Это была удача. Не теряя времени, Изяслав послал в Курск Ивана Берладника. Даже скорее не послал, а сослал, ибо видеть подле себя выревского князя с недавних пор было ему в тягость. Не сумел Изяслав Давидич подавить в себе подозрения: непрестанно вспоминал, как прощалась княгиня, когда шли они на Чернигов - прощалась с Иваном, а не с законным супругом! - потом на ум приходило стояние под Вырем. Вроде Иван показал себя молодцом - спас и княгиню, и казну, - а всё-таки глодало что-то в глубине души. Ведь несколько дней после того провели наедине. Мало ли что могло приключиться… От всех этих измышлений у старого князя пропадали сон и аппетит, он сделался раздражительным и мнительным. Отправив Берладника в Курск, он поспешил к молодой жене в изложню.
Елена встретила мужа с удивлением - давно уже между супругами не было ничего, кроме бесед и встреч в горницах. Она даже вначале испугалась, когда тот в одном исподнем и накинутом на плечи корзне переступил порог её опочивальни. Отшатнулась к стене, закрывая лицо руками…
- Еленушка? Чего ты? - воскликнул шёпотом Изяслав. - То ведь я! Не признала?
- Прости, свет мой, - княгиня кое-как справилась с собой и даже сумела улыбнуться. - Не ждала никого, заснула… А тут сон привиделся - будто ломятся сюда тати, хотят меня яти… Прости.
- Сон - это пустое, - Изяслав присел на ложе, погладил жену по волосам. - Придёт утро - и всё минет. Худо, что одна ты спишь - вот и мерещится всякое…
- Так ведь…
- Сегодня я с тобой. И нечего тебе бояться… Наоборот - будет тебе радость…
В разрезе сорочки белело смутно женское тело. Изяслав провёл рукой по выпуклости жениной груди, скользнул пальцами до бедра, подтягивая её к себе, задышал чаще, потянулся поцеловать… Елена молча терпела, послушно положив руки ему на плечи. Ждала, когда руки мужа задерут сорочку, молча откинулась на подушки, зажмурившись, чтобы не видеть его тела - худого, жилистого, местами уже дряблого…
Изяслав так торопился овладеть женой, что запутался в завязках портов и с досады оборвал шнурок. Взлез наконец на жену, покорно раздвинувшую ноги, завозился… Долго сопел и ёрзал, всё никак не мог утвердиться на ней. Потом глянул…
Елена лежала, закусив губу, такая безучастная к тому, что он проделывал с её телом, такая равнодушная и отрешённая, что у Изяслава пропало всё желание. Разочарованный, уставший, злой от бесплодности попыток, он сполз с одрины, но уходить просто так не мог. Полежал рядом, ожидая, что мужская сила вот-вот вернётся, но ожидание было напрасным. Раздосадованный ещё больше, он наконец натянул порты, запахнулся в корзно и, пробормотав пожелание спокойной ночи, удалился…
А вести из Курска шли одна радостнее другой. Олег Святославич согласился выслушать Берладника и обещал задуматься над предложением мира. Масла в огонь подлил Святослав Всеволодич, спешно примчавшись из Новгород-Северского. Три князя ездили на охоты, пировали и вели беседы. И в конце концов договорились не просто стать союзниками Изяславу Давидичу против козней Ростислава Мстиславича, но и послать гонцов к Святославу Ольжичу, дабы переманить на свою сторону и его.
Получив из Курска сыновнюю грамоту, Святослав Ольжич рассердился на неслуха, но тут вмешались бояре, которым тоже не по нраву были распри внутри семейства. В оба уха они начали внушать Ольжичу: "Правда на стороне Изяслава Давидича, а Ростислав враг тебе и детям твоим - хотел же в Киеве яти твово старшего сына! Он лжёт всем, блюдя свою выгоду, и уже посылал попа к Изяславу, предрекая отдать ему Чернигов. Ты же, Святославе, волость свою погубишь, коли станешь держаться за Ростислава".
И боярам удалось убедить своего князя - незадолго до Рождества Изяслав Давидич и Святослав Ольжич встретились в Старо дубе, куда прискакали и Святослав Всеволодич и причина всех споров молодой Олег Святославич. Последнего сопровождал Берладник, неотлучно находившийся при молодом князе.
Старшие князья встретились перед пиром в палатах. Раз город был во владениях Изяслава, гостей принимал он, но встал со стольца, когда старший Святослав показался в дверях:
- Рад видеть тебя, брате мой, в добром здравии!
- А ещё более ты был бы рад, коли лежал я на смертном одре, как было осенью? - не сдержался от колкости Святослав.
- Помилуй Бог, о чём ты? Всё прошло и быльём поросло, - отмахнулся Изяслав.
- То-то и оно, что быльём - не скоро ещё после половецкого выхода отдохнёт земля!
- Так ведь не корысти ради поганых я привёл! Токмо хотел свою волость назад получить…
- Да не вышло!
- Не вышло, - согласился Изяслав. Хлопнул в ладоши, чтобы подали вина и сладких заедков. - Ныне всё переменилось, брате Святославе. Месяц назад были мы врагами, а ныне пришла нам пора объединиться и забыть прежние раздоры.
- Чего ради, скажи на милость? - Святослав взял кубок с вином и даже сделал глоток, но смотрел недоверчиво.
- А того ради, что общий враг у нас, Святославичей, объявился и негоже нам пред его лицом ссориться. Ибо разъединены, суть мы слабы. А в единстве - сила!
Святослав хотел было напомнить, что давно уже нет единого рода Святославичей - есть Давидичи, Ольжичи и Ярославичи, что на Рязанщине, - но смолчал. Спросил только:
- Уж не Ростислава ли Мстиславича врагом называешь?
- Знамо дело, его. Сам посуди, брате, како ловко он нас поссорил - и опомниться не успели, как оказались в разных станах. А ведь Ростислав нам чужой. Он - Мономашич, а Мономахово племя издавна к нашему роду зло таит. Пошло то ещё со времён дедовых и длится до сей поры. Уже и до наших сынов добрались. Один Юрий Долгорукий чего стоил! А Изяслав Мстиславич, старший брат Ростислава? И сын его в отца пошёл! Все они против нас! Все мы от них пострадали…
- Да не только от них! Кто жёг Игоревы дома? Кто меня крова лишал? У меня в этих скитаниях сын новорождённый помер, застудившись! - воскликнул Святослав.
- Кто старое помянет, тому глаз вон! - решительно отрубил Изяслав. - Я у тебя, а ты у меня - вот мы и квиты. А кто всему причина? Не Мономашичи ли? Рассуди - не Изяслав ли Мстиславич тебя и брата твово Игоря разгромил? И не его ли брат ныне нас ссорит?
Он замолчал, сверху вниз глядя на двухродного брата. Святослав Ольжич нахмурился, раздумывая. Но он не был бы сыном Олега, коему жизнь поломал Владимир Мономах, если бы продолжал упорствовать и не понял бы правоты Изяслава.
5
Князья целовали крест действовать сообща и мстить всем Мономашичам в лице Ростислава Мстиславича за обиды Ольгова племени. Оттуда же, из Стародуба, послали гонцов в половецкие степи. Григорий Иваныч сам поскакал убеждать брата Шаруканя выступить на стороне родственников. Тот, будучи одним из самых влиятельных ханов донских колен половцев, не только согласился на поход, но и привёл с собой всех подвластных ему ханов.
Вместе с половцами, как один, встала вся Черниговская земля. Ради такого дела оторвался от молодой жены даже Святослав Владимирович, благо жена ему досталась совсем девочка, от силы четырнадцати лет. Свои полки присылали Новгород-Северский и Курск, Путивль и Рыльск, Сновск и Стародуб, Козельск и Брянск. Даже трепанный-перетрепанный этим летом Вырь выставил несколько сотен ополчения.
Иван задержался в Выри на несколько дней. Надо было дождаться половцев, чтобы проводить их до места сбора союзных войск, а заодно отправить гонца в Переяславль-Русский, где сидел Изяславов зять Глеб Юрьич.
Тот уже несколько лет никуда не выезжал - покинул Переяславль, лишь когда на Киевский стол взошёл Ростислав Мстиславич. Молодой переяславльский князь целовал ему крест, соглашаясь жить по всей его воле, и отбыл восвояси, но более ни разу не покидал своего удела. Тесть звал зятя присоединиться к его походу - Глеб Юрьич должен был ударить на Киев с юга, от Днепра, чтобы отрезать Ростислава от его союзников торков и берендеев.
Две седмицы ждали ответа от Глеба. Две седмицы томились в сёдлах всадники. Наконец пришёл короткий ответ - Глеб Юрьич, ссылаясь на крестное целование, отказывается идти на великого князя войной, но и помогать ему против тестя тоже не станет, он остаётся блюсти свою волость.
- Наплодил Долгорукий сынов много, да кровь жидка, - только и сказал на это Изяслав Давидич. - Знал бы, что за эдакого тюфяка дочерь отдаю, - вовек не пошёл бы на мировую!
Но всадники засиделись в сёдлах, да и пешцы проедали казённые хлеба, а половцам вообще без дела хотелось разбойничать. Полки Ольжичей скорым шагом двинулись на Киев.
Двухнедельное ожидание Глебова ответа не прошло даром. Юрьич не просто так тянул время - он в тот же день тайком послал в Киев гонца, и Ростислав не только вовремя сведал о нападении, но и успел приготовиться и даже выступить навстречу. Изяслав Давидич, почуяв неладное, сперва отступил, но половцы и брат с сыновцами дышали в спину, подталкивали к бою, и в первых числах лютеня-месяца он всё-таки добрался до Киева, перешёл Днепр возле Вышгорода и встал на замёрзшем берегу возле Дорогичина.
С этой стороны от Днепра до самого Подола шёл частокол, за которым и был взбудораженный нежданным явлением противника Ростислав. Здесь и столкнулись.
Пока русские полки - черниговцы, новгородцы и куряне сражались с киянами и вышегородцами, половцы прорвались к городу. С наскоку они сожгли Лихачёв Попов Двор и Радиславль, боярское поместье. Чёрный дым пожарища потёк над Подолом. Горожане, боясь, что степняки уже в городе, ринулись спасаться, кто куда, но у Угорских Ворот их встретили берендеи, а половецкие шапки внезапно появились у самых Золотых Ворот…
- Беда, княже! - к Ростиславу пробрался воевода Якун. - Поганые уже в Киеве!
- Брешешь! - рявкнул князь.
- Да оглянись ты! - боярин силком поворотил за повод морду княжьего коня.
Ростислав глянул - Подол был в огне. Метались люди. Горело в нескольких местах, и враги напирали, оттесняя его ратников. Ветер носил чёрные дымные клубы, где-то надрывался набат. Но потом он смолк и сквозь стук и лязг мечей и топот копыт прорвались визгливые вопли половцев - сыны степей шли в победную атаку.
- Уходить надо! - орал в самое ухо застывшему, как камень, князю боярин.
- Куда? - Ростислав был готов плакать от злости. - Неужели всё зря?
- В Белгород, княже! Там стены крепкие - отсидишься. Весть подашь о помочи…
Да, Белгород! Ключ к Киеву. Тот, у кого сей город, в любой день и час сможет оттуда нанести удар. Два года назад Мстислав Изяславич с союзниками именно оттуда нанёс Изяславу Давидичу удар, освободив для стрыя Ростислава Золотой стол. Пришла пора повторить то давнее деяние.
- За мной! - закричал Ростислав Мстиславич, вздымая руку с мечом. - В Белгород!
- За князем! - подхватили бояре, пришпоривая коней. Сомкнувшись плотным строем, прорубая себе дорогу, княжеская рать поспешила уйти с поля боя.
Их преследовали, но недолго - полки Изяслава Давидича уже входили в Киев.
Старый Изяслав готов был плакать от счастья. Почти два года не был он на Золотом столе - и вот свершилось. Он снова великий князь Киевский! Снова в его честь звонят колокола Святой Софии, его приветствует митрополит Феодор, выписанный из Константинополя. Ему подносят ключи от города старые, проверенные бояре, и тысяцкий Шварн не скрывает радостных слез. Какое счастье! Какой праздник души!
Бояре и союзники настаивали на немедленном венчании на княжение, на раздачу милостей, пиры и празднества. Но прошлые поражения сделали Изяслава Давидича мудрее. В Белгороде, как донесли, Ростислав Мстиславич затворился и шлёт гонцов во все стороны. Он не успокоится, пока не вернёт себе Киева. Надо было сперва разобраться с ним, прогнать обратно в Смоленск, а там уж и праздновать.
На радостях Изяслав Давидич простил даже Ивана Берладника. Выревский князь в бою держался стойко, сражался, не пытаясь перейти на другую сторону, как говорят, был даже легко ранен. Он и впрямь вошёл в палату чуть скособочась, и Изяслав, который уже несколько дней находился в светлом расположении духа, тепло окликнул его:
- Что-то ты бледен, Иван! Али недужится? Присядь вот тут, на лавочку. Сейчас вина подадут…
- Здоров я, княже, - сдержанно ответил тот. - А за заботу спасибо.
Отбитый Тудором Елчичем бок в последнем бою дал о себе знать - видимо, было сломано ребро, да срослось неправильно, а может, потянул что. Но в сече натрудил он левую половину тела и сейчас рукой двигал с трудом.
- Больно ты смурен, - пожурил Изяслав. - Я победил, Киев себе вернул, а ты будто не рад?
- Радуюсь я, княже, - ответил Иван и раздвинул губы в улыбке.
- А раз радуешься, то нечего дуться! - Изяслав встал ему навстречу. - Коль обиду затаил, так я тебя давно простил. Вижу - верный ты мне слуга! А я своих верных не забываю… Ну, а кто старое помянет, тому и глаз вон!
- Спасибо на добром слове, княже, - поклонился Иван.
- Ой, да полно! - Изяслав положил руку ему на плечо, усадил на крытую бархатом лавочку, присел рядом. - Помнишь ли наши труды, как вместе бегали от врага? Как чуть ли не одним корзном на ночлеге укрывались?
- Помню.
- Так отринь от сердца всё пустое! Я люблю тебя по-прежнему и готов помочь тебе. Какой город хочешь? Галич? Перемышль? Волынь?
- Я князь Выря…
- Брось! - тряхнул его Изяслав за плечи. - Тебе ли княжить в захудалом Выре? Ты орёл-князь! Слава о тебе по всей Руси гремит! Где ни скажи: "Берладник!" - тут же тебя поминают. Вот расправимся с Ростиславом, его союзников прижмём к ногтю, и выбирай себе удел по сердцу. А я для тебя что хошь сделаю… Хошь, зятем своим назову? - вдруг заговорщически подмигнул Изяслав. - У сыновца мово, Святослава Владимировича, сестрица малая подрастает. Девчонке тринадцать годков, невеста почти. Отдам тебе её, голубушку Доброславу…
- Благодарствую за честь, княже, - пробормотал Иван.
- Вот и славно! Стало быть, опосля Велика Поста и свадебку!… Только о Елене моей думать забудь, - внезапно совсем другим, холодным и чужим, голосом шепнул Изяслав прямо в ухо Ивану и, как клещами, сдавил левую онемелую руку. - Со свету сживу…
- Княже, я! - растерянно воскликнул тот.
- Перемоги себя! Думаешь, коли ты изгой, то и жить должен по-своему? Нет, брат, шалишь! Ты тоже князь! Станешь мужем Доброславы Владимировны - и весь сказ! И чтоб в Киев, как на столе своём сядешь, - ни ногой, пока я жив! Всё понял?
Холодными, злыми стали светлые глаза, и Иван, высвободившись из княжеских объятий, сполз на пол, вставая на колени.
- Прости, княже, - промолвил, глядя в пол, - крест тебе целую, что до самой кончины из воли твоей не выйду. До гроба я верный твой слуга…
- Вот и добро, вот и славно, - снова добрея, Изяслав Давидич потрепал Берладника по ссутулившемуся плечу. - Ну, ступай пока. Вечером на пиру свидимся!
Как ни спешил Изяслав Давидич, лишь через месяц сумел собрать новые полки и двинуться на Белгород. Он легко подступил к городу, пожёг и пограбил посады, но его буквально ошеломила весть о том, что к Киеву и Белгороду со всех сторон подходят призванные Ростиславом Мстиславичем союзники.
Из Волыни первым привёл своих ратников Мстислав Изяславич, приведя заодно и дружину брата Ярослава Луцкого. От Дорогобужа примчался неугомонный Владимир Андреевич. В пути того и другого нагнали галичане - Ярослав Владимиркович, раскинув мозгами, отправил в поход вместо Тудора Елчича Избигнева Ивачевича. Младший Ростиславич, Рюрик, вёл из Поросья торков, а от Василёва торопился Василько Юрьич, меньшой Глебов брат с берендеями и ковуями.
Войска у врага набиралось несметное число. А половцы ушли в степи, ибо в конце зимы их кони тощали и уже не могли выдержать скачки и сечи. У Изяслава оставались только кияне, черниговцы, новгород-северцы и куряне.
Старый князь отступил, решив отсидеться за крепкими киевскими стенами. Но, как он ни спешил, его настигли уже возле Булича. Налетая, как птицы, берендеи и торки с ковуями секли отступающие рати и удирали прежде, чем им давали отпор. Возле Желани Изяслав Давидич был вынужден принять бой.
На его рати навалились со всех сторон, даже не дав выстроиться в боевые порядки. Ковуи с берендеями сразу порушили строй, и с первых же минут бой смешался. Княжеские стяги метались тут и там. Потом исчез Изяславов шитый золотом стяг, и бой превратился в бойню.
Старый князь видел, как упал его стяг - молодого знаменошу насадил на копье здоровенный торк и по-половецки поднял, вынося из седла. Самого князя оттёрли от большей части его дружины, оставили с горсткой ратников. Не видя, как идёт бой, где брат Святослав, коему он хотел доверить правое крыло, и жив ли Иван Берладник, Изяслав Давидич не замечал, как один за другим падают замертво его дружинники.
Он сам не заметил, как остался один, и только тогда словно прозрел и со страхом огляделся по сторонам. Кругом только били и добивали, и кто-то из чужих ратников уже нацелился на него с хищным криком: "Это мой!" Изяслав успел отбить летящий в голову замах, кого-то зацепил мечом, но подскочил второй всадник. Меч князя встретил выставленный вперёд щит, застопорился, скользя по окрашенному алым дереву, - и тяжкий удар обрушился на его бок.
В горячке боя Изяслав сперва не почувствовал этой раны. Он ещё дважды отмахнулся от нападавшего, попытался дотянуться и вонзить меч ему в живот, но внезапно подкатила слабость. Рука беспомощно мотанулась в воздухе, и меч противника беспрепятственно опустился на голову князя…
Только после боя смогли наконец встретиться Ростислав Мстиславич с сыновцем. Оба были в сече, оба тяжело дышали. У Мстислава был посечен доспех, он ещё не отошёл от горячки боя. Вместе поехали по полю, где весенний талый снег был перемешан с землёй, кровью и грязью. Убитые лежали вповалку, не поймёшь, кто чей, и всех сваливали хоронить вперемешку. Отдельно складывали лишь тех, кого отыскали родичи или приятели. Мстислав негромким голосом перечислял, кого из киевских бояр взяли в полон:
- Тысяцкого Шварна на аркане какой-то берендей приволок… Якуна и Нажира Пересветовича… Слыхал, что ещё двое назвались братьями Милятичами…
- Все Изяславовы доброхоты, - кивал Ростислав.
- Где же сам-то он? Нешто утёк?
- Послать бы людей - пускай поищут…
Словно Бог услышал последние слова князя - только послали по полю отыскивать тело, как увидели - на холмике какой-то берендей хозяйским жестом отвалил в сторону одно тело, другое и принялся стаскивать с третьего дорогую броню. Сорвал шелом, обнажив страшную рану на голове, и вдруг ахнул:
- Живой ещё!
Откинулась в сторону холёная рука - на пальце блеснул перстень с изумрудом…
- Не может быть!
Ростислав Мстиславич спрыгнул с коня. Он слишком хорошо знал этот перстень и, встав на колени, склонился над поверженным. Это был Изяслав Давидович. Шелом от страшного удара слетел с его головы, обнажая рану с содранной до кости кожей - лоскутом висел скальп с седыми волосами. Бок над краем кольчуги тоже был пробит, и снег окрасился алым.
- Это я его, - берендей указал на рану на голове. - Шибко крепкий был. В бок ранен, а отбивался…
- Как звать тебя? - Мстислав оставался на коне.
- Воибор. Воибор Негечевич. Сотник я.
- Добро, сотник, - кивнул, не глядя на него, Ростислав Мстиславич.