XII
До границы было всего около пятнадцати минут езды. Прежде, чем они достигли её, Ланни остановился и сказал Труди: "Опуститесь на сиденье, чтобы вас не было видно, и притворитесь спящей. У меня есть разрешение от Гитлера на выезд, и я полагаю, что они не посмеют заглянуть в автомобиль. Мы сможем выехать, не регистрируя вас".
"Но предположим, они заглянут и найдут ее?" - возразила Ирма.
- "Я скажу, что я не предполагал, что им будет интересна служанка. У Труди будет свой паспорт и разрешение на выезд, если они их потребуют." И он протянул их ей.
"Для меня это слишком рискованно", - объявила жена, - "но это уже твои проблемы".
"Я думаю, что я знаю их", - он ответил. - "Смотри, как это делается!"
Он быстро подъехал к пограничному посту, остановился, и вышел из машины ещё до того, как пограничники появились с фонариками. "Хайль Гитлер!" - произнёс он, и энергично отсалютовал. Для каждого немца было обязательным ответить приветствием. "Хайль Гитлер!" "Хайль Гитлер!"
Без промедлений Ланни начал свою Rolle . - "Мы только что из Бергхофа, и фюрер заверил меня, что граница будет открыта".
- Natürlich, mein Herr. Die ganze Nacht .
- Он только что поручил мне приказать вам позвонить в Бергхоф, если возникнут какие-либо задержки, и он лично уладит дело.
- Sehr wohl, Herrschaften! Was wünschen die Herrschaften?
- Я искусствовед и только что вернулся из Берлина, где мне поручили продать несколько картин для министра-президента генерала Геринга. У меня здесь купчая с печатью его офиса. Вот паспорта и разрешения на выезд для меня и жены.
- Gewiss, gewiss. Wollen die Herrschaften eintreten?
- Nein, ich warte hier. Bitte beeilen Sie sich, es wird spät . Немецкий Ланни было достаточно хорош, чтобы они не признали, что он был иностранцем, и его автомобиль был такого рода, что придает авторитет.
Пограничники поспешили внутрь, и через минуту или две возникли с паспортом с соответствующим штампом. Ланни сел в машину и завел мотор. Шлагбаум был поднят, и автомобиль вкатил в Австрию.
Глава тринадцатая. Огонь с небес
I
В Зальцбурге был "Старый город", который представлял собой то, что существовало здесь во времена княжества-архиепископства Священной Римской империи около восьми сотен лет назад. Там располагался собор, замок на холме и другие средневековые достопримечательности. Также почти двести лет назад в одном из этих старых домов родился младенец по имени Вольфганг Амадей Моцарт. В последнее время сообразительным владельцам отелей пришла в голову блестящая мысль устроить фестиваль Моцарта. И это мероприятие переросло в детально разработанное музыкальное событие, продолжающееся в августе целый месяц. Приглашались видные дирижеры и режиссеры, и со всей Европы и Америки съезжались толпы. Для того, чтобы устроить себе настоящий праздник, необходимо было надеть альпийский костюм, который для мужчин состоял из темно-серых или коричневых кожаных штанов, поддерживаемых подтяжками с богатым орнаментом. Штаны были выше колен, обладатель которых в них чувствовал себя странно, но для комаров было раздолье. В шляпу необходимо было воткнуть какой-нибудь охотничий трофей, Gemsbart или Spielhahnfeder . А альпеншток предполагал, что его владелец в горах охотился на пугливых серн.
Из-за волнений, связанных с вывозом из Германии Труди Шульц, Ланни забыл про этот фестиваль. Но когда они заехали в новый город, то увидели, как светились все магазины, и как толпы выходят из концертных залов. Тогда он сказал: "У нас могут быть проблемы с получением комнат".
Труди тихо плакала на заднем сиденье. Теперь она сказала: "Я не могу идти в отель с вами. Там обязательно будут нацистские агенты. И если они меня узнают, то информация поступит в Германию, и это вас безнадежно скомпрометирует".
Без сомнения, что предыдущей ночью Ирма плакала в подушку, и, возможно, будет делать тоже самое и в эту ночь, но она этого не покажет ни Труди Шульц, ни Ланни. И голосом, изучавшим спокойствие, она спросила: "Куда именно вы планируете направиться, мисс Шульц?"
"В Париж. Я немедленно должна отделиться от вас, чтобы общественное сознание не связывало ни вас, ни Ланни со мной".
"Про Ланни", - холодно ответила Ирма, - "мне нечего сказать. Моё собственное намерение сесть в первый же поезд, идущий в любой порт, откуда я могу отплыть в Америку. Вы можете изменить ваши планы, когда узнаете, что я собираюсь путешествовать в одиночку".
"Нет, миссис Бэдд," ответила Труди, - "я не буду менять свои планы. Я положительно не вмешиваюсь в жизнь Ланни, и мне ужасно жаль, что послужила причиной несчастья между вами и ним". Она, возможно, продолжила бы, но чем больше бы она сказала, тем хуже бы она сделала.
II
Ланни предложил первым делом заняться выяснением, где можно найти комнату для любого из них в Зальцбурге. Он поехал в отель Австрия и узнал, что у них не было ни одного свободного номера. Ему даже не предложили мест, где он смог бы найти такие. В городе сейчас находились десять тысяч гостей. Обзвонив всех, Ланни получил ту же информацию. Когда он вернулся к машине, Труди сказала: "Позвольте мне выйти здесь и позаботиться о себе самостоятельно".
- Куда вы направитесь?
- Я возьму такси до железнодорожной станции. Там постоянно ходят поезда, и я хочу исчезнуть с вашего пути. Она протянула ему документы Селесты и вышла из машины.
Ирма могла бы сказать: "Вы мне не мешаете", но она этого не сделала. Ланни сказал: "Всё не так просто. Вам необходимо получить удостоверение личности от австрийских властей, и вам будут нужны деньги". Он взял пачку банкнот из кармана и попытался дать ей.
"Мне, действительно, не нужно так много", - заявила она, - "мне нужно только доехать до Парижа и продержаться там в течение недели или двух. Я получу работу и смогу заботиться о себе".
"Я повторяю, всё не так просто, как вы думаете", - возразил он. Он разделил пачку пополам, и втиснул резким толчком половину в её руку, как бы желая сказать: "Молчите и не глупите". Труди повиновалась.
"Миссис Бэдд", - сказала она, - "я не могу уйти, не сказав вам, как я глубоко благодарна за вашу помощь, и что всем сердцем сожалею о доставленных вам неприятностям".
"Вы можете утешать себя", - мрачно ответила Ирма. - "Если бы не было вас, был бы кто-нибудь другой. Неприятности копились в течение длительного времени".
"Прощайте, Ланни", - сказала художница. Она повернулась, чтобы уйти, но он последовал за ней по улице. - "Одно слово, пожалуйста. Когда у вас будет постоянный адрес, сообщите его мне".
"Я не должна вас видеть снова", - начала она.
- Я не выпущу вас, пока вы не дадите мне обещание.
- Это ошибка, Ланни, это разрушит ваш брак.
- Это мне решать.
- Я не хочу стать причиной
- Вы не сможете ничего изменить, и глупо даже пытаться. Я не хочу вас терять.
- Ланни, вернитесь к машине. Вы приведёте вашу жену в ярость.
- У неё есть машина, она умеет водить. Я пойду за вами сейчас и в Париж, если вы не пообещаете мне написать.
"Я напишу", - сказала она, а затем воскликнула: "Ланни, как ужасно, что я сделала это!"
III
Ирма пересела на сиденье водителя. Он подумал, что она собирается уехать без него, но всё, что она ему сказала, было: "Позволь мне вести машину. Нам надо попасть в близлежащий город, где не так людно".
"Ладно", - ответил он. Возможно, это было попыткой примирения. И когда они тронулись по направлению к Халлайну, он начал: "Я хочу сказать тебе много чего, Ирма."
- Ты можешь говорить, что захочешь, я не хочу быть грубой, и я не хочу ссориться, но ты должен знать заранее, что тратишь слова впустую, потому что, я уже приняла решение.
- Ты собираешься развестись со мной?
- Я собираюсь домой, где я ощущаю себя на своём месте. Я пыталась убедить себя, что могу жить в Европе, но теперь знаю, что чувствую к ней отвращение.
- Ты не хочешь, чтобы я был с тобой?
- Нет, пока ты думаешь и чувствуешь, как ты это делаешь.
- Что ты имеешь в виду, дорогая?
- Ты знаешь, и это пустая трата времени говорить об этом.
- Скажи простыми словами твои условия.
- Ладно, если ты настаиваешь. Ты можешь быть моим мужем и можешь рассчитывать на мою любовь, если готов произнести одну фразу. Что никогда снова всю свою жизнь не будешь иметь дело ни с коммунизмом, ни с коммунистами, ни с социализмом, ни с социалистами и ни с чем-нибудь ещё, их напоминающим, независимо от того, как они себя сами называют.
Он закрыл глаза, как будто его ударили. - "Ты знаешь, я не могу это сказать, Ирма. У меня есть Ганси и Бесс, и дядя Джесс, и Рик, и Рауль".
- Я знаю их всех. И знаю, что нашему счастью конец. Поверь, я провела много времени, размышляя. Около двух с половиной лет, с тех пор, как нацисты пришли к власти, и мы поехали в Германию встретить Ганси и Бесс. Для меня стало ясно и становилось каждый день яснее: Ланни готов всегда поддерживать коммунистов или социалистов, но такое занятие не для меня.
Странная вещь: ему тоже стало ясно. Подавленная половина его личности распрямилась, и он был поражен осознанием того, что как приятно не врать. Как легко говорить, что действительно думаешь, и делать то, что нравится. Быть человеком, а не мышью!
Наступило долгое молчание. Наконец, Ирма сказала: "Давай обсудим практические вопросы. Утром я вернусь в Зальцбург и обращусь туристическое бюро, чтобы мне нашли самый быстрый способ добраться до парохода. Отдай мне документы Селесты, я возьму их и передам их ей или отправлю авиапочтой и напишу, где она сможет встретиться со мной. Мне отправить твои вещи в Бьенвеню, или передать их Бьюти в Лондоне?"
"Я подумаю и дам тебе знать", - ответил он, понизив голос.
- Я надеюсь, что мы не должны ссориться, Ланни. Мне было неприятно, когда я ненавидела то, во что верил ты, и подвергалась искушению возненавидеть тебя за то, во что ты верил. Но я готова уважать твоё право на собственное мнение, и я надеюсь, что ты будешь делать то же самое.
"Конечно," - ответил он. - "Я все еще люблю тебя, ты знаешь".
- Я много думала об этом, но я не верю, что может быть любовь, где есть фундаментальное расхождение в мыслях. Конечно, в любом случае, не может быть никакого счастья в такой любви. Я не хочу быть несчастной, и я знаю, что ты тоже.
"Да", - согласился он. Одна его половина была огорчена, в то время как другая половина была рада.
- Есть вопросы, которые надо урегулировать с Фрэнсис. Если мы не договоримся и будем дёргать её в разные стороны, то научим ее не доверять любому из родителей.
- Конечно, мы не должны так делать, Ирма!
- Когда мы были в Адлоне, у меня был соблазн поставить условие за мою помощь этой женщине. Я должна бы иметь право на проживание Фрэнсис в Шор Эйкрс. Но я решила положиться на твой здравый смысл в этом вопросе. Ты всегда сможешь свободно приезжать туда и быть с ней. Если ты не будешь пытаться внушать ей свои идеи, я не буду учить ее опасаться этих идей.
Он видел, как она вела себя во время этой долгой поездки по Германии. Он не хотел признаться, даже самому себе, что вёл себя таким же образом. Он подумал: "Если бы у меня был сын, то я боролся бы за его мысли, но дочь - нет, пусть она будет дочерью Ирмы!" Ребенком стоимостью в двадцать три миллиона долларов будут управлять ее двадцать три миллиона долларов! Ланни пытался оказать некоторое влияние на воспитание Марселины, и понял, как постоянны дамы в своих отношениях, насколько абсолютна их солидарность и как крепка их дисциплина.
"Есть одна серьезная проблема", - сказал он. "Бьюти будет чувствовать себя ограбленной".
- Бьюти всегда была добра ко мне, и это не ее вина. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы она не чувствовала себя несчастной. Её всегда примут с радостью в Шор Эйкрс. Я выделю ей дом в моём поместье, так же, как она выделила мне в своём. То же самое и для тебя, пока мы не ссоримся и не интригуем против друг друга из-за привязанностей ребенка. Ты видел подобные случаи. И это самое худшее, что может случиться с молодой душой, это может разрушить всю её жизнь.
"Мы не должны допустить ничего подобного", - ответил он. - "В самом деле, Бьюти будет винить меня за всё это".
"Да, она это тебе скажет", - констатировала Ирма, - "но, конечно, это не будет соответствовать действительности". Дочь коммунального короля приобрела значительные познания в психологии за шестилетнее знакомство с бывшей любовницей торговца оружием!
IV
Халлайн был старым и бедным городом, но им удалось получить два смежных номера в гостинице. Ирма удалилась в свою комнату с вежливым "Спокойной ночи". В порядке любезности она не закрыла свою дверь на ключ, и Ланни, столь же вежливый, не стал даже приближаться к ней. Возможно, если бы он прокрался, сел на край кровати и стал ласкать её, то, возможно, вернул ее обратно и убедил ее дать ему еще один шанс. У него было очень сильное искушение. Он любил ее, и его сердце болело от ожидаемого одиночества. Было ли у неё тоже искушение? Его дверь была не заперта, и у неё была возможность прокрасться и сказать: "Ланни, я люблю тебя. Поверь, делай, что хочешь, я все еще люблю тебя!" Они, возможно, продолжали бы жить дальше жизнью кошки и собаки, как живут многие другие пары, которых они знали.
Но нет, она выдвинула свои требования и будет их придерживаться. Ланни подумал: "Могу ли я дать обещания, которые она требует? Могу ли обещать что-нибудь похожее?" Его ответ был: "Нет" По крайней мере, это был частичный ответ. Но потом он будет думать об этом прекрасном теле, которое лежит там и ждет его и, может быть, даже жаждет его. В его душе шёл поединок, как между дьяволом и совестью, который шёл в душе Ланчелота Гоббо, - "Пошевеливайся", - говорит бес. "Ни с места!" - говорит совесть. В данном конкретном случае казуистам будет трудно решить, что отнести к бесу, а что к совести. Это будет зависеть от его отношения к брачным обетам мужчины и его привязанности к матери своего ребенка, с одной стороны, и с другой стороны, к эксплуатируемому пролетариату, плохо оплачиваемый труд которого обеспечил его досуг, его культуру, все те вещи, которые выделяют его из вышеуказанного пролетариата.
Они встретились вежливо утром. Беглый взгляд на ее лицо показал ему, что она плакала, а также, что она сделала все возможное, чтобы скрыть этот факт пудрой и румянами. Страдала ли она, потому что он не пришёл к ней? Причинила ли боль его гордость ее гордости? Он никогда не узнает, она вытолкнула его из своего сердца и не примет обратно. Когда хирург режет живую плоть, он никогда не режет помалу и медленно. Он острым ножом режет быстро. И сразу повреждённая плоть начинает заживать, образуя свою собственную кожу на оставшейся ткани. Ланни вспомнил слова из Короля Лира: "Они должны достать огонь с небес, Чтоб выкурить нас порознь из темницы, Как выживают из норы лисиц" . Здесь был огонь, и он обжигал и причинял страшную боль.
Ирма не захотела завтракать, она попросила просто чашку кофе. Она хотела скорее добраться до Зальцбурга, чтобы успеть на утренний поезд. Ладно, он довезёт ее по всем правилам вежливости. В бюро путешествий она узнала, о чём она догадывалась, что самый быстрый маршрут был через Берлин и Бремен. Она сядет на немецкий пароход. Почему нет? Ей всегда нравились немцы, она всегда ладила с ними. И не существовало никаких причин в мире, почему ей не следует ехать через Германию. Разве она не друг фюрера после её заявления о поддержке, сделанного только накануне вечером?
Ланни осознал, что огонь с небес сделал с ними. Она пойдёт своим собственным путём. Будет жить собственной жизнью, как и он. Она будет выбирать собственных друзей, думать собственные мысли и разговаривать с друзьями несомненно с тем же чувством облегчения, которое он испытывал, но в котором он едва осмелился признаться себе. Происходило ли то же самое с ней? Очевидно, нет. Он был удивлен решительностью ее слов и поведения. Для этого нужны были усилия, и она их сделала. Может быть, она была более твёрдой, чем он. Более эгоистичной, или, во всяком случае, менее сентиментальной? Как может быть иначе, если она собирается стать нацистом или терпеть нацистов?