И вдруг он понял, что значит отказаться от своей маленькой дочери. Бедный ребенок! Она будет воспитываться в этом мире. И когда ей будет сорок, будет ли она выглядеть, как Магда Геббельс? Размышляя так, Ланни обнаружил, что может быть придет такое трудное время, когда он будет ненавидеть мать своего ребенка. Это был ненавистный мир, в котором она жила, и она станет одним из столпов этого мира, одним из его создателей. Она не интересовалась политикой до сих пор. Но Ланни заставил её измениться. Она поймет, что политика означает теперь защиту ее состояния и ее привилегий. Она знает, кто угрожает отобрать их, и как бороться против этих врагов.
Эти мысли сопровождались наблюдением, как женщина платит за поезд и пароход и заказывает по телеграфу бронирование! Потом он ждал, пока она напишет телеграмму горничной и телеграмму матери, не сказав ему, что она там написала!
V
Времени оставалось, чтобы только сесть на поезд. Он отвез ее на станцию, и они стояли на платформе, ожидая шумного чудовища, которое должно было разделить их жизни. Ланни взял себя в кулак, у них было слишком много воспоминаний о счастье, и они не должны полностью испортить их. "Если мы должны расстаться навсегда, скажи мне одно доброе слово, чтобы я его вспоминал", - так написал английский поэт . Ирма сказала: "Не оставайся слишком несчастным, Ланни. И найди себе более достойную пару. Никто из нас не должен винить друг друга".
"Конечно, нет", - ответил он. - "Ты была очень добра ко мне, может быть, даже слишком добра, и я всегда буду тебе благодарен".
- Я чувствую то же самое, Ланни. Ты научил меня многому, ты даже не можешь себе это представить.
Что она имела в виду под "более достойную пару"? Имела ли она в виду Труди Шульц? Она видела, как Ланни ушёл с женщиной. Попросил ли он её подождать его здесь, в Зальцбурге, или в другом месте? Более, чем вероятно. Ирма не поверит, что Труди продолжает тосковать по Люди. Нет, Ланни Бэдд был "добычей", и любая женщина, которая сможет поймать его, схватит его. Но это уже Ирмы не касалось, и она не имела прав на него. Нельзя предположить, что любой из них будет жить всю оставшуюся жизнь в одиночестве. Когда она ушла от него, она дала ему право найти для себя другую женщину.
"Есть ещё одна вещь, Ирма", - сказал он, - "вопрос очень важен для меня".
- Да, Ланни?
- Ты знаешь, что я вёл двойную игру в Германии. Я не мог делать то, что я хотел, если бы нацисты знали мои настоящие взгляды.
- Я это понимаю.
- Я хотел бы заключить соглашение, что мы не будем говорить о причине нашего расставания. Это действительно никого не касается.
- Это честно.
- Твоя семья и твои друзья не будут слишком глубоко огорчены тем, что ты оставила меня. Им будет достаточно, если ты скажешь, что наши вкусы не совпадают, и что мы предпочитаем бывать в разных компаниях и жить в разных частях мира.
- Ты прав.
"Ты понимаешь", - продолжал он, - "что я могу попасть в серьезные неприятности, если всплывёт история, что ты оставила меня, потому что я работал против нацистов".
"Я не имею никакого желания, чтобы ты попал в беду", - заверила она его. - "Ты можешь рассчитывать на меня, что я не буду ни с кем обсуждать ни твои дела, ни твои убеждения".
Подошёл поезд. Ланни усадил свою жену в ее купе и поставил ее единственный саквояж рядом с ней. - "Прощай, дорогая, и пусть Бог благословит тебя!" На глазах обоих были слезы. Это был трагический момент. Но мир был полон всяких видов трагедий. Что люди думают об этом, и то, что они хотят делать, всё это превращает их в разных людей, которые не могут жить в одном доме или даже на одной и той же земле. Расставание между Ирмой Барнс и Ланни Бэддом было, как прощание Германии с Чехословакией, например, или, Советского Союза с Финляндией, или, приверженцев Нового курса со старой ветвью республиканцев в Вашингтоне. Это было всемирным явлением, и если Ланни, Рик и их друзья были правы, это не кончится, пока это явление не разделит весь мир пополам.
Он стоял на платформе и смотрел на отправляющийся поезд с таким чувством опустошения, какого он никогда раньше в своей жизни не ощущал. Из него вырвали часть его тела, его разума и его души. В нем осталась одна боль. Увидит ли он ее когда-нибудь снова? И что заменит ее место в его жизни? Оставшийся в его полном распоряжении автомобиль казался совершенно непохожим, как пустой дом. Сиденье, где она сидела, будет преследовать его воспоминаниями. Сидя за обеденным столом, место рядом с ним будет напоминать. А постель будет будить его память.
Он пожалел, что не настоял, чтобы Труди Шульц подождала его. Это было бы неплохо отвезти ее в Париж на машине, такая благовоспитанная поездка брата с сестрой получилась бы. Он подумал поглядеть расписание, чтобы определить поезд и, возможно, встретить ее на вокзале. Но нет, он понял, что их не должны видеть вместе. Если ей помогать, то это надо делать втайне. Этого достаточно просто добиться в Париже, но не по дороге, для того, кто имел так много знакомых, как Ланни Бэдд. Сплетни распространяются быстро, к этому надо подготовиться среди других неприятностей. Бьюти скоро услышит об этом. И, о, Боже, что за слезы, что за мучения души! Ланни тут же решил, что ему надо находиться какое-то время там, где не было бы его матери!
VI
Он был свободен. Свободен, как ветер. Он мог двигаться в любом направлении, даже обратно в Германию, если он того пожелает. У него было несколько тысяч марок наличными в карманах и прекрасный автомобиль. Не многие мужчины пропадали бы с горя при таких обстоятельствах. Правда, за ним больше не стояли миллионы Барнсов, но у него была профессия и ценная картотека. По-видимому, не все богатые откажутся от него, потому что так сделала его жена. Кроме того, он владел третью частью картин Дэтаза, которых было около ста. Он может продать одну, когда ему будет нечего есть!
Он думал, что было бы приятно встретиться с Золтаном Кертежи и поговорить о картинах. Золтан был в Париже, но он был блохой, и его можно было бы встретить идущим по улице в Зальцбурге. Если Ланни послал бы ему телеграмму, что он сел бы в самолёт и прилетел. Было бы приятно поплавать на лодке по реке Темзе и поговорить с Риком. Он был одним из немногих, кому Ланни мог рассказать о своих проблемах. Даже мысли о нем связывали его с ним. Он как бы слышал его голос, говорящий: "Это чертовски хорошая вещь. Это сделает из тебя человека!" Но Рик был далеко, и если приехать к нему, то можно было нарваться на Бьюти?
Тогда он подумал о Ганси и Бесс. Они тоже были людьми, которым он имел право излить свою душу. Он не видел их более года, и они могли бы многое рассказать ему про Южную Америку, Гавайи, Японию, а теперь и про этот конгресс Коминтерна! Сколько он продлится? Он решил, что его сводная сестра и ее муж были теми, кого он хотел бы видеть рядом с ним в этот несчастный момент своей жизни. Они были бы тоже рады, может быть, даже более рады, чем Рик. Они не любили Ирму. Он это знал, несмотря на то, что они пытались это скрыть. Они примут его с распростертыми объятиями и позволят везти себя туда, куда он только пожелает. Они вернутся в Бьенвеню и будут играть на скрипке и фортепиано в четыре руки хоть целый год, хоть целый день!
Приезды и отъезды Ганси, как правило, определялись датами концертов. Но теперь пара уже быстро двигалась через Сибирь в связи с Конгрессом. Так что у него может быть время, когда они будут свободны и могут устроить себе настоящие каникулы. Они возьмут на себя труд, чтобы сделать из него коммуниста но, конечно, он не будет возражать, он может даже позволить им добиться успеха на некоторое время. Это было бы хорошим способом, чтобы убедиться, что он освободился от Ирмы Барнс!
У него не было их адреса, но он знал, что в Советском Союзе к известным артистам относятся, как к полубогам. И это было одной из прекрасных вещей, которыми характеризовалась эта страна. Он послал телеграмму по адресу: "Ганси Робину, американскому скрипачу, вниманию Интуриста, Москва", и с текстом: "Нахожусь фестивале Ирма вернулась в Нью-Йорк несовместимости Каковы ваши планы Предлагаю вернуться через Вену Жду здесь Есть автомобиль Отвечать Зальцбург вниманию Америкэн Экспресс Ланни". Он предположил, что слово "несовместимость" скажет им больше, и ему не надо будет добавлять "одинокий" или что-нибудь подобное. "Есть автомобиль" поможет. Бесси Бэдд, которая также была воспитана на автомобилях, скажет: "О, бедняга. Мы должны ехать прямо сейчас, Ганси!". Ланни, зная их так хорошо, что мог слышать ответ скрипача: "В Зальцбурге с музыкой днём и ночью все могут быть счастливы. Давай дождёмся конца конгресса".
И, конечно, когда пришел ответ, в нём было сказано:
"Участие концертах не допускает немедленный отъезд Прибудем примерно через неделю Привет Вывод неизбежны новые горизонты Вас манят великолепные торжества Здесь конструктивные решения по вашей партийной линии Никогда не сдавайся Очень любим Гансибесс."
Все было ясно, а также Ланни был рад видеть, что революционный пыл его сестры не полностью подавил ее чувство юмора янки. В течение многих лет Ланни сокрушался, что фракционные споры левых подвергали их всех опасности продвижения фашизма. Так что теперь, когда Коминтерн официально объявил единый фронт всех антифашистских элементов, шедевром семейного такта стало заявление, что представители пятидесяти стран, собранные на Конгресс, следуют партийной линии Ланни Бэдда! И когда гора так вежливо идёт к Магомету, он, конечно, не мог отказаться от её шествия!
VII
Ланни не собирался охотиться за номером, потому что был не против, проехаться два раза в день по прекрасным горным пейзажам. Он прошел от Резиденсплаца к Плацлю, а оттуда в кафе Базар, наблюдая живописные толпы. Дамы из Гайд-парка и Парк-авеню носили Dirndl , одеяние тирольских крестьянских девушек, состоящие из искусно вышитых цветочками фартуков над широкими юбками в сборку, доходящих до вырезов лифа с широкими полосами на плечах. Мужчины, которые сопровождали их, иногда лысые или с седыми усами, старались быть походить на Bua , крестьянского парня, и не понимали, что их выдают голые белые колени. "Salontiroler", так называли их аборигены.
Ланни Бэдд, который встречал членов светского общества в десятках столиц, поздоровался с несколькими знакомыми и, возможно, сразу бы оказался бы "в гуще событий", но это не подходило к его настроению, побыть в одиночестве и поразмышлять. Он стоял у парапета моста и смотрел на шумную реку Зальцах, разделявшую город пополам. Он осмотрел дом Волшебной флейты . Он бродил по Гетрайдегассе и поднялся на три лестничных пролета к маленькой четырехкомнатной квартире, где жила семья Моцарта. Он осмотрел фарфоровую печь, на которой крошечный гений грел свои пальцы. А затем в музее Моцарта он увидел клавикорды, на которых ребенок учился своему утончённому и отзывчивому искусству.
Почувствовав голод, свободный, как вольная пташка, холостяк прогулялся к Траубе и заказал Wienerschnitzel и Gösser-Bier . Между тем он изучил программу Фестиваля. Билетов не было, но если хорошо заплатить, то можно получить всё, что захочешь, и Ланни приступил к планированию для себя недели возвышенных наслаждений, нарушаемых только редкими угрызениями совести, когда он думал об Ирме, путешествующей в одиночку и плачущей в чужие подушки. Тем не менее, у неё была маленькая Фрэнсис, ждущая ее. Также мать Фанни Барнс и дядя Гораций Вандрингам, которым Ланни был готов передать свои права на неё.
На фоне большой крепости на высокой скале находилось прекрасное место, известное как сады Мирабель. Здесь располагалось казино, и можно было играть во все азартные игры, думая, что находишься в Монте-Карло. Также здесь была скромная эстрада, где во второй половине дня можно было послушать музыку. Когда Ланни шёл мимо, цыганский оркестр играл Waldesrauschen Листа, который следовало послушать, поэтому он сел на одну из затененных скамеек, почти все из которых были пусты. Он сидел с закрытыми глазами, принимая приглашение великой души забыть заботы и суету этого злого мира.
Он почувствовал, что кто-то пришел и сел на скамейку рядом с ним. Но потом стал испытывать странное чувство. Скамейку немного трясло, как будто другой человек тяжело дышал, или, возможно, страдал параличом. Люди по-разному реагируют на воздействие музыки. После окончания этой пьесы Ланни покосился уголком глаза на полноватого джентльмена среднего возраста, и понял, что тот тихо рыдал. Тщательно подавляя каждый звук, но слезы текли по его щекам, и он не делал никаких усилий, чтобы вытереть их.
Здесь было не то место для соблюдения англосаксонских установленных норм и правил, здесь царила австрийская Gemütlichkeit . Так Ланни вежливо заметил: "Schöne Musik!"
" Ach, Gott!" - Воскликнул незнакомец. - "Ein Meister der nicht genug gewürdigt ist!" Так случилось, что Ланни разделял эту оценку, так что в ожидании следующего номера они обсудили аббата Франца Листа, преследовавшие его печали и мечты, которые его вдохновляли. По-видимому, это была программа Листа, так как оркестр заиграл Liebestraum , которая опять вызвала слезы. Ланни удивился, почему джентльмен проявляет все свои музыкальные чувства таким неловким образом. По его акценту, а также потому, что в его костюме не было ничего австрийского, Ланни догадался, что он был австрийцем. Из того, что его легкий летний костюм был настолько чистым, он догадался, что он был человеком со средствами.
После того как они заслушали и обсудили остальную часть программы и в соответствии с обычаями фестиваля стали друзьями, Ланни предложил ему закусить. Они прогулялись до ближайшей Restauration , и после того как они обменялись именами, герр Генсманн сломался и заплакал в свою кружку холодного Münchener . Он рассказал Ланни о самом страшном несчастье, которое могло обрушиться на человека во время фестиваля. Он привез свою жену на этот восхитительный праздник, а она переехала в жилище актера, который играл незначительную роль в пьесе Гофмансталя "Имярек"! Просто оставив ему записку, говорившую, что она больше не счастлива с ним, и надеется, что он найдет себе Glück в другом месте.
"А что я могу сделать?" - посетовал страдающий незнакомец. - "Мы больше не в средневековье, и я не могу пойти и притащить ее обратно за волосы или как-нибудь иначе, она - крупная женщина. Увы, у неё есть собственные деньги, и пока этот актерский парень не проиграет их все за игровым столом, у меня нет никакой надежды, что она когда-нибудь вернётся ко мне. Это такая прекрасная женщина, герр Бэдд - каскад золотых волос, руки и ноги, как алебастр, глаза синие, как сапфиры". Герр Генсманн выступал, как эксперт, находясь в ювелирном бизнесе в Вене. Он вошёл в подробности, касающиеся прелестей своего потерянного Schatz , которые ничего не оставили воображению другого женатого человека.
VIII
Возможно, Ланни Бэдд получил бы утешение, если бы сказал: "странное совпадение, Lieber Freund; auch ich hab' meine Frau verloren! " Но англо-саксонская скрытность сделало это невозможным. Кроме того, это дало бы пищу для сплетен. Герр Генсманн мог знать кого-нибудь, может и всех венских Hochgeborenen, у которых Ланни Бэдд скупил сокровища искусства. Нет, надо туго замкнуть свою душу, и пусть иностранец изливает свою! Ланни был настолько любезен и симпатичен, что получил важный для себя результат. Его новый друг спросил, где он остановился. Узнав, что у него нет никакого места, и что он собирается ездить туда и сюда, его экономичная австрийская душа была шокирована, и он сказал:
"Мой друг, позвольте мне предложить вам гостеприимство. У моей жены и у меня, у каждого была своя комната, а теперь - ach leider! - одна пустует! Почему бы вам не занять её?"
"Но", - возразил Ланни, - "предположим, ваша жена вернётся?"
- У меня нет никакой надежды. Она женщина доминирующих страстей. Но если она и вернётся, то вам хуже не будет, чем в настоящее время. Позвольте мне объяснить. Мы пансионеры в доме очень известной зальцбургской семьи. Герр Перглер официальный представитель городской администрации. У меня заказано проживание и питание на двоих на время фестиваля.
- Но захотят ли эти люди принять абсолютно незнакомого человека?
- Вы, возможно, не понимаете обычаи этого события, герр Бэдд. Все хотят иметь как можно больше пансионеров. Вы должны знать, что, после этой ужасной войны все в нашей искалеченной стране бедны, и в Зальцбурге многие семьи живут одиннадцать месяцев в году на то, что они выручат от обслуживания гостей в течение августа месяца. Вы встретите интересную семью, и если вы не были пансионером в прошлом, то можете получить забавный опыт.
- Это действительно очень любезно с вашей стороны, герр Генсманн, и если вы позволите мне оплатить мою половину расходов на время, пока я с вами, я буду рад принять ваше предложение.