- Значит, порешим так: ты, Трувор, сядешь в Изборске на земле Чудской, возведёшь стены надёжные вкруг града и продумаешь, как сподручнее всего оборону сотворить при осаде. Из Плескова будешь держать под неусыпным оком движение по реке Великой и Чудскому озеру. А ты, Синеус, на Бел-озере порядок наведёшь, с вепсами подружишься, защитой восточных земель займёшься, там пути торговые по Волге к персиянам идут. Потому держать их надобно в крепких руках. А мы с Ольгом отправляемся в Ладогу укреплять град и делать его надёжным кордоном, - решил князь. - Все нурманские и прочие посты по обнаружению немедля изгонять, заменяя своими, как в каждой уважающей себя земле положено. А упрямиться станут, сечь их в капусту безо всякой пощады, чтоб все хищники ведали: кончилась нынче их вольница, подати разные только новгородская казна на своей земле имеет право взымать! Кто честный торг вести захочет, милости просим, плати пошлину и торгуй, а мечами махать мы и сами горазды. Если же кто грабежом заниматься станет, будет жестоко покаран, - строго молвил Рарог.
- Надобно о том всех встречных купцов извещать, - предложил быстрый Синеус, - с купцами-то весть эта скоро по землям разным разлетится.
- Так тому и быть, - согласился князь, - через три дня выступаем. Спустимся по Волхову в озеро Нево, потом ты, Трувор, свои лодьи ошую направишь и пройдёшь по Неве-реке до Варяжского моря. Берега до самых рубежей наших почистишь, что клинок перед сечей, чтоб ни одного нурманского поста или поселения, которые власть новгородскую не признают, и духу не осталось! - Рарог призадумался. - Помнится, там остров есть Лисий, перед выходом в море Варяжское, удобный он для поста нашего, укрепи его до холодов.
- Там ведь проход глубокий только с левого берега, - напомнил Ольг, - а между сим островом и мысом Лисий Нос можно сваи осиновые вбить, тогда и малые плоскодонки не пройдут. Пост будет добрый, мышь не проскочит!
- Добре придумал, воевода! А как пойдут морозы, - молвил Рарог Трувору, - ворочайся в Ладогу, зимой всё равно морского пути нет. Доложишь, как и что, а в Изборск потом по зимним рекам и болотам отправишься, заодно что-то нужное для укрепления града прихватишь. - Потом старший брат оборотился к младшему. - Ты всё сердился, что мало воли тебе даю, да в охране держу. Пришёл твой час, брат, самостоятельности теперь у тебя будет, сколько осилишь. Твои лодьи, Синеус, пойдут одесную к реке Свири, и дальше, к Онежскому, а потом и Белому озеру. Чистку начнёшь со Свирских порогов. Тебе возвращаться путь дальний, зазимуешь в Белоозере, там и терем княжеский вроде бы имеется. Мы же с Ольгом обойдём близлежащие берега озера Нево и примемся за строительство Ладоги. К Вадиму ныче же отправлю гонца с известием о назначении его посадником, пусть перебирается в Нов-град.
- Даже коли примет он твоё предложение, княже, - вступил в разговор Богумил, - раньше, чем зимник станет, не придёт, у него там поля, урожай собрать надобно, да и что-то из владений продать, что-то перепоручить своим людям, например тестю своему купцу Бажану. Он его и без того поднял добре, а теперь ещё более возгордится твой земляк, воевода, - обернулся волхв к Ольгу.
Пошли дружины на лодьях, а пешие и конные берегом.
Задерживали купцов, что попадались на пути, проверяли, и каждому рекли, что отныне пошлину за провоз товара и дань подушную платить следует князю Рарогу в лице службы его новгородской, а викингам более никто ничего платить не должен. Посты нурманские, что взымали пошлину на торговых путях, видя, что пришли рарожичи, да ещё и немалым числом, с угрюмыми ликами покидали насиженные места, поскольку лихость ободритских соколов на море Варяжском добре была им ведома. Но не везде так мирно всё решалось, некоторые поселения были неплохо защищены, и их приходилось брать силой. В таком случае викингов не отпускали - их либо губили в бою, либо ковали в железо.
А вероломным хищникам, что уговор нарушали, грозило не только истребление, но и уничтожение их родовых гнёзд в фиордах - князь Рарог, как и всякий варяг-русич, от слова своего не отступался.
* * *
Разговор волхва Древослава с Трувором о вере и богах
Трувор с небольшой дружиной и малым обозом двигался зимней дорогой по замёрзшим болотам и рекам в Изборск. На возах, гружёных самым необходимым для обустройства Изборской крепости, мужи в тулупах то и дело покрикивали на спокойных вепсских лошадей, что мерно и неутомимо тащили свою поклажу по привычному для них крепкому морозу. От дыхания людей и лошадей валил белесый пар. Солнце пробивалось сквозь дымку, придавая утреннему морозу ещё большую крепость. Седоки время от времени спрыгивали с саней и бежали рядом, чтобы согреться. Только волхв Древослав, что решил с оказией вернуться в родной Изборск, сидя на сене в бараньей шубе и медвежьей шапке, весь светился тихой радостью.
- Гляди, князь, - оборотился он к юному Трувору, который вскочил рядом на сани после пробежки, - как покойно в мире-то зимой, какая красота богами нам вручена, а? Вот считай второй день едем, а наглядеться не могу. Мороз-батюшка царствует, всякая нечисть схоронилась, только те, в ком Жива крепкая пребывает, могут выдержать сей суровый час. Отдыхает мать-земля наша, и мы с ней вместе передышку имеем.
- Истину речёшь, отче, особенно насчёт нечисти: ни нурман, ни хазар, ни ушлых франков. Две главные заботы у нас сейчас: крепость Изборскую обустроить да в полюдье по чудской земле пройтись, мороз-то уже крепкий стоит, лёд надёжный, и болота проходимы.
- Так я тогда с тобой, Трувор, друзьям моим, шаманам чудским, подарки передам.
- А что, отче Древослав, нет у тебя разногласий с шаманами вепсскими да чудскими?
- Так ведь одно дело делаем: людей лечим, советом помогаем, а что каждый по-своему, так и в лесу деревьев двух одинаковых не сыщешь. Каждое существо живое, а тем более человек, волей богов для свойственного только ему дела на земле рождается.
- Выходит, нурманы для того родились, чтобы чужие жизни забирать да за рабский счёт жить? - сняв варежку и горячей дланью убирая с небольших ещё усов ледяные наросты, молвил князь.
- Эге, брат, Трувор, я же сказал, рождается для свойственного только ему дела, а уж будет ли он им заниматься или нет, только сам человек решает. Оттого мы и зовёмся детьми и внуками богов, что свою судьбу выбираем и творим сами. Разве всегда дети по отцовскому замыслу живут?
- Правда, отче, не всегда, - задумчиво согласился князь.
- Помнишь, что тогда у Гостомысла говорил вепсский шаман Тайгин: если ты уважаешь духов земли, неба, воды, то и они помощь будут давать. У всех народов одни духи, боги по-нашему, только называются по-разному. А знает человек законы божеские или нет, они от того действовать не перестают. Вон видишь, на реке промоина, ты ведь не поедешь прямо, а промоину ту объедешь?
- Знамо дело, иначе провалюсь вместе с конём, - согласился Трувор.
- А коли, скажем, метель или темень сплошная, не увидишь ты той промоины и поедешь прямо, что тогда?
- Так провалюсь же, да и всё, - недоумённо ответил молодой князь.
- Видишь, намеренно ты прямо поедешь или по незнанию, а конец один: провалишься под лёд, - заключил Древослав. - И будь ты хоть вепс, хоть нурман, хоть словен, промоина на реке - она для всех промоина и есть, хотя у каждого народа по-разному зовётся и вера у всех разная. А законы божеские для всех едины.
- Погоди, отче, - возразил, поразмыслив, Трувор, - но ведь, скажем, боги нурманские им, нурманам, убивать и грабить разрешают. И греческие прежние боги, что сидели на своей горе, Олимпом называемом, меж собою всё время лаялись, лгали и прелюбодействовали, и народу своему того не запрещали, оттого наши древние предания греков тех, кроме как хитрыми лисами, и не называют. Выходит, у разных богов и законы божеские разные?!
- А с чего ты взял, что те законы, о которых греки или нурманы рекут, им в самом деле их боги дали? А может, это люди то сами и придумали, чтобы корысть свою, жестокость, хитрость и жадность оправдать? Теперь у греков вера новая, и бог иной, а коварства да хитрости не убавилось. Значит, не в богах дело, а в людях.
- Что ж это выходит, отче, - увлёкся спором не на шутку молодой князь, - что мы, о законах божьих рассуждая, не божье, а своё разумение излагаем?
- Верно, - согласно кивнул, нисколько не смутившись неожиданному вопросу, волхв. - Только мы так поступать не должны, мы, русы, ведать обязаны, и только тогда будем разуметь богов наших. А слепой вере следовать - не наша стезя, - всё тем же спокойным, но твёрдым тоном ответил Древослав. - Погоди! - вдруг тревожно приподнялся волхв. - Впереди вон за теми кустами провал в земле глубины немереной, обойти его надобно, аж до дальнего леса крюк сделать… Поворачивай!
- Где? - встревожился князь. - Бобрец! - окликнул гридня. - Ну-ка, скачи вперёд, посмотри!
- А чего ты, княже, гридня посылаешь, мне, что ли, не веришь? - спросил волхв, пряча лукавую искорку улыбки в ворот тулупа.
- Да не пойму я, как там провал может быть, коль река течёт как текла и… - князь не успел договорить, потому что волхв расхохотался и махнул рукой, дескать, ворочай гридня.
- Вот она, Трувор, разница между верой и веданьем. Коли бы верил ты мне безоглядно, то не стал Бобреца посылать, а велел поворачивать в объезд. Я ведь гораздо старше тебя, к тому же волхв, потому ты меня уважать должен.
- Так я и уважаю, отче… - растерянно оправдывался князь.
- Уважаешь, знаю, и седину мою, как того обычаи наши требуют, и опыт мой волховской. Только разум свой верой в мою опытность не закрываешь, а напротив, открытым его держишь, потому и узрел, что и река течения не изменила, и верхушки дерев виднеются, и другие мелочи, что подсказывают: нет там никакого провала. Молодец, одним словом! - довольно похвалил волхв. - Вот так, брат, и с богами нашими: мы их уважаем и чтим, потому Оум свой к миру явленному расторгнутым держим, чтоб видеть и понимать их мысли и деяния, а не верить слепо. Не думая даже, ты мне радость доставил своим сомнением, и уважение выказал, так-то! - веско закончил волхв Древослав. - Вот в чём разница меж нашими богами и иными, князь, они есть сама Правда, а не вера в правду!
Ближе к полудню подскочил к саням на пегом жеребце, окутанном лёгким паром, Бобрец.
- Княже, там навстречу нам обоз движется, более десятка саней будет! - доложил гридень. - С конной охраной.
- Узнай, кто такие.
Гридень, прихватив двух охоронцев, умчался, а когда вернулся, доложил:
- Обоз изборского тиуна Вадима с многочисленной челядью и скарбом движется в Нов-град, чтоб занять предложенное ему князем Рарогом место посадника!
Трувор тут же вскочил на коня и выехал вместе с двумя гриднями в голову обоза.
Вадим по прозвищу Храбрый тоже выехал вперёд на своём вороном коне в богатой серебряной сбруе.
- Ну, здравствуй, что ль… братец, - обронил как бы нехотя статный Вадим, такой же высокий, но шире в плечах и осанистей, нежели молодой рарожич. Его небольшая тёмная борода, мохнатые брови и воротник шубы были покрыты инеем.
- Здрав будь, брат Вадим, - ответил Трувор, перехватив блеснувший из-под бобровой шапки взгляд, показавшийся молодому князю холодным и надменным. Они не подали друг другу руки, не обнялись, как подобает родичам, да и просто славянам.
- В Изборск, значит, княжить, хм, ну, удачи тебе в сём деле хлопотном. - По лику Вадима скользнула непонятная улыбка. Он тронул коня, проезжая мимо несколько растерянного такой встречей молодого рарожича. Внутренняя настороженность Вадима тотчас передалась ободриту.
- Высокомерен и честолюбив ты, брат Вадим, изрядно, - проговорил сам себе Трувор, провожая взглядом двоюродного брата, - сомнение берёт, что успокоит тебя место посадника новгородского…
Вдруг будто что-то горячее коснулось щеки, князь повернул голову и встретился взглядом с устремлёнными на него очами молодой ладной жены, что сидела в возке, закрытом медвежьим пологом. Одетая в соболью шубу и шапку, из-под которой выбивались черные власы, красавица оценивающе глядела из-под длинных ресниц на молодого князя и лукаво улыбалась, поигрывая соболиными бровями.
Молодому князю, обученному волхвом Ведамиром тонкому чутью, много поведал сей взгляд. Следом проехали другие сани, гружённые каким-то скарбом, а сидевшие в них мужи, один коренастый, а другой худощавый, негромко переговаривались меж собою, как показалось Трувору, не на словенском языке.
Обоз уже проскрипел полозьями по морозному снегу мимо, а князь всё ещё стоял.
- Красна и жена твоя, брат Вадим, - наконец молвил себе Трувор, чуя, как горят щёки, не то от мороза, не то от брошенного Велиной взгляда. - Красна, да помыслами лукава! - заключил он негромко и, зачерпнув с еловой лапы горсть снега, обтёр им чело и ланиты, чтоб избавиться от пришедших в смятение мыслей. Затем махнул рукой, и обоз двинулся далее по свежим следам Вадима.
- Что, Трувор, не больно радостна встреча с братом? - спросил Древослав, мельком взглянув на задумчивый лик молодого рарожича. - Воин он добрый, оттого и Храбрым прозван. - Волхв замолчал, глядя впереди себя, а потом сказал: - Хоть и храбр, и роду славного, а не наш он, вот ведь как бывает, брат Трувор, - с сокрушением в голосе молвил Древослав.
- Отчего так, отче, ведь ничем не обижен богами Вадим, ни статью, ни силой, ни храбростью, ни достатком, отчего так?
- Оттого, что всё в жизни мерит этим самым достатком.
- Выходит, не случайно он веру чужую принял, а дед наш сие разумел, и потому не стал его на стол новгородский кликать, - рассудительно молвил Трувор.
- Так он и нынче не только с женой да челядью переезжает в Нов-град, а и с духовником своим именем Энгельштайн.
- Тот сухощавый, с пристальными холодными очами? - враз вспомнил Трувор.
- Он самый, вместе с неразлучным Отто, по виду купцом, а там, кто знает…
- А я-то думал, мне речь франкская почудилась, - глядя вослед обозу двоюродного брата, молвил рарожич.
- Мы с тобой, княже, как раз перед встречей с Вадимом толковали, что правду разуметь надобно и жить по ней. А вот верить можно во что угодно, в том числе и в то, что достаток всему голова, или в то, что ты тем достатком над людьми возвыситься можешь….. Беде быть великой и великой крови, коль перестанут люди правду понимать…. Так-то, брат Трувор!
Синеус впервые шёл в полюдье из Белоозера, в котором уже пообжился с осени, даже успел немного поправить в самых запустелых местах укрепления града. Он приходил в места у озёр и рек, где обычно находились вепсские деревни - веси. Жилые деревянные дома, конюшни и другие постройки для скота, хранилища для зерна и всяческих припасов обычно ставились в коло, а снаружи ещё и ограждались частоколом с наклонно стоящими кольями. Местные жители - земледельцы, скотоводы, рыбаки, охотники, резчики по дереву чаще всего в уплату дани приносили плоды своего труда.
- Князь, мы уже отдали осеннюю дань зерном, скотом, рыбой вяленой, икрой солёной, а зимнюю отдаём шкурами, но ещё мало шкур, только начало охоты, - рассудительно толковал невысокого роста староста одного из вепсских селений, когда туда пришёл отряд молодого князя.
- Погоди, старейшина, какую осеннюю дань, кому отдали? - не мог уразуметь Синеус.
- Как кому, великому конунгу Натфарри, который всегда берёт у нас дань два раза, первый раз осенью и ещё во второй половине зимы.
Князь переглянулся со своим воеводой, они сразу поняли друг друга.
- Ну, коли осеннюю дань уже заплатили, так тому и быть, но зимнюю отдадите посаднику, которого я здесь оставлю с десятком воинов, он все вопросы до следующего полюдья решать будет, в том числе и защиту ваших ближайших сёл от всяких пришлых "великих конунгов".
- Хорошо, - согласился староста, довольный тем, что с него не требуют повторную дань.
- Дай нам только провожатого к этому Натфарри, ведь он живёт где-то здесь?
- Да, он живёт у Верхнего озера, один день пути отсюда.
Выйдя рано утром из селения вепсов, воины Синеуса уже к вечеру были у небольшого озера, вернее залива, соединённого с основным озером протокой. Сейчас, когда озеро замёрзло, было удобно добраться до жилища конунга. На заснеженном берегу расположилось небольшое укреплённое селение викингов с причалом, у которого для зимовки был выставлен на бревенчатой основе драккар.
- Аккурат до темноты успели, стучи, воевода, поднимай хозяина, сегодня ему поспать не придётся, - молвил молодой князь, кивнув на запертые изнутри ворота.
- Чего надо, кто тут ещё шляется по ночам? - послышался из-за крепких ворот сначала скрип снега от грузных шагов, а потом недовольный голос, говоривший по-нурмански.
- Мне нужен Натфарри, - тоже по-нурмански проговорил Синеус.
- Ты кто такой, чтобы тревожить самого конунга? - возмутился голос за воротами.
- Я Синеус, князь Белоозера и этих земель, хочу говорить с Натфарри. Если он сейчас же не выйдет, то прикажу своим воинам сжечь его драккар, а потом и всё ваше селение. - Голос молодого князя несколько подрагивал от волнения, но был достаточно решителен. За воротами началась суета и движение, послышались окрики, голоса.
- Вовода, вели развести огонь у драккара, они сейчас сами к нам придут, - повелел молодой князь и вместе с охоронцами пошёл к стоящему на подставах нурманскому кораблю.
В самом деле, вскоре приоткрылись ворота, и перед ними выстроилось десятка три вооружённых викингов. Рарожичи у драккара тоже выстроились, ощетинившись копьями и прикрывшись щитами.
- Натфарри, - громко проговорил молодой князь русов, - верни сейчас же ту дань, что ты взял по осени с вепсов, и тогда сможешь остаться здесь до весны, а как сойдёт лёд, сам уйдёшь восвояси вместе с драккаром.
- Я пришёл сюда два лета тому и сам взял мечом то, что мне причиталось, - рассерженно крикнул викинг в меховом плаще с заплетённой в косу бородой, - ничего никому отдавать не буду, идите и сами ищите себе добычу, а не трогайте чужую, иначе я подсмолю вам бока на вашем же костре.
- Слово сказано! - громко молвил Синеус и махнул рукой. К костру устремились лучники-рарожичи, они зажигали смазанные смолой и обёрнутые паклей стрелы и с необычайной быстротой принялись стрелять в деревянные крыши и стены строений за частоколом и в сам частокол. Каждый лучник держал в воздухе сразу несколько стрел. Смола с попавшей в кровлю стрелы стекала на крышу и воспламеняла её, а те строения, что были крыты соломой, и вовсе сразу вспыхивали яркими факелами в ночи.
Викинги на короткое время растерялись, не зная что делать, спасать жилища или бросаться на врага.
- А-а-а! - завопил разъярённый вожак с косой и первым ринулся на обидчиков. За ним, рыча и ругаясь, побежали его воины. Но добежали не все. Часть пала под меткими стрелами рарожичей, которые теперь били не зажигательными, а калёными стрелами с узкими наконечниками, пронзавшими кольчугу. Тех, кто добежал, встретили копья, а потом и русские мечи. Сеча была жестокой и короткой.
Всё, что не успело сгореть, добыча из схронов, а также плененные семьи викингов, было погружено на возы и отправлено в Белоозеро.