"Надо же, – удивлялся Мокашов. – Демагогия чистой воды. Проработок у них пока настоящих нет. Их больше у Викторова. Но манера изложения… Эх, не умеют наши говорить. Только, может быть, это тоже манера. Во всяком случае у себя в отделе Викторов говорил обычно иначе. Категорично и с юмором".
– Мокашов здесь? – спросила шепотом сидящих у двери секретарша зама. И по рядам к Мокашову из рук в руки пошел квадратик записки.
"Боря, – гласила записка. – Просим вернуть ключ".
"Забеспокоились, шустрики", – подумал Мокашов. Он взглянул на часы: пять тридцать – конец рабочего дня. Ключ от сейфа, где хранились часы и шахматы и куда он запер, уходя на совещание, секретный портфель, был у него в кармане.
– Выйти можно? – спросил он Воронихина.
– Отпрашивайтесь у председателя, – кивнул тот на зама.
Бушуев говорил стоя, он был в рубашке с короткими рукавами, а на спинке стула висел его красивый, немнущейся пиджак.
"Нехорошо получилось", – подумал Мокашов, представив, как они крутятся перед сейфом, не зная, как открыть.
Шахматы и часы почему-то хранили в сейфе. Сберегая, наверное, от посягательств других. И куда бы ни переезжала группа, за ней по традиции перемещался тяжелый металлический сейф. Хранили в сейфе еще магнитофон с записями симфоджаза, оставшийся от тех времен, когда в отделе был красный уголок, и ответственный за него Чембарисов крутил в нем музыку в обеденный перерыв. Ещё в нем хранилась пузатая коньячная бутылка с автографами на этикетке: Главного, замов и прочих известных людей. Бутылка была исписана на юбилее Викторова.
"Забегали, шустрики, – подумал Мокашов. – Ничего, как-нибудь переживут".
Однако когда с ориентацией закончили и делать ему практически было нечего, он отпросился с совещания и коридорами пошел к себе, на четвертый этаж, в комнату теоретиков. В комнате было пусто. Только за столом у окна сидел аспирант Тумаков со своим рыжим приятелем, играя в нарды. Уходящее солнце высвечивало зелень берез и сосен, и слабый ветерок доносил в комнату слабый смолистый аромат.
– Тебе просили передать, – сказал Тумаков, – что разрывают с тобой всякие отношения.
– Это ужасно, – улыбнулся Мокашов. – Кто и кто?
– Маэстро и Вадим.
– А ты, дитя мое?
– Ещё не решил.
– Спасибо тебе.
– Ну, что постановили? – спросил Тумаков с нескрываемым любопытством.
– Решили сделать ставку на талантливых людей, – роясь в столе, ответил Мокашов. – Тебе ради эксперимента решили доверить сектор таких же, как ты, бездельников. Для поощрения разрешили порку…
– Пошел свистеть, – разочарованно произнес Тумаков и углубился в игру.
Горячка с весами продолжалась несколько дней. Сокращали веса, как могли. В конце концов по ориентации всё уперлось в изменение ТЗ на приборы.
– Занимайся только ТЗ, – предупредил Мокашова Вадим.
– Смотри сколько листов годится, – радовался Мокашов, просматривая составленное несколько дней назад, но уже устаревшее ТЗ.
– Вадим, подемпфируй телефон. У тебя это здорово получается.
Звонили ведущие, начальники других подразделений, перехлестывающихся с отделом Викторова во взаимных документах. Но разговор у Вадима был прост:
– Нет, – отвечал он. – Если остронаправленная связь, все переделывать. Не будет, не надо… Что? Горит режим?… Хорошо горит?… Нам нужно знать: танцы или пение… Не выйдет. Почему?… Вы для нас не начальник… Звоните. Всё, что прикажет начальство, выполним…
Но звонки через отдельское начальство не проходили. Потому что кому, как не ему, было положено знать, чем занимались сейчас Мокашов и Вадим.
– У вас правая система координат? – входил как обычно Взоров.
– Правая, – отвечал Вадим.
– А у них? – имея в виду смежников, не отставал Взоров.
– Тоже правая, – кивал Вадим.
– Нет, – не поднимая глаз от документа, лежащего перед ним, вмешивался Мокашов. – У нас правей.
В комнате стоял обычный кавардак.
– У тебя нет чего-нибудь по интегральным уравнениям? – кричал из своего угла Тумаков.
– Что тебе?
– Все, от нуля до упора.
Вошел Воронихин, постоял, словно вспоминая, зачем зашёл, спросил Мокашова:
– Вы занимаетесь ТЗ?
– Да.
– Нужно отпечатать их до конца дня. Отнесите в машбюро главного здания. Там будет удобнее исправления вносить. К концу дня соберем там, в комнате для совещаний всех заинтересованных.
– Я не успеваю. Надо бы, чтобы переписали листов пять старого ТЗ.
– Вы идите в главное здание, а я позвоню в проектный отдел, чтобы вам помогли.
В комнате совещаний главного здания Мокашов уселся за стол и разложил листы. Спустя некоторое время в комнате появился Аркадий Взоров. Они поздоровались:
– Здравствуй, коллега.
– Здравствуй, Боря; это тебе помощница. Что-то переписать?
– Да, – согласился Мокашов, взглянул на девушку, пришедшую с Взоровым, и удивился: не каждый день встречаются такие девушки.
Девушка подняла глаза, взмахнула ресницами, покраснела, и изумленно-радостно взглянула на него. Он её узнал – Леночка, похорошевшая, модно одетая и постриженная… Давно её не встречал. Слышал, она – натуральный колобок. И от бабушки ушла, и от дедушки ушла, да, в чуть ли не в Институт Прикладной математики. Мол, открылся необыкновенный талант. Говорили так, а, выходит, болтали попусту. А как посмотрела она. Никто на него так не смотрел. Инга не смотрела совсем. Встретившись как-то, сделала вид, что не заметила. Да, он и сам её избегал теперь. А Леночка смотрит, точно он – её открытие. Он преднамеренно сухо сказал:
– Садись и начинай с этого листа. Переписывай один к одному.
– Я пошёл, – попрощался Взоров и странно взглянул на него.
– Салют.
Неловко заставлять переписывать этакую красавицу. Хотя машинистки те же переписчицы, просто к этому привыкли.
Зазвонил телефон. Он не стал поднимать трубку. К чему? Звонок вряд ли его касался. Леночка грациозно потянулась. "В ней что-то кошачье", – подумал Мокашов.
– Вас, Боря.
Кто мог найти его здесь?
– Борис, – радостно слышалось в трубке, – неуловимый, еле тебя нашёл.
Кто это? Палец, Пальцев?
– Алло. Ты в отпуске был?
– В каком там в отпуске?
– Бросай всё, и дунем в Яремчу, к Левковичу, на семинар. Совместим приятное с полезным.
К Левковичу – будто из прошлого. Он разыскал тогда в библиотеке статью Левковича про суперпузыри. Когда это было?
– Палец, пойми, мне действительно некогда. А где эта Яремча?
– Карпаты. Поверь, старик, лучшее место для отдыха, и у меня там директор знакомый.
Пальцев словно с неба свалился, в своей обычной манере:
– Теперь модно проводить семинары в неподходящих местах, точнее в самых подходящих для отдыха.
Леночка аккуратно переписывала. Затем пришёл Взоров. Он очень вежливо обращался с Леночкой и, оказалось, она – командированная, с группой важных персон из Москвы и, случайно услышав про Мокашова, напросилась помочь. Толком тогда Мокашов ничего не понял. Подумал, видно она теперь секретарём какого-то суперважного лица. Судя по обращению и в остальном. Ну, и на здоровье.
Когда он с блокнотом в руках появился в машбюро, к окошечку, где принимали материал, стояла длинная очередь. В широком вырезе виднелись стены машбюро, обитые шумопоглощающей тканью, отчего комната походила на парфюмерную бонбоньерку, увеличенную в сотни раз.
Подошла его очередь, и он протянул в окошко свой блокнот с размашистой подписью зама Главного: срочно. Положив блокнот перед собой, женщина в окошке не спеша повернулась и спросила машинистку, сидевшую у окна:
– А что с её дочерью? Что говорят врачи?
– А что они могут сказать, – уверенно ответила машинистка.
Разговор нервировал Мокашова. Словно где-то во время бега он попал на площадку льда и заскользил на месте, прервав движение. Зазвонил телефон, и было слышно, как спрашивали о материале не торопящуюся женщину в окошке.
– Сейчас узнаю, – отвечала она и, положив блокнот Мокашова, вышла в другую комнату. Затем вернулась, взяла телефонную трубку, ответила:
– Готов. Можете забирать… Чей? Чей материал?.. Сейчас узнаю. Мария, – позвала она машинистку, – у тебя вчерашний материал готов?
– Готов, Ольга Павловна, – отозвалась та.
– Готов, – ответила Ольга Павловна и положила трубку.
– Так, как у неё с дочкой? – опять спросила она. – Вот, говорят, Ленка приехала, у неё теперь связи в Москве.
– Нельзя ли побыстрей? – спросил Мокашов. Он чувствовал себя, как во время торможения при быстром движении, когда наливаются свинцовой тяжестью и тело и лицо.
– Нельзя, – металлическим голосом ответила Ольга Павловна и добавила, обращаясь к машинистке: – У Ленки день рождения. Поздравила бы.
И они рассмеялись чему-то своему. Затем она вырвала листы из блокнота, расписавшись, как было положено, и протянула блокнот.
– Когда будет готово? – наклоняясь к окошку, спросил Мокашов.
– Приходите завтра вечером.
– Но написано "срочно".
– А хоть сверхсрочно. У вас кем подписано?
– Бушуевым.
– Так почему вы в своем комплексе не печатаете? У вас своё машбюро.
– Но Бушуев просил подготовить согласованный материал к завтрашнему утру. Я сообщу своему начальству.
– Сообщайте кому хотите. Следующий.
Мокашов не стал настаивать. Последнее время он начал постигать меру своих возможностей. Раньше, в начале работы в разговорах он уверенно обещал. Но, как правило, его обещания отменялись вышестоящим начальством из-за какой-то высшей политики, из-за отсутствия возможностей, из-за того, что оно было лучше информировано, чем он. Затем он перестал обещать и договариваться вообще, но тогда, разговоров с ним стали избегать и обращались через его голову. Тогда он выбрал более гибкую тактику. С одной стороны, он в большей степени старался подключить к решению начальство. А если принимал решение сам, то начинал доказывать, требовать, убеждать, пока с ним не соглашались.
И теперь он не стал настаивать, позвонил Воронихину, рассказал положение дел.
– Вы наведывайтесь в машбюро. Я сейчас иду к Бушуеву и скажу ему.
Мокашов вернулся в комнату совещаний и время от времени звонил в машбюро.
Голос Ольги Павловны по телефону отвечал более милостиво.
– Что? Не готово… Когда? Не знаю.
– Ну, и черт с вами, – думал Мокашов. Делать теперь ему было нечего, и он чувствовал себя после минувшей нервотрёпки легко и приятно. И даже радовался, что согласование ТЗ откладывается. Одно огорчало его. Коренной зуб, который мучил его несколько дней назад, точно почувствовав передышку, начал потихоньку ныть.
"Нужно успеть к зубному", – подумал Мокашов и для очистки совести позвонил еще раз. ТЗ были отпечатаны.
"Разве успеешь за час собрать всех, согласовать, подписать?" – подумал он, но опять же для очистки совести позвонил Воронихину. Того на месте не было, и секретарь не знала, где он.
"Ну, и хорошо", – подумал Мокашов, решив позвонить в поликлинику, где у него был знакомый врач.
В трубке телефона щелкнуло, кто-то подключился раньше.
– Алло, – сказал Мокашов.
– Мне Мокашова.
– Я – Мокашов.
– Это Воронихин говорит. Решено собраться у нас. У вас всё готово?
– Да. Я думал, переносится на завтра.
– Нет. Завтра нужно утвердить и отправить утренней почтой.
– Ну, я бегу.
И он отправился из нарядного главного здания в свой неказистый инженерный корпус. "В невзрачных зданиях есть особый смысл, – подумал он. – Таким было и КБ, где прошли его дипломная практика и диплом, в таком же обшарпанном здании, точно видом подчёркивающим, что "дело в ином"". Около вычислительной станции ему попался аспирант Тумаков.
– Что-то у тебя кислая рожа, – начал было он.
Но Мокашов только неопределенно улыбнулся в ответ.
Воронихин рассчитал операцию по согласованию с точностью до секунд. Когда Мокашов с шестью экземплярами ТЗ появился в кабинете Викторова, половина вызванных была налицо, другая половина на подходе. Читали не спеша, оспаривали даже согласованный в рукописи текст, подчеркивали опечатки.
– … Экономический режим… – неожиданно засмеялся баллистик. – Анекдота не слышали. Давайте я вам вместо ужина анекдот расскажу. Владимир Павлович, нас, наверное, ужина лишит.
– Зависит от вас, – рассудительно говорил Воронихин. – Подписывайте и уходите. Можете не читать. Кто из вас первый покажет пример?
– Ну да, не читая, – сказал баллистик. – Вы, наверное, нагородили тут чёрте что.
– Тогда читайте, – согласился Воронихин.
– Так слушайте анекдот.
Все отложили карандаши и приготовились слушать.
– "Мама", – спрашивает ребенок, – "кто такой Маркс?" "Экономист, деточка, был такой экономист". "Как Ольга Васильевна?" Упоминание местной экономистки Ольги Васильевны само по себе вызвало смех. "Нет, деточка, Ольга Васильевна – старший экономист".
Вызванные для согласования всё подходили, и уже несколько человек читали один и тот же экземпляр, передавая листы. Если бы занести в ТЗ все замечания, то оно бы распухло в десятки раз. Но Воронихин был опытен в этих делах. Он мало вмешивался, понимая, что взаимное обсуждение, взаимное урегулирование значительно облегчало дело. Потому-то он и собрал вместе всех.
Обсуждавшие хорошо знали друг друга. Именно они и представляли тот коллективный мозг, присутствующий на совещаниях и взвешивающий ответственные документы. Они встречались на совещаниях, на испытаниях и космодроме. И если у предприятия, кроме его продукции, было ещё лицо, этим лицом были именно они.
– Ну и ну, – удивлялся приборист, читавший ТЗ. – Что это вы придумали? Что это за контроль? Это, как раньше, знаете, в старину был контроль по звону. Ударяли по отливкам молоточком и слушали, как звенит. Только у нас нет таких умельцев. Может, они у вас? Нужно попроще что-нибудь.
И Мокашов терпеливо объяснил, что это не так уж и сложно, как кажется на первый взгляд. Иногда ему на помощь подключался Воронихин. Он, как орудие главного калибра, бил наверняка.
– А как с Пилюгиным? С Пилюгиным согласовано? – спрашивал тщедушного вида наземщик с хитрым проницательным лицом.
– Предварительно согласовано. Он завтра приедет, будет с Главным подписывать. Пилюгин – смежник-медведь.
– Да, – неопределенно заметили остальные.
– И, знаете, почему? – спросил Воронихин. – Хотите, расскажу?
… Однажды Лев – Главный конструктор бродил, как обычно, по окрестным лесам. "Заяц, – сказал он встретившемуся Зайцу, – я тебя на завтрак съем; сейчас я тебя запишу. Ты меня понял?" И Заяц ответил, что понял. "Волк, – идет дальше Лев, – ты у меня на обед. Я тебя запишу". "Ну, ладно, – отвечает Волк, – что поделаешь?" "Медведь, – говорит Лев, – приходи к ужину; я тебя запишу". "Пошел ты туда-сюда, такой ты разэтакий, – выругался Медведь". "Да, ну? – изумился Лев. – Тогда я тебя вычеркну". Вот что такое смежник-медведь.
Согласование, как ни странно, быстро закончилось. И, выходя через проходную всего через какой-нибудь час, Мокашов вдруг вспомнил, что не успел пообедать. А если успеть к зубному, то неизвестно, когда он сможет поесть.
В вестибюле фабрики-кухни он неожиданно встретил Взорова с красной повязкой на рукаве.
– Вы что тут?
– Дежурим. А ты?
– Забежал на огонек. Скажи мне: откуда Леночка?
– Понимаешь, понаехала масса народа, рабочего и приглашённые вип-персоны. И она среди них… Услышала краем уха в разговоре о тебе и напросилась помочь. По старой памяти.
Он взял поднос и пошёл к раздаче. На раздаче было пусто. Народ толпился в основном у буфетной стойки и кучно сидели за столами. Курили, спорили, пили пиво, и в зале стоял непрерывный шум, как будто на лестнице или в вестибюле заводили самолёт. Когда он кончил со щами и ковырялся в бифштексе, подошел Славка и, улыбаясь, спросил:
– Вот те на! Откуда?
Подошел и Мешок Сказок и, садясь рядом, сказал:
– Один знакомый за дежурство, и то без пива и водки.
– А я к зубному, – объяснил Мокашов.
– А это способствует, – сказал Славка и рассказал, как он лечил зуб водкой.
– Одни дежурите?
– Нет, ещё Взоров.
– Ну, счастливо оставаться. Желаю отдежурить вам без кровопролитиев. Пока. Я побежал.
– Пока.
"Прекрасно", – думал Мокашов, трясясь в автобусе и чувствуя себя отчего-то счастливым. И Славка, и эти ребята, и даже Мешок Сказок – смешной и наивный, чрезвычайно нравились ему.
Он вспоминал свои первые тревоги, отчаяние первого задания, как он дрожал: как бы не напутать. И было непонятно: отчего здесь Леночка и кто она теперь?
Последний вечер перед возвращением в Москву Леночка проскучала в одиночестве. Конечно, Красноград не Москва и вечером некуда пойти. Но оставались подруги. Однако она никого не захотела видеть. Хотелось побыть одной. В Москве она прижилась на удивление быстро и теперь думала, как перетащить сюда Наташку. А с Мокашовым та же история. Она его не забыла в Москве. С работой всё у неё получилось просто, хотя никто её так до конца и не понял. Она по-прежнему хрупка и беззащитна, хотя недоброжелатели (передавали ей) сравнивали её с орлом, высматривающим жертву с высоты. Орлу в его медленном кружении нужна особенная зоркость. И вот он камнем падает вниз, вытянув стальные лапы. Временами она пыталась оторваться, чтобы забыться, вести бесшабашную жизнь. Однако всё это не по ней. В какой-то мере что-то получалось, но чего она достигла? Сумела только озлобить всех. Она отыгрывалась, и все её ненавидели. Она искала слабые места, а находила врагов. Пожалуй всему виной её вздорный характер. И всё-таки ей везло. Она будто кошка в невесомости – крутит хвостом и приземляется на лапы. Всё получалось мимоходом, легким доворотом винта. Ей несомненно везло, и не смогла она бы даже толком объяснить и не задумывалась "почему"? "Не так", – видела она и чувствовала дискомфорт.
Она вспоминала детали недавней встречи. Мокашов. Подумала, что в жизни ей достаются крошки, но она и ими воспользуется. А, может, верно, что в ней что-то заложено от орла? Придёт ещё её время, и она выпустить стальные когти.