Вот Боговед, передав чашу одному из жрецов справа, подошёл к занавесам святилища и с поклоном открыл их. Все увидели, как осветилось в глубине изваяние божества, и замерли, испытывая почтительный трепет перед четырьмя ликами самого Свентовида, лицезреть коего они удостаивались лишь однажды в год. Изваяние божества было искусно вырезано из священного дуба. Четыре главы его смотрели в разные стороны света, они были, по воинскому обычаю ругов, с короткими волосами и обритыми бородами. В деснице Свентовид держал рог для питья, исполненный из различных металлов, левая рука, упертая в бок, образовывала как бы дугу лука. Одежда была ниже колен, ноги покоились на земле. На левом бедре Свентовида висел огромный блистающий меч в серебряных ножнах, изукрашенных великолепной чеканкой. Чуть дальше находились узда, седло, огромный щит превосходной работы и священный стяг-станица с изображением орла - знаком Свентовида и символом Руяна. В отдельном строении находился белый божественный конь Свентовида, который пророчествовал о великих грядущих событиях посредством гадания: какой ногой он ступит через три ряда поперечных копий. Если правой - быть успеху, левой - поражению. Никто не смел на него садиться, кроме верховного жреца, и даже за один выдернутый из гривы волосок ждало смертное наказание.
С благоговением подойдя к божеству Свентовида, верховный жрец принял из его руки рог и, выйдя пред людьми, возвестил: - Рог почти полон!
Радостный вздох был ему ответом, поскольку всякий варяг-рус знал, что если в роге божества убыло мало вина, значит, быть следующему году плодородным!
Боговед, вернувшись к изваянию, вылил остатки из рога к ногам божества, а затем, взяв из рук служителя золотую чашу с вином и вознесши её пред божеством, прочитал молитвы. Затем наполнил из неё рог доверху и вложил его в десницу Свентовида.
Выйдя из святилища, главный жрец наполнил чашу, на сей раз чистейшим винным духом, и поджёг его. Служители поднесли серебряную лохань, и Боговед излил в неё из чаши первую огненную жертву, произнося молитву-благодарность Свентовиду за дарованный им свет и все блага земные, и сделал ритуальный глоток.
- За добрый урожай на полях, за щедрые плоды в садах, за тучные стада на зелёных лугах, за обилие рыб в морях и птиц в небесах, слава Великому Свентовиду! - зычно провозгласил он.
Своды храма вздрогнули от гласа труб и рогов, звона струн гуслей и дружных возгласов певцов, воскликнувших: "Слава!"
- Слава! Слава Великому Свентовиду! - подхватили все присутствующие в храме, а также люди, собравшиеся на площади.
- В сей великий день, - провозгласил Боговед, - вы имеете честь испросить у самого бога нашего ответ на свои земные вопросы и возблагодарить его дарами вашего сердца! Но помните: изречённое Свентовидом есть высшая Божественная Воля, коей надлежит подчиниться, какой бы она ни была. И не тревожьте Светоносного по мелочам. Кто желает вопросить о важном?
Рарог поднял руку.
Боговед, подойдя к ободритскому князю, стоявшему в переднем ряду, передал ему чашу, пылающую голубоватым пламенем.
Рарог подошёл к жертвеннику, остановился подле него и в наступившей тишине молвил:
- Слава тебе, пресветлый Свентовид! Прими жертву мою чистую и скажи, угодно ль мне быть князем в земле Словенской, и сколь долгим будет сие княжение?
С этими словами Рарог излил чашу в серебряную лохань. Лазоревое полупрозрачное пламя взметнулось вверх, разделившись вверху на три языка.
Лик кумира засиял ещё ярче, потом он чуть пошатнулся, словно ожил, и вдруг послышался громовой глас:
- Тысячью лет изочту я твой век, и да поклониться всякий тебе человек!
Все находящиеся в храме были зачарованы волшебным действом, а жрец, взяв из княжеских рук чашу, вновь наполнил её пылающим винным духом и с почтением поднёс Рарогу.
- Да будет твоя власть и твоя вера так же крепки и чисты, как сей божественный огонь!
Рарог сделал глоток от огненного подношения и возвратил чашу Боговеду.
Жрецы тотчас написали пророчество Свентовида божественными рунами на особой доске и вручили Рарогу.
Нашлось ещё несколько желающих испросить совета у божества. И каждому жрецы торжественно вручали дощечку с рунами пророчества.
Затем, убрав жертвенную лохань, те же двенадцать жрецов вынесли огромный, в рост человека, медовый каравай и торжественно водрузили его перед святилищем. Главный жрец Свентовида, прочитав положенную молитву-благодарение божеству за добрый урожай этого лета, зашёл за высоченный каравай и громко спросил присутствующих:
- Дети мои, видите ли вы меня?
- Нет, не видим! - дружно ответили люди.
- Желаю, чтоб вы и в следующем году меня не видели! - отвечал жрец. Выйдя из-за каравая, он обратился к людям. - Великий Свентовид предрёк, что следующее лето будет обильным, так что можете с лёгким сердцем продавать излишки этого урожая. Вкусите же часть от священного каравая и возблагодарите Свентовида за щедрость его! - торжественно провозгласил жрец. По его знаку огромный каравай тут же был разрезан, часть предназначалась божеству и служителям, остальное было роздано людям.
Храмовые служители разносили куски праздничного каравая, а люди, в ответ, бросали на золотые и серебряные блюда монеты-пожертвования. Каждый совершеннолетний мужчина и женщина на празднование Свентовида приносил монету. Купцы же и воины жертвовали треть от своих товаров и добычи, в основном тоже золотом или серебром, из которых жрецы затем отливали необходимые храмовые сосуды и прочую священную утварь. Если бы кто случайный заглянул ненароком в храмовые сокровищницы, он увидел бы целые горы монет, различной утвари, драгоценных каменьев и украшений в ларцах, а также ворохи дорогих красных одеяний и мягкой рухляди, которые, в отличие от нетленного металла и камней, приходили в негодность.
Лик божества утратил сияние, и трубы пропели в последний раз. Боговед закрыл пурпурный занавес до следующего лета. Народ покинул храм, чтобы продолжить празднество. Князь Рарог поручил от его имени принести в жертву Свентовиду двенадцать белых быков, а мясо раздать дружинникам и народу.
Начались всеобщие жертвоприношения скота, пиры, пляски и состязания.
Радостный праздник Свентовида продолжался несколько дней, на острове люд веселился вовсю: пили пиво, вино, медовуху; объедались мясом, рыбой, хлебом и фруктами; боролись; состязались в стрельбе из луков и самострелов, в метании копий; спешили поглядеть на острословых и ловких скоморохов.
Вот большая толпа обступила двух силачей: здоровенного бородатого викинга из Бирки и варяга Силу с лодьи Рарога. Специально для их спора кто-то уже притащил с торговой пристани каменные грузила с большого журавля, которым вытаскивали из лодий тележные кузова вместе с грузом. Когда могучий нурман, багровея от натуги, согнул подкову, а улыбающийся Сила просто сломал её, зрители возбуждённо завопили. Тогда побагровевший уже от злости викинг ухватил каменное грузило и принялся, пыхтя, поднимать его, а вся толпа на разных языках хором считала. Потом за грузило взялся Сила. Он, как всегда, выглядел безобидно, с постоянной застенчивой улыбкой. Могучий викинг в этот раз был спокоен, ему никак не верилось, что этот "мелкий" сможет поднять камень столько же раз, что и он. Вот ободрит, кажется, приостановился, "не добрав" два подъёма до того, что смог бородатый. Викинги уже радостно зашумели.
- Сила, давай не позорь русов, вжарь нурману! - закричали варяги. Сила напряжённо улыбнулся и принялся поднимать камень дальше, вот он сделал два подъёма, все замерли… а потом уже через силу, на одном только кураже, он поднял камень ещё два раза. Толпа взорвалась криком восторга одних и сожаления других. Под их вопли викинг нехотя расстегнул свой скандинавский пояс с множеством заклёпок и карманов и вручил победителю. На смущённого Силу набросились друзья, принялись тискать его в объятиях, а потом стали высоко подкидывать вверх.
Сама собою уже разнеслась весть, что отчаянный варяг Рарог призван на княжение в землю Словенскую, и все, кто знал его, а также многие незнакомые люди, старались поздравить лично. Рарог шёл в окружении родных, рядом с матерью Умилой, которой было особенно приятно, что столько именитых воинов и знатных купцов воздают почтение её сыну. Сердце матери билось взволнованно и радостно, она шла счастливая и торжественная, почти как в день своей свадьбы. Недолгим было счастье с мужем Годославом, осталась одна с тремя малыми сыновьями. Но ничего, вырастила, и теперь материнское сердце радуется, глядя на них, статных и умелых, добрых воинов и помощников.
Рорик Ютландский, под чьей жёсткой дланью находилось немало отчаянных ярлов, владетелей фиордов, уже с изрядной долей серебра в тёмных волосах и бороде, но ещё довольно крепкий и решительный, подошёл к Рарогу.
- А что, Рерик, я слышал, ты собираешься на Сицилию? Может, объединим наши силы и пройдём, подобно океанскому урагану, по землям разжиревшей Европы? Пусть хитрые торговцы Галлии, Испании, Италии и их чванливые короли почувствуют силу наших бесстрашных клинков! Пусть поделятся с нашими смелыми воинами своими сокровищами, нажитыми хитростью и обманом, а? Мы скоро соберёмся на пристани в Ральсвике. - Рарог поблагодарил конунга, сказав, что подумает над предложением.
- Гляди, как очи-то пылают у старого ютландца. Рекут, он снова лишился своего лена в стране фризов, и хоть взамен получил другой в той же Ютландии, не отступает и борется за возврат Фрисланда, упрямый, что твой буйвол, - молвил Вольфганг.
- Княже, так вы почти тёзки с Ютландцем, - заметил Ольг.
- Да нет, Рорик - это по-датски, что оно означает - не ведаю. А наш белый сокол - Рарог - издавна был хранителем ободритского рода.
А на мысу у пристани ярлы и предводители варяжских ватаг вели совет, куда будет следующий поход. Когда Рарог спустился к пристани, вопрос уже был решён: первый жертвой удалых мореходов станет Сицилия. Заметив подошедшего Рарога, Рорик опять подзадорил:
- Ну как, Ререк, сходишь напоследок с нами в тёплые моря, повеселишься, а то княжеская жизнь супротив морской, что варево без соли, пресная больно! - Дружный хохот вожаков варяжских и нурманских ватаг сотряс морской воздух.
Рарог улыбнулся на шутку, прошёл вперёд, легко вспрыгнул на большие бочки и громко молвил:
- А я вам, честные ярлы, князья и старшины ватаг, вот что хочу предложить. Знаете все, что хаживал я с вами в такие походы прежде, а нынче не хочу. Потому что пока мы по чужим морям грабежом занимаемся, наш люд в Словении от такого же грабежа страдает. Спрашиваю я вас, сильные, смелые и испытанные в боях воины, если не мы с вами защитим пахарей, рыбаков да мастеровых, кто ж тогда? А как речёт мой учитель, волхв Ведамир, "чтобы убить человека, сноровка нужна, но чтобы защитить его, втрое больше требуется". Потому к тем, кто в себе силы только для разбоя чует, я не обращаюсь, слова мои для тех, кто втрое сильнее, кто защитить может. Идите ко мне в дружину, пусть земля Словенская станет вашей родной, хватит по чужим шляться! Пусть дети ваши и внуки на той земле родятся и взрастают, а вы, состарившись, меч свой и удаль варяжскую детям своим передадите, а вместе с тем честь свою родовую, разбоем не замаранную! Кто желает в дружине быть, подходите к воеводе моему Ольгу!
Неожиданное предложение Рарога вмиг всё смешало в уже сложившемся уговоре о грядущем походе. Кто-то задумался, кто-то, находясь под влиянием выпитого, вообще не мог уразуметь, что за непонятные словеса речёт новый словенский князь. А некоторые стали переходить на сторону, где стоял несколько растерянный Ольг, только сейчас узнавший, что он воевода княжеской дружины.
- А много ли платить будешь за службу, Ререк? - ехидно спросил один из нурманских ярлов.
- Дурень, он тебе предлагает жизнь, достойную воина, а ты, как купец, о барыше печёшься! - вместо Рарога ответил поморский ватажник.
- Нет, я лучше с Рориком пойду на Сицилию, у него заработок верный!
- И мы готовы присоединиться к тебе, Ютландец! - прогремело над толпой из стана рослых, как Свентовидовы всадники, воинов, и кто-то помахал стягом с изображением волка. - Сколько у тебя кораблей? Наши два десятка не помешают? Только треть добычи наша!
- Лютичам дай волю, - буркнул Трувор, - лишь бы в сечу, а с кем - своими или чужими - не важно… Эти, похоже, только ради сговора о морском походе и прибыли на Руян, поскольку самым главным градом считают свою Ретру с храмом Радогоста.
- Когда мы встретились в Волине, лютич в шкуре рёк, что вы, ободриты, их стольный град порушили, - вспомнил Ольг.
- Отстроили они его, божество из чистого злата отлили, а храм ещё пуще украсили и на острове непроходимом поставили, куда только одна дорога ведёт. Их Радогост, как и Свентовид, тоже предвещает судьбу, и многие люди идут вопросить оракула… - Трувор что-то хотел сказать ещё, но их разъединили.
Вокруг шли споры, перепалка, каждый говорил своё, люди сновали туда-сюда. В это время мать Рарога, пробившись сквозь орущую толпу к помосту на бочках, протянула сыну руку. Он легко подхватил её и осторожно поставил подле себя. Тут отчаянные ярлы и главари ватаг от неожиданности даже перестали кричать друг на друга.
- Я Умила, мать Рарога, Синеуса и Трувора, я их родила и вырастила, но сегодня после сказанных тут слов, хочу поклониться старшему земным поклоном. - Умила широко поклонилась сыну. - Благодарю, сыне, за то, что слово о Роде молвил. Забыли из вас многие, что Род вас породил, и силу дал, и сноровку, чтоб вы ему служили и защищали его. Нет тому помощи Рода, кто о себе только мыслит, так и останетесь со своей мошной, без Лада и Доли.
- Верно мать речёт, - прокричал кто-то, - пока мы по чужим морям болтаемся, наших сестёр да братьев саксы и франки онемечивают, а папские слуги верой своей охмуряют, так скоро ничего от родов наших не останется!
Наступила сумятица, встречное движение: одни князья и вожаки двигались к Ольгу, другие в обратном направлении. Рарог благодарно поцеловал мать и бережно снял её с помоста. Они подошли к Ольгу, вокруг которого собирались главари ватаг. Были то в основном, русы, но и некоторые нурманы, что жили на полуденном берегу Варяжского моря и частично уже ославянились, и франки, и фризы, и саксы. Все они теперь становились единой дружиной варягов-руси словенского князя Рарога-Ререка, Роду коего сам Великий Свентовид предрёк тысячу лет царствования.
Ольг ощущал в голове некое кружение, будто после доброй чары крепкого эля или греческого вина. Ещё недавно он был просто боевым побратимом Рарога и вдруг, нежданно-негаданно - воевода, как по волшебному мановению самого Свентовида. Он едва успевал оборачиваться и назначать подходившим к нему отчаянным морским воинам встречу на следующее утро тут же, у причала. До утра пусть подумают, протрезвеют от вина и мёда, и завтра решат окончательно. Занятый разговорами с главарями ватаг и прочим морским людом, он всё сильнее ощущал на себе чей-то взгляд, но разобраться, кто так прикипел к нему очами, не мог из-за новых и новых желающих влиться в дружину Рарога.
- Что, брат, Солома, снова ватагу собираешь? - раздался вдруг знакомый голос на словенском. Ольг медленно повернулся, и тут же оказался в крепких объятиях трёх бородатых викингов.
- Шульга, брат, откуда ты? Живой?! Бобрец, Окунь! - очи кельта сами собой увлажнились. - Я ведь думал, вы все полегли там, на "Медведе"….
- На драккаре решили, что ты убит. После того как твоё тело упало в воду от удара Фридмунда, Лодинбьёрн заорал так, что, кажется, драккар вздрогнул. Косматый кинулся на своих воинов и одного за другим отшвырнул от нас, оставшихся в живых. Он орал и ругался, обещая передушить и скормить рыбам всех, кто сейчас возьмётся за оружие, хотя сам еле стоял на ногах, ты ведь ранил его в руку, и он потерял много своей медвежьей крови.
- Сколько вас осталось? - дрогнувшим голосом спросил Ольг.
- Четверо. Ярл даже не стал наказывать никого за случившееся, свара между викингами за добычу - дело обычное, но нападение на селение эстов ему пришлось отменить. Шесть человек из команды полегло в той схватке, и Олаф в бешенстве чуть не прикончил Косматого.
- Как же вы попали сюда, неужели и старый Косматый Медведь здесь? - удивился Ольг.
- Нет, мы ведь отработали обещанные три года и должны были получить расчёт. Но Лодинбьёрн не заплатил нам ни пенса, напротив, стал орать, сколько мы принесли ему убытков.
- Про тебя вспомнил, - добавил Бобрец. - Хвитрбарт, мол, драку устроил, в которой шестеро словенских и норвежских воинов полегло, посему мы, словене, должны за то отвечать.
- А расплата, мол, как раз соразмерна трём годам нашей службы, - вставил Окунь. - Потом Лодинбьёрн начал заливаться, что твой соловей, про то, как будет нам хорошо, если мы ещё хотя бы на год или два останемся.
- Но мы не стали задерживаться ни на день, - заулыбался Шульга, - ладно, что так обошлось. Как же мы истосковались по воле, по людям и праздникам нашим! Вот и решили первым делом Свентовидов день на Руяне священном отгулять. А тут глядим, вроде ты, Солома, а вроде воевода какой-то важный, сразу и не подступиться!
- Погодите, вы рекли, что четверо осталось, где ж четвёртый?
- Валуй остался, он женился на молодой вдове и стал нурманом.
- Простите меня, братья! - понурил главу Ольг. - Виноват я перед вами, и перед теми, кто уже домой не вернётся. Был я, братья, в Приладожье, очей не мог на людей поднять, считал, что все вы погибли, и вина в том на мне, как клеймо вечное…
- Да ладно, Солома, что прошло, того не воротишь. Могли ведь и в самом деле все сгинуть. Благодарить богов надо, что живы остались. А ты как здесь, и отчего вокруг тебя столько людей? Начальником что ли стал? У кого?
- Ох, братья, расскажу - не поверите! Но сначала пойдёмте, отметим нашу встречу, как же я рад вас видеть живыми да здравыми! Слава Великому Свентовиду, что он сотворил нынче такое чудо!
И Ольг, обнимая друзей, повёл их в ближайший гостевой двор.
- Так, речёшь, свеи сожгли и разграбили наше родное Приладожье? - печально спросил Окунь.
- Сожгли, отец мой погиб… но мы с князем Рарогом им отплатили, весь фиорд тех разбойников огню предали. Потому и решил я, что не должен больше по свету скитаться, а защищать свою землю и людей, свой Род. И так как отныне я дружины новгородской воевода, то идите ко мне в дружину, будем вместе с Рарогом и его братьями землю Словенскую боронить и обустраивать!
- Вот как здорово!
- Ну, совсем другое дело, чем нурманам служить!
- Сдвинем, братья, чаши за нашу Ладогу, не дождусь уже, когда увижу её!