А Глаша была в цвету. Сверкающие чёрные глаза играли, манили. Стройная, худощавая, она, словно лань, кружила вокруг Даниила, не могла насмотреться на него. Но вот все вошли в палаты, началась суета. Анастасия и Глафира вместе со слугами принялись накрывать на стол. Даниила Ульяна посадила на скамью у печи и попросила:
- Расскажи мне, сынок, как там страдает мой благоверный? Да не скрывай ничего.
- Домой он рвётся, матушка. И здоровье у него источается. Да откуда быть здоровью, ежели, сколько помню, он всё горел и горел на службе!
- Сердешный! Хоть бы скорее свидеться. А про тебя ноне в соборе спрашивал меня князь Михаил Иванович Воротынский. Не вернулся ли ты...
- Славный человек. Но зачем я ему?
- Так он теперь вместо боярина Романова-Юрьева. Как это, глава...
- Глава Разрядного приказа?
- Да-да, запамятовала.
- Завтра же и побываю у него. Мы ведь с ним под Казанью в одном строю бились. Матушка, а как Алёша-то?
- Служит. И всё к царю близок. Да чую сердцем, что скоро там лихие перемены грядут.
- Ас Настей-то как у них?
- Холодно. Да виду не показывает, умница. Сегодня лишь слезою изошла, как тебя увидела.
Столы уже были накрыты. Степан пришёл, подарки казанские принёс. Пока сумы развязывал, Даниил спросил мать:
- Матушка, не слышала, как там Саломея? Вдовствует?
- Вдовствует. Куда денешься. Ноне на десять вдов один мужик. А к чему спрашиваешь?
- Так вот днями с Иваном пойдём к ней, сватать за Степана. Чем не жених?!
- То верно. Да норов у них разный, сойдутся ли?
- Как пить дать сойдутся. Степан покладистый и добрый. Только ты пока никому ни слова.
- Умолчу, сынок, умолчу. Вот уж и к столу пора. А в баню-то уж завтра придётся: в воскресенье грех идти.
В Разрядный приказ Даниил пришёл только во вторник, да и то после того, как за ним пришёл подьячий Фадей. Знал Даниил, что не за благим делом зовут, потому и отправился к князю Воротынскому без особой охоты. Хотя, если бы он не был главой приказа, Даниил счёл бы за благо встретиться с Михаилом Ивановичем: как-никак одним стрелам кланялись в ратные дни. Но встреча получилась тёплой. Князь по-отечески обнял Даниила.
- Хорош воевода, хорош. Ничего не скажешь, много славных дел в Казанском крае совершил.
- Так ведь служба, батюшка-князь.
Даниил присмотрелся к лицу князя, увидел, что раны, полученные им под Казанью, уже зарубцевались.
- То-то и оно, что служба. Однако даётся она тебе, ты истинный воевода. И хвала тебе за то от Руси-матушки.
В покое, где сидел многие годы Дмитрий Романов-Юрьев, ничего не изменилось, лишь прибавился небольшой стол и четыре стула близ него. Стол был накрыт для трапезы. По поводу поста блюда на нём были только рыбные: севрюга, стерлядь, бок белужий, икра красная и паюсная. Посреди стола высилась серебряная братина с медовухой. Даниил догадался, что к чему, и, прежде чем сесть в застолье, отдал князю пакет с отцовой отпиской.
- Шлёт тебе, батюшка-князь, воевода Фёдор Адашев отчёт о делах казанских.
- Это хорошо. Ждал я его. - Князь взял пакет и положил на письменный стол. - Однако идём-ка к медовухе для начала. Нам есть за что выпить.
Даниил не отказался. Ему было приятно хоть на время забыть о службе и побыть просто гостем. Как только выпили медовухи, так Даниил рассказал князю о том, как казанцы угощали его кумысной водкой.
- Мы под Мамадаш с востока приплыли. Казанцы и подумали, что это удмурты пришли их воевать. Закрылись за частоколом, ждут. Рать я не стал поднимать и пошёл с клятвенной грамотой в руке. Стреляли в меня, но промахнулись. А как впустили в городок да узнали, что я русский, в гости повели: у них праздник был. Поднесли мне кувшин, пей, говорят, кунаком будешь. Вот я и пил, пока не очумел. За песни взялся.
- Эко тебя угораздило! - засмеялся князь.
- А как спел я им песню, так и подписали клятву, проводили до стругов, восемь бурдюков водки подарили.
- То-то по-над Камой песни загудели, - продолжал смеяться князь. И как-то сразу о деле спросил: - Чем зиму-то заниматься думаешь?
- Батюшку ждать буду. Худо у него со здоровьем, княже, так ты уж порадей за него, подыщи ему замену.
- Знаю о том, Данилша. И порадели уже. Царь-батюшка шлёт туда воеводой князя Семёна Микулинского. Завтра он и уходит.
- Спасибо за добрую весть, князь-батюшка. А сам-то я до приезда батюшки хочу в вотчине побывать.
- Ну, побывай. Прямо днями и уезжай. Да не задерживайся. Виды на тебя есть, для того и звал. Пора тебе воеводскую науку до конца познать.
- И над кем мне быть воеводой, куда идти?
- Думаю, пораскинул бы умом и сам догадался бы. Да уж скажу. Во Мценск хочет послать тебя царь-батюшка. Сказал же так: "Место там горячее, да Данила Адашев не обожжёт рук".
Даниил задумался. Мценск - это огненная сковорода. Но ведь кому-то там надо быть воеводой, и, уж коль выбор пал на него, не кричать же: "Ратуйте!" Но размышлять долго было как-то неуместно, и Даниил сказал:
- Ничего, усижу и на горячей сковороде.
- Так ты уж помни, что в первых числах марта тебе туда и отбывать. И ратников с собой прихвати из Борисоглебска, как положено по расписанию.
- Куда денешься. Да я из Казани прихватил своих сотню.
- Умно поступил. - Князь налил в кубки медовухи, подал Даниилу. - Рад за тебя, воевода. Дай Бог, чтобы Русь богатела такими, как ты.
- Спасибо на добром слове, князь-батюшка.
- Вот и поговорили обо всём. И ты волен до марта. - Князь встал.
Встал и Даниил. Оставалось только откланяться и покинуть покой. Он так и поступил. Из Кремля Даниил вышел через Троицкие ворота и направился на Никитскую улицу навестить Ивана. В пути купил гостинцев своему тёзке. Был Даниил хмелен, и мир казался ему прекрасным. Его не волновало, что всего через каких-то четыре месяца ему нужно опять ехать в пекло, потому как, надо думать, Крымская орда будущим летом обязательно прихлынет на Русь. Поди, уже оправилась от поражения под Тулой два года назад.
В доме Пономаря, как всегда, когда приходил Даниил, пахло пирогами. Встречали Даниила все четверо: Серафима, Даша, Данилка и Иван, - все умиротворённые возвращением "кормильца". Даниил вручил медовые пряники тёзке, по головке погладил. Его пригласили к столу. Отбояриваться не стал, хотя и сказал:
- Да я только что из застолья. Медовухой и стерлядью потчевали.
- Кто же, ежели не тайна? Стерлядь ноне в цене, - молвил Иван.
- А сам князь Михаил Воротынский. Мы с ним толковали о Казани.
- Молчу, молчу, батюшка-воевода. В приказе был?
- Угадал. Меня к тебе два повода привели.
- Мог бы и без повода. - Иван снял с Даниила кафтан.
- И то верно.
- Да уж выкладывай.
- На той неделе во вторник я уезжаю.
- Далеко ли?
- В Борисоглебское. Давай со мной всей семьёй.
- Подожди, Данилушка, так уж сразу. Зачем ты уезжаешь?
- Отдыхать, Ваня, отдыхать! Два года мы с тобой по острию ходили, можно и отдохнуть.
- Даша, матушка, вы слышали? Он нас зовёт на Волгу, в Борисоглебское!
- Вот и поезжайте, - ответила Серафима. - А я домовничать буду, в храмы похожу.
- Даша, не отказывайся. Там такая прелесть зимой! Данилка на санках с горок кататься будет, - манил Дашу Даниил.
- А твои поедут?
- Все, кроме матушки.
- Что ж, ежели Ваня возьмёт нас, мы готовы ехать.
- Ты слышал, Ванюша? Или забыл, что пушкари тебя на рыбалку звали? Стерлядь будем ловить.
- Разве от вас отделаешься? А я-то думал выспаться за два года, - засмеялся Иван. - Говори же о втором поводе.
- Это уж мы с Дашей обговорим. Вот какое дело, Дашуня. Ехали мы из Казани домой и договорились с Иваном оженить нашего сотского Степана. И на ком бы, ты думала?
- Не знаю, батюшка-воевода.
- Да на нашей свахе, на тётке Саломее. Ей уже тридцать с хвостиком, и она с сорок седьмого года вдовствует.
- А Степан-то как? - спросила Даша.
- Да за милую душу согласится, - ответил Иван. - Славная Саломея...
- Уж тебе не знать ли её, - засмеялась Даша. - Он чуть что, так и говорит мне: вот если бы не Саломея...
- Что ж, и я могу то же сказать, - отозвался Даниил. Гость и хозяева за столом не засиделись. Вскоре же Даша, Иван и Даниил оправились на Арбат к свахе Саломее. В пути Иван поучал Даниила, как вести себя с ней.
- Ты, воевода-батюшка, не умаляй достоинств Степана, повторяй, что сотский голова и военной справе прилежный.
- Мы со свахой найдём, что сказать, - смеялся Даниил и весело посматривал на Дашу. - Так ли я говорю, свашенька?
- Истинно так, - отвечала Даша с милой улыбкой. Она была довольна своим замужеством и всем женщинам готова была пожелать того же.
Сватам повезло. Вдовица Саломея была дома. Увидев её в домашнем сарафане, без головного платка, румянолицую и большеглазую, Даниил подумал, что ежели она согласится выйти за Степана, то быть славной паре. Он подумал и о её нраве. Никогда он не видел её сварливой, злой. Будто она знала секрет: ежели хочешь добиться успеха в жизни, побеждай добром.
- Здравствуй, Саломеюшка. Видишь, кто к тебе пришёл? Все твои детки, - с таким присловьем появился в покоях свахи Даниил.
- Как не видеть? - запела Саломея приятным голосом. - Да вы ко мне во снах каждую ноченьку приходите. Раздевайтесь, дорогие гости, говорите, какая нужда вас привела. А я готова вам помочь.
- Даша, тебе и слово, - подсказал Даниил.
Молодая женщина смутилась, но тут же улыбнулась, начала бойко:
- Есть у нас купец, молодуха Саломея, удалой молодец, во всех делах сноровистый, весёлый и покладистый, работящий и не гулящий, царю-батюшке верный слуга, семеюшке кормилец. И нужен тому купцу красный товар. А вот мы его нашли да и спрашиваем: готова ли ты, Саломея, посмотреть красна молодца, сокола ясного?
Погрустнела Саломея от яркой речи молодой свахи, румянец с лица сошёл, голова поникла. Руки в кулачки стиснула и тихо ответила:
- Матвеюшку я забыть не могу. Стоит он у меня, сердешный, перед глазами. Был он ласковый такой, слова сорного не бросит. Да вот нашлась на его головушку басурманская сабля. Потому и не знаю, что сказать, милые сваты.
- Да ты поделись местечком в своей душе. И Матвеюшку оставь, и Стёпушку пусти. - Даниил улыбнулся, подошёл к Саломее, обнял за плечи. - Не так ли ты мне говорила семь годков назад, умная головушка?
- Вот и скажи: уживутся и вдвоём, - засмеялся Иван. - Да в твоей доброй душе всем места хватит.
В свои тридцать пять лет Саломея была похожа на молодицу лет двадцати пяти, жаждала мужской ласки и готова была хоть пень обнимать. Но стыд и житейская порядочность удерживали её от беготни за мужиками. А тут...
- Как его увидеть, того купца? Может, личиком-то он с образиной лесной сходен.
- Ох и привередлива ты, Саломея! Да ведь сказала же Даша: красный молодец.
- Сватушки-батюшки, видеть его хочу. А так и разговору не быть, - довольно твердо проговорила Саломея.
Сваты переглянулись, головами покачали. Но Даниил нашёл выход.
- А ты приходи завтра в полдень в Китай-город на торг. Там у ярославских рядов и увидишь меня. Он же рядом стоять будет. Он не только сотский в царском войске, но ещё и торговый человек. Подойдёшь ко мне, как купишь товар, так и пойму, что он тебе по душе и люб.
- Ох и хитёр же ты, батюшка-воевода. Да уж приду. Не век же куковать вдовушкой, - улыбнулась Саломея. Подошла к Даше и обняла её. - Спасибо тебе, что первое слово сказала. Мужикам-то я бы и не поверила. - Молвила так и весело засмеялась, вновь стала развесёлой свахой.
На другой день за утренней трапезой Даниил обратился к Степану:
- Я сейчас погуляю с Тархом, а к полдню сходим с тобой на торг в Китай-город. У тебя есть ещё товары-то?
- Уздечки? Как не быть! Да новые лажу. А тебя какая нужда заставляет идти на торг?
- Присмотреть хочу кое-что. Я ведь на днях в Борисоглебское уезжаю. Поедешь со мной?
Стыдно было Степану смотреть в глаза Даниилу. Считал он, что приживалом становится, и хотел отказаться да податься куда-нибудь к Волге поближе, в Нижний Новгород, может быть, благо товар есть, на хлеб, на прожитие хватит. Так как Степан долго не отвечал, Даниил понял, что у его побратима на душе и на уме, и, пока Степан не ответил отказом, произнёс:
- Ладно, Стёпа, мы с тобой идучи на торг поговорим. А теперь мы с Тархом прокатимся.
Подошло время, и они отправились в Китай-город. По пути Даниил вернулся к разговору, начатому за трапезой:
- Стёпа, нас с тобой породнила война, и это порой крепче братской привязанности. Зачем же нам рвать узы, связывающие нас? Я ведь понял, почему ты хотел отказаться ехать в Борисоглебское. Выбрось всё нелепое из головы. Ладно?
- Ладно, Фёдорыч. Одно скажу: стыдно здоровому мужику как бы чужой хлеб задаром есть.
- Вот-вот, ты тем и болеешь. Да не болей. Ещё неделька-другая, и у тебя будет столько дел, что ты сам пятерых прокормишь. И давай забудем про тень, которая упала на нас с тобой. Нет её!
На торг они пришли вовремя, как Даниилом было сказано Саломее. Сегодня Даниил был в поношенном кафтане, в старой шапке, в том, в чём не раз выходил на торг ранее. Он открыл лоток с нитками и иголками, голосом дал знать о себе. И Степан достал из сумы уздечки, шёл, помахивая ими.
- Вот уздечки для быстрых скакунов! - завёл своё Степан.
- Вот нитки на все случаи, вот иголки острые! - вторил Даниил, шагая рядом со Степаном.
К нему сразу же подошли покупатели, но Саломеи среди них не было. Продав несколько иголок и катушек ниток, Даниил повёл Степана обратно вдоль полотняных рядов. Тут к Степану подошёл покупатель. Пока Степан показывал и хвалил товар, появилась Саломея. Она шла тихо и смотрела то на Степана, то на Даниила. Он кивал головой. Она подошла к нему.
- Почём, купец, нитки, иголки?
- Пять алтын за пару. Самый лучший товар!
Степан продал уздечку и повернулся к Даниилу.
- Лиха беда начало! - весело сказал он и, глянув на Саломею, предложил: - Голубушка, купи своему семеюшке уздечку.
Саломее в отваге не откажешь. Одним словом, сваха.
- Ах, куда ни шло, покупаю уздечку! Говори цену, купец.
- Всего три пятиалтынных.
- А не заломил ли лишнего?
- Ну, голубушка, Степан Лыков ни с кого лишнего не берёт. Однако за то, что ты улыбаешься славно, три алтына сброшу.
- А если мала будет коню?
- Сам приду и исправлю.
- Ишь, досужий какой. Ладно. Вот тебе два алтына и два пятиалтынных.
Заплатив и спрятав уздечку в сумку, Саломея спросила Даниила:
- Купец, вместе, что ли, торгуете?
- Вместе.
- А из какой земли? Вижу, что не москвитяне.
- Костромские мы.
- Оно и видно. Проторгуетесь.
Саломея купила у Даниила ниток и иголку и ушла. Даниил почесал затылок, на Степана посмотрел, позвал:
- Идём искать, где торгуют таким товаром, как у нас.
И нашли. Нитки и иголки стоили по два пятиалтынных за пару, уздечки - по четыре пятиалтынных. Степан засмеялся.
- Ну, хороша тётка, проучила нас!
- И во благо. Пошли домой. Стыдно нам теперь по другой цене торговать.
- Товару хотел купить на уздечки, - отозвался Степан. - Как поеду в Борисоглебское, подарки повезу Касьяну да Кирьяну, ещё Аверьяну.
- Ишь, как много у тебя там дружков. Ладно, иди в кожевенный ряд, а я в полотняный. Там и сойдёмся.
После полудня к Адашевым нагрянули гости. Пришли Иван с Дашей и сыном. Маленького Данилку Тарх с Олей тут же увели играть, а Даниил, Иван и Даша посекретничали.
- Были мы ноне на торгу со Степаном, и Саломея приходила. Знать, понравился ей наш молодец. Нитки у меня купила, а у него уздечку. Зачем, право, не знаю.
- Степану ты сказал про неё? - спросила Даша.
- Ни слова. Но я видел, как сверкали его глаза, когда он смотрел на Саломею. И думаю я сегодня же сходить к ней и узнать, готова ли она стать женой Степана. Ежели скажет, что да, то я упрошу её завтра же уехать в Борисоглебское. Наш домоправитель едет туда по делам и её отвезёт. Она же дождётся нас, дом к приезду приготовит. Там мы и устроим Степану встречу с Саломеей. Ну как?
- Ой, Данилушка, не попасть бы нам впросак! - воскликнула Даша.
- Да я нынче же спрошу Степана, к чему это он пялил глаза на вдовицу. Вот и откроется человек.
- Горазд на выдумку, воевода. Да уж куда ни шло, сыграем в жмурки.
К вечеру после праздничной трапезы по поводу гостей Даниил, Иван и Даша с сыном отправились скопом к Саломее. Как пришли, она Данилку на руки подхватила, ласкала, как родного.
- Ну, матушка-сваха, выкладывай, чем живёшь, - сказал Даниил. - Вон Иван баклагу медовухи принёс. Выставлять ли?
- Ой, сваты знатные, выставляйте, - пряча лицо за Данилку, ответила Саломея. - Смутил меня ваш затейник, мне такие по душе.
- Вот и славно. Теперь мы его и просветим.
- А вдруг откажется? Он хоть и рубаха костромич, а с норовом, может быть, - засомневалась Саломея.
- Всё нам ведомо про него. Не пойдёт на попятный, коль ещё в Казани давал слово обзавестись семеюшкой, - сказал Иван.
Когда сели за стол обмывать сговор, Даниил повёл речь о Борисоглебском.
- Мы к тебе, Саломея, пришли ещё с низким поклоном - просить тебя в село наше Борисоглебское съездить на неделю, а может, на две.
- Какая нужда во мне, Данилушка? Я ведь ни кур щипать не умею, ни коров доить.
- Батюшка мой из Казани возвращается, может, в Борисоглебское надумает наведаться, так покои в доме просят женской руки и глаза. Там девки будут полы мыть, стены протирать, потолки обмахивать - так за ними тебе лишь присматривать. Онисим тебе всё подскажет, как...
- Покой-то свой на кого оставлю?
- А сестра и присмотрит.
- Ой, Данилушка, хочу уважить, да не знаю... С кем ехать-то?
- Говорю, с Онисимом. Завтра его и отправляю. Вот и ты. Да в обиде не будешь...
Знала Саломея, что Даниил не жаден и за труд сполна отблагодарит.
- Не могу тебе отказать, Данилушка. Подгоняй завтра лошадок. Я соберусь в путь. А сватовство-то как?
- Не переживай, всё путём будет. Только уздечку дай мне на время...
Готовился Даниил благую потеху устроить и, как он сказал, "всё путём" у него шло. Дома вечером он поведал матушке и Глаше, что отправляет Онисима в Борисоглебское приготовить дом для проживания.
- А следом за ним денька через три и мы умчим всей семьёй, матушка. Ты уж не сердись на меня.
- Да на что сердиться-то. Вотчине глаз хозяйский нужен, а мы там годами не бываем. Поезжайте, сынок, благословляю вас.