Сборы на этот раз получились у Даниила хлопотные. Да и то сказать, рассчитывал он прожить в Борисоглебском до февраля, а впереди ещё больше двух месяцев, потому к деревенским харчам нужно было прибавить что-то московское. И задуманное празднество, о котором пока ни с кем не обмолвился и словом, хотелось справить так, чтобы надолго всем запомнилось. Надо было и себя как-то вознаградить за то, что в сечах и походах всегда жил скромно, питался скудно. Пришлось покупать московские копчёности и сладости, да муку крупчатку на сдобные пироги и кулебяки, да водки хлебной несколько бочонков, вино виноградное рейнское и многое другое, чего в Борисоглебском не сыщешь.
В середине ноября легла зима, замёрзла Москва-река, снег выпал, всё оживилось после осенней слякоти. Адашевы, Пономарёвы, а с ними Степан Лыков покинули подворье на Сивцевом Вражке. Санный путь за Москвой от селения к селению установился очень быстро. Он был знаком путникам, они день за днём катились всё дальше от стольного града и на пятый день пути достигли Волги, на левом берегу которой по взгорью раскинулось село Борисоглебское. Все были рады увидеть его. Наконец-то длинный путь позади. А тут отдых, забавы, праздники один за другим последуют. И лишь Степан Лыков сидит сычом на облучке, по сторонам хмуро смотрит, корит себя за то, что согласился ехать в глухомань от Москвы светлой. Да светлой-то она стала ему с того дня, как увидел-рассмотрел на торге вдовицу, что купила у него уздечку. От одного воспоминания о ней у него млело сердце. Однако что вспоминать, сдерживал себя Степан, пролетела она, как белая соколица во сне, и не увидит он её больше никогда. С такими безотрадными мыслями он и на паром въехал, благо лёд на Волге ещё не укоренился.
Когда паром тянули от берега к берегу, о его брёвна шуршали тонкие льдины, которые тут называли шугой, или салом. Дети как вышли на берег, так в гору побежали, да остановились. Там толпа встречающих ждала. Авдей постарался почти всё село на берег вывести, господам поклониться. Даниил подошёл, укорил Авдея:
- Зачем народ тревожил, дядька Авдей?
- Так отроду принято, батюшка Даниил, - ответил Авдей и поклонился.
- Здоров будь, Авдеюшка. - Даниил протянул руку, пожал лапищу старосты.
Борисоглебцы кланялись, и гости кланялись. Все степенно пошли к господскому дому. А Даниил побежал к палатам, влетел в них, крикнул:
- Саломея!
- Тут я. - Она стояла за спиной Даниила. - Ведь я среди встречающих была. А как увидела, что ты побежал, и - за тобой.
- Вот что, голубушка. Иди к себе в покой, оденься, как должно москвитянке, и сиди там. И вот уздечка тебе. - Даниил вытащил из-за пазухи уздечку. - Знаешь, что с нею делать. Как позову: "Эй, хозяюшка, где ты?" - так и выходи.
- Исполню, как сказано, - чуть побледнев, ответила Саломея.
"Господи, все-то у него причуды", - подумала она, уходя.
А Даниил осмотрелся кругом - чисто, празднично, тепло. Можно и гостей звать. Приезжие шли медленно, любовались рощей за домом, округой, далями, кои обозревались с холма до Заволжья. Глафира и Даша, увидев церковь, перекрестились. Даниил посмотрел на идущих к дому и не увидел среди них Степана. "Да что он, от судьбы, что ли, хочет сбежать? " - подумал Даниил и заметил его среди сельских мужиков: он с ними уже балагурил.
- Степан, иди скорей, ты мне нужен! - крикнул Даниил и помахал рукой.
- Бегу, - отозвался сотский.
Все гости поднялись в дом, разделись в просторных сенях, вошли в трапезную. Даниил Степана за плечо держал, тот на него удивлялся.
- Эй, хозяюшка, где ты? Есть тут кто-нибудь?
И появилась Саломея. Она ещё из-за двери увидела, кого привёл Даниил, взяла уздечку, смущённая, побледневшая, вышла в трапезную и медленно подошла к Степану, держа на руках уздечку. Степан обалдело смотрел то на Саломею, то на Даниила, не зная, что сказать. Сердце у него билось сильно, словно молот по наковальне ухал. Первой нашлась Саломея:
- Что ж ты, купец, уздечку без дырочек для пряжки сделал. - Она подала уздечку Степану. - А я-то, сердешная, маюсь, думаю, где купца найти, чтобы исправил покупку.
Обрёл свою дерзость и Степан. Он взял Саломею за руки и широко улыбнулся:
- О, этих дырочек я сколько угодно наделаю! Как долго я к тебе ехал! Знал бы, на крыльях прилетел. - Он повернулся к Даниилу, ко всем. - Она моя, и я никому её не отдам.
И все весело засмеялись, все были довольны выдумкой Даниила.
- Вот уж где воеводская смекалка блеснула, - хлопая Даниила по плечу, сказал Иван Пономарь и тут же, схватив Степана за руку, повёл его вокруг стола. - Знай же наконец, что твою суженую зовут Саломея.
И Даниил сказал давно продуманное:
- Узнавайте друг друга до седьмого колена. А как Святки придут, так в храм венчаться поведу вас. Быть мне вновь посажёным отцом.
В первых числах декабря наступили крепкие морозы. Волгу сковало льдом. Потянулись на реку любители подлёдного лова. Их в Борисоглебском было немало, и каждый отменный рыболов. Рыбу ловили здесь мерёжами. Авдей следил за ловом. Он не разрешал держать больше трёх мерёжей даже самой большой семье. Если ловили стерлядь, то дозволено было брать рыбину только более двадцати фунтов. "Мелочи дайте подрасти годок-другой", - говорил он рыболовам, проверяя улов. Так и жили в Борисоглебском - по правде. В середине декабря морозным солнечным днём в палаты Адашевых пришёл Авдей, поклонился и сказал:
- Ты, батюшка Даниил, помню, мальцом любил рыбу ловить.
- Было такое. Да и сейчас люблю.
- А ещё у тебя охотники есть?
- Как же! Иван да Степан. Их хлебом не корми...
- Так завтра до зорьки и выплывайте на Волгу. Касьян да Кирьян с мерёжами вас будут ждать. Возьмите припас к трапезе. Две подводы я снаряжу. Отвезут вас на знатное местечко, где стерлядь гуляет да и судак к ней прибивается.
- За милую душу, дядя Авдей, отправимся.
- Вот и славно. Не забудьте: до зорьки. Да захватите для сугрева что-нибудь. Кланяюсь вам. - С тем и ушёл.
Весть о рыбной ловле Иван и Степан приняли, как дорогой подарок. Взялись судить-рядить, чем и как лучше рыбу ловить в зиму. Даниил понял по их разговору, что рыболовы они никудышные.
- Вам бы в деревенском пруду карасей ловить. А придём на Волгу, так больше смотрите да на ус мотайте, как умельцы за дело берутся.
- Ты же волжанин, чего с тобой спорить, - отозвался Иван.
- И Степан волжанин, - напомнил Даниил.
Наутро собрались затемно. Оделись тепло. Поверх меховых кафтанов надели охабни. На берегу Волги их уже ждали две санных упряжки. В них сидели Касьян и Кирьян. На сене лежали шесть мерёжей.
- Молодцы, что не запозднились, - сказал Касьян.
Иван уселся рядом с Кирьяном: они двое по весу как раз за троих тянули. Даниил и Степан сели к Касьяну, с которым Степан дружил с казанской военной страды. Покатили сразу вверх по течению, где вёрстах в трёх впадала в великую реку малая речушка Елнать. Даниил знал эту речку, ловил в её устье снетков, потом матушка из них уху с капустой варила всем на объедение. Даниил улыбался про себя: снеток и стерлядь, как соломинка в палец длиной и полено аршинное. А на вкус... Конечно же, о вкусах не спорят, но Даниил до сих пор помнил сладость ухи из снетков.
Мерёжи ставили в устье Елнати. Делали круглые проруби полтора на полтора аршина и опускали в них нехитрую снасть. Она ложилась на дно. Поставив все шесть мерёжей, поднялись от них сажен на сто, принялись прорубать малые лунки. Лёд был ещё тонкий, всего в полторы четверти, и работа шла споро. Прорубив лунки, сходили на берег за жердями. Касьян показал, какие жерди нужны. Вырубив на каждого по жерди в две с половиной сажени длиной, отправились гнать рыбу в мерёжи. Делалось всё просто: жерди опускались в лунки и раскачивались вправо-влево, рыба, если она была, пугалась, плыла по течению и попадала в мерёжи, из которых обратного ходу не было. Поработав вволю часа два, вспомнили, что голодны: утром-то ушли натощак, - и отправили Степана разводить костёр. А когда он разгорелся, пришли к нему и близ огня трапезу совершили, выпили за удачу хлебной водки, которая подняла всем дух. Рыболовы уже принялись делить шкуру неубитого медведя, однако их чаяния и ожидания были обмануты. Мерёжи тянули гости, Касьян и Кирьян только подсказывали им, как достать добычу. Даниил вытянул мерёжу первым, в ней был всего один судак и всякая мелочь: окуни, плотва, подлещики. Судака взяли, остальную рыбу выпустили в прорубь.
- Данилушка, ты же первый рыболов в Борисоглебском, и так скупо... - посмеялся Иван.
Правда, и у Ивана улов оказался не ахти какой: попалось пять увесистых лещей. Иван и Даниил подошли к Степану.
- А ну, давай поможем, - предложил Иван.
- Нет-нет, не надо. Я до вечера подержу снасть, а там будь что будет. Да без золотой рыбки из Борисоглебского не уеду.
Вновь опустив в воду свои мерёжи, Иван и Даниил отправились на берег за сушняком. Шли не торопясь. Морозец был приятный, дышалось легко.
- Поселиться бы тут на просторе и жить просто, как Бог велит, - нараспев говорил Иван.
- А кто тебе мешает? Вот и иди ко мне тиуном. Живи.
- Ежели бы ты здесь остался, пошёл бы. А так...
- Да я к слову. Нам с тобой на роду сечи да походы написаны.
Наломав сушняка, они вернулись к затухающему костру, положили дров. Снова огонь запылал ярко. Время перевалило уже за полдень, и Иван позвал рыболовов к "столу". И тут между прочим Даниил сказал:
- Я по весне вновь уйду в поход, теперь на Дикое поле. И ратников Разрядный приказ предписывает взять из вотчины. Хочу доброхотов позвать. Да найдутся ли?
Касьян промолчал, Кирьян отозвался:
- Ежели возьмёшь меня, так я с охоткой. За Прошу мне ещё надо посчитаться с басурманами. А Касьяна уж ты не мани, батюшка-воевода.
- Запомню, Кирьян, спасибо.
Стало смеркаться. Пора было тянуть мерёжи. Снова первым вытянул мерёжу Даниил, и в ней были две стерляди, каждая за двадцать фунтов, серебристые, стремительные рыбины. Даниилу их даже жалко стало, хоть отпускай в Волгу. Приличным оказался улов и у Ивана: стерлядь фунтов шестнадцати, судаков тройка, окуни, словно лапти, большие. Но всем на удивление была добыча у Степана: в каждой мерёже по стерляди в полтора аршина, весом за тридцать фунтов. Подошли к мерёжам братья.
- Такого чуда мы и не лавливали, - сказал Касьян.
- Эх, братцы, так это же ему в честь свадьбы привалило, - засмеялся Иван. - Вот такую и подать на стол...
- Верно, Ваня, верно. Как запекут их такими, так и на стол подам.
А свадьба была уже близко. Рождество Христово отпраздновали, и Святки подкатились на весёлых санях, с гомоном и плясками, с гаданиями. И как-то за утренней трапезой Даниил сказал:
- Ноне, голубушка Саломея и братец Степан, быть вам к полудню готовыми к венцу идти.
Саломея и Степан дружно нагнули головы: смутились. За минувший месяц они так тесно сжились друг с другом, что их и водой не разольёшь. И всё у них получалось слаженно: одна дело начала, другой подхватил, один что-то затеял, другая тут же завершила затею. Иван смеялся:
- Вот уж иголка с ниткой...
Даниил к этому дню со священником отцом Панасием поговорил, и всё было готово к обряду. Ещё попросил Авдея оповестить всех однополчан, чтобы в храм пришли и на свадебном пиру погуляли. Авдей чуть свет санные упряжки в слободу и по деревням отправил. Венчание состоялось при полном многолюдье. В храме яблоку было негде упасть. Всем хотелось посмотреть на московскую пару. Да и было на что глядеть. Они хоть и в возрасте пошли под венец, но такой пары в Борисоглебском не видывали. Невеста была царственно величава: в сафьяновых сапожках, в атласном платье с беличьей накидкой - подарок Даниила, - с кикой на золотистых волосах и улыбчивым лицом - знать, от счастья улыбалась. А жених был в новом кафтане, в алой рубашке, в сапогах-вытяжках, с чубом русых волос - ну просто Добрыня Никитич. Венец над молодожёнами подержали, отец Панасий миропомазание исполнил, спросив при этом о согласии жениха и невесты быть супругами. Было и величальное пение.
А после обряда Даниил вышел на паперть и пригласил всех, кто был в храме, на свадебное торжество в свой дом:
- Милости прошу, и стар и млад, почествуем молодых.
И дворецкий Онисим вместе с Авдеем потрудились, оповестили всех из дальних деревень, что у тех, кто останется на свадебном пиру, будет и кров и тёплая постель на ночь.
Такой свадьбы Борисоглебское отроду не видело. В господском доме собралось не менее полутораста человек. Пили и гуляли до полуночи, били бубны, играли свирели, были пляски и потехи. В полночь новобрачных проводили в опочивальню, им отведённую. А Иван увёл Даниила во двор под звёздное небо. Он хотел сказать ему много тёплых, благодарственных слов за себя и свою семью, за Степана и Саломею, но побоялся смутить похвалой человека, который творил добро повседневно, как дышут воздухом. "Доблестный ты побратим, Данилушка", - подумал Иван и лишь обнял Даниила, прижал его к плечу, откуда когда-то торчала стрела, посланная в воеводу.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
КРЕПКИЙ ОРЕХ
Дни в Борисоглебском у Даниила и его друзей бежали быстро, как салазки с крутого берега на волжский лёд. Никто из них не сидел в покоях праздно, каждый день они находили какие-то заботы. Иван любил дрова колоть, Даниил со Степаном их пилили. Не гнушались господа и снег расчищать, молодых верховых коней выгуливать. На охоту несколько раз ходили, зайцев стреляли, кабанов выслеживали. Даниил два дня с Глащей и Тархом по деревням вотчины ездил. Отмечал Даниил, что крестьяне в отцовой вотчине жили сносно. Может, большого достатка и не было, но не голодали и хозяйство исправно держали. В каждом дворе корова, лошадь, овцы. В этих поездках по деревням Даниил понял, что отец заботился о благе крестьян, не обременял их непосильным оброком. Знал, что он разорит хлебопашца, и, конечно же, знал, что от нищего крестьянина нет проку - он работник плохой, а воин - того хуже. Разорение крестьянина падёт на самого владельца вотчины. "Вся же тогда Борисоглебская сторона к доброй жизни прилагашеся", - сказано было о вотчине Адашевых в Костромской земле.
Но, питая благие намерения в улучшении жизни своих вотчинных крестьян, Даниил не ведал тогда, что вместе с отцом он владеет благодатной землёй последние годы. Злая сила отнимет у него и у его брата Алексея родовое имение, и той злой силой явится воля царствующего деспота. Но это будет потом.
А пока Даниил и его друзья набирались сил для многотрудного жития, которое ожидал их в близком будущем. И вот уже прошла последняя рыбалка. На волжский лёд вышло не меньше двадцати умельцев подлёдного лова. Это Авдей послал их наловить стерляди и других ценных рыб для отправки в Москву ко двору Фёдора Адашева. Так поступали в Борисоглебском каждую зиму, и на этот раз всё повторилось. Знали, что в Москве у Адашевых есть большой погреб, и если положить туда льду, а на него рыбу в плетёнках со льдом, то она сохранится до следующей зимы. Эта рыбная охота была весёлой и памятной для всех обитателей дома Адашевых. На лёд высыпали мужчины, женщины, дети. Когда рыболовы доставали мерёжи с уловом, дети больше всех восторгались видом крупных красивых рыбин и краснопёрых окуней. Тарх упросил отца, чтобы ему поставили мерёжу отдельно, и сам загонял в неё рыбу. Сколько у него было радости, когда он с отцом вытащил мерёжу на лёд!.. В ней оказалось много самой разной рыбы. Попалась даже щука, были окуни, налим и две стерляди фунтов по двенадцать. Ухватив ручонками стерлядь, Тарх закричал:
- Батюшка, я повезу её в Москву, она у меня будет жить!
Даниил знал, что в бочке с водой можно довести рыбу до Москвы живой, но это было хлопотно, и пришлось отговаривать сына:
- Уснёт она, Тархуша, по морозу. Уж лучше пусть со всеми вместе на возу лежит, авось, в Москве проснётся.
Тарх был недоволен, но смирился и был согласен везти в кринке живого вьюна.
Иван с Дашей и Степан с Саломеей тоже сделали рыбные запасы: не ехать же в Москву с пустыми руками. Все остались довольны отдыхом на волжском приволье, лишь у Даниила, кроме отдыха, были важные дела.
Ещё в середине февраля Даниил позвал к себе старосту Авдея и наказал ему крикнуть доброхотов идти на летнюю сторожевую службу. Даниилу было известно, что на этот год от отцовской вотчины нужно будет выставить пятьдесят конных и вооружённых ратников. Выходило даже меньше, чем по одному ратнику с селения. И хотелось Даниилу увести с собой тех, кто был с ним под Казанью, особенно же пушкарей и умеющих стрелять из пищалей. Он так и сказал старосте:
- Ты постарайся, батюшка Авдей, прежних ратников, что ходили со мной, убедить к службе. Пусть через три дня соберутся в Борисоглебском, и я скажу им слово.
За несколько дней до отъезда Даниила во дворе близ его дома собрались доброхоты. Пришёл Авдей и доложил:
- Привёл на поклон, батюшка-воевода. Всего сорок семь ратников.
- Выходит, троих недобрал?
- Так они в пуще белку стреляют. Да сказано ими было, что успеют подойти к твоему отбытию.
- Пусть так. Ну, идём, скажу им напутствие. - И Даниил вышел во двор.
Воевода и староста подошли к бывшим ратникам. Послышались голоса:
- Здравия тебе, батюшка-воевода.
- Здравствуйте, борисоглебцы, да слушайте со вниманием, что скажу. Как придёте в Москву на Ходынское поле, там будут вас учить огненному бою. И вам службу предложат: быть стрельцами, - а кто и пушкарями, как прежде, останется. Есть и новость. Пойдём на береговую службу под град Мценск, и там, на черноземной ниве, кто пожелает из вас, может осесть и быть домохозяином. Вам же от государя-батюшки денежное жалованье будет. Ежели служба придётся по душе, станете в достатке жить, семеюшек отсюда позовёте. Вот и всё.
Даниилу осталось подумать о том, кто поведёт полусотню в Москву. Выбор пал на Степана, но тот был вольным человеком и ему не прикажешь. Степан в это время кружил среди доброхотов. Многих он знал, теперь вот свиделся и ему приятно было поздороваться, перекинуться двумя-тремя словами. Погуляв по толпе, он подошёл к Даниилу и сказал с улыбкой:
- Славные парни. Их бы в пластуны записать, да под моё начало. - Догадался Степан, что Даниил ломал голову, с кем их отправить в Москву, и подкинул воеводе повод.
Даниил тоже улыбнулся. Отрадно было знать, что рядом такой дотошный и проницательный друг.
- Выходит, и в Москву их поведёшь? - спросил Даниил.
- Отчего бы и нет?
- А Саломею с нами отправишь?
- Зачем же? Поживём до отправки в твоих покоях, потом в возке со мною поедет. За рыбой кому-то надо приглядывать, не то лиса какая-нибудь найдётся, без рыбы оставит, - засмеялся Степан.
Так всё просто уладилось. По этому поводу Даниил добавил доброхотам к сказанному ранее:
- И поведёт вас, ратники, в Москву знакомый вам сотский Степан Лыков.
В толпе оживились.
- То-то славно! - выкрикнул кто-то.