Что же до Антипатра – он вел себя как подавляющее большинство своих соотечественников: молчал, накапливая силы и информацию. Пролезть в его свиту мог разве что "тайных дел мастер", и тому пришлось бы попотеть, так как подозрительный, как и его отец Антипатр, не менял свою свиту, которая полностью состояла из молчаливых, упрямых горцев. Из тех, что легче живьем с кашей съесть, чем заставить давать показания против своего господина.
Впрочем, Антипатр нападал не только на братьев, желая остаться у Олимпа власти в недостижимом одиночестве, он вдруг выложил перед не ожидавшим удара с этой стороны, Иродом, давно собранный им компромат на дядю Ферору. Признаться, я не слышал прежде о том, что оказывается, еще в бытность царицы Мариамны, Ферора обвинялся в покушении на отравление Ирода, но тогда брат простил его и не предал случившееся огласке. Теперь Антипатр привел с собой свидетелей, готовых дать добровольные показания о том, что, женившись на рабыни, Ферора собирался бежать с ней к парфянам, в чем ему обещал всяческую помощь еще покойный Костобар.
Ирод вызвал на допрос Ферору и Саломею, последняя должна была подтвердить или опровергнуть намерения бывшего мужа вывозить из царства своего шурина, и проще всего ей было сослаться на свое полное неведение, но Ферора расценил присутствие сестры на допросе, как неопровержимое свидетельство ее предательства, и тут же поклялся в том, будто Саломея-де тайно обручилась с Силлаем и имела с ним незаконные отношения.
Жестоко оклеветав сестру, Ферора, пошел дальше, сообщив Ироду о том, что Саломея оболгала царицу Мариамну, которую царь, поверив лже-доносу, казнил. Кроме этого, он обвинил ее в убийствах Иосифа и Костобара. Все эти обвинения были сильны, так что, услышавшая горькие слова Саломея, чуть было не лишилась чувств. Но царь сжалился над ней, велев Фероре заткнуться, после чего выгнал обоих и закрыл это дело.
Но едва только Ирод явил по истине божественное милосердие к нежно любимым брату и сестре, его ждал другой, еще более сильный удар: Антипатр открыто обвинил Александра в мужеложстве. Преступлении, за которое в Иудее побивают камнями, не считаясь с чинами и происхождением. По делу царевича Александра, было вызвано трое самых верных и близких слуг Ирода: виночерпий, из рук которого Ирод много лет принимал все напитки, и без которого не отправлялся ни в один длительный поход, хлебодар – отвечающий за подаваемые царю кушанья, первым пробуя каждое блюдо, дабы злоумышленники не сумели отравить Ирода, и спальничий – готовивший ложе царя, и лично охраняющий его от нападений ночью. Три самых верных и преданных царю раба на поверку оказались не просто позорными содомитами, бросающими тень на облик их повелителя, все трое были любовниками его сына Александра! Но когда запели бичи, всплыли и другие подробности жизни царевича. Все евнухи как один, рассказывали о щедрых подарках, которые дарил им Александр, в благодарность за близость. Все подарки были перечислены совершенно точно, все мельчайшие подробности совпали, так что, надеявшийся, что евнухи подкуплены врагами, дабы очернить царского сына, потерпел фиаско. Но не это было самым страшным, все евнухи как один обвиняли Александра в том, что тот обольщал их заверениями о том, что после смерти Ирода, он Александр при любом стечение обстоятельств заберет их к себе. Впрочем, и сам царевич был уверен в том, что после кончины отца именно он взойдет на престол в обход перворожденному Антипатру. "Посмотрите на царя и скажите по совести, неужели он кажется вам достаточно молодым и крепким? – говаривал, бывало, Александр, – признаю, он красит волосы в черный цвет дабы выглядеть моложе своих лет, но на деле, он уже стар, и не сможет продержаться сколько-нибудь долго. Ирод всего лишь старый развратник, тративший силы и здоровье на баб и попойки. Неужели через это он может кому-то казаться молодым? Слушайте меня, верьте каждому моему слову, и я сделаю вас богатыми и счастливыми. Скоро я соберу войско, знатнейшие люди царства давно уже в тайне присягнули мне на верность. Я соберу войско и силой отберу у Ирода власть. Да, скоро у меня будет свое собственное сильное войско, но что еще более важно, большая часть воинов царя перейдет на мою сторону, ибо мои сторонники есть и среди высших и низших военных чинов, и все они ждут только моего знака!".
Выслушав эти признания, Ирод лишился дара речи, а затем вместо того чтобы немедленно арестовать Александра вместе со всеми его друзьями и свитой, разостлал по городу шпионов, которые должны были докладывать обо всем, что видели и слышали.
Настало черное время, когда доносы стали считаться если не делом чести, то, по крайней мере, чем-то вполне обычным. Враги сводили счеты друг с другом по средствам клеветнических писем, которые поступали непосредственно царю и помогавшим ему в расследовании приближенным. Кстати, Ирод сразу же усилил стражу в Александриуме, разрешив вход туда только по специальным пропускам. Так что сколько бы я не подходил к крепости, я видел только запертые ворота.
Хорошо хоть Саломея была дома, но надолго ли… Каждый день мы ждали, что Аристобул или ненавидящий тетку Александр дадут показания против нее. Но больше чем за свои жизни, мы тряслись за нашу драгоценную Беренику. Бедная девочка оставалась подле Аристобула, не имея связи со своими близкими.
Одного за другим люди Ирода арестовывали друзей и приближенных царевичей Хасмонеев, большинство из которых умирали, не выдав их планов. Впрочем, те, кому пытка развязала языки, показывали на Александра и Аристобула как на замышлявших убийство царя. По словам допрашиваемых, а в них тоже наблюдалось определенное сходство, Ирода планировали убить на охоте, при этом, если не удастся списать все на несчастный случай, оба царевича должны были бежать в Рим и искать защиты у императора.
Вскоре последовал арест Александра. Царевич был внезапно схвачен в своем дворце, брошен в темницу, где на него тут же надели кандалы.
Уже сидя в тюрьме, в кандалах, но, все же пользуясь некоторыми привилегиями, которые Ирод пожелал сохранить за своим сыном, Александр написал четыре книги совершенно невероятного содержания. Во-первых, в своих произведениях он сознавался во всех преступлениях, в которых его обвинял отец, за что он покорнейше просил прощение у царя. После чего шел длинный список участвующих вместе с ним в заговоре лиц, во главе которых он поставил Ферору и Саломею, а так же назвал имена всех своих врагов, их друзей и родни. Всех, кого он знал и кому не желал добра. Я уже писал о выдающихся литературных способностях царевича.
Целью создания подобного опуса было вовлечь в судебный процесс как можно больше народу, с тем, чтобы в свою очередь те под пытками называли своих знакомых, те знакомых знакомых, пока под судом не оказалась бы вся Иудея. После чего, либо до Ирода дошло, что невозможно убивать всех и каждого, либо на его действия наконец обратил внимание Август, покарав своего ставленника заодно со вселившимся в него бесом. Или, как минимум, удалось бы покончить с оклеветавшей Мариамну Саломеей, и вечно путавшемся под ногами Феророй. А так же попытаться истребить весь идумейский род Ирода, мстительной рукой самого царя.
Желая довести отца до безумия, Александр в частности обвинял Саломею в бесстыдстве и домогательствах, приведших к тому, что однажды она будто бы ворвалась к нему в дом, и против его воли провела с ним ночь. Антипатр тоже фигурировал в списках заговорщиков, причем он от имени Александра вел переговоры с войском и способствовал вовлечению в заговор близких друзей Ирода таких как Птолемей и Саппиний. "Царь тиран и деспот ненавистен всем и каждому в его царстве, – писал Александр, – офицеры охраны, готовят оружие, чтобы ворваться в опочивальню Ирода ночью. Среди его жен есть женщины держащие при себе флакончики с ядом, дабы отравить царя. На кухне служит подкупленные повара, и даже конь царя может вдруг пасть, отравленный конюхом. Царь не должен никому верить, ибо заговорщики вездесущи!"
Таким образом, Александр сознательно нарисовал картину невероятного масштаба заговора, каждый день от рассвета до заката, описывая в своих трудах все новые и новые подробности грядущей опасности, припоминая все новые и новые имена, способы убийства и облекая все в пугающие подробности.
Аристобул пока еще не был арестован, или возможно находился под домашним арестом, о Береники и внуках по-прежнему не было слышно. Точнее, мы знали, что она в третий раз в тяжести и вроде как повитухи не исключали, что снова будет двойня. Впрочем, наши сведения были месячной давности, а за месяц всякое могло произойти. Тем более в ситуации, когда со дня на день можно ждать ареста, а рядом никого, с кем можно посоветоваться.
Саломея рыдала в подушки, каждый день, ожидая, что за ней вот-вот явится стража или посыльный сообщит о преждевременных родах и смерти нашей дорогой дочери.
Глава 29
Аресты производились в домах и на улицах, в храмах и синагогах. Кого-то подвергали пыткам, кого-то обезглавливали без суда и следствия. Ирод видел измену в кружке вина или странно расположенных цветах в вазах, которые словно говорили о чем-то угрожающем, повсюду ему мерещились враги и тайные убийцы. Разогнав придворных, он сидел во дворце окруженный стражей и слугами, каждый из которых в любой момент мог быть отправлен к палачам.
Дошло до того, что в гости к Ироду явился встревоженный положением зятя и дочери с внуками царь Архелай, на мудрость и влияния которого мы с Саломеей искренне уповали. Так что, не удержи я Саломею, она, не опасаясь интриг и доносов, сама побежала бы на встречу царю Каппадокии, в слепой надежде защитить Беренику и ее детей.
Вестимо побежала бы, только для чего же здесь я, как не для того, чтобы вот такие порывы пресекать в зародыше. Сам отправился, как частное лицо, в прошлом друг и доверенное лицо Ирода. Не мог царь Архелай отказать такому человеку как я, и не отказал. Да только встреча не произошла по воле богов. И Архелая я видел лишь мельком и на расстоянии. Ехал надутый такой, жирный, важный, красно-рыжий, бородатый с царской диадемой на голове, пальцы толстые в перстнях, на шее золотая лунница с какими-то знаками – то ли табличка на манер пропуска, то ли охранный оберег, поди, разберись. Да и было ли мне время загадки разгадывать? Сунулся было, да куда там. Я то рассчитывал, честь по чести доложиться через царевых приближенных, а он не отдыхая, не отрясая дорожной пыли, и даже не завтракая, прямым путем к Ироду, который сычом сидел в Александриуме, от злобы пух, дрожал на каждый стук и шорох. Всех боялся, каждого подозревал. Не… без крайней надобности, я бы к нему соваться не стал, не такого полета птица, чтобы невредимым вывернуться. Другое дело Архелай – уважаемый человек, также как и Ирод – ставленник Рима, причем, в своих правах, без глупых страхов и особых врагов. В общем, не успел я переговорить с Архелаем, о чем жалею, ибо царь Архелай сиречь муж достойный и искусный в делах ведения переговоров и улаживанию разнообразных споров и дрязг, как раз в это время обивал порог Александриума.
Впрочем, означенный царь и без меня свое дело знал, и в советниках не нуждался.
Явился к Ироду толстобрюх и громогласен. Встал посреди главного зала, толстыми, короткими ногами в землю уперся, бородищу красную вперед себя выставил, руки в боки, да как заорет:
– А где валяется голова недостойного моего зятя-отцеубийцы? А подайте ее мне немедленно, дабы я мог самолично размозжить ее о стену, потому как таково мое возмущение и гнев праведный. А где моя дочь Глафира, что в своем доме предательство терпела и своему второму отцу величайшему из царей Ироду не доложила? А подайте мне и ее, ибо хочу присоединить дщерь провинившуюся к драгоценному супругу – будь даже она непричастна к его заговору. Все равно одним союзом с таким человеком она уже обесчестила себя на веки веков. Подай мне сюда Глафирку и я собственноручно обезглавлю ее, а затем и внуков моих, ибо не достойны они жить на этой земле! – Выдохнул честный Архелай, и затряслась его борода в беззвучной ярости.
– А тебе царь великий, родственник мой названный Ирод, вот что скажу. На что господь всемогущий наделил тебя столь титаническим терпением, что не смотря на явные доказательства предательства, ты до сих пор сохранил жизнь Александру? Я спешил к тебе будучи уверенный, что основные заговорщики мертвы, и теперь я смогу вместе с тобой судить мою любимую дочь Глафиру, которую отдал за Аристобула лишь из уважения к тебе лично.
После этого Ирод вышел к гостю незваному, и обняв Архелая уверил его, что до сих пор не казнил ни одного из своих сыновей, что же до достойной Глафиры, и внуков, то об этом даже и не помышлял. После чего Архелай снова начал гневаться, обвиняя Ирода в излишнем чадолюбии и непростительных колебаниях.
– Рука царя должна быть твердой, ум холодным. – Увещевал он Ирода, усаженный рядом с ним на шелковые подушки и принимая от прислужницы чашу изысканного вина. – Если твое милосердие и безграничная любовь к детям не позволяют тебе судить и покарать преступников, давай обменяемся обязанностями – ты будешь судить и если нужно казнишь мою дочь, а я решу участь твоих сыновей? Таким образом, мы будем уверены, что отцовские чувства не застят нам разум, и справедливость восторжествует.
Признаться, Ирод и мысли не имел казнить Глафиру, навлекая тем самым гнев каппадокийского царя. Самое большее – отправил бы ее домой, вернув приданое, ибо по смерти мужа, не собирался оспаривать своей власти над этой гордой высокомерной женщиной, равно как и заниматься ее дальнейшим устройством, подыскивая нового мужа, устраивая ее быт. Поэтому, не разобравшись в мотивах движимых умным Архелаем, Ирод поверил ему, ибо, решившись предложить столь странный суд, Каппадокийский царь добровольно отдавал в заложники собственную, любимую, как он сказал, дочь.
Лишь слегка пригубив вина, Архелай не любил этот напиток, предпочитая мед или даже чистую воду, согласился он последовать в другой зал, где рабы уже накрыли обильный стол, дабы царь Иудейский мог приветствовать своего родственника, как это и принято среди честных людей.
Отобедав, они направились в сад, где в это время суток было прохладно и цвели изумительные по своей красоте цветы кипра, которые Ирод распорядился посадить в честь матери. Там, горько вздыхая и поминутно сетуя на свалившиеся на его голову горести, Ирод вручил Архелаю свитки Александра, а сам сел в сторонке, обещая не мешать во время чтения, и то и дело украдкой наблюдая за тем, как изменяется выражение лица гостя.
Долго читал царь Архелай, сам читал, внимал, вздыхая и мрачнея лицом. Уже давно устал ждать решения его Ирод. В трудах прошло сладкое послеобеденное время, подкрался ужин, уже покраснели глаза у чтеца, но не кликнул он кого-нибудь из придворных себе в помощь, не сел за трапезный стол дотошный Архелай, а вместо этого удалился в одну из тихих комнат дворца, дабы осмыслить прочитанное.
Страшно Ироду, а что поделаешь, коль уговор дороже денег, а денег у Архелай что песка в пустыни. Читал Архелай так: послюнит пальцы, ухватит за краешек свитка, отмотает сколько надо, и ну вздыхать да охать.
Подскочит Ирод, причину царевых вздохов узнать, закроет рукой рукопись Архелай многомудрый, глянет проникновенно в очи царя Иудейского, дождется, когда тот на место возвернется, и ну снова читать да охать. Время от времени останавливался, однако Архелай, вслух читал что-либо из книги, советовался, как понимать сие, и не имел ли в виду Александр иного? А после снова за подвиг свой многотрудный брался.
– Вот пишет Александр – сын твой, об участии в заговоре брата твоего Фероры, так повели расследовать и это дело. И коли сын твой честно во всем признался, а не напраслину на благородных людей возвел, то отчего и другим не ответить за их проступки. А сыну твоему спасибо сказать, за то, что вовремя предостерег он тебя.
Таким хитрым образом, Архелай слово за словом переложил груз вины с плеч зятя на "участников заговора" перечисленных в "покаянных" трудах.
– Читаю я признания твоего сына Александра, – говорил, оторвавшись от чтения намотанного на тугой валик свитка Архелай, – и не могу постичь одного, отчего бы сыну, возведенному тобой в царское достоинство и имеющему царское содержание покушаться на жизнь твою? Если уже известно, что после тебя престол достанется старшему, и возможно, тогда он – Александр лишится и короны и денег, будет сидеть запертом в какой-нибудь крепости, а то и вовсе казнен? Как раз наоборот – он – Александр вкупе с Аристобулом должны бога ежедневно молить, чтобы продлил он им дни радостной и привольной жизни, когда ничего толком не делая, ни за что, не отвечая, можно на золоте есть, лучшие вина вкушать, жен любить, с друзьями играть забот не знаючи!
Я бы скорее поверил, что Антипатр, о котором говорит в сочинениях своих Александр, мог возжелать получить власть побыстрее, да еще Ферора мог опасаться, что коли сыны твои от хасмонейской царицы в силу войдут, как бы не выбросили они его тетрарха с четвертью доходов вон из царства. Думаю я, что Александр не от хорошей жизни эти четыре свитка длиннющих написал, а потому, что по-другому не знал, как о помощи тебя попросить, ибо не он убить тебя замышлял, а на него покушение готовилось. Заговор, организованный братом твоим младшим и на сию пору единственным, сестрой любимой, да старшим сыном, которые опасались, что народ иудейский может в очередной раз волю свою изъявить и молодого, красивого да образованного на римский манер над собой царя возжелать. Царя царской крови. Он же Александр, как и Аристобул, тобой обласканы были, и зла за пазухой не держали, это их в собственной семье все извести желали, ибо оба они достойны, править после тебя, о чем император писал мне неоднократно.
Если же обвинения правы и, не смотря на отсутствие в этом деле логики и здравого смысла, Александр и брат его Аристобул замыслили против тебя, то я бы поискал, не втерлись ли в доверие к юношам сим благородным коварные обольстители, что науськивали их против тебя? Может, кто колол глаза им смертью их матери? Взывал к отмщению? Вот и сбились с пути два неопытных юноши, которые и знали в этой жизни разве что римских учителей, игры, праздники, охоты, жен своих да деток.
Старые люди нередко с пути истинного сбиваются, поверив негодным советчикам, что же говорить до молодежи без опыта и знаний?
Глава 30
Читал покаянные записи царь Архелай, мрачнел, потел, бледнел. То от стены к стене ходил, то бороду нетерпеливыми ручонками теребил, в великую тайну проникнуть тщился. И ведь проник!
– А скажи мне многомудрый и долготерпимый иудейский царь, с какой силой нужно было терзать молодого человека, чтобы он от гонителей своих в темнице твоей спрятаться не побоялся:
Потому как по всему выходит, что страшнее неволи для него воля сделалась, тяжелее оков стальных мысли о том, что отцу его напраслину возводят на сыновей его.
Разберись, кто в твоем царстве имеет власть угрожать сынам твоим?
Задумался Ирод, только кого винить, кому голову рубить, кроме собственного брата, коего он же сам тетрархом упросил императора назначить?
Устрашился Ферора, когда ближних его начали и не по одному, а десятками тепленьких брать, и в чем были в пыточные залы подземные тащить.