Качаев, Юрий Григорьевич.Синее железо [Текст] : Ист. повесть : [Для сред. возраста] / Рис. В. Высоцкого. - [Москва] : [Дет. лит.], [1969]. - 192 с. : ил.; 20 см.
Содержание:
Об авторе 1
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ 1
Часть первая - ЗА СВИСТЯЩЕЙ СТРЕЛОЙ ШАНЬЮЯ 2
Часть вторая - ПО ТУ СТОРОНУ БЕЛЫX ГОР 20
ПРИМЕЧАНИЯ 33
СИНЕЕ ЖЕЛЕЗО
Историческая повесть
Юрий Григорьевич Качаев
Об авторе
Юрий Григорьевич Качаев (1937–1985) родился в сибирском селе Бражное. В трудное военное время учился в сельской школе, затем окончил институт иностранных языков. Трудовая деятельность писателя связана с детьми - он работал учителем, сотрудничал в газете "Пионерская правда" и журналах "Пионер" и "Юный натуралист". Первая книжка в "Белом-белом феврале" составлена из рассказов, опубликованных в журнале "Юный натуралист". Юрий Качаев много ездил по стране. Он побывал на Памире, в тундре, на Курильских островах - у пограничников, археологов, моряков. И поэтому "география" его книг (а их около двадцати) так обширна, и самые разные люди живут в его рассказах и повестях.
Скитания по степям Минусы и Тувинской тайге, свидетельства забытых летописцев, археологические раскопки и находки навеяли, по выражению автора, идею приключенческой повести "о славных батырах и витязях, о народе, населявшем эти земли две тысячи лет назад". Так, в 1969 году, увидела свет легендарная и редкая книга, украшенная черно-белыми рисунками художника В. Высоцкого - "Синее железо", повествующая о южно-сибирских племенах I в. до нашей эры, о динлинах, гуннах и китайцах…
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Городишко был маленький и старый. Говорили, что ставлен он в незапамятные времена красноярским воеводой Иваном Кобылинским. Оттеснив кочевников, Кобылинский вынудил их уйти в отроги Саян. А дабы они не тревожили набегами своими Кызыл-яр-Туру, город Красного Берега, повелел воевода рубить по границе сторожевые остроги.
Когда был проложен Сибирский тракт, хлынули в этот острожек барышники, лихоимцы и прочий нахрапистый люд. Торговали здесь лошадьми и скотом, и до сих пор сохранилась в городе огромная базарная площадь с бесконечными коновязями и рядами.
Я приехал в городок с попутной машиной. Было рано, но деревянные тротуары уже пахли горячей пылью. Навстречу мне попалась какая-то женщина, и я спросил ее, как пройти в редакцию районной газеты. Там меня и познакомили с Андреем Ильичом Красногоровым.
Еще по дороге сюда шофер взахлеб рассказывал мне, что у них в городе есть такой учитель истории, невероятный чудак и умница: "У-у, это классный мужик!"
Вечером следующего дня я пошел к Красногорову. Он жил в старинном доме со щербатой каменной лестницей. Поднявшись на второй этаж, я остановился перед дверью с табличкой:
ПЕТРОВЫМ 1 ДОЛГ. ЗВОНОК
КРАСНОГОРОВУ 11 ДОЛГ. И 1 КОР.
Я старательно нажал на кнопку двенадцать раз. Открыл мне Красногоров.
- Я с вами не здороваюсь, - сказал он и жестом пригласил меня пройти. - Руки в глине.
Комната Красногорова показалась мне тесной - столько в ней стояло, лежало и висело всякого хламу. Она походила на музей, в котором никогда не наводили порядка. На стенах висели какие-то рогатины, щиты, пыльные султаны ковыля, огромные оленьи рога, скрипка в потертом кожаном футляре, лазоревые морские карты, множество рисунков и эскизов со сценами облавной охоты, старая берданка, какие-то когтевидные подвески, сделанные, видимо, из нефрита, и, наконец, на вешалке - зеленая эмалированная кастрюля с одним ушком.
Я растерялся, не зная, куда и ступить. Хозяин сбросил со стула толстого плюшевого медведя. Медведь брякнулся на пол и сердито заурчал.
- Садитесь, я скоро управлюсь.
Красногоров прошел к столу, на котором рядом с черепами лежал слепок мужской головы в натуральную величину. Тут же было разбросано до десятка различных зарисовок этой головы. Длинные, худые пальцы Красногорова забегали по слепку. Что там получалось, я не видел. Хозяин между тем отрывисто говорил:
- Глина никудышная, с песком. Да и ту достаю за тридевять земель. Хорошо бы пластилин, только у нас его днем с огнем не сыскать… Черт, а ведь у них и на самом деле были орлиные носы!
- У кого - у них?
- Да я о своем, - буркнул хозяин.
Я замолчал и стал разглядывать то однорукий человеческий скелет, стоявший в углу, то Чучела косачей и сусликов, то какие-то горшкообразные сосуды со странным орнаментом. По правую руку от меня, на массивном комоде, громоздились часы, изображавшие колокольню. Каждую четверть часа они заходились в дребезжащем, старческом кашле.
Закончив слепок, Красногоров осмотрел его со всех сторон и удовлетворенно сказал:
- Ну, слава богу. Хотя в чем-то я, конечно, наврал.
Со стола холодной темью зрачков на меня глянуло умное, решительное лицо. \ В нем, как мне показалось, преобладали черты славянина - ^высокий и широкий лоб, сильные скулы и крупный рот. Но в то же время было в этом лице и что-то нерусское, особенно/в гордом очерке носа.
Я сказал об этом Красногорову.
- Значит мне все-таки удалось схватить его черты, - не сразу отозвался хозяин. - Конечно, он никакой не славянин, но европеоид, несомненно. Светлые волосы, светлые глаза и высокий рост.
- Кто это? - спросил я.
- Этого человека уже давно нет в живых, - улыбнулся Красногоров. - Очень давно. Около двадцати веков.
Перехватив мой изумленный взгляд, Красногоров снова улыбнулся, но на этот раз обиженно.
- Не верите? Ну и плевать, все не верят. Пятнадцать лет хожу в чудаках. С тех пор как сюда приехал.
Захрипели часы, и старик умолк на полуслове. Потом опять заговорил, расхаживая по комнате и натыкаясь на свои музейные вещи:
- Люди до самой смерти остаются фантазерами и детьми. Даже в старости им подавай игрушки и развлечения. Вы думаете, это я сочиняю анекдоты и афоризмы, которые гуляют по городу? Как бы не так! Они сочиняют их сами, а потом бегут к соседу и сообщают восторженным шепотом: "А знаете, что сказал Андрей Ильич? Умо-ора!" Я отродясь не был чудаком, это они меня выдумали.
- А табличка? - напомнил я.
Красногоров поморщился.
- Какая к лешему табличка! Было написано: "Один короткий и один долгий". Но им, видите ли, показалось это пошлым, и какой-то нахал приделал еще одну единицу. Что же касается всего этого, - Красногоров обвел взглядом комнату, - то моего здесь только черепа да скелет. Даю честное слово! Остальное натащили они.
Красногоров ненадолго умолк, потом вдруг схватил меня за руку и потащил к столу.
- Сейчас я вам кое-что расскажу, - сказал он, сгребая в кучу черепа. - Ничего, они прочные, из вечной мерзлоты мои ученики откопали. И знаете, чем эти штуки интересны? Тем, что они находились под землей намного глубже самых древних татарских курганов. Не понимаете? Да ведь это означает, что они на добрых пятнадцать веков старше любого захоронения кучумовских времен! На пятнадцать веков, а может быть, и больше, потому что я мог ошибиться в расчетах.
Я осторожно взял в руки глиняный слепок:
- Вы лепили голову по форме этих черепов?
- Да.
- Однако у вас получилась голова европеоида. Неужели вы полагаете, что древнее население этих мест не было монголоидным?
- Совершенно верно. Ошибки тут быть не может. - Старик упрямо покачал головой. - Я убил на это десять лет. Я прочел сотни специальных книг. Ошибку можно допустить, но очень незначительную. Ведь в конце концов могли же попасть эти кости под древний курган. Могли. Чудом. Один раз. А я их находил десятки раз, и в одних и тех же шихтах. Теперь вам понятно?
Красногоров вскочил и, сутулясь, забегал по комнате,
- Прошлым летом мы с ребятами исколесили половину района. И всюду находили такие же кости! Красногоров ткнул пальцем в однорукий скелет: - Вот. Это последняя находка. Но тот же высокий рост, та же форма черепа. Я переворошил горы рукописей, где были крупицы сведений об этих исчезнувших племенах. Китайцы называли их динлинами и указывали, что они населяют верховья Енисея. Но это не так. Племя было гораздо многочисленнее и занимало территорию до среднего течения реки. Двадцать веков назад у динлинов была уже высокая цивилизация. Они знали земледелие, у них была сложная оросительная система. На берегах Енисея мы нашли кузни динлинов. Завтра я сведу вас в школу и покажу великолепные образцы железных изделий: мечи, панцири, кольчуги и.… даже плужный лемех!
Я слушал Красногорова как во сне. Одно мгновение мне даже казалось, что он сумасшедший - таким горячечным блеском сверкали его глаза. Наконец я решился спросить:
- Но не мог же так бесследно исчезнуть целый народ?
- Вы думаете? - Красногоров пристально посмотрел на меня и уселся в кресло, напротив. - Первые сведения о динлинах привез в Россию наш монах. Он прожил в Китае двадцать пять лет и, как я понимаю, неплохо разбирался в древних китайских рукописях. Звали этого монаха Иакинф Бичурин. Так вот, рукописи содержали в себе кое-какое объяснение тому, что с лица земли бесследно, как вы сказали, исчез целый народ.
В конце прошлой эры на землю динлинов обрушились гунны, обитавшие в те времена в Центральной Азии. Китайцы называли их хунну: злые рабы. Отчаянно отбиваясь, динлины уходили все дальше на север. Часть их осталась на родине и смешалась с монгольским племенем гянь-гуней, которое пришло вместе с завоевателями. Эти смешанные племена и были далекими предками современных хакасов. Потом гунны ушли, оставив своих наместников. Я бы мог рассказать вам много интересного, но сейчас уже поздно, и вам пора домой.
Я поднялся, видя, что старик устал.
- Простите, Андрей Ильич, последний вопрос.
- Да? - сказал Красногоров.
- Как вы думаете: ведь должны же были динлины где-то уцелеть?
Красногоров на минуту задумался. Потом ответил:
- Среди енисейских киргизов мы с ребятами встречали светловолосых и светлоглазых людей, явно не монголоидов. Вот все, что я пока могу вам сказать. Годика два еще придется попотеть. На днях вот опять в поход отправляюсь…
Красногоров проводил меня до двери и смущенно улыбнулся, показывая свои руки в пятнах засохшей глины:
- Снова я вам руки не подаю.
Я вышел на улицу и медленно пошел в гостиницу.
Был июнь, и в городе цвели тополя. Их белый крылатый пух кружил в свете фонарей так густо, что казалось, будто начинается метель.
Я долго не мог заснуть. У меня было чувство, вернее, предчувствие, что я столкнулся с чем-то удивительным и необычным, что эта случайная встреча с Красногоровым вовсе не случайна и как-то должна повлиять на мою судьбу.
Утром решение созрело окончательно. В редакцию журнала, где я работал, полетела длинная и, помнится, весьма бестолковая телеграмма. В ней я просил предоставить мне месячный отпуск и обещал привезти взамен интересный очерк об археологе-любителе.
Отправив телеграмму, я помчался к Красногорову.
Через два дня наша маленькая экспедиция отправилась в путь. Кроме Красногорова и меня, в ней приняли участие еще три человека - ученики Андрея Ильича.
Красногорову удалось раздобыть в краеведческом музее бумагу, в которой говорилось, что нам разрешается производить раскопки в интересующих нас районах.
Тогда я и не предполагал, что наши скитания по степям Минусы и Тувинской тайге осядут в душе прочными и ясными воспоминаниями, а потом, десять лет спустя, всплывут, как всплывает донный лед.
Ими и навеяны страницы этой книги, в основу же легли свидетельства забытых летописцев. Собирая крупицы преданий, склеивая их в целое, словно осколки древней вазы, я попытался воссоздать "дела давно минувших дней", жизнь людей и племен, исчезнувших навсегда. Навсегда - но не бесследно.
Часть первая
ЗА СВИСТЯЩЕЙ СТРЕЛОЙ ШАНЬЮЯ
Глава 1
Мертвый брат явился, как всегда, перед рассветом. Он присел на корточки, подмигнул шаньюю и засмеялся. И от этого тихого смеха мелко задрожали оперения стрел, которыми было утыкано его большое рыхлое тело.
"Уйди!" - в бешенстве закричал шаньюй и проснулся от собственного крика.
Он отбросил соболье одеяло и сел, сжимая руками виски. В ушах глухо шумела кровь, и все еще звучали последние слова брата.
"Откуда дух Атакама знает про Атиль и аргамака? - с тревогой думал шаньюй. - Ведь никто ему этого не рассказывал".
Да, ему пришлось быть жестоким, это правда. Но, великие предки, разве без жестокости создал бы он в своем войске такое преданное ядро? Для этого он должен был пожертвовать любимым скакуном и женой. И тогда воины увидели, что сердце их военачальника - железное сердце, в нем нет ни жалости, ни личных привязанностей.
Первую свистящую стрелу[1] он пустил в своего быстрого, как ветер аргамака. Некоторые горцы замешкались и не подняли луков. Он приказал обезглавить их, хотя они были храбрые и опытные воины.
"Всякий, кто не пустит свою стрелу вслед за мной, будет казнен" - таковы были тогда его слова.
Вторая свистунка шаньюя вошла в грудь Атиль, и опять многие кимаки окаменели от ужаса, не смея стрелять в жену своего владыки. Головы их скатились тут же, рядом с трупом Атиль.
Но зато полгода спустя на соколиной охоте ни один из удальцов не дрогнул, и Атакам свалился с коня, пронзенный сотнею стрел.
Атакам был слабый человек и плохой государь, а держава хунну нуждалась в беспощадном и умном полководце. Иначе ей не выстоять против огромной Небесной империи[2], где людей как в степи ковыля…
Шаньюй долго перебирал в памяти всех, кого ему пришлось убрать с дороги, и в сердце его не родилось ни раскаяния, ни жалости.
- Если хочешь повелевать людьми, забудь, что ты сам человек, - вслух сказал шаньюй и хлопнул в ладоши.
В опочивальню неслышными шагами вошел мальчик с жировым светильником и согнулся в поклоне.
- Одеваться, - коротко сказал шаньюй. - И позови главного гудухэу[3].
Мальчик поставил светильник на лакированный китайский столик и молча исчез. Через минуту он вошел с одеждой шаньюя. Шаньюй надел алые шаровары из толстого шелка, опоясал поджарый живот кушаком и сунул ноги в теплые меховые туфли, подогретые на кану[4]. Голый по пояс, он вышел в соседнюю комнату, где стояли умывальные кувшины и серебряные котлы с ледяной водой. Здесь его уже поджидал главный гудухэу.
Шаньюй кивнул ему и сделал знак мальчику. Тот поднял один из кувшинов и стал поливать широкую, выстланную мощными мускулами спину шаньюя. Шаньюй кряхтел от удовольствия. Потом мальчик насухо вытер торс своего владыки и накинул ему на плечи шерстяной плащ.
- Я слушаю, - сказал шаньюй.
И гудухэу сделал полшага вперед.
- Пришел караван из Хорезма, шаньюй, - начал он. - Ночью прибыл Го Ги, посол из Китая. Двое воинов из рода Сайгака ждут твоего суда.
- Это все?
- Все, шаньюй.
- С чем приехал посол?
- Я спросил его о цели прибытия, но он сказал: "Хочу говорить с шаньюем лично".
Шаньюй нахмурился:
- Он согласен оставить бунчук за дверью моего шатра?[5]
- Да, шаньюй. Он согласился, хотя и долго упорствовал.
- Где сейчас император?
- Сын Неба прибыл в Шо-фан, где устроил смотр собранным войскам. Наши лазутчики доносят, что у него около ста восьмидесяти тысяч конницы.
Шаньюй недоверчиво усмехнулся:
- Не много ли?
- Мы это проверим, шаньюй. А ты попытайся что-нибудь выведать у посла. Если наши донесения верны, Го Ги будет держать себя вызывающе.
- Хорошо, Ильменгир, ступай, - помолчав, сказал шаньюй, и советник удалился.
Оставшись один, шаньюй опустился на колени лицом к востоку и правой рукой прикрыл глаза.
- Скажи, о великое светило, зачем явился мне сегодня дух Атакама? Какую новую беду возвещает его приход? Ибо я знаю, что он всегда пророчит несчастье.
Шаньюй склонил голову набок, словно прислушиваясь. Но ответа не последовало. Наверное, восходящее солнце еще прятало свой божественный лик за белыми крыльями весеннего бурана, который бушевал в неоглядных продрогших степях.