- …как какого-нибудь поваренка возили в корзине по городу! - шумел Рено. - В мужицкой телеге! Меня, чьи предки пировали за одним столом с Карлом Великим! Вы меня можете убить, но не унижать!
Граф Рено был громадного роста, статен, с пышной бородой. Словом, с виду образец латинского рыцаря, ну, и пьяница, забияка, мот, бабник. Оставалось выяснить, не дурак ли.
- Присядьте, сударь, - мягко сказал Великий магистр.
Подвигав усами, Рено Шатильонский опустился на табурет, расставил ноги и оперся правой рукой о колено. После недели пребывания в подземной тюрьме, его модные узкие шоссы были изодраны во многих местах, от роскошного блио остались лохмотья. Лишь острые длинные пигаши торчали вполне независимо. Появление этой обуви с загнутыми носами было обязано графу Анжуйскому, таким образом скрывавшему уродство стопы.
- В корзине вас доставили, сударь, исключительно ради вашей безопасности, - вступил в разговор брат Гийом. - И разве можно унизить дружеским участием? - брат Гийом встал. - Вас могли распознать. И донести о вас его величеству.
- Ну и что?! - с вызовом спросил рыцарь. - Почему нашего, Богом спасаемого монарха, должно интересовать известие о том, что граф Рено Шатильон разъезжает по столице?
- А вот почему, - брат Гийом взял со стола бумагу с большой королевской печатью и помахал ею.
- Что это?
- Что это?! - прорычал вдруг Великий магистр. - Королевский указ. В нем написано, что Рено Шатильонский приговорен к смерти за то, что неделю назад зарубил графа де Санти, которому его величество благоволил и был чем-то обязан.
Брови графа Рено сдвинулись.
Де Торрож продолжал:
- Вы задели короля, может быть, сами того не зная. Но это ничего не меняет.
Рено Шатильонский поиграл желваками, помрачнел и спросил:
- Почему этот пергамент у вас, а не у начальника стражи? Что вам от меня нужно?
Граф де Торрож улыбнулся.
- Ну, слава богу. Вы меня поняли. Оказывается, умеете не только махать мечом.
Рено поморщился.
- Хотя, граф, у вас в руках приказ насчет моей казни, прошу не фамильярничать. Итак?
Лицо Великого магистра побагровело от гнева, но брат Гийом умело перехватил разговор.
- Мы - не исчадия ада, - улыбнулся он. - И кроме этого пергамента у нас есть другие. Мы скупили ваши долги. Но требовать сразу расчета не станем. Вы поняли?
Рено Шатильонский отвел глаза и, втянув воздух, сказал:
- Извольте говорить яснее.
Брат Гийом потер кончик своего носа.
- Вам придется поехать в Яффу ко "двору" принцессы Изабеллы и сделать так, чтобы она увлеклась вами. Изабелла не страшилище, не старуха и не святоша. Поэтому мы считаем это поручение приятным и выполнимым. У вас будут расходы, вы захотите сменить экипировку, поэтому… вот. - Брат Гийом достал из эбенового ящичка большой кожаный кошель. - Здесь двести мараведисов. Согласитесь, мы высоко ценим услуги человека, чьи предки сиживали за одним столом с Карлом Великим.
- Прошу оставить моих предков в покое.
- Отправляйтесь, граф, отправляйтесь, - прогудел Великий магистр.
Когда заносчивый Рено вышел, подбрасывая на широкой ладони кошель с деньгами, граф де Торрож сказал:
- Я не слишком верю в успех предприятия. Девчонка умная, а се страсть к Лузиньяну…
- Вы правы, мессир Уму принцессы Изабеллы могли бы позавидовать некоторые государственные мужи. Не случайно она выбрала Пои, ведь за ним стоит Ричард. Но, думаю, подлинной страсти там нет. - Брат Гийом улыбнулся. - Тяга Изабеллы к Гюи, на мой взгляд, не такого характера. Я читал ее письма на Кипр. Они слишком разумны. Изабелла явно рассчитывает на трон.
Де Торрож усмехнулся.
- Пожалуй.
- Так вот, мессир, мысли Изабеллы - о восхождении на трон Иерусалима посредством брака с Гюи. А чувства - сами по себе. И появление такого самца, как Рено, ее растревожит. Он мастер любовных дел. Вот и посмотрим, что выйдет…
- Да, - пробормотал де Торрож, - Изабелла нам здесь не нужна. - А что Сибилла?
- Сегодня она получит первое письмо от неизвестного поклонника. Она немедленно изорвет его. И так поступит с десятью или пятнадцатью письмами. Читать их воспримет как грехопадение.
- А не отдаст ли она их этому Савари? Вот мерзавец!
- Ни в коем случае, мессир. Она хочет, чтобы ее считали полусвятой. Одно за другим она истребит эти письма, как дьявольское наваждение. Но яд любопытства будет разъедать ее душу все сильней и сильней. И на пятнадцатый день не получит очередного письма.
Де Торрож поднял удивленные глаза на самозабвенно рассуждающего монаха.
- И что?
- Она решит, что писем больше не будет. Ей станет жутко. И когда после трехдневного перерыва она получит шестнадцатое послание с кровавым пятнышком… Д’Амьен и негодяй Савари проиграли! Ибо аргументы амура убедительнее болтовни святоши.
Великий магистр взял со стола большую серебряную кружку с крышкой, откинул крышку и сделал несколько глотков.
- Не сказал бы, что мне очень нравится это пойло.
- Есть только одно лекарство, действующее мгновенно, - яд.
Де Торрож глотнул еще.
- Я понимаю, что выгоднее сделать королевой богомольную гусыню, и вместе с тем жаль спихивать в помойную яму постели Рено эту бойкую девчонку, ее сестрицу.
- Настоящая королева в Иерусалиме - слишком большая роскошь, мессир. Лучше пасти гусей, чем укрощать львиц.
Великий магистр постучал желтым панцирным ногтем по кружке.
- Прав-то ты прав, но не помогает мне твое зелье.
Глава XIV. Год собаки
Издавна богатые палестинцы заводили себе для охраны собак, получившихся в свое время от скрещивания македонских псов с аравийскими волкодавами.
Во дворах купцов, менял и домовладельцев бегали вислоухие чудища, рычавшие на чужаков, хрипло лаявшие по ночам и натасканные рвать незваных гостей. Он брал пищу только из рук хозяев.
Весельчак Анри придумал такую уловку: на стену спящей усадебки влезал какой-нибудь из его людей и, свесив ноги, дразнил желтоглазых псов. Арбалетчики со стены расстреливали их в упор. Дальше все просто. Но псы иногда вели себя не по схеме Весельчака, бегая по всему двору и лаем будя округу. Тем, кто спешил прорваться, от них доставалось. Вцепившись, они своих челюстей не разжимали. Как-то разбойник Кадм заявился на холм с собачей башкой на бедре. Он ее, удирая, не мог оторвать и отсек кинжалом.
В развалинах башни стало невесело. Богачи, заслышав о банде, прятали деньги и ценности в земляные ямы и разбегались.
В один из дней вожак потребовал от Анаэля показать ему свой дом в Бефсане. Не моргнув глазом, Анаэль подвел Весельчака Анри к дому горшечника Нияза.
Ночь была тихая и безлунная. Взлаивали собаки, журчала вода в ручье. В сотне шагов вверх по ручью находился дом Анаэля, покинутый несколько лет назад.
- Однако отец твой - не богатей, - негромко сказал Анри, всматриваясь в очертания строений.
- Богато живут лишь за крепостными стенами.
О горшечнике Ниязе Анаэль знал, что тот по бедности не держал собак, ему и еды хватало лишь для себя и жены-старухи.
- Не принесешь ли ты напиться, ночь больно душная, - тихо сказал Анри.
Двое стоявших тут же головорезов сказали, что да, пить им хочется тоже.
- Ждите, - сказал Анаэль.
Он это предусмотрел. Калитка за поворотом забора висела на кожаных петлях. Она отворялась без шума. Во дворе за годы мало что изменилось. Кувшин с водой, как и встарь, стоял под навесом…
Отхлебнув водицы, Анри сказал:
- Почему чем беднее дом, тем вкуснее вода?
Выглянула луна, встрепенулся воздух, серебряными пятнами пошла вода в ручье, зашелестела листва шелковиц. Плоские крыши домов ниже по склону холма высветились, как днем. Дружно загавкали псы за крепостной стеной.
- Я отнесу кувшин, - сказал Анаэль.
- Не надо, уже опасно, при луне любой палестинец выходит помочиться. Кувшин мы возьмем. А чтобы ты не считал, что ограбили дом… - Анри бросил через забор небольшую серебряную монету.
Анаэль надеялся, что после проверки его оставят в покое. Но он ошибся. Рядом с ним неотступно кто-нибудь находился. Не убежишь… Но Анаэль и не думал. "Телохранители" были громилами, как на подбор, а Анаэль еще оставался, по сути, калекой.
Однажды все-таки он решил объясниться с Анри и спросил, неужто он до сих пор не заслужил доверия?
- Ни вот настолько! - бодро сказал Весельчак, показывая свой ноготь. - Я обращаюсь с тобой, как ты того заслуживаешь.
- Но, клянусь Спасителем, я хочу знать - почему?
- Объясню. - Анри отбросил палку, которую очищал ножом. - Семья? Что мне твоя семья? Как сказал Спаситель, упомянутый тобой всуе, "оставь и мать свою". Так что если ты - настоящий христианин, для тебя семейство твое суть пыль под ногами.
- Не богохульствуй!
Анри небрежно перекрестился.
- Что касается наших дел, на виселицу ты у властей заработал, вспарывая прокисшие перины менял в Сейдоле и Хафараиме. Но, как знать, нет ли на твоей совести грехов пострашнее.
Анаэль потер руками лицо.
- Зачем же ты держишь при себе человека, внушающего такие мысли?
- А ты не указывай мне, что мне делать.
- Не понимаю, на что я тебе. Обуза. Проще - убить.
- Будешь очень просить - убью, - спокойно сказал Анри.
Шайка Анри была неплохо организована. Вожак принимал желающих к ней пристать по своему какому-то принципу, Он выбирал разбойников и одиноких искателей приключений из числа не самых свирепых. В шайке были и сарацины. Ближе к зиме, через пару месяцев, Анаэль понял главный расчет вожака: иметь под началом как бы ковчег, где каждой разбойничьей твари - по паре. Он собрал бойцов-силачей, самострельщиков и лучников, пару-тройку "длиннопалых" воров-умельцев. Здесь были и постоянный повар, и свой трубадур - маленький злобный провансалец, почему-то возненавидевший Анаэля. Он требовал, чтобы его звали де Фашон, но откликался и на имя Жак.
Осень 1184 года выдалась трудной для обитателей маленьких городов за Иорданом. Из-за реки налетали сельджуки. Разбойничали шайка Весельчака Анри и другие. Добычу в шайке Анри делили по справедливости, иногда споря, впрочем, о стоимости того и другого.
Анаэль как-то спросил, почему же ему не причитается ничего, хотя он участвует в налетах, рискуя жизнью.
- Ты - не член шайки, - сказал Анри.
- А кто я? - удивился Анаэль.
- Ты - добыча. Общая, между прочим. Хочешь, я тебя выставлю на раздел?..
Больше Анаэль об этом не заговаривал. О бегстве, конечно, думал. Но в шайке жить было лучше, чем в лепрозории и на плантации в Агаддине. Правда, любой, самый вздорный, каприз разбойников - и жизнь его оборвется. И Старец Горы Синан умрет без возмездия, и сокровища Соломонова храма останутся в тайнике. Анаэль вертелся ночами на пахнущих псиной шкурах, и видения мести тревожили его мозг. В Агадцине и лепрозории он выживал, как тварь, теперь ощутил себя прежним, хотя и в неволе. Опыт последних месяцев побуждал не спешить. Как одушевленный глаз, он одновременно видел близкое и далекое: кинжалы разбойников, замок Алейк, лепрозорий…
С течением времени Анаэль учуял, что вожаку он не безразличен. Анри берег его, как ценную добычу, вроде бы до особого указания. В налетах держал его позади.
Осень перетекла в зиму. Похолодало. Жизнь разбойников стала труднее. Обезлюдели дороги, замкнулись в себе города. Разбойники подолгу валялись в подвале, играли в кости и кутались в шкуры. А после удачных налетов вдребезги напивались.
Анаэль вдруг заметил, что Анри стал делить добычу не так, как привыкли. Он стал брать себе лучшее и в больших долях. А шайка с этим мирилась. Хотя… Анри жил в отдельной пещере, унося туда что присваивал.
- Он не боится, что кто-нибудь ночью его пришьет и завладеет добром? - спросил Анаэль у охранника Кадма.
- А там ничего нет, - сказал Кадм, - кроме пары хороших кинжалов. Анри обожает оружие. - Разбойник зевнул, показав развалины своих зубов.
"В чем дело?" - заинтересовался Анаэль и постепенно выяснил, что время от времени Анри куда-то увозит деньги и ценные вещи. Кому он их отдает и зачем, в шайке не знали.
- Как это - зачем? - переспросил тот же Кадм и заметил, что иначе бы шайка недолго жила в подвале под башней. Кто-нибудь их выкурил бы отсюда. Какой-то влиятельный комтур или барон.
Анаэль признал это. Почти за полгода никто из местных правителей не попытался их выследить. Стало быть, Весельчак Анри действует под покровительством кого-то в Тивериаде. А может быть, в самом Иерусалиме? Он - как бы сборщик налогов? Анаэля искренне восхищала изобретательность этого неизвестного. Он, получалось, наслал на жителей банду ночных разбойников и получает с них свою долю.
- Так, говоришь, живет он в Тивериаде?
Кадм пожал плечами, этот вопрос его не занимал.
- А почему Анри берет именно столько? - не унимался любопытствующий.
- Небось он знает, - пробормотал охранник, латая перевязь для меча.
Проследить, куда отвозит почти все награбленное вожак шайки, казалось невозможным. Не выслеживать же Весельчака. Но Анаэль на что-то надеялся.
Двое братьев, тапирцев-несториан, уговаривали переждать холода. Они работали здорово. Звероподобный их облик и удачливость в деле быстро восхищали товарищей. Однажды, вернувшись с "работы" с хорошей прибылью, они, как полагалось, сложили добытое на ослиную шкуру возле костра. Добытчику полагалась половина добра.
Анри вышел из своей пещеры, кутаясь в меховой плащ и позевывая. Присел над горкой вещей и взял в руки ларь из обожженного дерева. Внутри его были кости на красном сукне.
- Вы ограбили церковь? - спросил вожак.
Разбойник недобро осклабился.
- Если у тебя выбор: умирать с голоду или ограбить церковь, ты тоже не постесняешься, - сказал тапирец.
Церковь стояла на выезде из Депрема. Анаэль еще осенью видел какого-то рыцаря, приезжавшего в этот храм с юным оруженосцем. Рыцарь был рослый, мрачного вида. Подслеповатого старенького настоятеля церкви отца Мельхиседека горожане почитали.
Тапирец сказал известное: дороги пусты, стражники и собаки свирепы… А что он и брат решили обчистить церквушку, повинен сам настоятель. Он напустился на них с проклятиями, увидев, что у церковной ограды они раздевают кривого приказчика с лошадиного рынка.
- Он так вопил, что пришлось его зарезать, - сказал младший тапирец.
- Отца Мельхиседека? - спросил Анри негромко.
- Нет, приказчика. Он тоже вопил из-за вонючего кошелька, в каковом нашлось всего-то четыре дойта.
Анри поднял кошелек, достал блеснувшую монету и подбросил ее на ладони.
- Если пройдет известие, что мы грабим церкви, нам не просидеть здесь недели, - сказал Анри. - Не знаю, какие понадобятся деньги, чтобы нас не турнули отсюда.
С этими словами он положил кошелек в карман, показывая тем самым, что дележ закончен. Но он переборщил. Три тусклых серебряных креста и оловянный черпак с золочеными накладками нельзя было сбыть. Тапирцы почувствовали себя ограбленными.
- Постой! - крикнул старший. - Не хочешь ли сказать, что разговору конец?
Анри нехотя повернулся к нему.
- Именно.
- Нашего мнения, как поделить эти деньги, ты знать не хочешь?
Анри зевнул.
- Дело сделано, хватит болтать.
- Ты ошибаешься! - тапирец шагнул вперед. - Разговор только еще начинается, клянусь ранами Спасителя!
- Не тебе бы клясться Его ранами после того, как ты ограбил один из домов Его.
- С Ним посчитаемся там! - тапирец поднял руку к потолку.
Конечно, он вел себя дерзко, но для того имел свои основания. Самоуправство Весельчака Анри уже надоело.
- Не мне одному, - сказал тапирец, - желательно узнать, куда идут наши денежки.
Анри выглядел спокойным.
- Вы знаете, что я не присвоил и полцехина. Можете выставить выборных, пусть обыщут мою келью.
- Нет, мы хотим знать, кто он таков, наш таинственный покровитель, и почему не хочет знакомиться с нами.
По лицу Весельчака пробежала тень, он почувствовал, что большинство сейчас не на его стороне.
Анаэль следил за развитием событий. Он еще не решил, на чью сторону встать, если возникнет схватка.
- Не кажется ли тебе, что ты суешь нос не в свое дело? - спросил Весельчак тапирца.
- Нет! - заорал тот, хватаясь за кинжал.
Что он хотел сделать, осталось неизвестным, потому что Анри распахнул плащ и метнул свою мизеркордию. С характерным чмоканьем она вошла в солнечное сплетение бунтовщика. Врата его сбили с ног и связали.
Пользуясь случаем, Анаэль указал Анри на ларец с мощами.
- Позволь мне это взять?
- Если никто не желает.
Ларец с костями никого не интересовал.
Глава XV. Сыновняя почтительность
На следующий день Анаэль попросил вожака отпустить его в Бефсан.
- Пусть Кадм меня сегодня сопровождает, - сказал он.
- Зачем тебе туда?
- Мне кажется, я знаю, как добыть немного денег.
- У тебя не получится.
- Я попробую.
- Ну, попробуй. Если тебя там повесят, потеря невелика. Кроме Кадма с тобой пойдут еще двое. А то сбежишь.
Другого напутствия Анаэль и не ожидал.
На закате отправились вчетвером. Дороги промерзли, в выбоинах блестел ледок. Звезды проступали, как иглы сквозь бархат. Посвистывал пронизывающий ветерок. Ни огонька… Рыжий арбалетчик Лурих - тупой германец - сказал, что ночь слишком мрачная. Кадм помалкивал, предупрежденный Весельчаком, что Анаэль, наверное, надумал сбежать.
К городу подошли в полночь. За крепостной стеной стучали колотушки обходчиков и полаивали собаки.
Четверка подошла к дому, где несколько месяцев назад Анри обменял глиняный кувшин на серебряную монету.
Анаэль шел по тропке так быстро, что его спутники стали нервничать. Вода в ручье замерзла лишь у берегов, луна освещала его таким образом, что, казалось, у противоположного берега затоплена сабля из светлой сирийской стали.
- Тихо! - поднял руку Анаэль.
Все казалось в порядке - ни подозрительного звука, ни сомнительной тени.
- Заряди самострел, - велел Анаэль Луриху, - и дай мне.
- Это мой самострел, я его никому не даю.
- Тогда становись позади, и если собака бросится - не промахнись.
- Я не промахиваюсь, - сказал Лурих.
- Почему говоришь, что собака… - прошептал Кадм. - Ты здесь бывал?
- По-соседски.
Анаэль открыл кинжалом калитку в глинобитной стене и негромко позвал:
- Чум, Чум!..
В пахучей глубине двора зародилось движение, что-то грохнуло, и перед Анаэлем появилась громадная собачья голова, изрыгающая белый пар.
- Чум, Чум! - пес на мгновение замер, а после радостно взвизгнул. Над ухом резко присевшего Анаэля свистнула короткая стрела и угодила собаке в пасть.