Будет королевой. Всю её жизнь корона лежала рядом с ней и, однако, всё время казалась далёкой, далёкой до несбыточности. Брат её был таким настоящим, таким несомненным королём. Сибилле почему-то казалось, что он вот-вот перестанет болеть, что произойдёт чудо. Он добр, он герой. Бог непременно спасёт его - однажды, очень скоро, они явятся к его двору и найдут короля очищенным, каким он был прежде, прекрасным и мужественным.
Но Бодуэн не поправлялся. Кулачок Сибиллы сам собой сжался при мысли, как это несправедливо. Как жестоко. И однажды, очень скоро, она станет королевой Иерусалима. А это меняет всё.
Она оглянулась на людей, заполнявших сад, оценивая, чем они могут быть полезны ей.
Прежде всего - её мать и материнские прихлебатели, прочно занявшие все посты на службе королевству. Агнес по-прежнему смотрела на дочь поверх жухлой бурой травы сада. Сибилла улыбнулась ей, взяла руку своего любовника и поцеловала. Лицо матери стало ничего не выражающим, словно у змеи.
Мать на её стороне. Конечно же графиня считает эту сторону своей собственной.
Как раз в то время, когда Сибилла размышляла, вошёл распорядитель двора, прокричал представление, и в дверях, ведущих с галереи, появился граф Триполитанский.
Этот уж точно не на её стороне. Крупнейший из баронов королевства, он был регентом в дни младенчества её брата, и принцесса до сих пор помнила, как Триполи боролся за сохранение своего влияния, когда её брат в четырнадцать лет стал совершеннолетним, как Бодуэн использовал все - угрозы, просьбы, закон, - чтобы принудить Триполи отдать власть. Граф вошёл в сад среди роя прислужников, которые освобождали для него дорогу, и он шёл как бы в центре смерча. Его коричневая бархатная куртка не была расшита; не носил он и укращений. Говорили, что он не тратит денег - только копит. Он направился к графине, чтобы поприветствовать её.
- Что тебя так увлекло? - спросил Бодуэн д'Ибелин. - Я только что спросил, не хочешь ли ты вина. Вон, видишь - вынесли свежее.
Сибилла сказала:
- Я наблюдала за кузеном Триполи. Размышляла, как с ним быть.
- Ах, Боже мой, Сибилла, не тревожься об этом. - Бодуэн коснулся губами её уха, и его рука вновь легла на её талию. - Когда мы поженимся, я сам позабочусь о нём. Оставь Триполи мне.
- Ступай принеси мне вина, - сказала она.
Она смотрела, как Бодуэн идёт за вином - высокий, светлокудрый, красивый... и невыносимо скучный. Сибилла уже знала, что никогда не выйдет за него, но он нужен, чтобы дразнить её мать. Агнес погрузилась в беседу с графом Триполи. Сибилла снова оглядела сад, оценивая собравшихся, и тут в дальнем конце мозаичной площадки, поодаль ото всех, заметила Жерара де Ридфора.
Маршал тамплиеров глядел через сад на Триполи, и лицо его было стянуто маской злобы; судя по всему, де Ридфор готов был вцепиться зубами в горло графа Триполитанского.
Сибилла опустила глаза, скрывая внезапно вспыхнувший интерес. Вернулся Ибелин, неся по кубку в каждой руке. За ним плёлся паж с подносом сластей. Сибилла сказала:
- Я забыла, почему этот фландрийский тамплиер, де Ридфор, так ненавидит моего кузена Триполи.
Бодуэн рассмеялся:
- Женитьба де Ботрана, помнишь?
- Ах да. - Сибилле захотелось вновь взглянуть на де Ридфора, но вместо этого она опустила глаза на кубок, полный красного крепкого вина. Теперь она вспомнила: Триполи обещал де Ридфору наследницу, а потом отдал её кому-то ещё. - Значит, он не монах. Когда же он стал тамплиером?
- После этого. Да ну же, Сиб, довольно этих разговоров, давай лучше уйдём отсюда. Твоя мать так и ест меня глазами.
- Я жду брата, - сказала она, хотя и знала, что король не придёт. Было уже далеко за полдень. А это значит, что его болезнь обострилась. Сибилла выдернула руку из пальцев Ибелина и поднялась на несколько ступеней. Одарила резким взглядом Триполи, имевшего наглость быть здоровым. Потом, ощутив на себе чужой тяжёлый взгляд, повернула голову - и глаза её на миг встретились с глазами де Ридфора.
Он тут же отвернулся, однако Сибилла поняла - маршал наблюдал за ней. Она неотрывно смотрела на него - по праву будущей королевы. Оценивала его весомость. Он предводительствовал двумя сотнями рыцарей, лучшими бойцами в Приграничье. Он ненавидел Триполи и тем самым оказывался на её стороне. Сибилла отвела взгляд и увидела недовольную гримасу Ибелина.
- Ты хоть немного слушаешь меня? Я сказал: если хочешь повидать короля, отправимся туда. - Он в раздражении махнул рукой.
- Неплохая мысль, - одобрила Сибилла. В любом случае всё это надо ещё обдумать. - Пошли пажа за моим плащом и вели привести коней.
ГЛАВА 7
Храм жил по монастырскому Уставу: тамплиеры засыпали и пробуждались, молились и ели, пели хором и выезжали в дозоры по звону церковного колокола. Сейчас колокол звонил Третий час, и, как все остальные, Стефан л'Эль направился в трапезную и занял своё место в строю перед её дверями, чтобы идти на обед, - один из двух сотен равных воинов.
Равных - однако Стефан был среди них один. Все они были чужими ему. Он пробыл в Иерусалиме больше месяца, но даже те, с кем он приехал сюда, всё ещё оставались для него только лицами и именами. Он чувствовал себя здесь ненужным, неизвестным, оторванным от корней.
Поэтому Стефан обрадовался, когда в ряд вместе с ним встал, улыбаясь, Герман де Монтойя - хотя интерес Германа и насторожил его.
- Рад тебя видеть, Стефан, - сказал прецептор. - Тебя уже назначали в патруль?
- Ещё нет, сэр, - сказал Стефан. - Я обихаживал коней и приводил в порядок доспехи.
Герман пригладил усы, под которыми таилась неизменная улыбка. У него были светлые проницательные глаза.
- Что ж, - сказал он, - посмотрим. Возможно, я смогу дать тебе поручение. - И тут к ним, как назло, подошёл ещё один рыцарь.
Он не обратил на Стефана никакого внимания и без околичностей обратился к Герману:
- Я только что получил весточку из Нижнего Города. Пришёл караван из Каира. Спустись со мной в город.
Стефан отступил, оскорблённый. Это был тот самый черноволосый рыцарь, что стоял перед общим собранием - юноша позабыл его имя. Понятно было, почему столь многие ненавидят его; он был грязен и груб, да к тому же норманн.
- Я не могу никуда отлучаться, - сказал Герман, - мне надо заниматься с новичками. Возьми Медведя или Фелкса.
- Они в патруле. Не заставляй меня грешить. Мне нужен хоть какой-нибудь спутник. Кто здесь есть?
По лицу Германа мелькнуло огорчённое выражение, и на миг он заколебался; но тут в трапезной зазвонил колокол. Звали к обеду.
- Нет, - сказал прецептор, - я голоден. Вот что - возьми Стефана.
- Что? - удивился черноволосый. Стефан поражённо вскинул голову. Мимо них в зал потекли воины.
Герман заступил им дорогу, улыбаясь всем и каждому, и снова обратился к черноволосому:
- Возьми его. Он новичок в Иерусалиме. Покажи ему местные чудеса.
- Милорд, - пробормотал Стефан, - я ещё не ел сегодня. - Он в панике покосился на черноволосого рыцаря, который следил за ним с явной насмешкой.
- Он научит тебя закупать продовольствие, - заверил Герман. - Иди. Я приказываю. И обещаю, тебе будет над чем подумать.
- Я не люблю думать, - сказал Стефан. Черноволосый развернулся и большими шагами пошёл прочь, словно рад был избавиться от Стефана. - Думать так трудно...
Ему пришлось почти пробежать несколько шагов, чтобы нагнать норманна5 Тот ничего не сказал, просто повёл его через внутренний двор к конюшням.
Это была старая каменоломня, расположенная под одним из углов площади; рыцари спускались и поднимались по лестнице, вырубленной в грубом камне. У её подножия ступени заворачивали за угол, и скальная стена открывалась в огромную, неправильной формы пустоту, уходящую глубоко под самую Храмовую Гору. Некогда эта пустота была самой обычной пещерой, но из стен брали известняк на блоки, подобные тем, из которых был сложен и весь комплекс Храма, а выбирая камень, каменотёсы подпирали свод массивными столбами и колоннами и продвигали пещеру глубоко в недра горы. Рыцари называли это место Конюшнями Соломона и держали здесь своих коней. Кони были привязаны по четыре к стволам в лесу каменной колоннады. Вся большая, окутанная тенями пещера была полна шорохов от их движений, фырканья и ржания.
Рыцари оседлали коней и выехали в город. На улице яркое солнце ослепило Стефана, и он заслонил глаза рукой. Над ними вздымалась Храмовая Гора. Купол трапезной отбрасывал резкую тень до середины улицы. Они повернули влево вдоль западного края кладки - массивной стены из шлифованных каменных блоков, которые поросли похожими на бороды плетями зелени.
Неожиданно для себя Стефан сказал:
- Я всегда думал, что улицы Иерусалима вымощены золотом. Когда я впервые попал сюда, был очень разочарован.
Норманн рассмеялся и быстро глянул на Стефана. Они повернули вниз по улице. С двух сторон тянулись шеренги садов. По верху стены справа вилась тёмным шнуром череда каменных арок. Рыцари двигались в неиссякаемом потоке людей, большей частью пеших - носильщики с грузом на спинах, купцы, мелкие торговцы. Навстречу им прошли несколько пилигримов. Облачённые во власяницы, пилигримы на ходу рыдали, молились и бичевали себя, как безумные. На узкой улочке Стефан придержал коня, пропустив вперёд черноволосого спутника, и теперь ехал, ослабив повод и глазея по сторонам. Они въехали под арку ворот - и стук подков изменился, глухо застучав в темноте.
Перед ними лежала широкая рыночная площадь, один её конец перекрывала высокая арочная крыша, другой был открыт солнцу. Лавки располагались в аркадах по обе стороны площади, а в толпе мелькали носилки знатных дам и всадники на великолепных конях. За рынком, на углу, возвышалась первая из тяжеловерхих башен Иерусалимской цитадели, где жил король.
Миновав площадь, двое тамплиеров подъехали к Давидовым Вратам, главной дороге сквозь городскую стену, - двойному порталу с решётками, что, опускаясь, становились ловушкой. Стражник, сидевший на ступенях, махнул рукой рыцарям, чтобы проезжали мимо шеренг людей, ждущих своей очереди заплатить пошлину.
За воротами освещённый солнцем склон полого уходил вниз. Стефан встряхнулся и ехал теперь бок о бок со своим спутником по узкой, точно рана, белой дороге. Они обогнули клиновидную впадину с прямыми, неестественно ровными стенами. Её до половины наполняли камни. Ещё одна каменоломня. Землю усыпали обломки голубой плитки. Стефан вертелся в седле озираясь.
На кромке хребта над их головами, на фоне ослепительно синего неба выступал город цвета мёда. Стефан видел над крышами купола Храма, а слева вдали открывалась небу глава Храма Гроба Господня. Были и другие шпили и купола, которые он не мог распознать, - и все их замыкала в себе жёлтая стена.
Под стеной выгибался прорезанный тропами склон. Его покрывали могилы, плоские камни, каменные короба, изящные маленькие усыпальницы с островерхими крышами; а меж могил были погребены и иные вещи. Дверь с прогнутыми косяками, с притолокой, обрушенной на порог. Стена. Колонна, наполовину торчащая из земли. Пять ступеней лестницы, ведущей в никуда.
- Под этим городом есть иные города! - выпалил Стефан то, что пришло ему в голову.
Черноволосый рыцарь искоса глянул на него.
- Это древнейшее место в мире. - Он сказал это так гордо, словно выстроил его сам. - Иные постройки разрушились настолько, что никто уже не в силах заставить их возродиться.
Дорога снова выпрямилась. Впереди громоздились дома, наползая друг на друга, как плывущие по реке деревья. Не дворцы, не большие городские особняки, утопающие в садах и окружённые стенами, - это были убогие домишки и хижины, притиснутые друг к дружке, их грязные фасады поросли травой и сорняками. И всюду - в окнах, в дверях, на улицах - кишел народ: женщины толпились у колодца, мужчины на перекрёстках, сапожник стучал молоточком, медник - чеканом, женщина сидела в маленьком дворике за ткацким станком, тощая коза объедала с подоконника цветы... Кто-то прокричал: "Аль-Вали!" Впереди улица вливалась в широкую пыльную базарную площадь - сук.
Площадь эта была вытянутой в длину и с одного конца шире, чем с другого. У узкого её края находился водоём с фонтаном. Вдоль всей площади стояли крохотные навесы и прилавки, все в пятнах и царапинах, но кричаще яркие под грязью, которая покрывала дощатые строения базара. Здесь не было носилок и редко мелькали всадники. Люди толклись меж прилавков с овощами и потрошёнными цыплятами. По углам площади, там, где к ней сходились улицы, кучками собирались омерзительные нищие: протягивая руки, они заунывно клянчили милостыню.
Норманнский рыцарь ехал по площади так, словно был родом из этих мест. Отовсюду на него кричали, вопили, показывали пальцами - он не обращал внимания. Он провёл Стефана через сук к фонтану, там выпустил повод и спрыгнул с седла - тут же невесть откуда набежали маленькие голые мальчишки, на ходу сражаясь за право подержать его коня.
- Ты доверишь коня грязному темнокожему ублюдку, который даже не говорит по-французски?! - От волнения голос Стефана сорвался.
Черноволосый рыцарь одарил его косым взглядом. Пока мальчишки дрались за повод, он вытащил из-за пазухи кожаный кошель, выудил медяк и швырнул мальчугану, который выиграл бой.
Вид монеты заставил Стефана подавиться вторым опасным вопросом; он моргал, ошеломлённый, не зная, как отнестись к таким нарушениям Устава. Норманн спрятал кошель под куртку.
- Слезай, мышонок, ты что, боишься улиц?
И пошёл прочь через базар. Стефан ещё помедлил в седле, озираясь, и тогда черноволосый рыцарь кинул на него из-за плеча хмурый взгляд и нырнул в толпу.
Стефан спешился. Мальчишка схватил его повод, и он бегом припустил за черноволосым.
- Что это? - спросил он, догнав спутника.
Иерусалим, - пожал тот плечами.
Стефан схватил его за руку.
- Тогда что же там, наверху? - Он указал на крутой склон над их головами, где закрывала небо городская стена.
- Тоже Иерусалим. - Норманн повернулся к нему: - У каждого Иерусалим - свой. Есть Верхний Город, где живут только христиане. И есть этот, Нижний Город, где ютятся все остальные.
- Тогда эти люди - сарацины?
- Сарацины. Евреи. Мароны. Якобиты.
- Почему мы дозволяем им жить здесь?
Черноволосый рыцарь пожал плечами.
- Потому что так проще, чем пытаться их изгнать. Они всё равно возвращаются, к тому же от них есть польза. А теперь идём, и веди себя тихо.
Он зашагал по многолюдному суку. За рядом, где торговали верблюдами, лавки предлагали орехи в корзинах, подносы фиников, фиги, которые гроздями свисали с жердей. Зеленели груды лимонов, алели гранаты. Черноволосый рыцарь прошёлся вдоль ряда лотков, остановился, взял горсть фиников и заговорил с торговцем - не по-французски, а на какой-то смеси пения, плевков и шипения. Торговец подпрыгивал на месте, улыбался, кивал куда-то вглубь лавки.
- Ты разумеешь в их тарабарщине? - удивился Стефан.
Норманн бросил в рот финик.
- Здешний люд не говорит по-французски. - Он выплюнул косточку.
- Значит, они должны его выучить. Мы их господа.
Рыцарь смерил его ледяным взглядом. Снова сплюнул.
- Ты меня разочаровываешь, Мыш. Это не наш Иерусалим. - В лавку вошёл низенький гибкий человечек в шляпе. - Оставайся здесь и держи рот на замке. - Рыцарь пошёл по проходу между лавками.
Стефан неуверенно огляделся. Все эти люди уставились на него - торговцы за прилавками, толпа покупателей. Он чувствовал себя слишком заметным. И сильно проголодался. Ему вдруг вспомнилось, как его спутник брал с прилавка то, что ему понравилось. Ближе всего к нему стояла большая миска с гранатами. Стефан научился есть гранаты на Кипре, по дороге сюда. Он протянул руку, взял гранат и начал его чистить.
Спустя какое-то время вернулся черноволосый рыцарь. К тому времени Стефан съел три граната и несколько просяных лепёшек. Спутник вновь вывел его на площадь, и почти сразу к ним подошёл ещё один местный, в длинном полосатом халате и тюрбане, и настойчиво начал что-то говорить. Черноволосый выслушал и, вынув кошель, бросил ему несколько монет.
- Что ты покупал? - спросил Стефан, когда человек в халате удалился.
- Сплетни, - сказал рыцарь. - Новости. Слухи. - Он подал Стефану медяк. - Видишь? Это добрая монета.
Круглая монета была размером с ладонь. Хоть погнутая и неровная, отчеканена она была хорошо, изображения на обеих сторонах чёткие и ясные - не монета, а скорее украшение. Черноволосый рыцарь указал на профиль в металлическом круге.
- Это микль. Греческая монета. Они здесь в чести. Остальные стоят много меньше, иные - вообще ничего.
Стефан брезгливо повертел в пальцах монету.
- Зачем ты мне это рассказываешь? Нам запрещено иметь деньги.
- Это деньги Ордена, не мои, - сказал норманн и пошёл дальше через площадь; Стефан следовал за ним по пятам.
- По-моему, это не объяснение. Считается, что мы бедны.
Черноволосый рыцарь одарил его ещё одним из своих уничтожающих взглядов.
- Знаешь, кое в чём ты прав. Тебе не стоит даже и пытаться думать.
Стефан приотстал, но чужеродность сука охладила его. Норманн знал, как себя здесь вести; небольшое оскорбление Стефан может и стерпеть.
- Прости, - сказал он, когда они оба уже были в седле, - я запамятовал, как твоё имя.
- Ещё и с памятью плохо? Герману изменило чутьё. Меня зовут Раннульф Фицвильям. Все называют меня Святым. - Он указал подбородком через площадь. - Домой - туда.
Стефан послушно двинулся сквозь толпу.
К концу дня колокола прозвонили Пятый час, и Стефан направился в тренировочный двор поработать мечом. Спустившись по лестнице во двор, он обнаружил, что все шесть деревянных манекенов уже заняты рыцарями, и остановился у основания лестницы подождать своей очереди.
Он услышал, что сзади кто-то подошёл к нему, и, не оглядываясь, понял, что это Герман де Монтойя. В затылке у него закололо. Интерес Германа становился слишком личным. Ничего не говоря, Стефан смотрел прямо перед собой.
Человек у ближайшего манекена был Раннульф Фицвильям, норманн. Он стоял прямо против мишени и наносил удары, рубя методично, как дровосек. За спиной Стефана Герман сказал:
- Раннульфу недостаёт изящества.
- У него сильны обе руки, - заметил Стефан.
- Да, работает он прекрасно.
- И тем не менее я не понимаю, почему все вы зовёте его Святым. - Стефан повернулся к прецептору. - Он носит с собой деньги, он прост и неотёсан, как крестьянин, манеры и поведение у него просто разбойничьи... навряд ли он может служить образцом святости.
Герман улыбнулся ему с неколебимых высот понимания.
- Когда тебе потребуется это понять - поймёшь. Он брал тебя в Нижний Город? Что ты там видел?