- Жиреют бояре, мнихи тоже не знают забот, купцы набивают сумы, а про то не мыслят, что едва обороняется юг от половецкой напасти, умывается русской кровушкой. Придет время - окровавится восход и над Ильменем, и волей своей новгородцы не похвалятся: порубят ее кривые мечи, пеплом развеют древнюю лепоту … Отсель далеко смердит: Андрей тож натерпелся от бояр, от них вся смута расползлась по Руси. Жить хотят сладко и без хлопот.
Не ведомо, однако ж, было ни Михалке, ни Всеволоду, что в ту же пору, стоя на крыльце Владычной палаты, Лука говорил Полюду:
- Вся беда у нас от князей приключилася: не живется им в холе и достатке, а ведь в вотчинах у них всего хоть отбавляй. Да нет же, свое-то под боком, никуды не денется, а пялят глаза на чужое. Узду бы на них боярскую - небось присмирели бы, небось поостереглись. В нашем-то Новгороде какой ни князь, а шибко не разгуляешься!..
- То верно, владыко, - вторил ему Полюд, - но узды такой еще не изготовили, чтобы каждому в пору пришлась. Покуда и умишком своим худым, и хитростью пробавляемся, а то и в ножки поклонимся - про то ты и сам ведаешь.
- Ведаю, - сдвигал на переносье брови Лука. - И то ведаю: новгородская вольница и Андрею суздальскому и Ростиславу киевскому все равно что кость поперек горла. Им только послаби - мигом очистят наши скотницы . А мы, как пчелки, - резану к резане, гривну к гривне - и так-то всю жизнь: что дед, что прадед… Ох-ох. И молодые князья, как смекнул я, тож в ту сторону глядят. Польги нам от них не сыщется никакой.
А Порфирий тем временем принимал на боярской усадьбе гостя. Не знатный был гость, а такой, без которого мужики на вече все равно что стадо без быка: коровы мычат, да не телятся.
У боярина - свои людишки во всех новгородских концах . Оттого ему и послабленье от Боярского совета, оттого и не засадили еще в поруб , а надо бы.
В конуре у Порфирия под красным крыльцом - дубовые лавки вдоль стен, в углу, на иконах, святые угодники десятками глаз пялятся на гостя сквозь желтые огоньки лампад.
Неторопливы речи Порфирия, губы служки растянуты в ласковой и страшной улыбке:
- Не туды поворотился, Кухта. Тебе наказ от боярина был: сбивать людишек против Святослава. А ты как рассудил? Боярские денежки-де далеко, когда еще возьмешь, а на дорогах купчишек что гусей на лугу - один другого жирней да податливее… Не все тебе ножичком-засапожником играть - индо все и по-другому обернется: как бы тогда тебе не умыться кровавыми слезами, Кухта. Полюд правду любит. За верность щедро одаряет казной, за ложь - карает. Где твоя черная осиночка, Кухта, - плачет не наплачется, зовет не назовется?.. Аль позабыл уговор? Аль память медами отшибло?
- Не позабыл я наш уговор, - уставившись глазами в землю, неохотно отвечал Кухта, - людишки мои свое крикнут. Вече-то, чай, не впервой на нашу сторону поворачивать. А про купчишек сказывают тебе, Порфирий, зря - не мое енто дело…
- Перечить не моги! - подскочив на лавке, будто рассерженный петух, сорвавшимся голосом прикрикнул Порфирий. - Днесь прибег в Боярский совет кончанский староста от суконщиков: взломали-де амбары, недосчитаемся лучшего сукна, а к воскресенью должны прибыть гости от немцев, по уговору менять сукно на мечи. Куды дел краденое, сказывай?
Кухта молчал. Порфирий загнул палец:
- Нынче Перенег, златокузнец , едва ума не лишился, да и есть с чего: пришли ночью зверообразные люди, взломали лари, над дочерью надругались, самого Перенега били палками по животу, пытали, где прячет золото и каменья…
У Кухты потная капля повисла на кончике носа. Порфирий гневно постучал сухим костистым кулаком по столу:
- Кару на твою голову, тать! И кабы не снадобился ты ныне боярину Полюду, велел бы тебя вязать, да с каменьями в мешок, да на дно Ильмень-озера. Туды тебе и дорога. Но, видать, родила тебя счастливая мамка, коль сидишь ты в боярском тереме…
Совсем уже извелся Кухта, тесный зипун прилип к влажной спине - не отдерешь, ноги отяжелели от страха: а что, как кликнет Порфирий своих людей да велит бить Кухту за все его грехи неисчислимые?.. Случалось такое на усадьбе Полюда, ходили о том страшные слухи по Новгороду. Сказывали и про то, как выжигал боярин своим холопам глаза, вырезал языки, а после топил замученных в озере - не зря проговорился Порфирий про мешок с каменьями: небось он-то и вершил расправу.
- Ты уж меня прости, Порфирий, батюшка, - заговорил Кухта онемевшим языком, - вели не казнить, а миловать. И про что сказывал ты, про то мне ведомо, но не все моих рук дело. Кончанский староста - то моя работа, а Перенега в глаза не видывал, зря коришь. Что же до боярина, кормильца нашего, то все, что повелит, тем же мигом исполню…
- Ишь, какой покорливый стал, - смягчился Порфирий. - Аль испужался?
- Боярский суд короток…
- И то.
Совсем помягчал Порфирий, велел даже медов принести, стал угощать Кухту, а между чарами говорил, как надобно ходить по дворам и тайно склонять новгородцев против Святослава.
- Владыко про то проведает, еще хуже не сносить мне головы, - осторожничал Кухта.
- Перед владыкой не ты в ответе, - довольно попугав, успокаивал его Порфирий.
Дело было сделано.
А Святослав тем часом, вернувшись с охоты, беседовал в терему со своими людьми. Знал он уж о возвращении с чужбины Андреевых братов и послал своего меченошу на Полюдов двор кликнуть их к себе в гости на Городище , но не успел меченоша и порога переступить, как попятился от двери и в сени вступили сами князья.
Встал Святослав со стольца , облобызал истово Михалку и Всеволода и просил князей сообща разделить трапезу.
Меды и брага лились рекой, гости хмелели, но приметили молодые князья, что сам Святослав почти не пил и средь общего веселья нет-нет да и бросал в их сторону встревоженные взгляды.
Когда все ушли и слуги, неслышно скользя между столами, быстро убрали остатки яств, князь угрюмо сказал:
- Про то не ведаю, о чем вели с вами беседу владыко с Полюдом, но хочу вам сказать, чтобы не верили вы ни единому их слову. Не други они вам, а враги заклятые и для того только сманили в Новгород и принимали со всею честью, чтобы усыпить Андрея…
- Не верим и мы Полюду, - ответил Святославу Михалка, - и не для того возвратились мы на Русь, чтобы гневить своего брата.
- Истинно вы Мономашичи, - обрадовался Святослав. - Дедова мудрость не даст вам прельститься щедрыми дарами новгородцев, ибо зрите недостойные дела, творимые владыкой и Боярским советом.
Тогда поведал Всеволод о тайной встрече Полюда с Кухтой.
- Значит, правду сказали мне, дабы поостерегся я, ибо не знаю всего коварства, на кое способен владыко, - грустно проговорил Святослав.
Потрескивали щедро расставленные по всему столу свечи, на дворе, позвякивая оружием, прохаживались вои, а князья все сидели и думали свою думу.
Поздней ночью ехали Михалка со Всеволодом на Полюдов двор. Не хотелось им возвращаться к боярину, слушать его льстивые речи, за улыбками прятать истинные свои мысли, благодарить за приют и за яства. Ехали не таясь, а самое время было бы поостеречься. Не достигли они еще и Волхова, где пролегал их путь, самое темное было место, как пропела у Всеволодова уха стрела и впилась острым жалом в шею Михалкова коня. Вскинулся конь, рухнул наземь - едва выбросился князь из седла. А от черного сруба метнулась за угол сгорбленная лохматая тень.
Не ушел тать от Михалки, настиг он его у Полыньи . Тут и Всеволод подоспел. Связали они брыкающегося людина , приволокли на Полюдов двор.
- Ахти мне! - вскрикнул, размахивая руками, Порфирий. - Наказывал боярин не пущать вас одних, нынче не оберусь греха. Да как же ты, тать, посмел руку поднять на князей?! - накинулся он на людина, но приметил Всеволод, что гнев его был притворен.
И людин, видать, глупый попался. Упасть бы ему князьям в ноги, молить о пощаде - ан нет: стоит себе, глядит на беснующегося Порфирия да подмаргивает черным глазом.
Совсем осерчал Порфирий, кликнул слуг. Во дворе поднялась возня, от запаленных факелов светло стало, как днем. Уволокли татя в поруб, князей ввели на всход , в теплые сени, где уже стоял в исподнем не на шутку перепуганный Полюд.
- Куды глядишь ты, нечистая сила?! - накинулся боярин на Порфирия. - Этак-то привечаешь ты наших дорогих гостей?! Кому я наказывал боронить князей пуще глаза, сказывай.
- Моя вина, боярин, - потупился Порфирий. - Да только разве за князьями углядишь? Резвые они, и кони у них резвые, а как поехали ко Святославу на Городище, тут я своим людишкам и сказал: князь наш оглядлив, беды не допустит, велит сопроводить гостей до самой твоей усадьбы. Да вот оно как обернулось… Уж не Святославов ли человечек озоровал?
Понял Полюд, к чему клонит догадливый Порфирий.
- Веди-ко мужичонку сюда, - гневно распорядился он. - Нынче же спросим с него, кто таков и почто метнул стрелу…
Порфирий поклонился и вышел за дверь.
Потея и угодливо кланяясь, боярин проводил князей в опочивальню.
- Неспокойно нынче стало в Новгороде, - говорил он, забегая вперед и распахивая услужливо двери. - Скорбит владыко, а управы на шатучих татей нет. Святослав, князь наш, молод, не блюдет векового закона, сеет смуту, а о том не знает, что только на твердой боярской воле и стоит древняя наша вольница. Да простятся ему все грехи, а вам вот мой наказ: впредь без воев со двора ни шагу. Боярский совет за вас перед Андреем в ответе…
- Ишь како запел, - сказал Всеволод, когда они с Михалкой остались одни.
- Кшить ты! - внезапно оборвал его Михалка. Всеволод осекся - и вовремя: дверь распахнулась, на пороге появился растерянный Полюд.
- Сбежал мужичонко-то, сбежал, - пролепетал он ссохшимися губами. - Как повели его в поруб, так и сбежал… - И, чуть помолчав, добавил - Да только от нас разве сбежишь?
- Поймали? - вскинулся Всеволод.
- Настиг его вой - уж у ворот был, уж полез на частокол, - да и рассек топором-от. От шеи до брюха развалил - силен…
4
Лука гневно ударил посохом в пол.
- А я что сказывал?! - взревел он. - Я что тебе, Полюд, сказывал: гляди за Святославом в оба. Не досмотришь оком - заплатишь боком.
- Смилостивись, владыко, - лебезил растерянный боярин. - Како за ентим кобелем доглядишь? Меды пьет, охотой балуется - везде мое ухо.
- Оглохло оно, ухо-то…
- Оглохло, - совсем падая духом, согласился Полюд.
- Очеса-то ослепли…
- Ослепли, владыко, - покорно вторил боярин.
- Нынче в Великие Луки подался князь, завтра жди во Владимире у Андрея.
- Далеко глядишь…
- Еще дале вижу. Пошумели твои мужики на вече, иных покалечили, иных покидали в Волхов, а что толку?
- Не возворотится Святослав. Чай, то нам и на руку. Кликнем иного князя. Иной-то посговорчивее будет.
- Кабы кликнули.
- Кликнем, - уверенно кивнул Полюд. - А Святославу неча в Луках сидеть. Покуда он в пределах новгородских, то вроде бы и наш князь…
Остыв от гнева, владыка водворился на лавку. Понятливо поглядел на Полюда, ухмыльнулся.
- Аль задумка какая, боярин? Сказывай.
- Да уж что и сказывать, коли все сказано, - все более успокаиваясь, начал Полюд. - Вече решило: не быть Святославу у нас князем. Творил он богу неугодное, Новгороду во зло - каково сидеть ему на столе? Донесем Константину, митрополиту, сам-де ушел князь, не пожелал служить Великому Новгороду. На том и клятва наша, даденная отцу Святослава, Ростиславу, кончается. Хоть и не поклонился князь вечу, а во всем с ним согласен, коли так и поступил, как вече решило… Но, покуда сидит он в Луках, еще висит над нами беда. А как изгоним - возврата уж нет. Пошли посадника, пусть объявит ему нашу волю..
- Умен ты, боярин, - похвалил владыка. - А как поступим с братами Андреевыми?
- Тут другой сказ, - подумав, сказал Полюд. - Сердить Андрея нам ни к чему. Глядишь, братов его приласкаем, он и смягчится: не держит-де Новгород супротив него зла, а все Святославова неуступчивость. Пущай не гневается…
- Ишь ты каков, - проговорил владыка, - да неспроста, знать, про Андрея заладил: пущай не гневается… Андрей-то и на братов не поглядит - изгнал уж было.
- Нынче возвращению их не противился.
Помолчав, владыка встал.
- Быть по сему, Полюд, - сказал он. - Вели-ко кликнуть ко мне молодых князей.
С трудом разыскали Полюдовы служки Михалку со Всеволодом, привели во Владычную палату.
Лука встретил их приветливо, сажал на крытые мягкими коврами лавки, выспрашивал, всем ли довольны, не чинят ли им в Новгороде каких неудобств.
- Всем довольны, владыко, - спокойно отвечал Михалка. - Неудобств нам никаких не чинят. Спим, едим сладко, Полюдовы людишки стерегут нас на каждом углу.
А Всеволод сказал:
- Ждет нас брат наш Андрей во Владимире, не шибко ли мы у тебя задержались, владыко?
Вопрос этот Луку застал врасплох. Наслышан он был о встречах молодых князей со Святославом. Уж не подвох ли какой во Всеволодовой простодушной речи?
Но глаза Всеволода были ясны, и Михалка глядел на владыку ясными глазами.
И принялся Лука жаловаться на Святослава. Думал про себя: отпущу молодых князей, донесут они о моей печали Андрею. Не супротив него замыслил Новгород изгнать Святослава - неугоден князь вечу, поелику не печется о новгородцах, хиреющих от княжеской немилости. И ежели то Андрею угодно, то посадят они на новгородский стол любого из его братьев. Потому как знал: братьям своим Андрей благословения не даст, не верит еще им, боится, не таят ли они еще на него обиду. Пройдет время, много воды утечет в Волхове… Хитер, ох и хитер владыка.
- Неволить я вас не стану, - сказал Лука. - Коли не лежит у вас душа к Новгороду, ступайте во Владимир. Поклонитесь князю Андрею, передайте ему мое благословение…
Поблагодарили князья владыку, помолились вечером в Софии и следующим утром, чуть свет, отправились в путь.
Ехали с обозом, часто останавливались в деревнях, с волнением ждали, когда минуют новгородское порубежье. Чуяли, и в обозе стережет их недреманное Полюдово око.
Разные были людишки в обозе, все больше купцы, и ехал с ними вместе в крытом возке до Великих Лук новгородский посадник. Нелюдимый был он человек, неразговорчивый - и двух слов не вытянули из него князья за всю не короткую дорогу.
В Великих Луках, не дав встретиться со Святославом, коней их быстро перепрягли и погнали дальше - в весеннюю распутицу, по раскисшим дорогам и мокрым от непереставаемого дождя лесам.
Смутно было у князей на душе: каково-то встретит их старший брат? В недобрую годину возвернулись они на Русь, издерганную усобицами. Поверит ли Андрей в их непричастность к заговору, учиненному лживыми новгородцами, выделит ли им уделы или снова отправит в изгнание?..
Деревушки на их пути стояли словно вымершие, по сирым полям гулял разбойный ветер.
Но смыло тревогу, едва только въехали в пределы владимирского княжества, - на первой же стоянке, где выпрягали загнанных лошадей, встретил их Борис Жидиславич, любимец князя Андрея, дородный боярин с красным, обветренным лицом, весельчак и балагур. Встретил о двух конях под богатыми седлами и с малой дружиной, передал, что давно уже ждет их старший брат в стольном граде, что меды перебродили в бочках и будет по случаю их возвращения веселый пир.
Еще пуще размякли князья и даже прослезились, когда знакомо заблестела в стороне от дороги полноводная Клязьма, а на вершине холма сверкнула позолоченным куполом церковь Успения божьей матери.
В городские ворота въезжали степенно, сдерживая жеребцов, вглядывались с волнением в избы и терема, будто вчера оставленные, радостно улыбались встречным дружинникам.
На всходе своего дворца князь Андрей братьев облобызал троекратно и всенародно, благодарил Бориса Жидиславича за верную службу, в тереме сажал их по правую руку, угощал винами и жареными лебедями.
Постарел Андрей, обрюзг, седина пробилась в густую бороду, но живые глаза глядели, как и прежде, пристально. На пиру говорил с князьями так, словно и не было меж ними размолвки, жалел Всеволодову мать и даже смахнул слезу, а после велел звать скоморохов, смеялся, слушал песни, подперев кулаком кудлатую голову.
Приметили князья, как морщился он при появлении Кучковичей, не обласкивал взглядом когда-то любимую жену свою Улиту. В переходах терема попадались им пришлые люди, в углах слышался шепот, слуги ходили на цыпочках, скрипом половиц боясь потревожить князя.
То и дело, глядя на бояр, гневно сводил Андрей выцветшие брови, вино и мед пил без меры и будто не хмелел - только глаза наливались кровью да чаще вздувались крылья широкого носа. Напряженная рука его слепо шарила по столу, и слуги спешили наполнить до краев его быстро пустеющую чару.
Изменился Андрей и все больше походил на отца их Юрия в последние годы его жизни, когда объезжал он во хмелю своих бояр и дружинников…
Нет, не вовсе поверил князь своим меньшим братьям. За пирами да забавами не допускал он их к своим делам и мыслям. Втайне сносился Андрей со Святославом, дал ему войско, и тот, разорив Торжок, двинулся жечь и топтать новгородскую землю. Дорого заплатил Новгород за строптивый свой нрав. Присылали владыка и бояре послов своих к Андрею, но тот не то чтобы выслушать, а вовсе не допустил их к себе. Руками Святослава и братьев его Мстислава и Романа нес он свое отмщение. И поделом зипунникам. Как ни стояли на своем, а пришли, поклонились владимиро-суздальскому князю.