Бедным поэтом из рода атыгай был Арыстан и попал когда-то в отряд Саржана. В степи особенно ценится острословие, красноречие, а он обладает этим в полной мере. Кроме того, он знал древние казахские предания и мог с вечера до утра петь о славных подвигах предков. Но характер у него был непостоянный и строптивый. Однажды, обидевшись на невнимание со стороны Кенесары, он переметнулся к Конур-Кульдже и стал постоянным проводником воинских отрядов, снимавших карту степи. Его песни записывал молодой русский офицер-топограф и платил за это деньги. В степи его ненавидели, считая ответственным за уничтоженные аулы, кровь и слезы близких. Таких вещей не прощают особенно тем людям, которые совсем недавно воспевали свободу и народные подвиги. Джигиты Кенесары давно уже охотились за ним.
На самом деле поэт Арыстан был виновен лишь в том, что показывал дорогу топографам. Он никогда никого не убивал и считал, что поступает правильно. В конце концов, не он, так другой покажет дорогу, а деньги платят хорошие и кормят при этом. Одни живут от скота своего, другие от земли, а от стихов слишком сытым не будешь. Куда деваться бедняку, у которого одна лошадь, да и то хромая? Есть поговорка: хоть мытьем ишачьего хвоста, да заработай богатство. Так и он…
А Кенесары, который почему-то особенно не любил Арыстана, хотел по-своему расправиться с ним в назидание другим. И вот сейчас два человека ввели к нему в юрту похожего на кобчика маленького старичка с бородкой клинышком…
Те, что втащили его под руки, были хорошо известные в степи люди. Один был главный палач султана Кенесары - знаменитый Кара-Улек, каждый палец которого равен по величине руке новорожденного ребенка. Густо, как степная полынь, кучерявились на груди у него жесткие волосы, тяжело отвисли губы, а раскосые кошачьи глаза никогда не мигали. Он не знал в жизни, что такое жалость: это был жестокий, как рысь, огромный, как слон, черный, как сажа человек. Этот Кара-Улек случайно оказался у Кенесары - он попался на воровстве, и какой-то созакский купец хотел его повесить. Кенесары откупил глухонемого великана, отдав за него черного верблюда. И кличку дал ему "Черный верблюд"… Не случайно купил его Кенесары. Кара-Улек был беззаветно предан султану и отличался одним удобным свойством. Не слыша слов, он внимательно смотрел в глаза хозяина и выполнял то, что было там написано. Разве говорил ему когда-нибудь султан об этом бедном башкире, который помнил, как брали крепости русский Пугач с Салаватом? И нет теперь в живых Ашрафа…
А с другой стороны обессилевшего от жестоких побоев поэта Арыстана держал Ожар… Уже месяц, как появился он здесь. Кенесары с радостью принял его, как боевого соратника батыра Сейтена и мужа дочери великого мученика Тайжана. Султан выделил ему достойную юрту, отделил скот и обеспечил всем необходимым. Ровно через десять дней после приезда Ожар отправил к Конур-Кульдже юркого рыжего Самена с подробным донесением о численности сарбазов в войске Кенесары, их настроениях и боевых качествах. Сегодня с утра он все стремился проникнуть в штабную юрту, чтобы выведать, о чем говорят на военном совете мятежников. Видя, как собираются прославленные батыры и вожди, он понял, что это неспроста. Но даже подойти к штабной юрте было невозможно: все сорок нукеров личной охраны султана были расставлены на подступах и не пропускали никого. Уже отчаявшись узнать что-нибудь, Ожар вдруг услышал, что где-то поймали ненавистного Арыстана и он лежит сейчас, избитый и связанный, в тюремной юрте.
Ожар принялся разжигать страсти, предлагая повести пойманного предателя для суда и немедленной расправы к султану. Пусть убедится Кенесары в его рвении и ненависти к предателям, а заодно можно пронюхать, о чем это они там совещаются так долго. Умному достаточно намека…
Арыстан, как только увидел Кенесары, зарыдал и бросился к его ногам:
- О мой султан, я - заблудившаяся паршивая овца! Невиновен я в том, о чем кричат эти люди. Зарабатывая на жизнь, показывал я дорогу русским ученым землемерам. Прости меня на первый раз, и навеки останусь твоим рабом!..
Ни одна жилка не дрогнула на каменном лице Кенесары, лишь побелело оно от гнева. Он так ни разу и не посмотрел на валявшегося в ногах поэта Арыстана…
- Изменяющий родной земле подобен больному сапом коню. - Кенесары говорил ровным голосом. - Чтобы не заразился табун, следует уничтожить его. Так что может быть только одно решение - смерть. И не позволять потом даже подходить к падали!..
Поляк Иосиф Гербрут закусил губу… Что же, это жестокое, но правильное решение. Если действительно думаешь сохранить самостоятельность, то пусть люди боятся общения с врагом в любых формах. В борьбе необходимы жертвы, и ни к чему здесь шляхетское благородство. Уж он-то это хорошо понимает!..
Да, но почему батыры на этот раз не поддакивают султану? Все они опустили головы и стараются не смотреть на него. Почему опечалился Наурызбай, который, как драгоценное откровение, ловит обычно каждое слово старшего брата?..
Что это такое? Словно им вынесли смертный приговор, а не этому жалкому человечку, который лежит на полу в обмороке… Удивительный народ: в бою жестоки и беспощадны. Но когда приходят к ним с повинной, готовы тут же простить самого заклятого врага.
Вот попался им в руки этот Арыстан, о поимке которого мечтали стар и млад, чтобы отрубить ему голову. Но увидели его, умоляющего о пощаде, с мокрой от слез бородой, и сразу дрогнули твердые сердца. Впрочем, не все ли народы в этом похожи… А Кенесары как будто не замечает общего настроения. Как он поступит теперь?..
Султан еще раз окинул бесстрастным взглядом приунывших батыров, твердо опустил руку, указывая пальцем вниз:
- Здесь, на этом месте, отрубит Кара-Улек сейчас его поганую башку!
Еще ниже опустились головы у батыров. Наступила такая тишина, что слышно, как легкий степной ветерок играл поверх юрты. Никто не осмеливался сказать что-нибудь, да и бесполезно это было. Слово, сказанное султанами, не может отменяться даже ими самими.
Иосиф Гербрут и это одобрил. Вождю следует приучать людей к железной дисциплине. Иначе получится, как на его родине, где каждый шляхтич считал себя вождем…
Арыстан пришел в себя и, убедившись в тщетности своей мольбы, вдруг поднял голову и сел, поджав под себя ноги. Оправив на себе одежду, он прямо посмотрел на Кенесары и резким движением отстранил волосатую руку Кара-Улека, потянувшуюся уже было с ножом к его горлу.
- Если тебе так уж хочется попробовать моей крови, то потерпи, успеешь еще! - Он не спускал глаз с Кенесары. - Да, таксыр! Слова требую по закону, султан! Ты приказал отрубить мне голову, но не язык…
- Говори!
Кара-Улек по знаку султана отошел в сторону. Арыстан весь подобрался и встряхнулся, как приготовившаяся к полету птица. По-прежнему глядя на Кенесары сверкающими глазами, он запел:
Глянь ласково, Кене, - я раб у ног твоих,
А хочешь - презирай: останусь нем и тих,
Припомни лишь, что сын того я Атыгая,
Что дал Аблаю в дар красавиц шестерых.
Кенесары в ярости махнул рукой:
- Довольно!.. Лишь на бесстыдных не действует меткое слово. - Он указал на Арыстана: - Свои поступки этот человек завернул в благодеяния, оказанные его предками моим. Могу ли я убить его? Отпустите!
Одобрительно зашумели батыры:
- Верное решение, тюре!
- Не глух ты к памяти предков!
- Не глух к слову…
Иосиф Гербрут еще раз похвалил про себя султана за мудрость. Вождю надо уметь прислушиваться к мнению соратников, ибо они его сделали вождем. К тому же это прощение говорит о его высоком благородстве, великодушии…
И не знал еще Жусуп, что только что помилованный Арыстан будет через несколько дней случайно убит сбросившей его на землю лошадью. Никто не увидит, как это произошло, а на шее неудачливого поэта будет переломлен почему-то тот самый позвонок, который раскрошило падающее дерево у башкира Ашрафа…
Только через много времени поймет Гербрут до конца султана Кенесары, сына Касыма-тюре и внука Аблая. Догадается он и почему так мягко относится султан к пленным русским солдатам, которые бродят без всякой охраны по лагерю мятежников и все чаще остаются у него на службе…
Довольные мудрым решением султана, батыры один за другим выходили из штабной юрты. Каждый направлялся к своей лошади, которую держал под уздцы специальный оруженосец-коновод. Наурызбай тоже подошел к своему коню и, перед тем как вскочить в седло, оглянулся на соседнюю коновязь. Сердце его вдруг остановилось, а потом заколотилось быстро и громко…
Девушка-воин в мужской одежде держала на поводу гнедого коня. В правой руке у нее было копье с кистями. Это была Акбокен…
С тех пор как Байтабын и Акбокен приехали в стан Кенесары с далеких берегов Илека, он служил в отряде Наурызбая, а она - у Бопай. Все ждали, что они обручатся, но шли дни, а этого не происходило. Как брат и сестра они относились друг к другу, и люди недоуменно пожимали плечами. Считали, что они поженятся, когда возвратятся домой.
Наурызбай и раньше встречал ее среди окружающих Бопай женщин, и каждый раз при виде этой девушки сердце его переставало вдруг биться. Сама Акбокен способствовала этому…
Однажды по случаю дня рождения у султана Кошека в стане Кенесары проходил той. Как принято при этом, ему способствовали конные состязания - кокпар и казахская борьба - курес. Наурызбаю пришлось бороться с Байтабыном. Наурызбай был крупнее, да и немного старше своего соперника, и после упорного сопротивления Байтабын был повержен на землю. Каурого иноходца, которого получил за свою победу Наурызбай, он подарил девушке Акбокен.
- Батыр, это ваш долг победителя или подарок? - спросила его Акбокен, взяв под уздцы каурого.
- Это долг победителя перед вашим родственником, самым достойным джигитом из всех, с которыми мне приходилось бороться.
- То-то! - засмеялась Акбокен, сверкнув глазами. - Мы как будто не давали повода думать о себе иначе. Принимаю этого коня только как долг своему приехавшему издалека родственнику…
На шутку требовалось отвечать шуткой.
- Судя по недоброму смеху, сестра, вы бы больше обрадовались победе противоположной стороны, хотя все мы здесь родственники! - улыбнулся Наурызбай. - Если было у вас такое желание, почему не шепнули мне об этом заранее?
Черные, как смородина, глаза Акбокен засияли.
- Если вы прислушиваетесь к шепоту, то думаю, что нам еще представится такая возможность…
- Договорились!
Наурызбай протянул ей руку. Щеки у Акбокен вспыхнули, и она стыдливо коснулась его длинных пальцев. Он почувствовал легкое дрожание ее руки…
Байтабыну казалось, что побежден он был случайно. Просто нога у него подвернулась, и он упал. Ведь боролись они сколько проходит времени между двумя дойками кобылы, или добрый час по-русски, а Наурызбай все не мог его осилить… Не позор же это для него, что оказался на земле. Только легкий смех вызвало его падение среди присутствующих. А вот если бы такое случилось с этим щеголем Наурызбаем, тот бы не перенес. А на подаренном коне пускай Акбокен сама ездит…
Акбокен не спускала глаз с боровшихся и поймала себя на том, что не очень сочувствует Байтабыну. Она много слышала о Наурызбае, знаменитом молодом тюре - остроумном и веселом, и давно уже хотела увидеть его. Девушек всегда привлекают те, о ком говорит народ. И когда он, поступив так благородно с побежденным, протянул ей свою большую руку, она невольно придержала свои пальцы возле нее.
С тех пор словно сотканная из солнечных лучей золотая сеть опустилась на нее и стала быстро опутывать мысли и чувства. Она сама не знала, что с ней творится, но сердце ее больше не трепетало при имени Байтабына. Ночами не спала она теперь, думая об этом… Неужели она такая плохая, что смогла забыть свою клятву верности? Подобает ли это казашке? Ведь с детства любит она дорогого Байтабына, и ближе всех людей на земле он… А может быть, это была не любовь? Что же тогда любовь?
Почему так стучит ее сердце при виде Наурызбая?.. Месяц назад, когда Байтабын был в далеком походе, они обменялись с Наурызбаем тобыком - косточкой из бараньего сустава. Перед этим у них в присутствии множества гостей произошло песенное состязание, и к концу молодой тюре протянул ей маленькую косточку. Это означало дружбу и какую-то тайну между ними. Какую же тайну?..
Знает ли об этом Байтабын? Если знает, то почему молчит? Или, может быть, ему безразлично, что происходит с ней? Разумеется, Байтабын все прекрасно видит. Но какую же надо иметь выдержку, чтобы ни разу ни единым намеком не выдать себя. Чего же он ждет?
Байтабын, выйдя из штабной юрты, тоже увидел Акбокен, но, заметив уже направляющегося к ней младшего султана, остановился в стороне.
Наурызбай, отличавшийся смелостью в обращении с девушками, прямо подошел к ней:
- Здравствуй, сестричка!
- Здоров ли, батыр?
Наурызбай весело рассмеялся:
- Кажется, я застал врасплох Серну-Акбокен!.. Верни-ка мой тобык!
Получившая тобык девушка обязана была на протяжении условленного времени держать его всегда при себе и предъявлять по первому требованию дарившего. Если тобыка не оказывалось, она должна была исполнить по уговору три любых желания. Так что Акбокен, действительно похожая на серну, чье имя носила, во многом уже доверилась Наурызбаю.
- Львы только и ищут удобного случая, чтобы напасть на бедную серну. Но серны помнят об этом. - Она тоже засмеялась и достала вдруг из-под языка маленькую косточку: - Пожалуйста!
- Да, надежней места не придумаешь! - развел руками Наурызбай.
- Где еще хранить такую дорогую вещь!..
В это время появилась Бопай, что-то сказала стоящему поодаль Байтабыну, и вдвоем они подошли к разговаривающим.
- Амансын ба… Здравствуй, Акбокен! - вежливо поздоровался Байтабын.
- Барсын ба, Байтабын!
Байтабын чуть опустил подпругу известного всей степи гнедого коня, на котором ездила Бопай, поправил седло. Бопай искоса посмотрела на него и повернулась к Наурызбаю:
- Не отдашь ли этого молодого батыра в мое подчинение, Науанжан?
Наурызбай едва заметно нахмурился:
- Зачем?
- Есть причина…
- Ладно… - Он не смел перечить старшей сестре. - Как только возьмем Акмолинскую крепость, берите его. Но пока мне храбрецы нужны.
- Значит, договорились!
605
Когда вы едете, Бопай-апа? - спросил Наурызбай, который явно хотел переменить тему разговора.
- Прямо сейчас!
Бопай куда легче любого молодого джигита вскочила в седло.
- Счастливого пути!
- Да исполнятся все ваши пожелания!
Бопай с Акбокен одновременно тронулись с места. За ними, держась чуть поодаль, поехали четыре джигита охраны.
Наурызбай и Байтабын остались на месте.
- Прощайте!..
Наурызбай помахал рукой. Но женщины ехали не оглядываясь. Выехав из аула, они пустили коней рысью. Лишь быстро удаляющиеся копья с кистями виднелись еще некоторое время за пыльной завесой…
Байтабын повернулся к Наурызбаю:
- Не поехать ли нам, батыр, в Актас?
Наурызбай с удивлением посмотрел на него:
- Зачем?
- Говорят, там в отряде появился алтайский стрелок, который с двухсот шагов пробивает стрелой подброшенный малахай. Хотелось бы посмотреть…
- Не время сейчас заниматься пустыми стрельбами да скачками, - недовольно ответил Наурызбай. - Ты же слышал: через неделю полезем на стены Акмолы. Нужно с утра до вечера обучать джигитов. Завтра и начнем!
- Это правильно.
- А сегодня вместе с Николаем переведите всю нашу тысячу в Сасырлы. Он знает, как следует наступить на крепость. Вон он идет как раз…
Они пошли навстречу Николаю Губину, которого давно уже все казахи считали своим. И вдруг оба остановились, пораженные. Необыкновенной красоты молодая женщина сидела на пороге небольшой юрты…
Наурызбай взглянул на Байтабына и пошел дальше, а Байтабын стоял и не мог уйти. Внезапно, как вспышка, молнии, ослепила его она. Неужели бывают на свете такие красивые женщины?.. Иссиня-черные бездонные глаза смотрели мечтательно, как будто увидели какой-то иной мир, лицо светилось необыкновенным светом. Все остальное, тугие темно-золотые косы до пояса, тонкий стан, легкие движения маленьких точеных рук, словно были лишь дорогой оправой этого бесценного лица. Она без всякого любопытства посмотрела на них и исчезла в юрте, как случайный луч солнца…
Наурызбай ожидал Байтабына вместе с Николаем Губиным. Он понимающе улыбнулся.
- Ее зовут Алтыншаш, - сказал он. - Золотые волосы!.. Только у них уже есть владелец.
* * *
Байтабын растерянно смотрел на него. Он не думал сейчас о том, замужем ли она или свободна. Это для него было безразлично. Главное, что вот живет на земле такая женщина…
Они уже втроем вышли на окраину аула и пошли к месту, где завтра с утра предстояло учить джигитов брать крепости…