Пришла Нина. Баргут не ответил на ее приветствие. Он старательно и долго вытирал лицо. Нина подошла к нему, заглянула в лицо, спросила:
- Ты здешний, да? Почему я тебя ни разу не видела?
Баргут скосил на нее злые глаза, бросил полотенце на колышек, сел на лавку. Павел Сидорович попросил Нину налить чаю, приказал Баргуту:
- Двигайся к столу.
Баргут не пошевелился.
- Двигайся, тебе говорят!
Баргут присел к столу, уставился на стакан с чаем.
- А ты веселый парень, - засмеялась Нина.
Павел Сидорович пил чай, из-под бровей смотрел на Баргута. Нина, почувствовав неладное, тихо спросила:
- Что-то произошло?
Неторопливо допив чай, Павел Сидорович отодвинул стакан.
- Произошло. Василий споткнулся и упал носом на камень. Видишь, какой у него нос? Но он счастливо отделался. Мог бы и шею сломать. В такой темноте все может случиться.
- На нос надо примочку сделать, опухоль быстро пройдет, - посоветовала Нина.
- Примочка ему нужна, только не на нос, на другое место.
- Еще есть ушибы?
- Ты спроси у него.
Васька не поднимал головы, уши его стали малиновыми. Павел Сидорович сжалился над ним:
- Иди домой. И никому не рассказывай, что ты такой глупый. И лучше под ноги смотри, иначе голову расшибешь.
Васька ушел.
- Что случилось, папа? - спросила Нина.
- Ничего особенного. Мужской разговор, дочка.
8
Дамба Доржиев всегда знал, что надо делать. Но тут случилось такое, что голова кругом идет. Черт те что творится. Где искать справедливость? Кто научит, кто укажет к ней дорогу?
Был царь. Трудно жилось аратам. Выгнали царя. Кричали: "Свобода! Народная власть! Все люди братья!" Потом оказалось - обман. Дамба понял это еще там, на тыловых работах, и обрадовался, когда опрокинули эту обманную власть. Большевики обещали, что Советы не будут обижать бедняков, что они - власть тех, кто работает. А что переменилось? Советская власть поручила Еши и Цыдыпу собирать с улусников налог. Почему Еши и Цыдыпу? Они не работают, это не их власть. Опять, выходит, обман…
Дамба потрогал пальцем рубец на щеке, оставленный плетью Базара. Рубец горит. Кажется, не ременной плетью ударил Базар, а раскаленной докрасна проволокой. Уши выдрать ему надо. Каков, а! При всем народе опозорил. Стоит вспомнить, жарко становится. Стыдно, горько, обидно и, главное, непонятно, за что его ударил Базар. Не скажешь же, что он подлый парень. Нет, этого не скажешь.
Дамбе вспоминается тот день. Сидит он в избе Еши, прикладывает к щеке мокрую тряпку, унимает жгучую боль. Хозяин, толстый, потный, хрипит под ухом:
- Базар продался русским. И он и его отец. А русские скоро резать нас будут. Советская власть отберет у бурят всю землю, все табуны, отары и все отдаст семейским мужикам.
- Меня и абагая не сегодня-завтра в каменный дом посадят. Не увидим мы больше родных степей. Закуют нас в цепи. Ой-ой, пропали мы! - причитал Цыдып. Но Дамба чувствует: врет, собака. Нельзя волка заставить блеять по-овечьи. Дамба не любит Цыдыпа. И никогда не любил.
- Ты, Дамба, правильно поступил. Верно Доржитаров говорил, что ты смелый человек. Все улусники были бы такими!.. А то трусливые как зайцы, глупые как овцы. Скажут большевики, что мы налоги собирали не для них, а для себя, они поверят. - Это говорит Еши. Он не смотрит в лицо Дамбе. - Нас выдадут русским, а потом и сами попадут в тюрьму.
Цыдып наклоняется к уху Дамбы и шепчет:
- На востоке начинается рассвет, с востока восходит солнце. И там атаман Семенов собирает под свои знамена воинов. Тысячи лучших бурятских всадников у него в отрядах. Пробьет час, и атаман Семенов раздавит Совет, как скорлупу пустого ореха. Мы должны ждать и вооружаться. Мы пошлем тебя в Верхнеудинск. Ты привезешь винтовки.
- Чем Семенов лучше Советской власти? Он тоже русский и нашу руку держать не будет.
- Да, русский. Но тут не это главное. Атаман Семенов даст нам самостоятельность. Захочем, будем жить сами по себе, - Еши прищурился. - От берегов Байкала до священных хребтов Тибета раскинется новое государство. Буряты не станут больше платить русским, не будут содержать на свои деньги их чиновников. Мы сами начнем править своей страной. Отбрось сомнения, Дамба, как сухой помет, попавший под ногу. Народ будет тебе благодарен, боги пошлют награду.
- Надо подумать.
- "Подумать, подумать", - передразнивает Цыдып, - абагай поумней тебя, он пустых советов давать не станет.
- Ничего, пусть подумает. Через сутки ты должен дать ответ, Дамба. А сейчас иди домой…
И вот сутки на исходе. А Дамба все еще не решился. Мысли совсем перепутались в его голове. Одна противоречит другой, и они словно ворочаются там, распирают череп до боли в глазницах.
Давным-давно, в детстве еще, пас он табун Дылыка, отца Еши. Стояла сухая осень. Пожелтели травы. И вот в такое время возник в степи пожар. Дул ветер. Дымом заволокло все вокруг. Лохматое пламя, будто хороший бегунец, летело по равнине. Обезумевшие от страха лошади сбились в кучу и с диким храпом понеслись прочь от огня. Дамба оказался в середине табуна. Он до крови разодрал удилами рот своего коня, бил плетью налево и направо, но выбраться из катящейся лавины не мог…
Теперь то же самое. События его влекут за собой, и он бессилен перед ними. Но почему он должен идти рядом с Еши и Цыдыпкой? Родня они ему, дружки? Нет. И почему они, лизавшие недавно сапоги царским чиновникам, получавшие от них подарки и награды, вдруг возненавидели всех русских? Почему Дамба должен поднимать оружие против семейских мужиков? У него нет там врагов. А друзья есть. Незадолго перед войной, когда зима была холодной и снега навалило столько, что ни лошади, ни овцы, ни коровы не могли достать из-под него сухую прошлогоднюю траву и начали гибнуть, русские мужики отдали своим соседям-улусникам всю солому. А сородич Еши, у которого тогда кормов было много, назначил такую цену, что только отчаяние могло бы заставить пастухов покупать у него. Еши был тогда страшно зол на русских за то, что они не дали ему нажиться на беде улусников. Тогда русские поступили, как братья…
"А теперь, говорит Еши, они будут резать пастухов, - рассуждал про себя Дамба. - Неправда! Врешь, жирная свинья, врешь, сын лисы и шакала!"
Дамба никак не мог решить, где враг. Еши врет, что все русские против бурят. Но он прав, когда говорит, что русские Советы хотят отобрать у бурят все. Иначе они не стали бы назначать такой непосильный, разорительный налог. Значит, враги они. Но и Цыдып, и Еши тоже враги…
Скрипнула дверь юрты. Вошла жена. Она села возле ребятишек, обняла их. Лицо у нее было испуганное, руки дрожали.
- Горе нам, несчастным! - Слезы поползли по ее щекам.
Дети прижались к ней, притихли. Самый маленький, Насык, захныкал.
- Ты чего? - похолодев от предчувствия беды, спросил Дамба.
- Лама нашел в священных книгах страшную запись. На нашу землю придут пожиратели детей…
- Ну, еще когда-то придут… - раздраженно буркнул Дамба. Она не дала ему говорить:
- Уже пришли. Это большевики. Лама сказал, что дети останутся только у тех, кто прольет нечистую кровь… Дамба, спаси детей от гибели.
- Замолчи! Кто тебе это сказал?
- Лама говорил людям.
- Не мог сказать этого лама. Какая-нибудь шабаганца выдумала.
Жена опять всхлипнула, запричитала:
- Ой-ой, пропадем мы с таким отцом.
- Не реви! - Дамба вскочил, толкнул кулаком в ее сгорбленную спину. На разные голоса заплакали ребятишки.
Дамба вышел из юрты. Линялой клочковатой шкурой расстилалась степь. Дул ветер. По степи катились шары хамхула. Иногда шары цеплялись за голые ветки золотарника, останавливались. Новый порыв ветра срывал их и гнал дальше.
Подтянув кушак, Дамба быстро пошел к дому Дылыкова.
Еши, увидев его возбужденные глаза, изменился в лице и попятился от дверей, быстро спрашивая:
- Ты что? Ты что?
- Поеду, чтобы вам сдохнуть! - крикнул Дамба, сорвал с головы шапку и бросил ее в угол.
- Поедешь?! Ай, как хорошо! - Еши вынул из-за кушака свою серебряную трубку с табаком.
- На, кури, Дамба. Табак у меня хороший. А я схожу за Цыдыпом.
Дамба набил трубку, высек кремнем искру, запалил кусочек трута и прикурил. Затягиваясь едким дымом, он смотрел на тонкие узоры, выбитые на серебре трубки. Работа Дугара Нимаева. Может быть, не сюда, а к Дугару надо было идти? Забыть обиду, нанесенную его сыном. Сейчас не время для ссор с друзьями.
Но он не пойдет к Дугару Нимаеву. И его сын, и сам Дугар много говорят о русских Советах. У них затуманились мозги. Он не будет слушать ни Дугара, ни Еши. Сам во всем разберется, сам разглядит, где огонек правды, где едкий дым лжи. Он поедет в город. Еши нужно оружие - ему тоже нужно оружие, А куда стрелять, покажет время.
В избу вошли Цыдып и Еши. Цыдып похлопал Дамбу по плечу.
- Молодец! С такими, как ты, мы развернемся. Большевики побегут с бурятской земли быстрее, чем крысы из горящего амбара. Поедешь в город, Дамба, сейчас. Надо спешить. Пара лошадей уже ждет тебя. В городе найдешь Доржитарова. Все остальное он сделает сам. Как видишь, тебе остается немногое - привезти оружие. Но будь осторожен. Попадешься большевикам - не помилуют, с живого шкуру сдерут, - стращал Цыдып.
- Нечего пугать меня, не маленький, - перебил его Дамба. - Что передать Доржитарову?
- Вот это, - Еши подал запечатанный конверт. - Здесь все написано. Пусть он даст подробный ответ на все вопросы. Попроси, чтобы приехал сюда сам.
Вышли на улицу. У крыльца стояла пара лошадей, запряженных в легкий на рессорах ходок. В ходке лежало сено, мешок с овсом.
- Сейчас тебе принесут хлеба, мяса и кирпич чая на дорогу, - сказал Еши, отвязывая от столба повод уздечки коренника. Подошла его жена, подала кожаный мешок. Еши вынул из него берестяной туес:
- Масло! - Затем подмигнул и достал из мешка половину жареного бараньего задка: - Мясо! И хлеб еще тут есть.
- Спасибо, - хмуро поблагодарил Дамба. Он никак не мог отделаться от чувства, что делает неладное.
Кивнув головой Еши и Цыдыпу, он сел на ходок и шагом поехал к себе. Остановился против дверей, взял мешок и вошел в юрту.
- Еду в город, - ответил он на молчаливый вопрос жены. - А ну-ка, ребята, идите сюда. Берите ложки.
Дамба усадил детей прямо на полу, постелив выделанную шкуру. Раскрыл и поставил перед ними туесок с маслом. Потом подумал и вынул мясо, положил его рядом с туеском.
- Ешьте!
- Зачем в город? - спросила жена.
- По делу, - уклончиво ответил Дамба.
- Где мясо, масло взял?
- На дороге нашел, - усмехнулся Дамба, - прямо у нашей юрты.
Дамба ласково погладил ребятишек по черным головкам:
- Баяртэ!
* * *
Жена вышла провожать. Она стояла на пороге юрты, прикрыв ладонью глаза, до тех пор, пока повозка не скрылась за холмом. Женщина опустила руку, вздохнула, посмотрела еще раз на дорогу, ведущую в город, где она никогда не была, и вернулась в юрту.
Там она села на пол, поджав под себя ноги, и стала мять в руках выкисшую овчину. Ребятишки наелись и теперь играли в углу на рваном войлоке. Насык, толстый коротышка, переваливаясь на кривых ногах, подошел к двери, нажал на нее и вывалился за порог. Мать вскочила и бросилась поднимать сына.
- Эх ты, малыш, рано еще на улицу, - услышала она знакомый голос и увидела Базара, подхватившего ее сына на руки. - Ну, чего кричишь? Кричать не надо, ты же пастух будущий, а пастухи не плачут, малый. - Базар поставил мальчика на пол. - Дамбы разве нет дома?
- Нету, в город уехал.
- Когда?
- Да вот только что.
- Тьфу, черт возьми, не мог я пораньше приехать! А он не сердится на меня, не знаешь?
- Не знаю. Ничего не говорил. Ходил беда сердитый. Все молчал, думал. Днем думал, ночью думал, даже лицо желтым стало.
- А зачем он в город уехал?
- Не знаю, Базар. Ничего он мне не говорит. Пошел к Еши - вернулся на паре лошадей. Ребятишкам мяса принес, масла. Скажи, Базар, а это правда, что большевики людей едят?
- Ерунда. Так говоришь, он уехал на лошадях Еши? Эх, Дамба, Дамба.
- На лошадях Еши. Две лошади, игреневая и саврасая, с белой звездочкой на лбу. А скажи, Базар, детишек в лесу можно спрятать?
- Зачем их прятать? Ты что выдумала? - Базар внимательно посмотрел на женщину.
- Большевики - пожиратели бурятских детей.
- Ты с ума сошла! Кто тебе это сказал?
- Люди говорят.
- Врут, а вы, бабье пустоголовое, слушаете. Какие большевики пожиратели? Разве я пожиратель? Я - большевик.
- Ты большевик? - женщина всплеснула руками.
- Ну, не совсем большевик, - смутился Базар. - Но большевиком буду… Они народу добро несут. Этого у нас еще не понимают такие умники, как твой Дамба. Передай ему: сдружишься с хорьком - вонять будешь, с лисой - воровать, с вороной - падаль жрать. Скажи ему: с миром приходил Базар Дугаров, но рассердился. Не забудь…
9
В юрте Дугара Нимаева на старых потниках, застилавших земляной пол, сидели, поджав под себя ноги, мужчины. Их было четверо: Дугар Нимаев, батрак Сампил, Парамон Каргапольцев и Цыремпил Ранжуров. На низеньком столике перед каждым стояли чашки с чаем, посредине возвышалась горка пресных лепешек, испеченных в золе. В стороне от мужчин, за другим столиком, ужинала Норжима. По старому обычаю, женщины должны были есть отдельно от мужчин.
Время от времени Норжима вставала, молча доливала гостям в чашки чай, подкладывала в огонь поленья.
В юрте было тесно и жарко. Цыремпил Ранжуров расстегнул воротник гимнастерки, вытер вспотевшую шею носовым платком. Продолжая начатый разговор, он сказал, обращаясь к Дугару:
- Бурятским казакам тоже жилось не сладко. Кое-кому, конечно, звание это приносило пользу, но бедным было обузой. Помню, собирался я на службу… Коня, шапку, мундир, две гимнастерки, две пары сапог, шинель, шубу, папаху, башлык, две пары шаровар - всего и не перечесть, что требовалось казаку. Пришлось мне с топором и пилой за плечами в Кяхту идти, строить дома купцам, деньги зарабатывать.
Ранжуров незаметно для себя увлекся воспоминаниями и рассказал о своей службе. Взяли его в конце 1904 года, привезли в Читу. Сначала каждодневные учения, рубка лозы, скачки… Когда начались волнения, казаки были приставлены к рабочим, чтобы не допустить забастовок и манифестаций.
Казачьи наряды бродили по территории мастерских, прислушивались к разговорам. Рабочие смотрели на них зло и угрюмо. Цыремпил не раз слышал брошенные сквозь зубы слова, полные ненависти и презрения: "Сволочи! Кровопийцы!" Он втягивал голову в плечи, его жгли обида и стыд. Какой он кровопийца? У него, как и у них, руки черны от мозолей, как у них - пусты карманы. То же чувствовали, вероятно, и другие казаки. Вечерами в казарме тихо разговаривали, передавали друг другу слухи и новости…
Пришел 1905 год. Рабочие взялись за оружие. Над многими зданиями города взвились красные флаги. Казаки не захотели идти против рабочих. Стихийно возник митинг. На нем выступил Виктор Курнатовский, ленинец, друг Бабушкина. Многое понял казак Ранжуров из его слов. Будто в кромешной тьме вспыхнула вдруг перед ним молния и озарила все вокруг. Думы и сомнения, разговоры в казарме и, наконец, речь этого большевика…
Так забайкальский казак Цыремпил Ранжуров стал солдатом революции.
По Сибири под начальством немцев - генералов русской службы прокатились карательные эшелоны, оставляя за собой трупы расстрелянных и повешенных. Цыремпил Ранжуров вместе с двадцатью семью другими военнослужащими оказался на скамье подсудимых.
- Не поскупился суд генерала Ренненкампфа. Всех нас приговорили к расстрелу. - Ранжуров поднял чашку с чаем, отхлебнул глоток, поставил на место, замолчал.
- Ну и потом?… - тихо спросил Парамон. Он боялся, что Ранжуров перестанет рассказывать. Проехали вместе уже не одну сотню верст, а о себе он заговорил впервые.
Ранжуров еле заметно улыбнулся.
- Генерал оказался человеком "милосердным"… Расстрел заменил десятью годами каторги. Заковали нас в кандалы и отправили землю копать. Десять лет, день в день, отбухали. В пятнадцатом году срок кончился, и меня погнали в ссылку, в Иркутскую губернию. Я убежал домой. Из дому - в Монголию. Там работал на русских золотых приисках. Удалось сколотить небольшую организацию, но кто-то донес начальству. Пришлось бежать. Вернулся домой. Но станичный атаман арестовал меня и передал жандармам. Отправили на поселение. - Ранжуров повернулся к Дугару: - Где же люди? Время идет…
- Придут. Всем сказал. За Дамбой уехал мой парень. Норжима, наливай чаю гостям.
- Я не буду, спасибо, - отказался Парамон.
Убрал от себя чашку и Ранжуров, лишь батрак Сампил робко сказал:
- Еще маленько пить можно.
- Пей, кушай, Сампил, я не такой, как твой хозяин Еши, - подбодрил его Дугар.
- Худой человек твой хозяин? - спросил у Сампила Парамон.
- Ничего человек, - не поднимая головы, пробормотал Сампил. Он даже здесь боялся осуждать всесильного Еши.
- "Ничего"! - захохотал Дугар. - Теленок ты, Сампил. Расскажи, как хозяин тебе лошадь подарил.
- Зачем ему дарить? Незачем… - беспокойно заерзал на месте Сампил.
Дугар сам рассказал о хитрой выходке Еши Дылыкова, Парамон и Ранжуров долго смеялись. А Сампил виновато улыбался.
- Ничего, парень. Возьмешь еще из табуна своего хозяина хорошего бегунца. Любого выберешь. Будет у тебя и своя юрта и свой конь, - все еще улыбаясь, сказал Ранжуров. - Только надо быть посмелее.
У дверей юрты застучали копыта лошадей. Дугар поднялся и заковылял встречать приехавших. Прибыли три скотовода - один пожилой, степенный и два парня… Не раздеваясь, они сели к столику.
Базара все не было. Дугар послал Норжиму посмотреть на дорогу. Она скоро вернулась.
- Едет. Одни едет. Дамбы с ним нету.
- Отстал, наверное, собирается, - высказал предположение Дугар. Но как только в юрту вошел Базар, он сразу же забеспокоился. Лицо у сына было сердитое. Он повесил плеть на гвоздь, размотал кушак и тогда сказал:
- Дамба - продажная тварь. Плохо я его плетью ударил. Надо было сильнее отстегать… В город укатил на лошадях Еши.
- Ты, хубун, молод еще говорить такие слова, - остановил сына Дугар. - Зачем смешивать белое с черным, путать росомаху с кошкой? Дамба не друг Еши и Цыдыпу. А в город поехал по делу, наверно. Зарабатывать надо. Есть захочешь, так поедешь. Мы с тобой тоже табуны Еши пасем, но нас никто не чернит, не обзывает худым словом.
Базар не стал спорить с отцом. Сел рядом с Парамоном, начал набивать трубку. Парамон попросил его рассказать, что за улусники избили Ваську Баргута. Базар примял большим пальцем табак в трубке.
- Коней он воровал. Это все знали, но поймать не могли. Баргут как ветер. Налетит, заарканит лучшего скакуна, и не успеешь оглянуться, а его уж и след простыл. Злы были на него люди. А тут еще Цыдып с Еши собрали налоги и сказали, что русские скоро все отберут у бурят… В это время Баргут заявился…