Безболезненно, как во сне. Сергей дергается, пытается вырвать отчего-то застрявшую руку… Воздух кипит в серегиных легких. Тимша болезненно морщится горячее дыхание обжигает лицо…
- Харю кривишь? - скалится Сергей. - Не нравится? Там, в двадцатом веке, лучше? А хочешь увидеть реальную жизнь? Пойдем, покажу!
На этот раз рука легко выскальзывает из тимшиной груди - чтобы острыми клещами стиснуть запястье. Жесткий - до боли в плече, - рывок, Тимша падает… падает… нет, летит! Встречный ветер полощет отросшие волосы, вышибает слезы…
И снова впереди светящаяся точка… разрастается, разворачивается вширь и ввысь… остановка, как удар о стеклянную стену. Тимша долго восстанавливает дыхание.
Низкое хмурое небо, невысокие сглаженные сопки, вдоль подножий прихотливо извивается река… Черные пятна пепелищ, белизна новых срубов, жальник весь в буграх свежих могил… Повсюду копошатся люди - кто тащит бревна, кто распускает на плахи, ставит срубы… Сожженный хутор строится заново…
Глаза упорно отворачиваются от стоящей рядом сосны. Протяни руку, и шершавая бронзовая кора скрежетнет под пальцами. Протяни… Тимша отводит взгляд, но все равно видит толстый кривой сук, перекинутую через него веревку и висящего обнаженного человека.
Петля туго стягивает скрещенные запястья, голова безжизненно свесилась на грудь, к ногам привязан тяжелый камень… Рубцы на спине - вспухшие, багровые, в потеках засохшей крови… и ожоги от раскаленных шомполов на животе.
- Нравится? - громко спрашивает Сергей. - Угадай, кто висит? Угадаешь - получишь конфетку!
В серегиной руке как по волшебству возникает огромная завернутая в красочный фантик конфета. На фантике сумрачный лес, медведь и оборванный юнец с копьем. Поперек, крупными корявыми буквами - "Мишка косолапый".
- Это я! - Сергей тычет пальцем сначала в фантик, а затем в висящее на сосне тело. - Хочешь попробовать?
Конфета превращается в дубину и больно бьет по спине. Удар заставляет сделать шаг к телу, Тимша касается холодной посиневшей на осеннем ветру кожи… Взревевший ураган швырнул вперед, заставил обнять тело, втиснуться в него, слиться с ним.
И нахлынула боль.
"Что со мной? Где я? Почему так больно?"
"Разве это боль, предок? - усмехается Сергей. Безумие напрочь исчезает из голоса. Теперь он звучит устало и цинично. - Боль начнется потом, когда стемнеет, и финны захотят поразвлечься. Гарантирую море неизведанных ощущений."
"Я не хотел… не знал…" - слова даются с трудом, но Тимша заставляет себя говорить.
"Я тоже на дыбу не просился… - усмехается Сергей и мечтательно добавляет, - Эх, Каврая бы встретить…"
Причем здесь саамский бог, Тимша не понимает, но спрашивать не решается - боится разбудить безумие.
"Уходи, - шепчет он. - Светлана Борисовна…"
"Уходи? - Сергей ухитряется схватить Тимшу за шкирку, встряхнуть, как щенка. - Я бы ушел, да Каврай держит! Понимаешь?! Тебе мать беречь! Тебе! У нас одна кровь! Помни об этом, предок! И еще: ни один гад не должен уйти безнаказанным! Ни один!!!"
Мощный бросок вышвыривает Тимшу обратно в черное Ничто. Хмурая осень, хутор Весайнена, могильные ряды - все стягивается в точку… исчезает…
И лишь одно остается с Тимшей, вплавленное в мозг, выжженное на костях:
"Ни один гад не должен уйти безнаказанным!"
* * *
- Очнись, парень! Слышь? Очнись!
Кто-то настырно трет под носом мокрой ваткой. Тимша морщится, вяло отмахивается от надоеды…
Боль стегнула в поврежденное дыбой плечо, вгрызлась в кости. Судорожно дернулась диафрагма. Тимша закашлялся - слабо, боясь потревожить ушибленные ребра.
- Дубина ты, Потап! Только кирпичи башкой ломать способен! - говорящий явно рассержен донельзя.
- Ничо. Уже в себя приходит, - виновато прогудел смутно знакомый голос. - Крепкий мужик, не задохлик очкастый.
Уж это точно. Тимша разлепил почему-то неподъемные веки, взглянул на говорившего… Улыбка исчезла, едва успев появиться - на краю узкой армейской кровати сидел давешний капитан.
- Ага, это я… - пробормотал офицер, поняв, что узнан. На грубо высеченном гранитном лице возникла смущенно-виноватая улыбка. - Ты это… Не сердись, а? Мы ведь что? Вбегаем и видим - сидит парень, руки в крови, а на полу женщина избитая… Ну и не выдержали…
- Ч-что с мамой?
Голос царапает пересохшее горло, губы онемели, язык распух и еле ворочается. Капитан недоуменно морщит лоб, наклоняется пониже. Приходится повторить.
- Не волнуйся. Все в порядке с твоей мамой! - смущенная улыбка сменяется ободряющей. - Врачи сказали, через недельку домой выпишут.
- В больнице? В какой? - старательно выговорил Тимша.
- В городской, - капитан громко хлопнул себя по лбу, поймав озарившую мысль. - Хочешь, я тебя к ней отвезу? Фруктов по дороге купим, соку.
"Фруктов! Сам ты фрукт!" Тимша попробовал встать, но закружившаяся голова бросила обратно на постель. Пришлось закусить губу и повторить попытку. Широкая, как снеговая лопата, ладонь капитана осторожно уперлась в спину.
"То морду бьет, то помогает…"
За спиной капитана, на крашеной казенно-салатной краской стене красуется таблица проверки зрения. Под таблицей белеет заваленный бумагами стол. Хозяин стола вышел - слышно, как хлопнула дверь. Кровать стоит у зарешеченного окна. Тяжелые шторы поглощают большую часть света, отчего в помещении душно и сумрачно.
"Не камера - медкабинет… хотя решетки такие же…"
- Я свободен? - на всякий спросил Тимша.
- Ага, - с готовностью подтвердил капитан. - Леушины сказали, что ты у них был, и старушенции дворовые подтвердили. Старухи, они, хоть и в очках, знаешь какие глазастые!
"До Леушиных добрались… Вот радость-то для Петра Денисыча. Небось, теперь сына за ручку в лицей водить будет." Капитан обернулся и убедившись, что фельдшер еще не вернулся, тихо продолжил:
- Друг твой, Венька, рассказал, как шестерки Казана на вас наехали. Ничего, мы их к ногтю прижмем. Не сомневайся!
Тимша с усилием выпрямился, в глзах вспыхнул опасный огонек.
- Я сам! - четко произнес он.
Капитан насупился, почухал в затылке.
- Вот что… - наконец произнес он. - Будем считать, что я не слышал. А ты, в другой раз, поменьше языком телепай. За самосуд срок полагается!
Тимша кивнул. Капитан подумал и добавил:
- Хочешь, к матери в больницу отвезу?
- Да пошел ты… - вяло буркнул Тимша.
- У меня машина во дворе - поедем? - завершил предыдущую мысль офицер.
Тимша хмыкнул. Капитан, сообразив, что сказал, громко заржал. Сейчас он совсем не походил на того, готового открутить башку громилу, каким его помнил Тимша - нормальный парень, здоровый правда, как лось…
- Ладно, поехали! - согласился Тимша.
- Давно пора! - обрадовался капитан. Лопата, заменявшая ему ладонь, вынырнула из-за тимшиной спины.
- Михаил.
- Потапович? - не удержался от напрашивающейся шутки Тимша.
- Не Потапыч, а Викторыч! - капитан назидательно поднял палец… и подмигнул, - зато фамилия моя Потапов.
Тимша недоуменно воззрился на руку офицера - костяшки пальцев украшали ороговевшие пятаки мозолей.
"Это ж сколько гнусных морд разбить надо, чтобы такие мозоли заработать? - подумал Шабанов. - Прогнило что-то… на Руси… Здорово прогнило."
Всю дорогу до больницы капитан балагурил, словно извиняясь за вчерашнее. Тимша поддакивал, в нужных местах вежливо улыбался, но перед глазами стояло окровавленное лицо… матери. Матери, хоть и зовут ее Светланой. И неважно, в каком веке она пыталась спасти СЫНА… Его, Тимшу, спасти!
Дорога вздыбилась, штурмуя вставшую на пути сопку. Старенький "опель" остановился на середине подъема, скрипнул затянутый "ручник".
- Приехали, - сообщил Потапов ушедшему в себя Тимше.
- Что?
Капитан молча ткнул пальцем налево.
Высокие рябины за ажурной металлической оградой прятали от любопытных взоров приземистое выцветше-голубое здание старой, еще сталинской постройки, больницы. Выше по склону, выбросив аппендикс перехода, заслоняла небо безликая брежневская многоэтажка.
- Ну… я пошел?
Капитан торопливо чиркнул в блокноте несколько цифр, вырванный листок перекочевал в тимшину ладонь.
- Мой телефон, - пояснил капитан, - на всякий случай.
Тощая до полной прозрачности медсестра подняла от бумаг изможденную диетами мордашку. Обведенные темными кругами глаза, придавали ей облик голодного лемура. Сейчас лемур изучающе смотрел на Тимшу - то ли съесть, то ли сбежать…
- А вы ей кто будете? - подозрительно спросила девица. - Сын, - коротко ответил Тимша.
- Ага, ага… - выписывать пропуск девица не спешила. Что ж это, молодой человек, сначала избиваем, а потом яблочки носим?
Собравшиеся в тесном фойе родственники болящих дружно повернулись к Тимше. Несколько физиономий излучали нездоровое любопытство, большинство же, оценив степень опасности, поспешили отодвинуться подальше.
"И эта швабра туда же. Сарафанное радио круглосуточно пашет. Чертов Мурманск - хуже деревни!"
- Умна больно! - вызверился на лемуршу Тимофей. - Тебя для чего здесь посадили? Бумажки писать или языком чесать?
Девица зашипела, как плевок на раскаленном утюге. Впалые щечки окрасились чахоточным румянцем. На окошко вспорхнула табличка "Перерыв".
- Пока этот бандит не уйдет - никаких пропусков! - заявила лемурша.
Толпа заволновалась. Сердито забубнили мужики, перебивая друг друга, заверещали вездесущие бабки…
- Пустите меня к нему! Я объясню, как матерей, м-мать его, ув-важать… - громко начал чей-то похмельный бас, но тут же осекся, словно заткнутый кляпом.
Тимша даже не успел повернуться - за плечом шумно засопели, и вперед высунулась знакомая медвежья лапища с зажатой меж пальцев красной книжицей.
- Вы, девушка, своим делом занимайтесь, - рассерженным шмелем прогудел невесть откуда взявшийся Потапов. - Хамить посетителям в ваши обязанности не входит.
- Да вы знаете, что это за тип? - взвилась девица.
- Знаю, - отрезал Потапов. - Я его арестовывал, я и отпускал. С извинениями.
Арест? Собравшийся народ затаил дыхание, боясь упустить подробности. Девица ожесточенно почиркала шариковой ручкой по маленькому, в спичечный коробок, клочку бумаги и нервно просунула в окошко.
- Нате! Номер палаты отыщете в списках отделения нейрохирургии, - она чуть посунулась вперед и визгливо крикнула, - Следующий!
Тимша взял пропуск и повернулся к Потапову.
- Чего не уехал-то?
- А кто его знает, - пожал плечами капитан. - Почуял, что без меня не обойдешься. Нюх у меня… на неприятности.
Капитан по-медвежьи грузно повернулся, чтобы обвести суровым взглядом притихшее фойе. Народ усердно прятал глаза: стать "неприятностью" для этого громилы не хотелось никому.
- Ладно, побегу я… - напомнил о себе Тимша.
- Звони, если что, - повторил на прощанье капитан.
Лестница - коридор - переход - лифт - снова коридор… Спроси кто-нибудь Тимшу, откуда он знает дорогу - не ответил бы. Ноги сами несли. Капитан Потапов, стервозная медсестра, жадная до сплетен толпа в фойе… даже боль вывихнутых рук и треснувших ребер - все ушло на задворки сознания. В голове единственная мысль - "Как там мама?"
Вопль дежурной медсестры: "Вы куда? Посещения запрещены!" остался за дверью трехместной палаты. Тимша растерянно остановился у входа - которая из трех? Кругом сплошные бинты, лица не узнать…
Над дальней кроватью приподнялась закованная в гипс рука. Донесся слабый, но до слез родной голос:
- Здесь я, сына, здесь…
Пять шагов через палату, уместились в один удар сердца. Тимша замер, боясь присесть - не побеспокоит ли?
- Я тебе что говорила? К тетке езжай! - призрак былой строгости еле слышен в материнском шепоте. - Почему до сих пор здесь болтаешься?
Даже сейчас, на больничной койке, не о себе - о нем… Тимша почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
- Чего я в Умбе не видел? - с деланой небрежностью возразил он. - Сколь веков без меня стояла, еще постоит, не развалится. Зато у меня новый друг появился - капитан милицейский. Здоровущий, как танк - в двери только боком проходит. Даже сюда меня на машине привез!
- Трепло! - тихо усмехнулась мать. - Какой еще капитан?
Тимша неуверенно оглянулся - из-под одеял высунулись любопытные носы сопалатниц. Дамы аж на локотках привстали, чтобы не упустить ни единого слова из сказанного.
- Э-э… Они к нам приезжали… Ну милиция… - Тимша с трудом подыскивал искал слова и фразы, что не заставят мать волноваться. - Хорошие мужики, душевные… капитан у них за главного.
Тимша вытер вспотевший лоб - вранье ему никогда не удавалось. Даже в шестнадцатом веке.
- Расскажи еще что-нибудь… - прошелестел голос матери.
Тимша осмелился присесть на край кровати. Пальцы осторожно коснулись гипса.
"Рассказать? Что? Не про бандюков же… Что-нибудь, к делу не относящееся… Точно. Начисто не относящееся!"