* * *
Бопай, женщина-воительница, во главе шестисот сарбазов внезапно напала на Аманкарагайский приказ, разгромила его, а потом, повернув в горы Сарымбет, разграбила аул Айганым, младшей жены Вали-хана. На другой день через всю Сары-Арку покатилась весть о том, что войско Кенесары вступило в степи Кокчетау. Получив эту весть, войсковой старшина Симонов во главе двухсот солдат немедленно выступил из Актауской крепости наперерез отряду Бопай, чтобы отобрать угнанный ею скот. Шедшая с другой стороны на помощь Акмолинской крепости передовая рота солдат тоже повернула в сторону Кокчетау…
Это и нужно было Кенесары. За два-три дня половина его войска, двигаясь ночью и днем, подошла к озеру Кургальджин и остановилась на его берегу. Другая половина, пройдя по берегу Есиля до Атбасара, оказалась непосредственно в районе Кара-Откеля. Для казахских лошадей, легко делавших сто двадцать - сто тридцать верст в сутки, расстояние до Акмолинской крепости сократилось до нескольких часов пути. Утром шестого числа месяца тамыз - августа, дав отдохнуть людям и лошадям, Кенесары выступил в путь. На следующее утро, выйдя на стену, ага-султан Конур-Кульджа и войсковой старшина Карбышев увидели бесчисленные конные лавы, обтекающие крепость со всех сторон…
Лишь на восточной стороне крепости, где в полуверсте протекала река Есиль, оставил Кенесары узкий проход. Восемь батыров возглавили войско, краями подковы упиравшееся в реку. Правое крыло, как было принято в степи, взял на себя сам Кенесары. Затем шли тысячи батыров Агибая и Бухарбая, в центре находился Басыгара, по левую сторону от него - Тулебай, Кудайменде и Жанайдар, а на противоположном от Кенесары краю подковы - младший султан Наурызбай. Как только заиграл на стенах первый луч солнца, пять тысяч всадников с громким кличем "Аблай!" устремились к крепости.
Кара-Иван Карбышев уже приготовился скомандовать залп, но так и остался с поднятой рукой. Не привычной - плечом к плечу - конной лавой мчались на приступ джигиты Кенесары, а разомкнутой цепью, держась на десять - пятнадцать саженей друг от друга. И не бросились они в ров, не подставили себя под картечь и ружейный огонь, как обычно, а выпустили стрелы и отхлынули назад, в оставленные проходы, освобождая место другим. Это была непрерывная атака, при которой осыпанные стрелами защитники крепости оказались бессильны причинить какой-либо серьезный урон нападающим. Сверху представлялось, будто живая река непрерывно выбрасывает под стены крепости волну за волной, и летящие оттуда брызги смертельны. И еще это было похоже со стены на муравейник, в котором тысячи быстрых муравьев деловито волокут к единому месту свою ношу, оставляют ее и, не мешая другим, в размеченном порядке устремляются назад за следующей.
Солнце уже поднялось над крепостью. Десятки убитых и раненых солдат оттащили со стен к казармам, а живой прибой не ослабевал. Привычные к длительным казахским конным играм - кокпар и сайсы - всадники Кенесары и сейчас, словно играя, сменяли друг друга под стенами крепости. Часть их по очереди отдыхала у дальних холмов, а защитники не могли позволить себе отдыха, так как в любую минуту вся эта конная масса грозила ринуться на приступ. Ничего нельзя было понять и предугадать в этом живом круговороте. Со стены казалось, что не одни и те же пять тысяч сарбазов атакуют крепость, а все новые и новые отряды набегают откуда-то из бескрайней степи. Конур-Кульджа приказал было выискивать вождей мятежников и стрелять по ним, но солдаты не могли выполнить приказ, так как на этот раз все были одеты одинаково, и даже самого султана Кенесары невозможно было определить среди нападающих.
- Неужели Ожар плохо пересчитал их? - проворчал Конур-Кульджа. - Тут, похоже, не пять тысяч, а все три жуза собрались у крепости!..
Ага-султан уже прикидывал, через какую нору удирать ему из этой ловушки. Но не меньше был поражен и Кара-Иван. Он заранее определил места, где, по его расчетам, должны будут идти на приступ мятежники, и нацелил туда заряженные картечью пушки. Стрелять следовало, когда сарбазы Кенесары заполнят ров и не будут уже иметь возможности повернуть назад. Так всегда делалось раньше, когда степняки пытались атаковать крепости. Но на этот раз происходило что-то непонятное. Мятежники даже не приближались ко рву и, выпустив на всем скаку две-три стрелы, уносились обратно в степь. Он приказал солдатам отойти в укрытия. Если так, то пусть стреляют из луков, сколько им вздумается…
Как только солдаты отошли немного назад, всадники стали подъезжать ближе ко рву. Но длинные красные стрелы летели высоко над головами солдат, не причиняя им теперь никакого вреда. Кара-Иван несколько успокоился, но все же тревога не оставляла его. Сегодня все было не так, как обычно. Неужели не понимает Кенесары, что стрелять из луков по крепости, когда солдаты в укрытии, - пустая трата времени?..
- Ойбай… Горит!
- Пожар!..
* * *
Это у него под самым ухом завопил Конур-Кульджа. Войсковой старшина оглянулся и увидел густые клубы черного дыма, бьющие из казармы и нескольких строений вокруг. Кое-где показались ярко-белые языки пламени. Один за другим вспыхивали дома солдатской слободы. Высушенное степным солнцем смолистое дерево горело, как порох. Он не мог оторвать глаз от этой страшной картины.
И вдруг рядом с ним в стену воткнулась недотлевшая противопанцирная стрела. Кара-Иван машинально выдернул ее. Черным тлеющим жгутом был обмотан наконечник, который сразу же начал разгораться на ветру. Огонь пробежал по пропитанному салом дереву. Пришлось отбросить стрелу…
Да, мятежники перехитрили его. Наступает критический момент.
Если пожар охватит всю крепость, то загорятся склады с воинскими припасами и провизией. Сопротивляться дальше станет невозможно…
Он снял полусотню солдат с обороны стены и послал тушить огонь. Все четыре пушки выкатили теперь на стену и расставили веером.
- Целить в скопления мятежников! - приказал Кара-Иван.
Пушки грохнули почти одновременно. Ядра покатились сквозь редкий строй всадников, сбив трех-четырех из них вместе с лошадьми. На этот раз, услышав пушечный грохот, мятежники не бросились врассыпную, а мигом выстроились в пять рядов, устремились к крепости. Тучи стрел заставляли солдат уткнуть головы в землю на валах. А две группы удалых сарбазов во главе с батырами Басыгарой и Тулебаем, воспользовавшись временем, пока пушки заряжали снова, проскочили по земляным мостикам у обоих ворот на другую сторону рва и теперь мчались узкой цепью вдоль самой стены, захватывая арканами неосторожных защитников. На валах началась паника. Грохот ружей, свист стрел, ругательства, крики и стоны раненых - все слилось в один неистовый хор.
В дыму и шуме оборонявшие крепость не заметили, что под обоими воротами задержалось по нескольку джигитов. Спрыгнув с коней, они уложили у самых створок небольшие бочонки с горючей смолой. Другие в это время обильно мазали смолой и салом крепкие дубовые, окованные железом ворота. Через минуту два высоких жарких костра загорелись на выходах из крепости, сливаясь с общим пожаром, охватившим уже все строения. И хоть новый залп из пушек - на этот раз картечью - причинил немалый урон нападавшим и заставил их отхлынуть на какое-то время от стен, судьба Акмолинской крепости была решена…
Конур-Кульджа с Кара-Иваном вынуждены были уже половину солдат и туленгутов направить на тушение пожара. Менее двухсот человек оставалось на стенах. К тому же джигиты Кенесары уволокли арканами двух пушкарей. Северные ворота догорели первыми, и тяжелые скобы с лязгом рухнули на землю. В стене теперь зиял проход в добрых двадцать саженей шириной. Поняв, что главная опасность грозит оттуда, солдат заставили обкладывать брешь мешками с песком.
- Кто же из батыров хочет первым ворваться в крепость? - спросил Кенесары.
Захотели все, но выбор пал на Басыгару. Земляной мост был слишком узок для нападения большой массой, поэтому батыр Басыгара взял лишь сотню наиболее храбрых джигитов. Почти всех их ждала верная смерть. Напротив пролома были установлены две пушки, а за мешками с песком лежали стрелки.
- В добрый путь! - напутствовал их Кенесары.
Чтобы отвлечь внимание защитников крепости, он приказал непрерывно обстреливать ее со всех сторон. Снова начался бешеный круговорот всадников вокруг стен. Теперь наиболее отчаянные из них подлетали к самому рву.
Батыр Басыгара, пригнувшись к самой гриве коня, летел во главе своей сотни. Однако могучий конь батыра - знаменитый Кертобель - перенес его через мешки с песком, и не успевшие перезарядить ружья, растерянные солдаты начали отступать. Четверо их пало под ударами его кованой палицы. В последний момент появившийся из укрытия солдат с трех шагов успел выстрелить ему прямо в грудь. Басыгара был без лат, только и успел он крикнуть: "Прощайте, батыры!"
Потеряв предводителя, остальные повернули назад. Опомнившиеся стрелки дали залп джигитам в спину, и никто из них не доскакал до своих.
Лишь один Кертобель - конь Басыгары - вырвался невредимым из этой свалки. С развевающейся гривой, сотрясая воздух горестным ржанием, промчался он прямо в степь мимо Кенесары.
Поняв, что случилось, Кенесары вскочил обеими ногами на спину своему огромному пятилетнему жеребцу Кокбурылу и яростно закричал:
- Тело Басыгары в руках врага!
Он уже хотел сам броситься в крепость, но тут из конной толпы вырвался на своем знаменитом Ортеке Тулебай-батыр и помчался к дымящейся бреши в стене.
* * *
- Что вы ждете, джигиты?
Кенесары рывком послал коня в галоп. Вся масса всадников устремилась к воротам.
- Аблай!.. Аблай!..
- Агибай!
- Атыгай!
Натиск был так силен, что мешки разлетелись в разные стороны, а мятежники, словно вода в полноводье, разлились по крепости. Начинало уже темнеть, и измученные, обожженные солдаты, беспорядочно отстреливаясь, отступили к казармам. До поздней ночи продолжалась перестрелка, пока не был убит последний защитник. И вот тут Кенесары показал себя…
Простые джигиты из казахской бедноты, ворвавшись в крепость, не трогали пленных, а особенно женщин и детей, которые совсем недавно были беспрепятственно пропущены сюда. А телохранители и сарбазы султана, словно голодные волки, упивались кровью. Не пощадили ни юных, ни старых. Стоны и плач неслись со всех сторон. Только к утру прекратились грабеж и насилие. Дымящиеся развалины оставались там, где вчера еще стояла Акмолинская крепость.
Наутро сарбазы Кенесары при помощи согнанного со всех окрестных аулов населения принялись разравнивать рвы, разрушать оставшиеся насыпи. С испугом поглядывали люди на развалины казармы, возле которой высилась гора трупов после ночной расправы султанских туленгутов. Простые казахские женщины подобрали и спрятали нескольких оставшихся в живых детей. Их потом никто и не разыскивал. С тех пор и встречались среди жителей уезда светловолосые и голубоглазые казахи, похожие на русских…
Все перерыли и переворошили сарбазы Кенесары. Но среди трупов не обнаружили ни ага-султана Конур-Кульджу, ни Кара-Ивана - войскового старшину Карбышева. Воспользовавшись суматохой, они с несколькими солдатами скрылись по оврагу, ведущему к Есилю…
* * *
Жеке-батыр, "Батыр, берущий в одиночку крепости", - так повелел Кенесары называть с тех пор Тулебай-батыра. Почетные прозвища получили от султана и многие другие джигиты, отличившиеся при взятии Акмолинской крепости. По убитым были справлены пышные поминки…
Спустя несколько дней мятежные отряды во главе с Агибаем, Наурызбаем, Бухарбаем и Жеке-батыром по приказу Кенесары разгромили и сровняли с землей укрепления Актау и Ортау.
Это был серьезный успех Кенесары. Дело было даже не в одной Акмолинской крепости. Некоторые казахские роды и племена, придерживавшиеся до сих пор выжидательной политики, поверили наконец в силу Кенесары и его возможности. Все новые и новые отряды джигитов прибывали к нему с разных сторон степи. Стоустая молва во много раз преувеличивала его победу, воспевала его храбрость и мужество примкнувших к нему батыров. На это и рассчитывал Кенесары…
Он знал, что у него недостаточно сил для настоящей войны. Теперь, после взятия большой крепости, он мог, не роняя своего имени, вести изматывающую степную войну с неожиданными нападениями, скоротечными схватками, лисьими засадами. И еще мог почти беспрепятственно громить враждебные ему аулы, перетягивая колеблющихся на свою сторону…
III
В ночь падения Акмолинской крепости ага-султан Конур-Кульджа бежал к своей младшей жене Зейнеп, которая за несколько дней до этого вместе со своим аулом откочевала на запад, туда, где Есиль поворачивает к Иртышу. Там была уже территория Каркаралинского округа…
У Конур-Кульджи были свои расчеты.
В то время Кенесары поддерживала значительная часть простых казахов, лишившихся своих земель. Искренне были преданы ему некоторые феодалы, такие, как сыновья Азанбая. Но многие крупные бии и султаны Сары-Арки примкнули к движению лишь потому, что боялись мести черни, безземельного, обездоленного народа. Кенесары ловко использовал эту боязнь, принуждая родовую знать повиноваться ему. Именно такими поневоле присоединившимися к нему людьми были Шон Едигеулы, Шорман Кушик-улы, Муса Шорман-улы, сыновья Сандыбая - Ерден и Дузен, Аккошкар Сайдалы-улы. Даже некоторые потомки давно признавших власть белого царя султанов оказались на какое-то время в лагере Кенесары. Так случилось, например, со вторым сыном Вали-хана Абулмамбетом, который погиб, сражаясь в рядах мятежников…
Были и такие, которые считали, что царское правительство обошло их при раздаче чинов и должностей. Известный феодал Сарман Турсунхан-улы перешел к сыновьям Касыма-тюре сразу же после того, как вместо него ага-султаном в их округе назначили безродного Турлыбека Кошенова. Кенесары, по существу, мог с полной уверенностью опираться только на прямых отпрысков Аблая…
Хуже было сейчас положение у Конур-Кульджи. Его в Сары-Арке поддерживали лишь каркаралинский ага-султан Жамантай, аманкарагайский ага-султан Чингис - сын самого Вали-хана от его младшей жены Айганым, безродный баян-аульский ага-султан Боштай Турсынбаев, кокчетауский ага-султан Зильгара - известный в степи богач и самодур…
Но значительнее всех этих правителей были помогавшие Конур-Кульдже родственники его младшей жены Зейнеп: потомки Букей-хана - Кусбек и Жамантай Тауке-улы. Хоть братья и грызлись друг с другом за пастбища и власть над соплеменниками, но когда дело касалось помощи опекавшему их Конур-Кульдже, они были единодушны. В Каркаралинском округе их слово было законом. Потому и не прогнал Конур-Кульджа свою жену Зейнеп за шашни с Чингисом, что она являлась их младшей сестрой. В такие смутные времена и так хватало забот.
* * *
К тому же разве это был первый такой случай среди тюре? В отличие от простых кочевников, они себе и не такое еще позволяли, что мужчины, что женщины. Это о них в народе говорили, что одежды у тюре скроены таким образом, чтобы в один миг можно было скинуть их. И разве не про родовитых людей сложили шуточную песню-поговорку:
Дочь не отдавай тюре
И не сватайся к тюре:
Там мужья в соседях спят,
Жены - на других глядят.
Среди тюре было принято закрывать глаза на любовные похождения жен, только бы соблюдать внешние приличия. Конур-Кульджа не был исключением и быстро стал забывать проступок Зейнеп. "Глубокое озеро не замутит целый табун, так станет ли оно грязным от шалостей одного стригунка!" Вспомнив к месту эту пословицу и влиятельных родственников своей жены, он великодушно простил ей столь незначительный грешок. В тот же день, когда Ожар переслал ему сообщение о планах Кенесары в отношении Акмолинской крепости, Конур-Кульджа и отправил Зейнеп вниз по течению Есиля. Там, на изломе реки, неподалеку от владений братьев Зейнеп, находился большой остров, где паслись три тысячи высокопородных аргамаков белой масти, принадлежащих ага-султану и скрытых им от налогообложения. За рекой начинались владения Жамантая, и в случае чего он сразу мог прийти на помощь. А в том, что Кенесары первым делом захочет разгромить аул дочери Тауке - Зейнеп, а потом добраться и до сына Тауке - Жамантая, Конур-Кульджа нисколько не сомневался…
* * *
Был конец месяца жастоксан - время, когда еще не совсем спала летняя жара. Давно уже отцвели в степи поздние тюльпаны, одуванчики и лалы - удивительные цветы, названные казахами за густоту, с какой росли, "вражья помощь". Типчак пожелтел, ломался под ногою с хрустом, опали листья тала и ракитника. На острове и в излучине Есиля, где паслись табуны Конур-Кульджи, травы были настолько буйными, что ноги путались в них. Уже два года сыновья Кудайменде не перегоняли сюда свой основной скот, боясь отдаляться от Акмолинской крепости. К тому же нынче Есиль поднялся необычно высоко и затопил берега. Образовались маленькие, поросшие камышом озерца, которые кишели дичью. Все здесь было: на берегах - маленькие перепела, куропатки, рябчики, дудаки и огненные фазаны, на воде - громадные, величиной с ягненка, черные гуси, бакланы. Неисчислимое множество зверья водилось вокруг: зайцы, лисы, белки, барсуки. Нет-нет да и раздавалось рычание рыси, волчий рык…