– Я покажу тебе. Она взойдет, пока мы едем. Собственно, это созвездие… из шести звезд. Трулла зовет его престолом. В самом деле, очень похоже… Вот такой вот формы.
И она нарисовала на ладони юноши Кассиопею. Когда они въезжали в Байи, звездный престол уже мерцал высоко у них над головой.
– Вот он, видишь?.. Сегодня ночью ты приснишься мне сидящим на этом троне.
– Только с тем, чтобы посадить к себе на колени тебя.
Дома он нашел у себя на столе письмо. Из Александрии. Сам император сообщал ему, что отец его, садовник Квинт, умер, а мать переселилась неизвестно куда. Диоклетиан просил его примириться с волей богов и не особенно горевать, помня, что пока он, император, жив, юноша не должен считать себя одиноким, так как император никогда не забудет о своем спасителе.
Печальная весть не особенно огорчила Квинтипора. Уж очень далеки были теперь от него отец, мать, император, весь мир. Будто давно прочитанная книга, содержание которой помнишь туманно, твердо зная, что больше никогда не захочешь открыть ее снова.
Где-то в старой мебели заскрипел древоточец. Это не смутило Квинтипора. В деревенском доме Квинта тоже стояла старая мебель, да и в антиохийском священном дворце были заброшенные залы, так что он хорошо знал этого маленького беспокойного демона. Однако в Байях древесный жук был, как видно, особенный. Здесь и древоточец скрипел то же самое, что клекотали тогда ястребки:
– Ти-и-та! Ти-и-та!
…Утром он проснулся оттого, что кто-то выдергивал у него из-под головы подушку. Потом Трулла стала перебирать ему ребра.
– Что ты, бабуся?
– Моя госпожа прислала тебе вот это… Я не знаю… угадай сам.
Старушка положила на одеяло продолговатую коробочку, обтянутую серым шелком. По виду – футляр для пояса. А может, в нем лента? И весит, кажется, не больше обвязанного вокруг нее шнура с печатью.
– Спасибо, Трулла. Я сделаю все, что велит твоя госпожа.
Он сонно глядел на няньку, желая поскорей отделаться от нее. Он знал, что Тита все доверяет ей, и, пожалуй, поэтому недолюбливал старуху. Порой даже ненавидел ее, когда думал о том, что Трулла знает о Тите много такого, что навсегда останется для него тайной. Правда, сейчас он никакой ненависти не испытывал: ему просто хотелось поскорей открыть шкатулку.
Но Трулла не торопилась уходить. С бесцеремонностью старой прислуги она похлопала магистра по плечу: дескать, тоже слуга, но еще не такой почтенный.
– Благие боги! Что это! Неужто у тебя все тело такое белое?! Белей, чем у нобилиссимы! Надо будет сказать ей. Или она уже знает? А?
Одной рукой Квинтипор обнял подушку, другой закрыл лицо.
– Что? Опять спать? Совсем, как моя госпожа. Послала меня к тебе, а сама снова улеглась. Видно, и с тобой можно бы проделать то же, что мы устроили раз с Максентием. Как-то утром пробрались мы с птичкой моей к нему в спальню. Он спит. Тогда мы потихоньку надели ему на руки его военные башмаки с шипами и подняли шум. Он, конечно, всполошился и в кровь расцарапал себе лицо, будто с дикими кошками дрался. Вот смеху-то было!
Но Квинтипор не смеялся. Нянька уже давно ушла, а он все не двигался с места. Потом отяжелевшей рукой медленно, без улыбки, открыл коробочку.
Там оказались – сплющенная потемневшая метелочка полевого цветка, который он сорвал вчера вечером, узкая красная ленточка от нижней рубашки и кусочек белого шелка с надписью, сделанной кармином. Это были слова, которые вчера в таверне старался вспомнить бывший нахлебник божьего милосердия, – слова из "Песни песней": "Возлюбленный мой, я – тот цветок, что спал на груди твоей любимой".
32
Удачная поездка в Путеолы придала им смелости. Девушке захотелось сходить на Лукринское озеро. Это путешествие можно, не торопясь, совершить за один день и даже искупаться в озере, чьи воды постоянно пополняют из кувшинов своих нимфы горячих и холодных источников.
– Конечно, если ты не боишься, что повторится история одного юноши с Салмакидой, – лукаво добавила она. – Знаешь, о чем я?
Лицо Гранатового Цветка и впрямь заалелось, как гранатовый цветок. Но он ответил, что не знает.
– Не знаешь истории Гермафродита? – с притворным изумлением всплеснула руками девушка.
На этот раз она захотела как следует помучить юношу. Ей доставляло огромное удовольствие видеть, как он краснеет, но из женского самолюбия она решила поставить на своем, отучить его от этого.
– Ну, так слушай. Жил когда-то один мальчик, – начала она, не сводя глаз с Квинтипора. – Сын Гермеса и Афродиты. А нимфу, с которой он подружился, звали Салмакидой. Она была гораздо умней этого мальчика и очень полюбила его, – может быть, как раз за то, что он был ужасно недогадливый и девически застенчивый. И не просто полюбила, а влюбилась до безумия – так, что ей стало казаться, будто она не может прожить без него минуты. Раз купались они в Лукринском озере, и нимфа взмолилась к богам, чтоб они навсегда соединили ее с юношей, чтобы ей ни на мгновенье не расставаться с ним, даже если один из двух пожелает этого. Боги услышали ее молитву и сделали, как она просила. В воду вошли двое, а из воды вышло только одно существо, которое было одновременно ими обоими: сильное, как юноша, и прекрасное, как девушка… Кто не верит Овидию, пусть послушает Марциала, который тоже неплохой малый: недаром поэтом был.
– Ну как, миленький, теперь боишься?
У миленького настолько пропал всякий страх, что он хотел было сейчас же сбегать за купальной туникой, пока Трулла соберет им в дорогу провизию.
– Нет! – остановила его девушка. – Сделаем иначе. Купальные туники нам не понадобятся: там купаются только боги да нимфы, которым не может приказывать даже такой высокий начальник, как кумский эдил. Но я хочу другого, миленький… Скажи, у тебя сохранилась твоя зеленая одежда с вишневым поясом?
– Да, маленькая Тита.
– А почему ты ее не носишь, Гранатовый Цветок?
– Я ее спрятал, маленькая Тита… чтоб надеть еще только раз.
– Совсем не интересно когда, – отвернулась она. – Я уже говорила тебе, что умру раньше тебя.
Юноша попробовал умиротворить ее поцелуем.
– Все равно сержусь! – подставила она губы. – Это не настоящий поцелуй, а только так, osculum. Если не хочешь, чтоб я тут же умерла с досады, беги и сейчас же возвращайся в зеленой одежде.
Правда, погода для такой одежды стояла совсем неподходящая: свинцово-серые капли сеялись с предосеннего неба, под которым с прощальным стоном носились дочери злосчастной Аэдоны. Но сейчас Квинтипор любую одежду, будь она хоть из камня, принял бы за пушинку. Когда он пришел, девушка ласково погладила материю.
– Знаешь, я уже тогда полюбила тебя. Потому-то мне и нравится эта одежда: ведь я первый раз увидела тебя в ней. Когда-нибудь ты отдашь ее мне, и я повешу ее в своей домашней молельне… если, конечно, она у меня будет.
Титанилла вдруг умолкла, и лицо ее исполнилось глубокой скорби. Непроизвольным движением девушка сорвала кроваво-красную чашечку алтеи, – они шли по узкой лесной тропе.
– И тебе не жалко? – поразился юноша. – Ведь это такой чудный цветок!
– Ненавижу красивые цветы! – отбросила она смятые лепестки. – А может, просто завидую им. Как хорошо цветку! Он должен быть только красивым. Это ему не трудно. И никаких хлопот… ни с отцом, ни с императором, ни с…
Не кончив фразы, она улыбнулась.
– Ох, какие глупости я говорю, Гранатовый Цветок… Лучше скажи: ты тоже сразу полюбил меня? Только не лукавь! Меня не обманешь!
Девушка повернула его лицо к себе.
– Смотри мне в глаза и отвечай!
– Я… я… полюбил тебя… после…
– Когда?
– Минут через пять после того, как увидел тебя. Когда там уж не было… словом, когда ушли…
Тита задушила имена поцелуем.
– Скажи, тогда ты подумал обо мне дурно? Впрочем, нет, этого не говори. Ты счел меня сумасбродкой? Это сказать можешь: я сама не отрицаю. Но красота моя сразу восхитила тебя, да? Сейчас же говори, Гранатовый Цветок!
– Да, ты мне понравилась.
– Но не очень, да?
– Сначала я не видел твоих глаз. Да и лицо не совсем…
– Но ты видел мои руки. А захотел бы, мог бы увидеть и ноги.
– Да. Но я не разглядывал.
– Малыш, наверно, смутился?
– Ты показалась мне очень худенькой.
– Я и теперь тебе не нравлюсь? – грациозно покачиваясь, высвободила она руки из-под короткой пелеринки. – Большего показать не могу: боюсь, что мальчик от смущения вырвет себе глаза.
Она немного приподняла полу, закрывавшую ей ноги ниже колен.
– Скажи, Гранатовый Цветок, смотрел ты когда-нибудь на женские колени… Видел?.. Не вздумай сказать "да", а то я глаза тебе выцарапаю.
Опустив платок, она вынула из прически золотую булавку с головкой цикады. Сверкающий черный шатер волос упал ей на плечи.
– Нет, скажи все-таки по правде: осмелился ли ты хоть раз взглянуть на женщину, мальчик?
Отвечая, юноша сперва смущенно заикался, но потом осмелел и постарался выказать себя настоящим мужчиной, что и забавляло и вместе с тем покоряло девушку.
– Мальчик мой миленький, сыночек мой! – пролепетала она, нежно гладя его по лбу и волосам. – Кто бы Мог подумать, что у меня есть сынок да такой большой? Это ужасно: он чуть не поцеловал уже одну коринфянку!
Между тем они забрели в самую чащу леса, и тропинка давно исчезла. Красноголовые птицы Марса в своих черных одеяниях минуту с любопытством смотрели на них, потом, успокоенные, принялись опять за свое дело – обстукивать деревья.
– Видно, здесь люди бывают не часто. Смотри: эти дятлы еще не научились бояться, – сказал, оглядываясь вокруг, Квинтипор. – Ты, маленькая Тита, не очень испугаешься, если я скажу, что нам пора возвращаться?
– А ты, мой мальчик, не очень испугаешься, если я скажу, что не только сама не уйду отсюда, но и тебя не пущу? – повалилась она на траву в тени гигантского каштана. – Давай останемся здесь и заживем, будто нимфа с фавном! Скажи: кем бы ты хотел быть?
По голой ноге девушки, с которой она только что сняла сандалию, чтобы вытряхнуть песчинки, пробежала лесная мышь. Девушка взвизгнула и, быстро поднявшись на колени, взмолилась, глядя на Квинтипора, который стоял над ней, прислонясь спиной к дереву.
– Возьми меня отсюда, Гранатовый Цветок! И бежим куда глаза глядят! Не хочу быть в одном лесу с таким чудовищем!
Некоторое время он нес ее на руках, разыскивая тропинку.
– Подольше не находи, – шептала девушка ему на ухо. – До чего приятно быть нимфой в объятиях такого фавна!
Однако, услышав собачий лай, она поспешно спрыгнула на землю.
– Куда нам деваться? Вдруг здесь охотится Диана! Или ты рассчитываешь, что она примет нас в свою свиту?
Но это была не девственная сестра Аполлона. К ним подошел маленький старичок с улыбчивыми глазами и вязанкой хвороста за спиной. Он весело рассмеялся, когда узнал, что они надеялись найти в этих местах Лукринское озеро.
– Да ведь это все равно, что искать икру в брюхе вола. Впрочем, и Тесий заблудился бы, кабы смотрел на Арианду, а не на ее нить.
В тоне и в осанке его было что-то жреческое, но одет он был скорее по-охотничьи да к тому же неправильно произносил имена Тесея и Ариадны.
– Что это за лес? – спросил Квинтипор.
– Это роща Дианы Поглощающей. Однажды земля по велению богини поглотила здесь одну влюбленную пару, забывшую под ее каштанами о пристойности.
– А кто же ты при великой богине? – спросила девушка, ошеломленная. – Охотник или загонщик?
Старик оказался сторожем небольшого лесного святилища, основанного, по его словам, самим Энеем. Тогда здесь был город, такой большой, что объехать его кругом можно было только за семь суток. Но это было очень давно, когда на земле еще господствовали титаны, а Везувий и Этна представляли собой одну гору. Город погиб оттого, что этот вулкан целых семь лет подряд все время извергал на него огонь и пепел. Потом все место заросло лесом, люди про него забыли и так редко посещают святилище Дианы, что здесь не прокормиться даже одному жрецу. Раз в год приезжает сюда фламин из Неаполя для составления описи сокровищ храма, и всякий раз что-нибудь да прихватит из этих сокровищ с собой. И все-таки здесь есть еще немало замечательного. Старик пригласил их осмотреть храм. А если они устали, там можно и отдохнуть.
– Хочешь, маленькая Тита? – спросил Квинтипор девушку.
– Еще бы! – прошептала она.
Ведь если в этих местах когда-то господствовали титаны, то она, их прямая наследница, может свободно здесь разгуливать.
– Конечно, не как огромный титан, – прильнула она к плечу юноши, – а как маленькая, крошечная Тита.
Небольшой храм в конце открытой колоннады был, судя по всему, очень древней постройкой, воздвигнутой, может быть, еще первыми греческими колонистами в те далекие времена, когда римляне промышляли только рыбной ловлей. На стенах висели облезлые звериные шкуры; ионическая кифара, на которой, по словам сторожа, играл знаменитый музыкант Гимерий; бронзовые лавровые гирлянды и серебряные плющевые венки. Здесь же висел когда-то жемчужный пояс фаций – они сами подарили его девственной богине и с тех пор ходят совершенно нагие, – но этот пояс увез неаполитанский фламин. Лазурную вазу оставил здесь, в подарок храму, благословенной и непреходящей памяти божественный император Нерон, а серебряное зеркало – Хелидона, которая даже побаивалась приезжать сюда, поскольку была этакой… римской матроной; она написала кое-что на зеркале, и у кого хорошее зрение – тот может прочесть.
Юноша и девушка прочитали вместе по слогам расположенную по окружности надпись:
Зеркало! Десять ты лет отражало красу Хелидоны,
Ныне же этой красы кажешь руины одни.
Горек мне вид моих первых морщин. Не стану глядеться.
Здесь оставляю тебя: деву Диану пленяй!
Два молодых лица улыбнулись друг другу. А, глядя на них, улыбалась и дева Диана, изваянная из сицилийского мрамора давно истлевшей рукой вдохновенного скульптора. Дочь Латоны, выступая вперед, держала в левой, опущенной, руке лук, а правой доставала из висящего за спиной колчана стрелу. Это было обычное изображение богини в короткой спартанской тунике, облегающей стройные бедра. Необычным было лишь то, что верхнюю часть тела с упругими девичьими грудями ваятель оставил совершенно открытой.
– Какая прелесть! – вздохнув, воскликнул юноша.
– Погодите, – просиял сторож. – Сейчас я покажу вам главное сокровище храма.
Он достал из углубления в алтаре две круглые серебряные чаши без подставки.
– Видите, – погладил он старыми жилистыми руками потемневшее от времени серебро. – С этих чаш скопировал скульптор груди богини, а сами чаши изготовлены Вулканом по слепкам с грудей Дианы.
Во дворе залаяла собака, и старик побежал туда, сунув чаши в руки Квинтипору. Тита горделиво вскинула голову.
– Как по-твоему: этим грудям богини уступят в чем-нибудь мои?
Быстрым движением она раздвинула одежду на груди – и серебряные перси Дианы со звоном покатились по истертым мраморным ступеням алтаря. И хотя богине было нанесено оскорбление еще более тяжкое, чем то, за которое погибла вместе со своими детьми Ниоба, земля не разверзлась, и сама Диана не пустила своей не знающей промаха стрелы. Более того, богиня, лица которой как раз в это мгновенье коснулся внезапно прорвавшийся сквозь щель в крыше солнечный луч, улыбнулась еще приветливей. Улыбался и сторож, не видевший никакой нужды ни шарканьем, ни покашливанием разнимать молодые уста. Бесшумно проскользнув мимо, он вытер чаши-груди, положил их на место и только после этого спросил, чем может он услужить своим гостям. Подать ли им молока, зажарить ли голубя, приготовить ли в тени портика для отдыха ложе из свежего сена, благоухающего медовым запахом донника, или постелить за алтарем медвежьи шкуры, которыми великий охотник Орион, впоследствии ставший созвездием, наградил божественную девственницу, превзошедшую даже его в стрельбе из лука.
Они не сразу поняли, о чем говорит сторож, да и не очень вслушивались в его речь. Правда, теперь они не были в плену ночи, как тогда, при первом поцелуе под деревом Клеопатры. Однако и теперь светлячки вынырнули отовсюду, даже из мраморной кладки храма, посыпались дождем с потолка и ослепительно засияли вокруг, так что юноша и девушка перестали видеть друг друга… На этот раз первым очнулся юноша. Он робко погладил руку девушки, плотно прижимавшую одежду к груди.
– Тита, маленькая Тита, – прошептал он ласково, словно будя ребенка.
Девушка тряхнула головой, неуверенно посмотрела вокруг, с силой протерла глаза, так что они стали красными, и с улыбкой выслушала старого сторожа, который терпеливо повторил все с начала. Потом, взглядом попросив снисхождения у вооруженной луком богини и понимающе подмигнув Тите, старик добавил, что все-таки Венера сильней.
– Ай-ай! – покачала головой Тита. – Да как ты сам не боишься, что тебя поглотит земля? А еще пугал нас.
– Это в лесу! Там Латона не терпит влюбленных. Но к себе в дом она должна их пускать. На что ж мы жили бы, если б она и здесь была бессердечной?
Он объявил, как нечто само собой разумеющееся, что Диане служит только вне храма, а внутри него он – слуга Венеры. В сущности, то, что благодарная любовь принесет на алтарь храма, составляет весь его доход. К сожалению, в Байях не знают, как приятно можно провести здесь время, и приходят сюда лишь случайно. Последние посетители были на прошлой неделе: одна танцовщица со стариком, похожим на обезьяну, да с подростком, совсем еще юным, и вот на этом самом месте она молила богиню сделать мужчиной или ее самое или хоть кого-нибудь из ее спутников.