* * *
Кенесары!.. Мятежное, кровожадное племя Аблая: все они выходят из утробы матери с поднятыми для боя копьями! Поочередно отсекают им головы, но все равно не хотят они смириться. Вряд ли наступит желанное для него спокойствие в степи, пока хоть один из них будет жить…
В прошлом году ташкентский куш-беги отсек головы Есенгельды и Саржану, а в этом году парванчи Ляшкар отхватил ее уже у самого Касыма-тюре, но разве поумнели, смирились они перед роком? Наоборот, как раненые волки, совсем озверели после этого подлый Кенесары с братом Наурызбаем. Вся степь окровавлена с тех пор, как прошлой осенью опять появились они здесь. Хуже всепобеждающего мора они, и подлая чернь идет к ним, забыв про все его, ага-султана Конур-Кульджи, благодеяния!..
Аргыны хоть и возмущались порой действиями приезжавших к нему чиновников, но легко смирялись с его велениями. А теперь и они становятся какими-то другими. И без того было неспокойно в народе, а тут еще этот волчий выводок. Теперь уже совершенно ясно, что стали мятежными такие волости Акмолинского округа, как Байдалы, Койлыбай-Шагир, Жанай-Калкаман, Темеш, Тынали. К ним вполне можно присоединить весь взбудораженный сыновьями Азанбая род каржасов, поддавшихся мятежному блудословию Таймаса Бектасова, аулы Торткары, многие аулы Кара-Ахтымбетской, Женбай-Шакской, Корсын-Кернейской, Коянчи-Тагайской волостей. Наконец, роды Младшего жуза: тама, табын, жагалбайлы, алшын, жаппас, шекты, торткара и многочисленные кипчаки с берегов Тургая, которых призвал на коней батыр Иман Дулатов. И есть еще более худшая весть: шестьсот тридцать пять киргизских кибиток примкнули к поднявшимся казахам. Если Кенесары удастся использовать эти настроения, придется трудно…
Так, он, ага-султан Акмолинского округа подполковник Конур-Кульджа, сын Кудайменде, лично известный его императорскому величеству - самодержцу Николаю I, и доложит в канцелярию генерал-губернатора. Необходимо как можно быстрее что-нибудь предпринимать. Пожар занимается по всей степной границе Российской империи, а главный смутьян и поджигатель - небезызвестный Кенесары от отпрысков Аблая. Используя земельные и налоговые сборы, он возбуждает в казахском народе чувство ненависти к царю и его верным слугам из степных султанов.
Особое внимание следует обратить на то, что означенный мятежный султан Кенесары в последнее время усиливает свои разбойные действия в месте начавшегося строительства Актауского укрепления. Недовольство строительством он хочет обратить себе на пользу, для этого у него имеется достаточно возможностей. Сие укрепление стоит как раз на границе Акмолинского, Каркаралинского и Аягуского округов и имеет большое значение для того, кто хочет прочно владеть степью…
Конур-Кульджа раскачал свое громадное тело, сделал еще одно усилие и потянулся рукой к ковровой суме, висевшей у изголовья. Он ухватил толстыми пальцами сафьяновую папку, вытащил оттуда большую плотную бумагу с изображением двуглавого орла. Это был именной указ Николая I о строительстве Актауской крепости. Конур-Кульджа напялил на нос большие очки, которые надевал по торжественным случаям, и принялся читать, медленно шевеля нижней губой:
"Высочайше утверждено. 15 апреля, год 1837.
Во внешних округах Омской области при урочище Актау учреждено постоянное укрепление, начальствование над которым вверено коменданту в чине полковника или подполковника. На обязанность этого коменданта возложено:
I. Наблюдение за внутренним спокойствием в трех пограничных округах: Акмолинском, Каркаралинском и Аягузском.
II. Действительная защита верноподданных киргизов во время их кочевки, не исключая и Голодной степи.
III. Постоянный надзор за неприкосновенностью границ: пресечение всякого своевольного перехода наших киргизов в чужие пределы и вторжения в наши пределы от соседних народов.
IV. Покровительство движению торговых караванов. В этих видах Актаускому коменданту подчинены упомянутые три округа и все в них находящиеся. При нападении на наши посты и кочевья верноподданных киргизов коменданту предоставлено обращать хищников силой оружия и преследовать их до реки Чу, не переступая однако же за нее, или в других местах, за южные пределы Голодной степи…"
Конур-Кульджа лежал в удовлетворенном молчании, словно впитывая в плоть и кровь каждую букву царского указа. Потом он улыбнулся: "Ну, погодите… Быстрее бы закончилось это строительство. Тогда посмотрим, кто каким голосом будет петь!"
Незначащей тенью была растирающая где-то там ноги женщина. Он приблизил указ ко рту, прилип к двуглавому орлу сначала нижней губой, потом реденькими усиками и широким носом. С наслаждением чмокнув, он вложил орла обратно в сафьяновую папку, перенес ее к ковровой суме. Толстые влажные пальцы нащупали и потащили из сумы другой указ. Ага-султан любил лежать так по утрам и перечитывать важные бумаги…
"Именем Высочайшего указания… 10 ноября, год 1837.
К церкви, предполагаемой к сооружению во внешних округах киргизской степи, при укреплении Актау, определен священник, 2 причетника, 1 сторож, с жалованием в год: священнику 1000 рублей, причетникам по 60 рублей, сторожу 9 рублей 50 коп. Священнику при разъездах по пограничным приказам: Акмолинскому, Каркаралинскому и Аягузскому отпускать прогоны по положению и сверх того выдавать на профсборы, вино и прочее по 250 рублей в год"
По крайней мере двадцатый раз читал Конур-Кульджа эту записку из царского указа, но не вникал в суть. На этот раз он вдруг захлопал куцыми ресничками… "Как же это так? Когда хан Аблай убил Шаршу - сына калмыцкого завоевателя Галден-Церена - и послал к царскому двору своего сына Тугума с заверением о полном подчинении России, императрица послала ему вместе с ханской грамотой рескрипт, по которому хану Аблаю ежегодно выплачивалось по триста рублей и по двести пудов муки на прокорм. А тут рядовому русскому мулле дают вчетверо больше. Что же это получается: или царь разбогател, или вся Казахская степь не стоит годового содержания одного попа. Дешево же нас ценят!"
Тут ага-султан испуганно оглянулся и так задрожал, что жена вынуждена была выпустить из рук его сразу похолодевшие икры.
- Тьфа… Тьфа!..
Он даже руками отмахнулся от этих страшных мыслей. И представить боялся себе ага-султан Конур-Кульджа, что бы делал без поддержки белого царя. Никакого жалованья не нужно ему, лишь бы всегда были здесь солдаты. Сам он готов стать жертвою за одну лишь царскую тень!..
Да что там говорить: всем обязан он его императорскому величеству и будет служить ему до последнего дыхания!.. Нет здесь в степи более усердного царского слуги, чем он. Разве не Конур-Кульджа вместе с тремя другими султанами ездил, рискуя жизнью, по приказу генерала Талызина удерживать взбунтовавшиеся роды от присоединения к Кенесары? Чего ни делали они, чтобы выполнить этот приказ: грозили, обещали, подкупали… Пришлось даже призвать на помощь самого главу омских мусульман - имама Мухаммед Шарифа Габдрахман-оглы. Но ничего не получилось, ибо разъяренный народ похож на мартовского самца-верблюда перед случкой и не желает слушать слов увещевания. Безгранична его ненависть к белому царю и достойным, порядочным людям. Солдаты сейчас нужны, а не увещевания. Видно, на лбу его при рождении было написано усмирять мятежников…
Омский генерал Талызин остался недоволен в тот раз, что он не поехал для переговоров с самим Кенесары. Собственная шкура ему дороже; как говорится: не суй палец в волчью нору - оставишь руку…
Да и толку все равно было мало. Кенесары похитрее братьев. Подобно ястребу, наловчившемуся с лету бить куропаток, ведет он себя с регулярными войсками. Так же молниеносно, как и ястреб, налетает он на небольшие отряды, вроде отряда есаула Чирикова, и как под землю проваливается, когда ищут его линейные войска. Только с каждым днем на все более крупные отряды совершает он нападения. Силы Кенесары растут как горный обвал…
И налетает он с каждым часом все больше. Чего стоит только его последнее письмо омскому губернатору… "Берега рек Есиля и Нуры, земли Актау, Ортау, Каркаралы, Казалык, Жаркаин, побережья Убагана и Тобола, долины Кушмуруна, все земли от Каркаралы до Жаика являются исконными владениями наших предков, а вы отобрали их у нас и строите там свои укрепления. Нам, скотоводам, тоже нужна земля для существования". Хочет привлечь к себе чернь, вот и пишет все это, да еще распространяет свои писания среди народа.
Все больше стал он баламутить народ, когда пришло известие о строительстве этой самой Актауской крепости. Пригрозил войной, перерезал почтовый тракт между Кокчетау и Кара-Откелем, требует возврата всех родовых земель!..
Голодный волк, воющий в степи, - вот кто такой Кенесары! И правильно делает губернатор, что не отвечает на его писания, а нарочных одного за другим шлет прямиком в Сибирь. Только Кенесары использует и это, растравливая людей. "Если белый царь даже выслушать не желает казахов, сядем на коней!" - таков его призыв. Хитер он и все использует, что может. Вот почему не только родовитые люди, но и чернь, обозленная чиновниками и ага-султанами, целыми ватагами приходит к нему. Это опасней всего. Со всеми можно договориться, кроме черни. Раз она поднимается, следует двинуть войска. А омские генералы все рассчитывают на переговоры!..
Сейчас же Конур-Кульджа привстал, разыскал в суме какую-то новую бумагу. Это и был приказ генерала Талызина…
"Если не пожелают опомниться, то я в последний раз требую, чтобы вы с получением сего непременно через 24 часа отправили своих детей по назначению приказа для усмирения киргиз и разведывания предприятий мятежников. Это вы обязаны исполнить со всей точностью".
Смуглое лицо Конур-Кульджи еще пуще потемнело от злости. Он вспомнил, как все это было. Генерал вызвал его к себе в Омск, накричал и в ответ на возражения приказал отправить для переговоров с Кенесары его собственных сыновей. Разве не этот приказ вынудил его оставить спокойный, надежный дом своей старшей жены Кайнисы, проживающей в Кара-Откельском укреплении, и прибыть сюда, в аул младшей жены. Сыновья его - Жанадил и Чингис - учатся в Омском кадетском корпусе. Во имя собственного благополучия он готов отправить их не только в опасный стан Кенесары, но самому черту в зубы, только… послушаются ли его сыновья?
От Кайнисы, старшей жены Конур-Кульджи, родился Жанадил а Чингис - от второй жены, Аккагаз, - внучки Вали-хана.
* * *
Жанадил - безвольный, неповоротливый, трусливый, а Чингис - прямая ему противоположность: быстрый, смелый, готов идти на все. И по виду отличны они. Если Жанадил - темнолицый увалень и весь в отца, то Чингис уродился в родственников матери - белолицым и сероглазым, со всеми качествами касты тюре - задиристостью, незнанием страха, решительностью и бессердечием. Несмотря на молодость, он уже участвовал в межродовых и аульных распрях. В прошлом году Чингис был толмачом в отряде есаула Лебедева, схватившем батыра Сейтена на берегу Балхаша. Людям он все же нравился больше Жанадила, уже хотя бы потому, что меньше походил на отца. А Конур-Кульджа не любил обоих сыновей. Он готов послать их на верную смерть, но побаивался могущественных родственников их матерей.
Блуждавший до сих пор по стенам и потолку взгляд ага-султана остановился на молодой жене. Что-то злое и темное вспыхнуло в глубине его мышиных глаз. На грудь и пышные бедра смотрел он…
* * *
Старшая жена Кайниса не раз говорила, что прекрасная мачеха неравнодушна к его сыну Чингису. Конур-Кульджа не обращал на это внимания, понимая, что байбише - старшая жена - должна наговаривать на свою молодую соперницу, а заодно и на сына второй жены. Тем не менее он приставил соглядатая к этой Зейнеп, и тот на днях донес, что все подтверждается.
Нет, не таков Конур-Кульджа, чтобы сразу мстить. До поры до времени втянет он свои когти, чтобы выпустить их в нужную ему минуту и без лишнего шума исполнить приговор.
Но все это отступало на задний план, когда ага-султан услышал другую, куда более неприятную весть. Ему сообщили, что другой его сын, Жанадил, влюбился в дочь простого раба-туленгута и хочет на ней жениться. И девушке, говорят, он по душе. Если же отец станет возражать, то Жанадил, якобы поклялся, что увезет девушку в Омск.
Он чуть не взбесился, когда услышал про это. Какой позор: сын самого ага-султана женится на девушке из низкопородной черни! Да вся степь будет смеяться над ним!.. Тут уже нельзя было медлить, и он сразу вызвал к себе Жанадила.
- Верно ли, что ты собираешься жениться на Кумис - дочери рядового туленгута Абдувахита? - спросил Конур-Кульджа, и глаза его налились кровью.
Обычно тихий и безвольный, Жанадил на этот раз проявил настойчивость. Хоть и не смог выдержать взгляд отца, но от клятвы своей не отрекся.
- Верно…
- Разве не знаешь ты, что я сосватал тебе младшую дочь Ердена, которая должна стать в твоем будущем доме байбише - старшей женой? И ты, надеюсь, не забыл, что Ерден владеет всеми землями Улытау, Кара-Кенгир и Сары-Кенгир?
- Знаю… Пусть на ней женится Чингис…
- Что мелет твой язык? Как это "пусть женится Чингис"?.. Я сватаю девку ему, а женится должен Чингис!
Жанадил, глядя куда-то под ноги, бормотал то-то невнятное:
- Неужели не может он… Если может с мачехой, почему не может на невесте брата?.. Пусть женится он, раз все равно. А я хочу Кумис… Зарежусь, если не будет Кумис!..
Это было сверх всякого терпения. Конур-Кульджа решил было тут же повалить на пол и хорошенько потоптать ногами Жанадила, но потом подумал, что этот дурак растрезвонит в отместку то, что знает о Зейнеп и Чингисе.
- Прочь!..
Три дня не мог решить ага-султан, что же ему делать… Нельзя, чтобы люди узнали о тайной связи этой паскудной Зейнеп и щенка Чингиса. Никакого веса не останется тогда у него - весь разольется, как кумыс из опрокинутой чашки. И о постигнувшей их каре тоже должен знать лишь он один… Что же касается Жанадила, то необходимо отшибить у болвана запах этой Кумис. Иначе обидится Ерден - сын Сандыбая, с которым породниться - все равно что приобрести еще одну опору для своей двенадцатикрылой юрты… Но как быть, если этот балбес Жанадил будет продолжать упрямиться? Таким же упрямым ишаком был и отец его матери. Ничего, придется только подумать…
Вот тогда впервые и потащил к глазам ага-султан Конур-Кульджа письмо генерала Талызина…
А не лучший ли это выход? Вряд ли выпустит волк забежавших к нему в логово щенков. И генерал требует, чтобы именно его сыновья занялись переговорами с Кенесары. Как может поступить в таком случае верный слуга престола?..
Правда, это его родные дети, и посылать их на верную смерть… Но хан Аблай, прославленный во всех трех жузах, разве не отрубил голову своему верному черному рабу Оразу, спасшему его когда-то от рабства, только потому, что тот своим присутствием напоминал ему годы унижения? Не должен оставаться в живых человек, ставший свидетелем твоей слабости. Это закон для всех тюре, завещанный великими пращурами. Чем же хуже потомков Аблая он, потомок хана Самеке?..
Конур-Кульджа хотел было уже объявить сыновьям о своем решении, но обоих не нашли в ауле. Он послал телохранителей на их розыски. Оказалось, что оба сына уехали в аул его младшей жены. Взбешенный ага-султан в сопровождении пятнадцати туленгутов поскакал туда…
* * *
Вчера Зейнеп, хоть и очень испугалась мрачного вида внезапно наехавшего мужа, старалась не выдавать своего волнения. Она ходила на цыпочках, потупив взоры и выставляя свои обильны прелести в наиболее выгодном свете. Конур-Кульджа съел небольшого, хорошо проваренного барашка, выпил ведерко крепкого кумыса и перевел глаза на цветущую, как алтайская огненно-рыжая лиса, жену. Она с деланной покорностью чего-то ждала. Но муж лишь скользнул по ней взглядом и ушел.
Была вечерняя пора, когда в ауле все начинают готовиться ко сну. Ага-султан важно шел между юртами, отвечая на приветствия наиболее значительных людей. Жанадил с Чингисом уехали куда-то в степь, и он послал за ними…
- Где юрта туленгута Абдувахита? - спросил он.
Ему показали:
- Вон маленькая юрта, покрытая черной кошмой!
Ни с кем больше не обмолвившись ни словом, направился ага-султан к этой юрте. Нукеры - телохранители бесшумно последовали за ним.
- Ассалаумагалейкум!..
Конур-Кульджа переступил порог, и первое, что увидел он, был догоревший костер из таволги посреди юрты. Потом только на коврике из лоскутков разглядел он расплетающую косы юную девушку. Она застыла в испуге, увидев неожиданно вошедшего ага-султана. Больше никого в юрте не было.
- Где Абдувахит?
Конур-Кульджа явно любовался красотой девушки. Она смутилась еще больше под его пытливым взглядом.
- Родители матери пригласили его в гости… - быстро заговорила она. - Они делают обрезание младшему сыну… С матерью вместе он пошел. Вот-вот вернутся…
- Та-ак!.. А как твое имя?
- Кумис… Меня зовут Кумис…
У него стали набухать жилы на шее. Знакомые с повадками Конур-Кульджи нукеры вышли из юрты.
Ага-султан вновь посмотрел на девушку. Кумис… Действительно, она похожа на серебро. Широкий, ровный, как из кованого серебра лоб, и сама вся матово-белая, чистая. Не зря прилип к ней этот Жанадил…
Он рывком сбросил с плеча горностаеву шубу и, оставшись в одной сорочке, стал развязывать тесемки ширинки своих просторных шаровар.
- Подай-ка, доченька, ту вот пиалу с чем-нибудь холодненьким! - обратился он к ней.
Словно настигнутый волком дикий козленок, она вздрогнула, вытаращила свои огромные черные глаза. Ей хотелось убежать, но нукеры закрыли дверь с той стороны. Девушка беспомощно встала с места, все еще надеясь на то, что ему просто захотелось пить. Да и люди со всех сторон в ауле… Дрожащими руками взяла она растрескавшуюся, обмотанную проволокой пиалу с молодым айраном и направилась к нему, как воробей в пасть змеи.
- Возьмите, пожалуйста!..
Кумис не успела договорить, как ага-султан ухватил ее за руку и дернул книзу. Даже "ойбай!" не успела она крикнуть, как он навалился, накрыл ее всю своим необъятным телом, ломая неокрепшие девичьи ребра. Она не могла даже дышать и быстро потеряла сознание…
Конур-Кульдже не было никакого дела до ее ощущений. Еще добрых полчаса провозился он с ее безжизненным телом, терзая его, словно беркут попавшего в когти кобчика. Потом, бросив ее на том же бедном лоскутном коврике, встал и принялся утирать ручьями ливший пот.
- Зачем горячиться, молодой султан? Там сейчас находится ваш почтенный отец, сам ага-султан, и вам нельзя туда…
Конур-Кульджа понял, что это нукеры за войлочной стеной не пускают в юрту Жанадила, его сына. Он заправил рубаху в подштанники под своим необъятным животом, взял под мышки штаны из выделанной жеребячьей шкуры, набросил на плечи огромную, до земли, шубу, усмехнулся удовлетворенно… Пусть теперь Жанадил женится на той, кого отец сделал женщиной…
Приближаясь к юрте своей младшей жены, он еще издали увидел Жанадила. Тот сидел на земле, возле овечьей привязи и тихо плакал, закрыв лицо руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Проходя, Конур-Кульджа даже не повернул головы в его сторону. Щенок посмел намекнуть ему на мачеху с Чингисом, поделом ему.
- О всесильный ага-султан, как прикажете быть с ее родителями?
Это был догнавший его нукер.
- А что они?