- Верно, верно! - крикнул Трико, вернув себе прежнюю уверенность. - Пусть скажет, как он сюда к нам попал!
- Очень просто, - спокойно ответил шевалье. - Часовые меня пропустили, потому что у них был приказ пропускать всех, кто пришел от двора. Меня приняли за придворного вельможу.
С этими словами поднялся страшный шум, и перед лицом Трико замелькали поднятые кулаки воровского народа.
Но у этих неотесанных людей было такое чувство дисциплины, что никто и шага вперед не сделал: ведь суд еще был не окончен.
- Он не из наших! - голосил Трико, стараясь перекричать толпу. - Вы двадцать лет меня знаете! Кому больше веры: мне или ему - шпиону, должно быть?
Рагастен шагнул к нему и схватил за руку.
- Ты меня шпионом назвал? - сказал он спокойно, как всегда говорил, когда был совершенно уверен в себе. - Проси прощения.
Трико завопил от боли, стараясь вырваться.
Воровская толпа молча во все глаза глядела на них.
Рагастен стоял неподвижно, но его нервы были напряжены до предела. Воровской король еще раз попытался вырваться, пошатнулся и, побледнев от ярости, упал на колени, хрипя:
- Простите, простите…
Толпа затрепетала от зрелища силы, одолевшей другую силу, и радостно затопала ногами.
- Ура! Ура! - кричали воровки.
Манфред поднял руку.
Все снова затихло. Юноша заговорил:
- Братья, однажды лисицы великого прево загнали меня, как молодого волка. Меня приперли к Монфоконской виселице, я спрятался в мертвецкой. Знаете ли, что сделал тогда господин де Монклар? Запер железную дверь, приставил к ней двенадцать сторожей и велел, чтобы я сдох там от голода.
Невозможно представить, какая буря разразилась после этих слов. В адрес великого прево разом загрохотали все проклятья на всех языках Европы.
- Да я бы кишки его сожрал!
- Из его башки да кружку бы сделать!
- На вертеле его поджарить! - раздавалось над грозной, словно судорогой сведенной, тысячеголовой толпой.
- Тогда, братья, - продолжал Манфред, - пришел человек, прогнал двенадцать сторожей, сломал железную дверь и сказал мне: "Иди, ты свободен!" Вот он - тот человек! - указал он на Рагастена.
Снова раздались крики, но старейший из судей поднял руки, и в мгновение ока, как все случалось у этих людей, настала опять тишина.
- Слава этому благородному человеку! - воскликнул старый вор со свирепым лицом, седой бородой и растрепанными волосами. - Слава ему и хвала! У нас, у наших детей, у детей детей наших, из рода в род, через века пусть будет примером его отвага и доблесть. Пусть говорит! Его приход - нам великая честь.
Рагастен, смутившись, обернулся к Трико:
- Что ж, признавайся, прохвост…
- Признание - смерть моя! - вполголоса ответил Трико. - Спасите меня, монсеньер, умоляю!
Рагастен обернулся к необычному суду и уже хотел просить милости королю Арго.
К несчастью для того, кто-то из стоявших вблизи расслышал его слова.
- Он признался! - завопили они. - Смерть ему! Смерть ему!
Мигом Трико оказался связан и стоял на приступке. Рагастен уже приготовился защищать беднягу, собрался вытащить шпагу, но тут кто-то схватил его за руку.
- Оставьте, сударь, - сказал ему Манфред. - Это все равно что останавливать бурный поток. Гляньте-ка! Да и не стоит того этот тип…
Он говорил, а в это время происходила жуткая сцена. Дюжина воров притащили Трико под виселицу. Поставили его на приступку - страшный смертный порог - и уже готовились накинуть петлю.
- Смилуйтесь! Пощадите! - хрипел несчастный.
Но тут к виселице прорвалась сотня женщин с воплями:
- Ему не смертью храбрых умирать!
Они схватили бывшего короля Арго и потащили куда-то в один из самых темных закоулков Двора чудес.
Какое же примитивное, грубое, безрассудное правосудие сотворили эти эвмениды с развевающимися волосами, бесстыдно обнаженными грудями - мерзкие, но прекрасные?
Послышались крики ужаса Трико и вопли бешенства женщин.
Потом голос короля Арго замолк, как будто потух.
А через несколько мгновений с полдюжины окровавленных женщин принялись выкидывать части растерзанного трупа.
Четвертовали они его? Разорвали на части, подобно коням, подгоняемым кнутом палача? Разрубили? Толком так никто и не знает.
Один из воров, жуткий с виду, огромный, похожий на древнего циклопа, тем более что он был одноглаз, спокойно подошел к виселице.
Звали его Ноэль Кривой.
Рядом с виселицей был установлен воровской штандарт - пика, на которую насаживали кусок какой-нибудь падали: конины или собачины.
Ноэль Кривой вырвал пику, снял насаженный на нее кусок мяса, посадил на его место то, что держал под плащом, и поставил штандарт на место.
Страшный яростный клич воровского народа приветствовал новый штандарт. Ведь это была голова Трико - короля Арго.
Рагастен побледнел.
- Уже половина двенадцатого, - сказал он. - Уходите, пора.
Манфред покачал головой:
- Нет, я буду здесь.
- Но сейчас сюда нагрянет великий прево со всей своей силой!
- Потому-то я здесь и буду.
- Что же, вы и впрямь из этих? Вы тоже вор?
- Я не вор, - хладнокровно ответил Манфред, - но воспитан среди этих бедняг. В их глазах я никогда не видел ничего, кроме сочувствия, а их жестокие руки, когда я был мал, привыкли ласкать меня…
- Говорите! Говорите дальше! - взволнованно воскликнул Рагастен.
- Это несчастные люди, - продолжал юноша, - и я люблю их, как любили они меня. Сегодня я им нужен. Если надо - умру вместе с ними. Спасибо, сударь, что предупредили… Я вдвойне вам обязан, если это возможно… но я буду здесь.
- Тогда и я тоже, - сказал Рагастен.
Манфред так и вскрикнул от радости:
- С такой шпагой, как ваша, мы не пропадем!
Он подозвал Лантене.
- Брат, - сказал он, - вот великодушный человек, о котором я так много тебе говорил…
Лантене с восхищеньем и признательностью посмотрел на шевалье и протянул ему руку.
- Сударь, вы герой, - сказал он. - Благодаря вам мой брат не погиб…
- Ваш брат? - удивленно переспросил Рагастен.
- Да мы друг друга называем братьями, хоть и некровные родственники… по всей вероятности.
Рагастен беглым взглядом оценил Лантене - человека, который, по словам Трико, был готов на любое злодейство.
Оценил и понял, что Трико нагло врал. Чего ради?
Последние слова Лантене насторожили его.
- Вы сказали "по всей вероятности"? - опять переспросил Рагастен. - Простите мне мое любопытство - отнесите его только на счет симпатии, которую вы мне оба внушаете…
- Я так говорю, - ответил Лантене, - потому что мы с Манфредом оба не знаем своего происхождения. Мы вместе росли у одной цыганки со Двора чудес - вот и все, что мне известно о моем детстве.
Рагастен сильно побледнел. Его взгляд со страстным любопытством остановился на Манфреде.
- Где же эта цыганка? - спросил он.
- Здесь, с нами.
- Могу я ее видеть… говорить?
- Да, конечно, - удивленно ответил Манфред. - Но, сударь, не вы ли сказали, что ровно в полночь будет штурм?
- Да, конечно, - сказал Рагастен.
Он утер пот, катившийся градом по лицу, и с усилием избавился от своих мыслей.
- Ваша правда, - произнес он решительно. - Давайте заниматься обороной.
Манфред знаком руки подозвал нескольких воровских старшин, особо уважаемых за храбрость и выдержку.
Рагастена окружал воровской народ, каторжники и висельники. Его невыразимо смущала мысль, что сейчас придется обнажить шпагу ради этих разбойников.
Но он переводил взгляд на Манфреда, и смущение уходило прочь. А вдруг этот юноша - его сын?
Он с ужасом вспоминал слова короля Франциска. Главная цель похода была схватить Манфреда и Лантене.
И на восходе солнца Манфред будет уже повешен у Трагуарского Креста.
А вдруг Манфред - в самом деле его сын?!
Кровь прилила к голове Рагастена. В этот миг он схватился бы один с целой армией, лишь бы спасти юношу. Вокруг него уже не было воров и потаскух. Был только сын (может быть, родной сын!), и шевалье готов был спалить весь Париж, но не дать Манфреду оказаться в руках короля и великого прево.
Проницательным взором он окинул весь Двор чудес.
От него расходилось три переулка.
Все три были перегорожены баррикадами.
- Оружие есть? - спросил шевалье.
- Три сотни аркебуз да пистолетов еще столько же.
- Патронов?
- Хватает.
- Стрелки?
- Мужчины все умеют стрелять из аркебуз.
- А женщины что могут делать?
- Что угодно.
- Хорошо, - сказал Рагастен. - Сотню человек на эту улицу, - (он указал на переулок Спасителя). - Сотню сюда, - (на переулок Монторгёй). - И сотню в этот переулок, - (переулок Калек). - За каждой сотней стрелков поставьте два десятка женщин, только в укрытии - будут перезаряжать аркебузы.
Рагастен не успевал отдавать приказания, как они уже исполнялись.
Тут в церкви Сент-Эсташ пробило полночь.
- Теперь, - продолжал Рагастен, - за каждой сотней аркебузиров поставьте еще по сто человек с пистолетами. Если аркебузирам придется отступить, в дело войдут пистолетчики.
В две минуты было исполнено и это распоряжение.
- Наконец, - закончил Рагастен, - здесь, на площади, останутся все остальные, кто годен. Будет резерв, который можно послать на подкрепление в слабое место.
Шевалье придумал единственную диспозицию, которая оставляла какие-то шансы на успех. Старшины, стоявшие вокруг, это поняли и без всяких возражений приняли план чужака.
- А теперь, - сказал Рагастен, - слушайте меня внимательно. Тот бедняга, с которым так ужасно обошлись, должен был трижды выстрелить из аркебузы - дать знать великому прево, что во Дворе чудес все спокойно. Если выстрелов не будет, штурм, очень может быть, перенесут. Решайте, как вам поступить.
- Понимаю ваше затруднение, сударь, - сказал Манфред. - Значит, я буду говорить за вас и от вашего имени. Братья, если мы теперь не выстрелим три раза, нас как-нибудь в другой раз ночью застанут врасплох. Зато если выстрелим - королевские не будут ждать сопротивления. Вы согласны?
Старшины важно кивнули головами.
- А ваше мнение, сударь? - спросил Манфред Рагастена.
- Дитя мое, - ответил шевалье взволнованно, - на вашем месте я бы сказал то же самое.
При словах "дитя мое" Манфред удивленно поглядел на Рагастена, но приписал эти слова избытку учтивости.
- Значит, решено, - твердо сказал юноша. - Лантене, ты идешь в переулок Монторгёй. Я - в переулок Спасителя. Ты, Кокардэр, в переулок Калек. А вы, господин шевалье, не окажете нам честь остаться здесь и командовать отсюда всеми нашими действиями?
- Лучше я пойду с вами, - ответил Рагастен, стараясь совладать с волнением.
- Тогда пойдемте! Я подам сигнал…
II. Удача Франциска I
Пока во Дворе чудес завершались приготовления к отчаянной обороне, в другом месте тоже кое-что происходило.
Мы видели, как Франциск I вместе с господином де Монкларом и вооруженным отрядом сходил посмотреть, что делается в усадьбе Тюильри, а увидев, что Жилет и шевалье де Рагастен исчезли, вернулся в Лувр, решив участвовать в походе на воров.
Между тем в отряде, который Монклар привел к дому Мадлен Феррон, был один человек, уже известный нашим читателям. То был Алэ Ле Маю.
Оказав герцогине д’Этамп помощь в похищении Жилет, Ле Маю сильно задумался.
Вывод из его размышлений был такой: ему следует опасаться герцогиню, а если король когда-нибудь узнает правду, весь его гнев падет на Ле Маю.
Узнав же о внезапной смерти старой госпожи де Сент-Альбан, он задумался еще сильнее.
"Умерла моя приятельница, - думал он, делая вид, что смахивает слезу, которой на самом деле не было. - Все когда-нибудь помрем, это верно. Но бедная старушка была крепкого здоровья. А умерла, говорят, от каких-то неожиданных колик. Я спрашивал в Бастилии: говорят, с ней эти колики случились, когда ей прислали фруктов. А кто ей прислал эти фрукты? Загадка… Только кажется мне, эту загадку вполне могут звать госпожой д’Этамп. Я-то фрукты в рот не беру и коликами не страдаю, зато очень даже могу в темном переулке как-нибудь напороться на шесть дюймов стали. Премного вам благодарен, сударыня…"
Размышляя далее, мэтр Алэ так еще сказал самому себе:
"А если Его Величество дознается, как звали человека, который похитил молодую красотку? Я видел, на всех парижских виселицах как раз приладили новые веревки… Да кой черт: новая, старая - все равно не нужен моей шее такой галстук!"
Тогда Алэ Ле Маю решил: во-первых, днем и ночью быть настороже, во-вторых, постараться оказать королю какую-нибудь особенную услугу.
Как мы уже говорили, в тот вечер, когда Монклар посетил домик в саду Тюильри, Ле Маю был в его отряде.
Когда пробили отбой, он задумался, куда же все-таки девались люди, которых хотели арестовать. Он видел, как сильно Франциск I желал этого ареста, как необычайно было его разочарование.
Кого же собирались взять? Ле Маю не знал. Но он подумал: "Тот, кто совершит этот арест, сразу станет любимцем Его Величества".
Из всего этого вышло то, что Ле Маю не пошел с королем и Монкларом в Лувр, а спрятался неподалеку от ограды Тюильри.
"Если этих людей там и вправду нет, с меня не убудет тут посидеть, - думал он. - Но никто ведь не видел, как отсюда кто-то выходил, да и в самом деле выйти отсюда нельзя, а значит, если я принесу королю добрую весть, мне выйдет большой прибыток. Буду, стало быть, ждать!"
И вот Ле Маю, спрятавшись за старыми деревьями, вменил себе в долг серьезное, внимательное наблюдение.
Ждал он довольно долго и уже собирался было отказаться от своей вахты, как вдруг кто-то вышел из дома. На невнимательный взгляд этот человек сошел бы за молодого дворянина.
Ле Маю понял, что это женщина. Это и в самом деле была Мадлен Феррон: как мы знаем, она выходила убедиться, что кругом все спокойно. Ле Маю приготовился пойти за ней, но она внезапно вернулась в дом.
"Надо еще подождать, - подумал наш наблюдатель. - Весь выводок должен быть в гнезде - значит, скоро наверняка вылетит".
И действительно, десять минут спустя показался огонек.
- Вот они! - прошептал Ле Маю.
Из дома вышел молодой дворянин, потом еще двое мужчин и две женщины.
Ле Маю пристроился шагах в пятидесяти позади Спадакаппы, замыкавшего этот маленький отряд, и осторожно пошел, прячась за деревьями, когда шли садами, или прислоняясь к стенам, когда проходили парижскими улицами, а если высокая фигура Спадакаппы останавливалась - падая ничком.
Когда дошли до улицы Сен-Дени, Алэ Ле Маю сменил тактику. Он вышел на середину улицы, горланя пьяную песню.
Так он прошел сначала мимо Спадакаппы, потом Рагастена, провожавшего двух дам.
Ла Маю задумал разглядеть хотя бы одно лицо. И он действительно увидел и Спадакаппу, и Рагастена…
Только он их совсем не знал.
Что касается женщин, они были так укутаны, что разглядеть было ничего невозможно.
Вдруг, как раз когда маленький отряд оказался в пятне света из окна кабачка, порыв ветра сорвал с дамских голов капюшоны.
Ле Маю, во весь голос допевавший четвертый куплет пьяной песни, так и застыл в изумлении.
Дамы уже натянули капюшоны обратно, но одну из них Ле Маю узнал.
Он изо всей мочи раскашлялся, как будто из-за этого и перестал петь, потом запел снова, пошел вперед и скрылся из вида.
- Маленькая герцогиня! - твердил он про себя. - Это маленькая герцогиня! Та хорошенькая пташка, которую я посадил в ту паршивую клетку по приказу госпожи д’Этамп! Вот те на! Так она удрала? Видно, дело хорошо оборачивается!
Он обогнал еще и Мадлен Феррон, а потом пошел вперед как раз настолько, чтобы не потерять тех, у кого сидел на хвосте. Тогда, конечно, так еще не говорили, но именно такой слежкой занимался сейчас Ле Маю.
Вдруг он увидел, как все они скрылись в богатом буржуазном, скорее всего, дворянском доме.
Ле Маю тотчас вернулся обратно и хорошенько запомнил дом, который и так был очень приметен.
- А тут у них настоящее логово, - прошептал он. - Теперь все понятно. Человек, который провожал дам, - родственник маленькой герцогини де Фонтенбло. Может быть, брат. Он выкрал ее от Маржантины с улицы Дурных Мальчишек. Король ее случайно увидел в усадьбе Тюильри. Но там в доме был тайник. А теперь они будут прятаться здесь. Хорошо поохотился, черти полосатые!
И Ле Маю радостно бросился в сторону Лувра. По дороге бандит размышлял, что ему теперь делать: "Кому рассказать - госпоже д’Этамп? Королю? Которого хозяина выбрать?"
Дойдя до Лувра, Ле Маю решил рассказать все королю. Кроме всего остального, можно было воспользоваться моментом хорошего настроения от доброй новости и что-нибудь выпросить.
Ле Маю был младшим офицером. Он сам с собой обсудил, чего просить: денег или повышение в чине. Выбрал деньги.
Мы уже могли видеть, что Ле Маю был человек очень практичный.
Войдя в Лувр, он застал там непонятную суету. Несколько рот аркебузиров строились во дворе, освещенном ручными фонарями лакеев. В конюшнях седлали лошадей.
Многие придворные уже сидели верхом в военной форме, то есть в кирасах и при палашах, колотившихся о бока лошадей.
Великий прево неподвижно стоял один и, ни слова ни говоря, наблюдал за всеми приготовлениями.
Ле Маю живо прошел к королевским покоям.
- Я хочу говорить с государем, - сказал он Бассиньяку.
- Как это? Не испросив аудиенции?
- У меня важное известие для короля.
- Скажите мне, я передам государю.
- Нет, - возразил Ле Маю. - Тогда не скажу.
Он повернулся и ушел.
Он думал, что наверняка ему представится случай поговорить с королем, когда тот будет садиться на коня для похода на Двор чудес…
- Передать ему эту весть! - бурчал он. - Да я лучше руку дам себе отсечь! Я работал, а Бассиньяку все достанется? Я ведь знаю короля. Когда он все узнает, тут же кинет золотую цепь тому, кто под руку подвернется, а там о нем и забудет!
Около одиннадцати во дворе Лувра все зашевелилось.
Аркебузиры тихо выступали.
Офицеры по очереди подходили к Монклару за указаниями, а тот, склонившись на шею своего коня, каждому давал точные инструкции.
Вдруг появился король в окружении дюжины фаворитов и вскочил в седло.
Великий прево встал рядом.
- Когда вам будет угодно, сударь, - сказал король.
- Мы готовы, государь.
Король махнул рукой и пустился в путь, разговаривая с Ла Шатеньере.
Ле Маю вскочил на своего коня и шагом поехал вслед за знатными господами.
Но как только выехали за ворота Лувра, Ле Маю пустил коня рысью, догнал короля и остановился рядом.
- Что хочет этот человек? - спросил Франциск.
- Государь, - ответил Ле Маю, - я принес Вашему Величеству вести из усадьбы Тюильри.
Король вздрогнул от изумления. Он махнул рукой, и сопровождавшие его отстали на несколько шагов.
- Подъезжай сюда, - сказал Франциск.