Через четверть часа Эльза зашла к ней в спальню и присела у окна.
- Однако, гадость какая, - заметила Маргарита.
- Эмми сама не предполагала, что шутка зайдет так далеко, - объяснила Эльза. - Она поспорила с мужем, а тот рассказал остальным. И вызвал ажиотаж. Теперь все в предвкушении.
- По общему мнению, я, конечно, соглашусь? А Роберт знает?
- Он сказал, что ты откажешься.
- А если рассказать Руди?
- Даже не представляю себе, что он сделает, - усмехнулась Эльза.
- Да перестреляет всех! Любопытно, что потом об этом прелестном вечере напишут историки!
Обе нервно рассмеялись. В спальню вошел Лей, в шортах, с полотенцем на шее. Посмотрев на них, тоже хмыкнул:
- Я рад, что вам весело, девочки. И человечество этой ночью может спать спокойно - вожди развлекаются. Смотри, что мы с Гретой привезли Рудольфу в подарок, - сказал он Эльзе. - Реставраторы из Академии едва успели очистить с них мышиный помет.
…Узкие темные конверты с золотыми оттисками герба Пруссии и истонченными, точно обгорелыми краями… Это были два десятка отлично сохранившихся писем короля Фридриха Великого, датированные 1773–1774 годами. "По всей Европе распродают наше национальное достояние на поганых аукционах", - жаловался Роберт, показывая коллекцию золотых монет времен Августа Сильного, которую он приобрел по случаю. Монеты тоже предназначались в подарок Рудольфу. Маргарита была отчасти против таких подарков, утверждая, что Рудольф все равно отдаст в Национальный музей, но Роберт был уверен, что письма Фридриха, по крайней мере, он себе оставит. Они едва было не заключили еще одно пари, призвав в свидетели Эльзу.
А она подумала, что Роберт, конечно, проиграет этот спор, но и Грета его не выиграет. Письма Фридриха Великого, кумира нации, были настоящим сокровищем, и Рудольф, по своей скромности, безусловно, не оставит их, как свою собственность. Но и в музей сам не отдаст. А кому же?
Эльза подумала, что если не Маргарита, то Роберт должен был догадываться. Но она ничего не сказала, только немного погодя попросила Лея сделать Рудольфу подарок без свидетелей. Как она и предполагала, муж сразу выставил монеты для всеобщего обозрения; о письмах же ни словом не обмолвился. Даже с ней.
Этот апрель был по-летнему жарким, вечера и ночи теплыми, как в июле.
Выполняя пожелание Адольфа, Гессы позаботились, чтобы в происходящем не было официоза. Всеобщий разброд и гуляния! Рудольфа все поздравляли сообразно с собственными фантазиями, так же и проводили время - на верандах и газонах между клумб, в саду, у бассейна, группами, парами, наедине с этой апрельской ночью, с ее ароматной, звенящей тишиной.
Но одиночества никто долго не выдерживал, и в конце концов все собрались вместе на огромной веранде, залитой слегка мерцающим розовым светом, который Юнити назвала "омолаживающим".
Отдохнувший, всем довольный Адольф предложил выпить шампанского за здоровье своего Руди и треснул бокал об пол. Бокалы взорвались и на ступеньках, и на каменной кладке дорожек, усыпав их блестками, и рассеянно глядевший в сад Геббельс вдруг поразился этому дробному мерцанию, точно просыпавшемуся с веранды вниз:
- Взгляните, господа! Какая изящная, переменчивая… хрустальная ночь!
Бедный Йозеф! Лучше бы он помалкивал! Сейчас же скользнула к нему возбужденная леди Юнити и потребовала поэтической импровизации, столь "долгожданной из уст министра культуры".
Йозеф, конечно, мог бы просто пожать плечами и налить ей еще шампанского или предложить сымпровизировать кому-нибудь другому, например, министру труда… Но он и сам ощущал сейчас вдохновение, подъем душевных сил, набегающие волны мечтаний, невнятных образов, то есть признаки того "душевного запоя" (выражение Магды), что уже был в полную силу пережит им в годы страданий по Елене.
Йозеф в молодости писал стихи, тогда казавшиеся ему гениальными, а теперь - бессильными и смешными. Мгновенно восстановив в памяти несколько прежних опусов, он решил, что для легкой импровизации подойдет что-то вроде:
Этой ночи мерцанье
Я невольно услышал,
Как осколки Посланья,
Что ниспослано свыше.Я сложить их не в силах.
Угасает мерцанье…
В темной ночи Желанья
Гаснет Неба Посланье…
Все аплодировали.
- И в двадцать лет был таким же х…м, - зло шепнула Магда Маргарите. - Извини. Я решила - сразу после родов разведусь с ним. Давай прогуляемся.
- У меня к тебе просьба, - сказала Магда, когда они отдалились от дома по боковой аллейке, ведущей к озеру. - Ты не заменишь меня в Женском Союзе, месяца на три? Хорошо бы написать несколько программ, а главное - пробить их в министерстве. Ты ведь знакома с Гертрудой Шольц? Она энергичная девочка, но этот тупица Руст ее буквально затерроризировал. Кстати, леди уже следовало бы знать, что министр культуры у нас господин Руст. Вот он бы ей… сымпровизировал?
- Хорошо, я попробую, - кивнула Грета. - Родители летом хотят побыть с детьми, и я свободна. Два месяца буду в Бергхофе совершенно одна. Адольф берет фройлейн Браун в Италию, - быстро добавила она, предупреждая вопрос Магды.
- А леди?
- Юнити едет на съемки с Лени Рифеншталь.
Магда махнула рукой:
- По-моему, даже французские короли все же подписывали отставку старой фаворитке, прежде чем объявить о новой… А знаешь, я начинаю думать, что эта Браун не так глупа и, возможно, всех пересидит.
На них сзади радостно набежала Берта. За нею кто-то шел, тихо насвистывая.
- О, прошу прощения, медам. - Гитлер шутливо поднял обе ладони. - Я пошел погулять с Бертой, а она, видимо, учуяла вас. Пойдем, Берта, не будем мешать.
Но овчарка уже унеслась вперед к поблескивающему сквозь деревья озеру с насыпным песчаным пляжем и пристанью с десятком лодок и белой детской яхтой под парусом. Магда тут же сказала, что после родов ей еще трудно долго ходить и она хочет вернуться. Маргарита не успела ее остановить. Магда, сверкнув на нее глазами, уже скрылась в аллее; Гитлер виновато глядел ей вслед:
- Магда решила, что я искал тебя. А я… честное слово… Там Геббельс свирепствует, требует от всех импровизаций. Я и ушел.
Они прошли еще немного, спустились по каменным ступеням к озеру и сели на скамейку.
Маргарита ждала. Но Адольф молчал. Подождав еще, она посмотрела на него вопросительно.
- Что? - вздохнул он. - Я тебя задерживаю? Мне запрещено ходить одному. Если ты уйдешь, сразу кто-нибудь явится.
- Кто осмелится?! - усмехнулась Маргарита. - Разве что Рудольф или Юнити.
- Твоя подруга так жаждет моего общества, что даже в Италию со мной ехать отказалась. Прибудет лишь в Венецию, на карнавал.
"Так не о Юнити пойдет речь, - поняла Маргарита. - О Рудольфе?…"
Она снова взглянула на Гитлера, на этот раз нетерпеливо.
- Что, детка, хочешь уйти?
- Хочу знать, что не так с Руди? - резко ответила Маргарита.
- Что не так… - Гитлер как будто задумался. - Ты тоже заметила? Что ж, если ты сама об этом заговорила… я попытаюсь объяснить. Я недавно поймал себя на мысли, что почти забыл, как он… улыбается.
Пауза.
- И еще… Он словно… избегает меня. За все время, пока я здесь, мы ни разу не поговорили, просто так, ни о чем. Как раньше.
Снова пауза, длиннее первой.
- Раньше… со мной тоже было трудно, я знаю. Но мы спорили, ругались, уступали друг другу… еще неизвестно, кто кому чаще. Была в этом потребность! Куда она девалась у него? Куда вообще девалась… - Он резко вскинул голову и стал смотреть вверх.
Маргарита почувствовала, что Адольф перестал притворяться. Вспомнилась глупая шутка, которую хотели сыграть с фюрером его преданные соратники. И она вновь поразилась интуиции этого человека. Адольф как будто почуял холод, повеявший на него из чужих и чуждых душ, не потому ли и нашла на него тоска по теплой душе его Руди?
- Прости, детка. - Гитлер чуть дотронулся до ее руки. - Ты спросишь, отчего я сам с ним не поговорю, как сейчас с тобою? Дело в том, что я… не слышу его… - он усмехнулся. - Вот тебя я слышу. Все твое раздражение, негодование на меня, и тебе я мог бы ответить. Роберта я тоже слышу. И могу верить. И Эльзе. А Рудольф… Я скажу тебе одну вещь, не сердись - меня это и самого напугало. Мы с Руди вчера говорили о каком-то деле, сидя напротив друг друга, и внезапно я понял, что если сейчас закрою глаза, то передо мною… Ангелика. Прости еще раз. Ведь ты меня понимаешь?..
Маргарита кивнула:
- Я тоже часто ее вижу. Она все еще с нами. Здесь.
- Как ты хорошо сказала. - Он вздохнул. - Роберт считает, что она - между двух миров. А ты говоришь - здесь. Значит, она… меня простила?
- Она вас не судила. Когда судят, это… слышно.
Гитлер, вздернув голову, опять долго смотрел вверх. Маргарита поняла, что он улыбается. Он точно получил подарок, который и ждал от нее.
Над парком трещали фейерверки; зеленые, красные, желтые пучки рассыпались над деревьями; сигнальные ракеты скользили долго и плавно, еще светящимися уходили в воду озера.
- А я в детстве мечтал поймать звезду, - вдруг сказал Адольф. - Думал - вот падает с неба удача… кому-то. Почему не мне?! А зачем она мне была нужна в десять лет? Вот теперь бы!
Берта носилась у берега, лаяла на падающие "звезды"; заскочив в лодку, взвизгнула. Гитлер позвал собаку, но лодка немного отплыла от берега, и овчарка, встав передними лапами на корму, принялась лаять.
- Это она нас зовет, - воскликнул Гитлер. - Хочет покататься. До чего умна!
Он встал и спустился к воде. Маргарита, посмотрев по сторонам, пошла за ним следом. Гитлер подтянул лодку за цепь к берегу.
- Мы с Бертой прокатимся до середины, - сказал он. - Может, и звезду заодно поймаем.
Маргарита снова огляделась. Никого. Охрана за внешней оградой, гости развлекаются. Пришлось тоже спуститься к воде и протянуть руку. Гитлер помог ей переступить в лодку, затем, сбросив цепь, шагнул туда сам и взял весло. Берта сразу смолкла и прочно уселась на корме, замерев как изваяние.
Лодка пошла зигзагами, а то и вовсе вальсируя, - Грета направляла Адольфа туда, где упадет очередная "звезда", и он энергично греб в это место. Так развлекались полчаса. Гитлер снял пиджак и галстук, засучил рукава; потом попросил позволения снять рубашку.
Наконец одну "удачу" они все-таки поймали - фиолетовый огонь растаял прямо над лодкой, осыпав их гарью.
Адольф, развернув лодку, стал грести к берегу. Он был весь мокрый, волосы прилипли ко лбу, грудь так и ходила ходуном; видимо, сердце едва справлялось с нагрузкой. Маргарита посматривала на него с опаской; даже предложила взять весла, на что он сделал возмущенную физиономию, сказав, что мог бы катать ее до утра.
Причалили они в стороне от пристани. Берта, не получив команды, продолжала сидеть на корме, а Адольф, бросив весла, перешагнул через борт прямо в воду и, подтащив лодку к каменному столбику, набросил на него цепь. Потом, довольно ловко взяв Грету за талию, переставил ее на влажный песок.
- Вперед, Берта, - скомандовал он. - Звездопад кончился.
Маргарита торопилась вернуться в дом. Дышал он по-прежнему тяжело и часто и был мокрый до пояса, а она знала, что он только что перенес очередной бронхит. И она, не церемонясь, взяла его за руку и повела прямо к залитой светом веранде, где в креслах беседовали гости и кружилось несколько пар, потому что обходить с заднего хода значило бы сделать изрядный крюк. Грета спешила и не видела выражения его лица, на котором было в эти минуты столько удовольствия, точно он и впрямь нес под мышкой пойманную звезду, завернув ее в свою рубашку.
Гитлер напрасно старался пройти как можно незаметнее. Музыка еще продолжала играть, но общее движение сейчас же приобрело хаотический характер, замедлилось, пока наконец совсем не остановилось. Только Берта сочла нужным по-своему что-то объяснить. Она несколько раз обвилась гибким телом вокруг ног Рудольфа, лизнула ему руку, тявкнула на луну и улеглась у дверей в гостиную.
К позднему завтраку Эмма Геринг вышла в изумрудном колье, мало подходившем к остальному туалету.
Сегодняшний день еще был днем полного отдыха; на завтра многие планировали вынужденный отъезд. Когда все вновь разошлись, Юнити нашла Маргариту возле беседки, в которой двойняшки и Хельга Геббельс занимались с учителем немецким языком, и предложила прогуляться. Юнити выглядела унылой и невыспавшейся. Ночь она провела в спальне Адольфа, выслушивая его рассуждения "бог знает о чем". Когда она ночью следом за ним вошла в спальню, он был "мокрый, полуголый и веселый", однако вместо того, чтобы снять то, что на нем еще оставалось, взял и оделся, прямо у нее на глазах!
- Я его спросила - неужели я тебя не возбуждаю? - рассказывала Юнити. - А он говорит: "Очень возбуждаешь, оттого-то я и не могу остановиться". В смысле - остановиться говорить. Каково?! Что ты там делала с ним, на озере?
- То же, что и ты, - выслушивала, - ответила Маргарита.
- Тогда почему при тебе он разделся, а при мне - наоборот? Ну ничего! Вернется из Италии, получит сюрприз.
- Все-таки решила завести громкий роман?
- Не громкий, а оглушительный! Чтоб ему уши заложило! Вот, гляди, - Юнити отломила веточку жасмина, сорвала бородатый ирис и, поискав глазами, добавила крупноголовый декоративный лук. Сев на скамейку, она разложила все это у своих ног и назвала трех кандидатов - Альбрехта Хаусхофера, Рудольфа Шмеера и Эрнста Удета. Совершенно разных, но похожих тем, что во всех троих можно влюбиться "до отчаянья".
- А ведь правда можно, - вздохнула Маргарита.
Энергичное выражение на лице Юнити растаяло; лицо сделалось печальным и нежным, каким и было от природы. Как Грета любила ее такой!
- Не нужно… - тихо попросила Юнити. - Я сама для себя все выбрала. Я уже… обречена.
Она подняла веточку жасмина и, покрутив в пальцах, бросила обратно в куст: "Альбрехта я трогать не стану", - обещала она. Мыском туфли потрогала ирис и лук.
- Значит, Руди или Эрнст… Кто же? Ты мне, конечно, совета не дашь. Ладно! Начну со второго. Пойду проиграю ему пару сетов.
- Он тебе хоть немножко нравится? - спросила Маргарита.
- Да. - Юнити легко встала. - И не немножко. Увы!
Через полчаса, когда Маргарита привела детей для занятий на корт, на соседнем уже шло "представление". Юнити, в короткой теннисной юбочке, целиком открывавшей красивые смуглые бедра, легкая, ловкая, с разлетающимися золотистыми волосами, которые, опадая на плечи, всякий раз точно их ласкали, притягивала взгляды собиравшихся возле кортов мужчин, из которых едва ли кто не позавидовал сейчас ее партнеру - такому же ловкому, белозубому и синеглазому красавцу генералу, любимцу женщин и люфтваффе. Геринг, Геббельс поглядывали на эту пару с ироническими улыбками, Борман - взглядом энтомолога; Гитлер, прогуливавшийся по парку в обществе Альбрехта Хаусхофера и Альфреда Гесса (брата Рудольфа), старался смотреть на плетистые розы, окружавшие корт, однако, удаляясь в глубь аллей, уже в четвертый раз возвращался к площадкам, чтобы бросить на играющую пару быстрый гневный взгляд.
Вечером довольная Юнити рассказала Эльзе и Магде, что Адольф только что устроил ей истерику, потребовав, чтобы она сопровождала его в Рим.
- А я сказала: у меня другие планы… Так рассеянно сказала.
Маргарита об этой победе узнала позже. Она думала о другом: о Роберте, который никак не мог проснуться и жаловался на головную боль, о том, что надо найти время и поговорить с братом, сообщить ему о венчании и об огорчениях Адольфа.
Рудольф целый день не выходил из кабинета. Он читал письма Фридриха. По многу раз возвращался к одной и той же строчке, слову, мысли, подняв глаза, подолгу смотрел перед собой.
Хорошо знакомые, близкие сердцу мысли по-иному открывались ему через эти, его рукой написанные строки. Одна из них вызвала неожиданную мгновенную оторопь:
"Никогда не воюйте с Россией", - предупреждал великий король.
Пришла сестра, села в кресло, поджав ноги. Так она приходила в детстве в его комнату, посмотреть, как он читает или пишет.
- Можно я у тебя тут поплачу? - спросила она.
Он кивнул, решив, что она выразилась фигурально. А через минуту испуганно вскочил, услышав тихие всхлипывания.
Маргарита и сама не ожидала, что расплачется. Зажатое внутри напряжение распрямилось, как пружина, и подступило к горлу этими слезами, смутившими и напугавшими брата.
Рудольф ни о чем не спрашивал. Он сел рядом и обнял ее, крепко прижав к себе и тихонько поглаживая спину и плечи.
- Что ты? - спросил он, только когда она перестала вздрагивать.
- Мы обвенчались, Руди.
- Так это от счастья?
Он пересел в кресло, напротив и взял ее руки в свои:
- Давай вместе подумаем… Что плохо?
- Все.
- В мировом масштабе - понятно, а у тебя?
- А я счастлива.
- Ты предпочла бы - наоборот? Все-таки, что с тобою?
- А с тобой? - прошептала Маргарита, совсем не ожидая, что он ответит так быстро и так просто, точно этот ответ не перечеркивал годы.
- Малыш, я взялся не за свое дело, но обязан делать его.
- Вчера ночью Адольф говорил со мной, - начала Маргарита, невольно морщась от неприятного ощущенья.
- Я догадываюсь, о чем, - прервал ее Рудольф. - Он скоро поймет, что я не от него отдаляюсь, а от власти, которая мне не по плечу. Я ему говорил об этом, но он не захотел… услышать.
- Почему же ты не уйдешь? Если не чувствуешь достаточно силы…
- Да, я слабый заместитель и тусклый политик. Но Адольфу я нужен и такой. А пока это так…
Пока "это так", прочее не имело смысла.
- Еще он сказал, что ты перестал улыбаться, - тихо добавила Маргарита.
- Но я хоть не плачу, - усмехнулся Рудольф. - Йозеф той ночью читал стихи славянского поэта, что-то вроде… счастлив тот, кто пришел в мир в его роковые минуты… он с небожителями на равных, пьет бессмертие из их пиршественных чаш… А ведь ты Германии совсем не знаешь, - вдруг заметил он.
Что она могла возразить? Роберт тоже как-то упрекнул ее, сказав, что она не видела современной Германии. "Ты смотришь на меня, на Геббельса… на нас, и думаешь, что видишь немцев. Ты наблюдаешь, как мы лжем, суетимся, интригуем, и ты уверена, что так же суетится и интригует нация. А нация работает! Мы дали работу нации. Суетясь и интригуя. Мы!"
Возражать и теперь не хотелось. Напряжение не то рассеялось, не то снова ушло внутрь.
Этой ночью Роберт сказал ей, что больше не может отпускать ее от себя, тем более теперь, когда "господь смотрит на них милостиво".
Она отвечала поцелуем.
Май был месяцем поездок по стране; вождя ГТФ ждали в семнадцати городах.
30 апреля 1938 года.
"Милый Руди!
Ты упрекнул меня в том, что я не знаю Германии… Я не сразу почувствовала этот упрек.
Мне очень захотелось рассказать тебе о нескольких впечатлениях, которые появились и еще появятся у меня во время этой поездки, и, может быть, ты найдешь время ответить мне - то ли и так ли я видела.
Я опишу только то, что меня тронуло, "зацепило" по-настоящему.