...В те времена в сражениях погибал один из десяти. Именно поэтому римляне наказывали струсившее воинское подразделение децимацией – казнью каждого десятого, выбиравшегося по жребию. Легионеров ставили перед выбором: пусть твою судьбу решит Марс – и тогда ты падешь с честью, либо Фата, слепая судьба, – и ты умрешь бесславной смертью. Если на поле брани осталось пять тысяч неприятелей, это означало, что побеждена огромная армия или что разгром врага был полным. Оба случая заслуживали триумфа.
– ...Остается только выставить на торжественном шествии живого вражеского предводителя – и все формальности соблюдены. У Вара было все то же самое – и победа, и легион убитых. Но Иуды он не представил и триумфа не удостоился...
– Постой, но ведь Красе не предъявил римскому народу живого или мертвого Спартака, однако получил овацию, хотя, правда, мечтал проехаться по Риму на колеснице, как Помпеи...
– Спартаковцев погибло шестьдесят тысяч, как заявил сам Красе. Кроме того, он действительно спас отечество от величайшей опасности со времен Ганнибала. Но вернемся к Квиринию. Увидев Иуду, он сразу подставит свое лицо для сурьмления...
...В церемонии триумфа триумфатору, принимавшему облик бога дня Юпитера, окрашивали щеки красной краской сурьмой, которая считалась достоянием богов огня и дня...
– А если вожак восстания опять не пойман – не видать проконсулу никаких почестей! Если ты отдашь Иуду Квиринию, то навсегда станешь врагом Вара!
– А если отдам Вару?
– Станешь его другом на всю жизнь...
– И что мне это даст? Прости, что говорю такое о твоем патроне, но мы поклялись беседовать откровенно и честно. Наместник Германии знаменит своей жадностью. Весь Рим говорил, что он приехал в Сирию бедным, а уехал богатым...
– Да, сирийцы постоянно скрипели в его правление, а точнее, это делали их сундуки, из которых вытаскивались денежки. Да и Африку он не нищим покинул. Но мало кто знает, что золото и серебро шли на щедрую помощь друзьям, в том числе Тиберию, который много лет сидел в ссылке на острове Капри...
– И Август не разгневался на него за такую благотворительность?
– Вар – единственный, кто ухитрился сохранить хорошие отношения с обоими. Он потратил немало денег и сил на благо также и Октавия. Помнишь празднование по случаю постройки храма Марса-Мстителя?
– Самое грандиозное зрелище, которое я видел! В цирк напустили воды и устроили там представление, во время которого было убито очень много крокодилов. Народ хвалил императора еще несколько лет спустя за доставленное удовольствие.
– А славить надо было, в первую очередь, моего патрона! Он вспомнил, как полвека назад Эмилий Скаур привез в Рим пять невиданных доселе речных чудовищ, которых демонстрировал в специально вырытом водоеме. Вар на свои деньги купил тридцать шесть нильских крокодилов в Египте, облицевал цирк, запустил туда воду. А потом подарил ящеров и уступил славу устроителя зрелища своему другу и покровителю Августу. А вот как он в свое время отблагодарил Октавия за назначение консулом: отдал много средств и усилий на строительство форума, который теперь зовется Форумом Августа Как видишь, Вар умеет быть благодарным. И я замолвлю за тебя словечко...
– Не забудешь?
– Нет, если ты сообщишь Августу, что я вот уже десять лет его верный слуга. А Вару напиши письмо сам – для пущей уверенности. Сообщи, что даришь Иуду, что не хочешь триумфа Квириния...
– А если наместник Сирии узнает, что его обошли?
– Откуда? Никого из причастных к этой истории здесь не останется. Предателя уничтожим, Сертория и охрану я заберу с собой – это не вызовет удивления, они ведь девять лет слркили моими ликторами. Если вдруг секрет все же вскроется, обвиняй во всем меня. Мол, Гай обманом увез пленника, не сообщив, кто он. Жаловаться сенату, тем более Октавию, Квириний не посмеет: побоится напоминать, что в день битвы он прятался в Антиохии, а не сражался на поле боя...
– Что говорить войску и населению об Иуде?
– То же, что и о Спартаке: погиб, тело не найдено. Поверь, очень скоро в летописях появятся примерно такие строчки: "... во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он был убит, и все, которые слушались его, рассыпались..."
– Жаль, все жрецы-предсказатели находились в обозе и были зарезаны евреями! Я бы их спросил насчет твоего предложения. Как важно точно узнать волю богов! Ладно, рискну! "Жребий брошен!" Быть по-твоему, Гай! Зови всех сюда!
Собравшимся в палатке свидетелям разоблачения Гавлонита прокуратор приказал:
– Примипул Серторий! Назначаешься начальником охраны легата Гая, будешь сопровождать его в Германию. С собой возьмешь Иуду, Лонгина, двух велитов, которые первыми встретили лекаря, и всех ликторов – отныне они опять составят церемониальную стражу Гая. Врача отдашь лично наместнику Германии прокуратору Публию Квинтилию Вару, который решит его судьбу. Обращаться с иудеем как с почетным заложником и римским гражданином! Его истинное имя и прошлое – государственная тайна, которую вы не вправе никому раскрывать под страхом смертной казни! Отправишься через Нижнюю Галилею до Птолемаиды, где дождешься легата, который заберет свое имущество в Цезарее, сядет на галеру в Яппе и приплывет за вами...
– Прости, прокуратор, но почему нам нельзя пойти с ним в Цезарею или сразу в Яппу?
– Потому что чем дольше вы будете шататься по Галилее, тем больше шансов, что кто-нибудь еще опознает Гавлонита! Лонгина вернешь сюда с известиями от Вара, он останется у меня на службе. Ты и велиты отныне будете в распоряжении проконсула Германии. На сборы в дорогу – один день, отправляться завтра утром.
– А мои и ликторов пожитки в Цезарее?
– Их привезет на корабль челядь легата Гая. Да, кстати, об Иуде по дороге рассказывать только то, что известно всему войску: врач сей вылечил Лонгина, усыновлен, подрядился целить Вара. Исполняй приказ!
– А что будет со мной, великодушный господин? – осведомился Иоханан.
Колоний выпалил ему в лицо любимую фразу Августа, которой тот обычно отвечал на мольбы о пощаде людей, попавших в проскрипционные списки:
– Ты должен умереть!
У бывшего телохранителя подкосились ноги.
– Как?
– На кресте! Серторий, возьми и распни его! Предварительно вырви ему язык, чтобы не сболтнул лишнего.
Иоханан упал на колени перед Гаем:
– Милостивый легат, ты же обещал...
– Я обещал не давать приказа о твоей казни. И сдержал слово – на смерть тебя посылает мой командир, не я. Запомни, еврей, предательство оправдывает себя лишь ненадолго...
– Ты сулил мне особую милость, прокуратор, – поднялся с колен приговоренный изменник. – Убей меня иным способом, людям моей веры позорно висеть на дереве...
– Даже не проси. Как я объясню легиону, почему отдал тебе предпочтение перед другими мятежниками? Я намерен распять несколько тысяч зелотов. Не меньше, чем Вар десять лет назад, и ты станешь первым...
С осознанием неминуемой гибели Иоханан из жалкого труса переродился в смелого воина, которого не так давно знал и уважал Иуда.
– Где же твое слово, лживый римский пес?!
– А где была твоя клятва верности, когда ты предавал своего главаря?! Нашему великому оратору Цицерону доводилось в таких случаях говорить: "Я клялся языком, ум мой не клялся". Впрочем, я сдержу обещание и окажу тебе даже две милости. Вот первая: твоя смерть будет легче, чем у других распятых. Тебе дадут вина с маковым настоем и сразу перебьют голени. Помучаешься часок – и отойдешь в мир иной. Вторую милость проси сам – любую, кроме пощады.
– Пусть меня похоронят в родовом склепе. Не снимайте меня с креста и сообщите родственникам, как найти место казни. Они уложат мое тело вместе с костями предков...
– Наконец-то ты сказал нечто достойное солдата! Ликтор Марк! До того, как еврею вырвут язык, подробно расспроси его о том, где живут его родственники. Поедешь с легатом Гаем в Цезарею, оттуда пошлешь к ним гонца. Проследи, чтобы уважили последнюю волю осужденного на смерть! А теперь, Гай и Иуда, останьтесь у меня, остальные – готовьте казнь. Серторий, перед началом зрелища позовешь нас. Гавлонит, – обратился по-гречески прокуратор к вождю "ганна'им", когда они снова оказались втроем, – дай мне клятву, что отныне никогда не будешь воевать против Рима...
"...Я дам вам слово и сдержу его так же, как вы – свое обещание злосчастному Иоханану, хотя он и заслужил сполна позорную гибель. Не одни римляне мастера клясться так, чтобы клятву можно было легко обойти и в то же время не нарушить ее формально. Фарисеи – куда большие искусники в этом деле, их науку я сейчас и применю. Для начала – простейшая ловушка, которую легко заметить сразу".
– Клянусь больше никогда не обнажать меч против Рима!
– Про таких, как ты, квириты сложили пословицу: "Угорь: он выскользнет". Но только не у меня! Не лукавь, иудей! Можно ведь сражаться и копьем, и секирой. Можно вообще не обнажать оружие самому, а просто руководить войсками! Скажи в точности так, как я сказал.
– Клянусь Богом отцов моих, что больше никогда не стану воевать против римлян и их союзников, – громким и ясным голосом обещал Иуда и мысленно добавил: "...но буду вредить им всеми другими способами".
Вождь Ревностных не клятвопреступничал – он просто произнес вторую часть клятвы про себя, как советовали делать в подобных случаях фарисеи. За нарушение обещаний Адонаи обязательно накажет – но ведь Он знает, что именно обещал ты на самом деле.
...Через час остатки легиона собрались у небольшого холмика, находившегося на таком расстоянии от лагеря, с какого до него не добросили бы ядер и стрел даже самые мощные катапульты и баллисты. На макушке возвышения легионеры вкопали довольно массивный, но невысокий, всего в человеческий рост, крест, совершенно непохожий на длинные пыточные столбы, на которых латиняне обычно распинали мятежников, дабы их было видно издалека.
– Дерева маловато в походных условиях, – пояснил Серторий, видя недоумение Иуды. – Но кое в чем такой крест даже удобнее...
– А где палачи? Почему казнь устраивают простые легионеры?
– У нас все солдаты – палачи, когда наказывают взбунтовавшихся рабов или жителей покоренных провинций. Квиритам отрубают головы ликторы или центурионы. Да ты не переживай, развлечение все равно получится интересное – даже без специально обученных катов. При такой казни никакого искусства или особого умения не требуется...
Зрелище действительно оказалось квинтэссенцией жестокой простоты, во всем присущей римлянам. Захлебывающегося кровью от вырванного языка Иоханана поставили вплотную к кресту, раскинули руки и прибили гвоздями запястья. Затем подтянули ноги. Иуда стоял близко и видел, как головки гвоздей, приняв на себя вес тела, рванулись сквозь живую плоть вверх, пока не застряли в запястьях. Жертва издала хрип-мычание, которое потомки Ромула восприняли с восторгом. Далее длинным, в треть локтя, гвоздем сквозь деревянную дощечку, чтоб не выскочил, приколотили ноги зелота через стопу одной конечности и пяточную кость другой. Казнимый задергался в судороге, потом затих.
По сигналу Гая какой-то центурион взял деревянный молоток. Зрители недовольно загудели: перебитие голеней означало скорый конец развлечению. Тем не менее все затихли, как бы в надежде что-то услышать, когда добровольный костолом замахнулся колотушкой.
Последовали – именно в такой очередности – глухой удар дерева о кость, хруст, снова хрип-мычание, аплодисменты римлян.
Иуда закусил губу. Он сам вымолил у Адонаи смерть предателю, но не предвидел, что Господь накажет Иоханана столь сурово. Впрочем, изменник сам виноват...
Казнимый рвался с креста в попытках дышать и не мог вдохнуть воздух; через полчаса подбородок Иоханана резко упал ему на грудь.
– "Кивок Смерти", – прокомментировал Серторий разочарованно. – Недолго же он мучался! Какая скучная казнь! Даже биться об заклад, сколько часов он выдержит, не имело смысла!
Труп кольнули копьем на всякий случай; он не среагировал. Лишенные развлечения зрители, негодующе ворча и плюясь, отвернулись и ушли в лагерь.
– Ворон прощают, голубей наказывают, – глубокомысленно заявил Гай в лицо Иуде.
– Что ты имеешь в виду? – выразил недоумение Гавлонит.
– Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют. На древе должен был бы повиснуть ты. Помни это и будь вечно благодарен мне.
...В июне 1968 года израильский археолог В. Цаферис открыл на склоне горы Скопус в местности Гив'атха-Мивтар (по-арабски Рас эл-Мазареф) к северу от Иерусалима четыре пещеры-могильника. В них, как показали исследования, с конца II столетия до н. э. по 70 г. н. э. было захоронено тридцать пять человек. Кости многих из них хорошо сохранились.
На склепе, обозначенном номером четыре, было написано имя Иоханана бен Ха'галгала и найден скелет мужчины в возрасте от 24 до 28 лет, умершего от распятия в начале I века н. э. Гвоздь длиной 15 сантиметров, который навеки остался в его пятке, согнулся и застрял в кресте, изготовленном из оливы. Когда тело снимали, ступни пришлось отрезать. На гвозде сохранилась и часть дощечки, сделанной из древесины акации. Ноги были перебиты тупым предметом; по углу перелома определили, что в момент удара они были согнуты. Между лучезапястными костями предплечья (лучевой и локтевой) у запястий обеих рук обнаружились следы каких-то металлических стержней, скорее всего гвоздей.
Иоханан бен Ха'галгал стал первой и единственной жертвой распятия, найденной современными археологами.
К сожалению, Иоханан оказался первым, но далеко не последним "повешенным на дереве" в Галилее и Иудее в тот судьбоносный для многих стран 6-й год христианской эры.
Свыше двух тысяч крестов – как угревые точки, сотни деревенских пожарищ – как воспаленные участки кожи, десятки городских пепелищ – как лишаи, несколько красных от крови рек – как царапины, вновь, словно и не прошло с тех пор десяти лет, обезобразили лик земли обетованной.
Эти вещественные следы гнева Всевышнего багровым клеймом выжглись в глазах и памяти иудейского стратега-неудачника. Господь явно наказал и потомков Иакова, и вождя "ганна'им" – и столь же явно спас последнего от Ангела Смерти для выполнения какой-то иной миссии.
"Кто виноват? И я, и они! Вина их больше моей, ибо они мертвы, а я жив".
Живым, впрочем, Иуда себя не чувствовал, как в то страшное утро на поле проигранной битвы в обители мертвых, когда он алкал воды и не находил ее у трупов.
Всю дорогу до Птолемаиды он шел, ел, пил, справлял нужду, спал, говорил, лечил Лонгина, даже отвечал на шутки легионеров, довольных быстрым окончанием войны, и не ощущал желания жить. Его душа была мертва, как сбитая влет птица. В ушах молотком, вбивавшим гвозди в плоть и крест, стучали слова Писания, обвинявшие народ избранный в грехах, из-за которых – в какой уж раз! – обрушились на евреев бедствия:
"Гнев Божий пришел на них, убил тучных их, юношей Израилевых низложил.
При всем этом они продолжали грешить и не верили чудесам Его.
И погубил дни их в суете и лета их в смятении.
Когда Он убивал их, они искали Его, и обращались, и с раннего утра прибегали к Богу.
И вспоминали, что Бог – их прибежище, и Бог Всевышний – избавитель их.
И льстили Ему устами своими, и языком своим лгали пред Ним.
Сердце же их было не право пред Ним, и они не были верны завету Его.
Но Он, милостивый, прощал грех, и не истреблял их;
многократно отвращал гнев Свой, и не возбуждал всей ярости Своей.
Он помнил, что они плоть, дыхание, которое уходит и не возвращается.
Прогнал от лица их народы, и землю их разделил в наследие им, и колена Израилевы поселил в шатрах их.
Но они еще искушали и огорчали Бога Всевышнего, и уставов Его не сохраняли;
Отступали и изменяли, как отцы их, обращались назад, как неверный лук...
Услышал Бог и воспламенился гневом, и сильно вознегодовал на Израиля...
И предал мечу народ Свой и прогневался на наследие Свое" (Пс. 77:31-39; 55-57; 59; 62).
И вдруг Гавлонита ошеломило: он вспомнил конец этого псалма!
"И избрал Давида, раба Своего, и взял его от дворов овчих,
И от доящих призвал его пасти народ Свой, Иакова, и наследие Свое, Израиля;
И он пас их в чистоте сердца своего, и руками мудрыми водил их" (Пс. 77:70-71).
Галилеянин понял намек Яхве, чье имя непроизносимо вслух!
Спасаясь от Саула, Псалмопевец провел десять лет в изгнании, был бродягой и бандитом, даже изменником – год и четыре месяца служил филистимлянину Анхусу, царю Гефскому, получив от него во владение город Секе-лагу (1 Цар. 27). Изменились обстоятельства – вражеский пособник и предатель превратился в величайшего царя Израиля и короновался в Хеброне в возрасте тридцати семи лет! Крепость Иебус, которую никто никогда не мог взять штурмом, была захвачена Давидом. Сюда бывший пастушок принес Ковчег Завета – и город стал Сионом – Иерусалимом!
А ведь Давид родился в Вифлееме, как и его дальний потомок – Иуда Гавлонит!
Терпи, Сын Божий! Не ты один страдал во имя Адонаи. Вспомни Иова. Вспомни пленения народа избранного – египетское, ассирийское, вавилонское, сирийское... Их тоже надо было перенести!
А может, Элохим дарует ему возможность совершить свой последний подвиг в чужедальних пределах, как остриженному, ослепленному, плененному Самсону?
"Филистимляне взяли его, и выкололи ему глаза, привели его в Газу, и оковали его двумя медными цепями, и он молол в доме узников.
Между тем волосы на голове его начали расти, где они были острижены.
Владельцы Филистимские собрались, чтобы принести великую жертву Дагону, богу своему, и повеселиться...
И когда развеселилось сердце их, сказали: позовите Самсона, пусть он позабавит нас. И призвали Самсона из дома узников, и он забавлял их, и поставили его между столбами.
...И воззвал Самсон к Господу и сказал: Господи Боже! вспомни меня, и укрепи меня только теперь, о Боже! чтобы мне в один раз отомстить Филистимлянам за два глаза мои.
И сдвинул Самсон с места два средних столба, на которых утвержден был дом, упершись в них, в один правою рукою своею, а в другой левою.
И сказал Самсон: умри, душа моя, с филистимлянами! И уперся всею силою, и обрушился дом на владельцев и на весь народ, бывший в нем. И было умерших, которых умертвил Самсон при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей" (Суд. 16:21-23; 25; 28-38).
Ниспошли, Всевышний, рабу своему Иуде участь ежели не Давида, то хоть Самсона!