Но она ни шагу не могла сделать без сопровождения - под тем предлогом, что ее необходимо развлечь и вообще оказывать честь.
Однажды вечером она неспешно шла по аллее вдоль высокой стены парка. Один из часовых так пристально поглядел на нее, что Жилет подошла к нему. Ей уже несколько раз приходилось перемолвиться словом с кем-нибудь из солдат, и всегда это заканчивалось подаянием серебряной монетки.
Так и в этот раз, увидев, что часовому, который так на нее уставился, что-то от нее нужно, она к нему подошла.
- Вы хотите со мной говорить, не так ли? - кротко спросила она.
Часовой поспешно огляделся и сказал:
- Господин Трибуле в Фонтенбло.
Жилет вскрикнула, и дамы бросились к ней - а ведь часовой, возможно, как раз хотел сообщить что-то еще…
Жилет даже видела, что он собирается говорить дальше, но было поздно!
- Этот человек вам нагрубил? - воскликнула первая камер-дама. - Я сейчас вызову офицера…
- Нет-нет! - поспешно возразила Жилет. - Просто я оступилась и побоялась упасть.
- Впрочем, - с уязвленным видом заметила дуэнья, - всего можно ожидать, когда знатная дама опускается до разговора с людьми такого рода без всякого этикета…
Жилет, уходя, многозначительно посмотрела на солдата.
На другой день она искала этого часового, но напрасно. То же и на третий, и на четвертый. Жилет подумала, что солдат, возможно, попал под подозрение, и перестала выходить в парк, чтобы эти подозрения отвести.
Если понимать, какое отчаяние крылось под ее напускным равнодушием, можно вообразить и радость, когда она узнала, что не оставлена, что ее ищут, заботятся об ее вызволении…
В таком расположении духа она была, когда ей объявили о визите Его Величества.
Жилет охватил смертельный страх, она побледнела. В первый раз она вышла в большую гостиную, где собирались камер-дамы. При ее появлении они встали и сделали реверанс.
В гостиной она немного успокоилась. Она уселась у окна, рассеянно глядя на городок Фонтенбло, переносясь мыслями от Трибуле к Манфреду, потом думая о короле, который объявлял себя ее отцом, но которого она боялась, как разбойника с большой дороги.
- Король, господа! - раздался голос в прихожей.
Франциск I вошел.
Жилет посмотрела кругом и в ужасе увидела: камер-дамы выходят из гостиной, а двери закрываются.
- Государь! - произнесла она дрожащим не столько даже от страха, сколько от негодования голосом. - Прикажите отворить двери, а иначе я буду кричать и устрою такой скандал, что вы никогда больше не посмеете войти сюда.
- Успокойтесь, - ответил Франциск I.
Он постучал по столу. Явился один из придворных.
- Почему закрывают двери? - спросил король. - Совсем не нужно. Я проведу у ее светлости всего несколько минут.
Обернувшись к Жилет, он сказал:
- Как видите, Жилет, я вам повинуюсь. Но почему вы мне настолько не доверяете?
В первый раз король назвал ее по имени: Жилет. До тех пор он всегда говорил "дитя мое", и никак иначе.
Король продолжал:
- Вы так и останетесь со мной во вражде? Что же я вам сделал, нехорошая моя?
Жилет содрогнулась от ужаса. Тон короля переменился. Теперь она узнавала голос того человека, который силой вломился в усадьбу Трагуар и пытался ее похитить.
- Я пришел осведомиться о вашем здоровье, - сказал король. - Вы бледнеете, Жилет, вы худеете… Замыкаетесь в своих мыслях… Если бы вы узнали меня получше, то пожалели бы о том, что несправедливы ко мне. А пока я хочу вас развлечь. Завтра будет охота. Хотите ли поехать с нами?
- С удовольствием, государь! - ответила Жилет.
Франциск I был ошеломлен.
- Вы согласны?
- Да, государь. Я никогда не видала охоты, мне это доставит удовольствие.
- Матерь Божья! Давненько я не видал вас радостной! Так вы и вправду согласны?
- Да, государь!
- Ах, Жилет… - пылко прошептал король и сделал шаг в ее сторону. - Если бы вы захотели… если бы я смел надеяться… если бы это не чаянное мной согласие стало началом перемены…
- Государь, - из последних сил произнесла Жилет, - завтра я поеду на вашу охоту. А теперь, прошу вас, оставьте меня.
- Слушаю и повинуюсь, - ответил король, трепеща так же, как и она, но совсем от других чувств.
Он вышел. Жилет бегом поспешила закрыться в своей комнатке.
Король, возвращаясь к себе, сиял.
- Поддается! - шептал он. - Черт побери, долго шло дело, но все-таки…
Замысел Франциска был очень прост. В лесу он как-нибудь устроит, чтобы оказаться с Жилет наедине. Мысль о грубом насилии его нисколько не пугала.
Одно только в этом деле удивляло и даже несколько беспокоило короля: с какой легкостью Жилет, столь суровая дотоле, согласилась ехать на охоту.
А Жилет согласилась - и даже с радостью. Во-первых, бедняжке и в голову не приходило, что там можно чего-то опасаться. Ей казалось, что на охоте, где будет две-три сотни человек, остаться наедине с королем совершенно невозможно. Во-вторых, проезжая через город, она надеялась увидеть Трибуле, обменяться с ним знаками, а возможно, и словами.
Надо сказать, что в своих покоях Жилет была совершенно свободна, выходить в парк ей также было дозволено, однако строго запрещено выходить за пределы замка.
Стало быть, проезд через Фонтенбло, хоть и в огромном обществе, был шансом, которым стоило воспользоваться.
XXIX. Королевская охота
Поистине великолепная кавалькада, к великому восхищению горожан, ехала по Фонтенбло на другое утро. Постоянные возгласы "Да здравствует король!" передавали их восторг.
Жилет, сидя на вороном жеребце, пожалуй, слишком резвом для нее (зачем велели ей взять именно этого коня и кто отдал это приказание?), беспокойно смотрела по сторонам, пытаясь углядеть среди тысячи лиц на улице хоть одно дружеское. Ехала Жилет рядом с герцогиней д’Этамп, их окружала толпа дворян, в том числе д’Эссе и Ла Шатеньере, не сводившие с девушки взгляда.
Диана де Пуатье скакала впереди на таком борзом скакуне, что не всякий завзятый наездник посмел бы сесть на него.
Екатерина Медичи сидела по новой методе собственного изобретения: опираясь правой ногой на луку, приделанную к ленчику седла. Она смело гарцевала, радуясь, что может показать ножку (которая была у нее очень хороша), что может покрасоваться искусством верховой езды, что хоть на одно утро избавлена от невыносимых капризов мужа - дофина Генриха, который, впрочем, глядел только на Диану де Пуатье.
Король же, возвышавшийся на голову над окружавшими его дворянами, так и сиял. Он был очень красив: в бархатном ярко-красном камзоле, перехваченном золотым поясом, на котором висел охотничий нож с золотой рукоятью, украшенной самоцветами.
Он говорил об олене, о том, в какие собирается походы, говорил громко, смеялся, отпускал комплименты мелким дворянчикам, которые затем из поколения в поколение передавали ласковое слово, сказанное королем под настроение. А в это утро король всему миру был готов сказать ласковое слово.
Въехали в лес. Того, чего так страстно ждала, к чему так стремилась Жилет, не случилось: она не нашла лица, которое искала, и уже раскаивалась, что поехала.
На распутье кавалькада остановилась. Встали в круг, а король посередине. Собаки, еще на сворах, выдвинулись из круга. Выстроились в боевой порядок доезжачие с рогами.
Король позвал главного ловчего. Тот выехал в центр круга.
Сперва он поклонился королю, потом, не столь низко - прочим охотникам. Наступила полная тишина, и громкий, звонкий голос ловчего разносился, как голос герольда.
По его докладу, оленя вчера обнаружили у болотца в ста шагах от места, где они стояли; дорога от этого болотца ведет к большой буковой роще. Почуяв опасность, матерый олень всю ночь путал следы, а теперь забился в глубь рощи.
Главный ловчий закончил доклад. Король подмигнул Ла Шатеньере и д’Эссе, которые не сводили с него глаз. Поблагодарив и поздравив главного ловчего, Франциск I обернулся к доезжачим и махнул рукой. Это был знак к началу охоты. Затрубили рога.
Собаки, в ту же секунду спущенные со свор, тесной толпой помчались вперед, негромко лая, принюхиваясь, ища след. За ними галопом ринулись все охотники.
Но в тот момент, когда поскакал и сам король - как будто бы несколько нерешительно, словно желая, чтобы его обогнали, - наравне с ним, однако вне поля его зрения, тщательно маскируясь, вдруг поскакал некий всадник. Он незаметно присутствовал и при докладе, прячась в зарослях.
У этого всадника - стройного, ловкого, с необыкновенным проворством правившего конем среди деревьев, - на лице была волчья маска из черного бархата. Он был не из придворных.
Не был он и из числа окрестных дворян, примкнувших к охоте.
И, хотя он скакал очень быстро, всякий, приглядевшись внимательней, понял бы, что это не всадник, а всадница.
* * *
В тот самый миг, когда зазвучали рога, Ла Шатеньере подъехал к королю и тихонько спросил:
- Что прикажете, государь?
- Через полчаса будьте у скалы Отшельника.
Ла Шатеньере вернулся на свое место рядом с герцогиней де Фонтенбло, а д’Эссе тем временем занимал внимание герцогини д’Этамп.
Между прочим, скала Отшельника находилась совсем не там, где буковая роща, про которую говорил главный ловчий.
Эта скала, названная так потому, что некий анахорет когда-то и впрямь избрал там себе жилище, на деле была целой грудой скал.
Они были навалены друг на друга, образуя множество расселин, среди которых был и довольно большой грот, прежде, видимо, и служивший отшельничьей кельей.
К этому гроту и скакал Франциск I, отделившись от остальной охоты. И все время за ним скакал невидимый спутник - всадник (вернее, всадница) в черной волчьей маске.
Герцогиня д’Этамп, как мы видели, держалась все время рядом с Жилет. Инстинктом ревнивой женщины, прекрасно к тому же зная любовные уловки Франциска I, она тотчас поняла: единственной целью этой охоты было сближение короля с Жилет.
Девушка, правда, не отвечала герцогине, когда та с ней заговаривала. Анна решила ехать рядом с Жилет, не вступая с ней в беседу, но ни на миг не теряя из вида.
Но в самый момент начала охоты д’Эссе вдруг соскочил с коня и сказал:
- Что за бестолочи эти королевские конюхи! Ваша лошадь плохо затянута, мадам.
Он потянулся к подпруге лошади герцогини д’Этамп, которая, впрочем, была затянута превосходно, собираясь перезатянуть подпругу.
- Благодарю, любезный, - ответила герцогиня и подхлестнула лошадь, чтобы догнать Жилет.
Но не проскакала она и двадцати шагов, как седло съехало. Герцогиня еле успела проворно соскочить на землю.
- И я тоже совсем безрукий! - воскликнул д’Эссе, который тоже спешился, но уже не так поспешно, и с бесчисленными сожалениями принялся седлать лошадь герцогини.
Та нервно стегала воздух хлыстом и ни слова не говорила. Наконец лошадь была оседлана - на сей раз как положено, и герцогиня д’Этамп с помощью своего спутника уселась в седло.
Она посмотрела д’Эссе прямо в глаза и сказала:
- Еще раз благодарю. Будьте уверены: я не забуду, какую важную услугу вы мне сейчас оказали. Можете рассчитывать на мою признательность.
- Услуга невелика, мадам, - отвечал д’Эссе, побледнев, - но королю, верно, будет приятно знать, что я отвел от вас беду.
Герцогиня помчалась во весь опор, а д’Эссе следовал за ней невдалеке и думал: "Шипеть гадюка умеет… Если король ей не вырвет ядовитые зубы, я, пожалуй, узнаю, как она умеет кусаться… Надо быть осторожней!"
Итак, д’Эссе играл в сценарии, придуманном королем Франциском, свою роль, а Ла Шатеньере между тем - свою.
Коня для Жилет подобрали норовистого. Требовались испытанные ловкость и хладнокровие Ла Шатеньере, чтобы не случилось несчастья.
Свитский дворянин поминутно хватал коня Жилет за повод, чтобы тот успокоился. Кончилось тем, что они порядком отстали от охоты.
- Догоняем! - вдруг сказал Ла Шатеньере.
Жилет думала только о том, что не увидела в толпе того, кого искала, вся была поглощена грустными мыслями и только тут заметила, что они остановились на распутье…
По какой же дороге направиться? Конечно, по той, которую выбрал Ла Шатеньере: он поехал по ней без всяких колебаний, и если только что он как мог успокаивал коня Жилет, то теперь внезапно принялся его подгонять.
Так они скакали добрых десять минут. Шум охоты затих вдалеке. Жилет только слышала топот двух лошадей: своей и своего спутника. Она хотела остановиться.
Но то ли случайно, то ли по неловкости, хлыст Ла Шатеньере в это мгновение встретился с крупом ее коня. Тот яростно погнал.
Через пятьсот шагов Жилет удалось наконец остановить скакуна. Она сошла с него и объявила, что дальше не поедет.
- Как угодно, мадам, я к вашим услугам, - ответил Ла Шатеньере и тоже соскочил с коня.
При этом он со страшной силой хлестнул его, конь вихрем умчался, а за ним и скакун Жилет.
Он проделал это так быстро, что девушка ничего не успела предпринять.
Ла Шатеньере расхохотался:
- Вот мы и остались безлошадными! Коней мне не жалко - найдутся непременно. Но как быть вам, мадам?
Жилет не отвечала.
- Что же я! - вдруг хлопнул себя по лбу Ла Шатеньере. - Тут же в двух минутах грот Отшельника! Ваша светлость может там посидеть и подождать, пока я ищу коней. Подходит вам такая идея?
- Вполне подходит, - радостно согласилась Жилет.
Она думала, что на целый час останется одна. Поэтому она без всяких возражений пошла за Ла Шатеньере, и действительно через несколько минут ходьбы они оказались возле скал. Дворянин остановился.
- Мадам, - сказал он, - прямо перед вами грот Отшельника. Здесь вы будете в полной безопасности и в укрытии. Если вам угодно дать мне такое поручение, я отойду поискать, как можно было бы доставить вас в Фонтенбло.
- Извольте, сударь, - прошептала Жилет.
- Я найду вас здесь, мадам?
- Да, я подожду здесь…
* * *
Прежде чем направиться вместе с Жилет в грот Отшельника, скажем несколько слов в объяснение поступков Ла Шатеньере.
Быть может, наши читатели не забыли еще, как Франциск I пообещал Жилет в жены тому из своих фаворитов, который доставит ему Манфреда.
Ла Шатеньере, Сансак и д’Эссе решили действовать вместе, а Жилет попросту разыграли в кости. Выиграл тогда Ла Шатеньере.
Как мы видели, одолеть Манфреда трем фаворитам не удалось. Вследствие этого без новой крупной услуги королю Ла Шатеньере уже не имел надежды жениться на Жилет.
Он долго ломал голову, как бы ему отличиться перед государем. Когда этим утром, перед отъездом на охоту, король рассказал ему, как собирается овладеть Жилет, Ла Шатеньере еще не нашел решения.
Тогда он с восторгом согласился на свою роль. Ведь если Жилет станет королевской любовницей, ей понадобится муж - муж преданный, настолько близкий к королю, чтобы нимало не мешать его похождениям.
"И этим мужем стану я", - думал Ла Шатеньере.
* * *
С трепещущим сердцем Жилет уселась на поросшую мхом земляную скамейку, образовавшуюся в глубине грота.
Будь она более испорченной, то непременно задумалась бы, почему до сих пор за ней так неотступно наблюдали, а теперь вдруг бросили. Но она думала только о том, что ей пришел на помощь счастливый случай.
Как мы сказали, она трепетала: ей явилась ясная, отчетливая мысль о побеге. Как быть - она придумала быстро: пойти наудачу, куда глаза глядят, пока не наткнется на какой-нибудь домик, и там попросить приюта.
Это решение было принято с радостной поспешностью, не оставлявшей места никакому сомнению. Жилет только подождала еще пару минут, чтобы Ла Шатеньере отошел подальше.
Наконец, не стерпев, она проворно двинулась к выходу из грота.
Но у самого выхода какая-то тень вдруг затмила солнечный свет и в гроте появился человек. Жилет закричала от ужаса и отчаянья.
То был Франциск I.
Девушка одним прыжком отскочила в глубь грота.
- А я беспокоился, - проворковал король. - С вами, надеюсь, ничего плохого не приключилось?
Он подходил ближе.
Жилет внезапно уперлась в стену грота и поняла, что пропала. Вдруг ее осенило внезапное озарение - такие посещают иногда разгоряченный ум в решительный момент, - и она ответила:
- Ничего не приключилось, отец.
Франциск застыл, как вкопанный.
Теперь это слово, которое Жилет произнесла в первый раз, которого он столько времени от нее домогался, - теперь это слово стало стеной между ними.
Отец! Он был отцом этой девушки, которую пришел взять силой!
А она смело глядела ему в глаза ясным взором, который был хуже всякого приговора.
Борьба в сердце Франциска I продолжалась несколько минут - страшных минут, в течение которых Жилет не смела сделать ни шагу, чтобы не развеять чары, которые, казалось, оковали короля.
Но внезапно Франциск ожег девушку пламенным взглядом. Совесть больше его не тревожила, страх угас. В мыслях не осталось уже ничего, кроме картин разврата. А идея кровосмешения только подхлестывала его.
И он сурово сказал:
- Кто тебе сказал, что я твой отец?
Жилет услышала вдалеке конский топот.
Франциск I его не слышал.
Он схватил девушку за обе руки:
- Отец! Ты с ума сошла! Я твой король и я в тебя влюблен… Я люблю тебя - разве ты еще не поняла?
Она вся напряглась, пытаясь отвернуться от его горячечного дыхания.
- Я люблю тебя… - бормотал он с грубоватым смехом. - А ты меня тоже любишь, ведь правда? Любишь, любишь… скажи, что любишь… скажи!
Его губы яростно стремились поцеловать ее.
- Вот он, вот он! Жив и здоров! Да здравствует король!..
Эти крики вдруг раздались в то мгновенье, когда обезумевшая Жилет собрала последние силы, пытаясь оттолкнуть взбесившегося от похоти человека.
Франциск I, весь побледнев от гнева, обернулся.
Грот был полон народу. Впереди всех охотников находилась герцогиня д’Этамп. Она взяла короля под руку и воскликнула:
- Слава богу, слава богу! Жив и здоров! Да здравствует король, господа!
- Да здравствует король! - отозвались все хором.
Вдалеке, в буковой роще, победно трубили рога.