Но Мерриот был настолько благороден, что не стал радоваться унижению своего врага, а обрадовался тому, что Шекспир самолично поблагодарил его за игру. Затем он отошел немного в сторону и стал упражняться со своей рапирой, приготовляясь к сцене поединка.
Отчасти благодаря именно его умению обращаться с рапирой Шекспир и поручил ему играть роль Лаэрта; будучи сам дворянин от рождения, Гель прекрасно владел этим благородным оружием, заменившим везде мечи и щиты. Будучи еще в Оксфорде, при жизни своих родителей, когда процесс, затеянный Беркширской ветвью его фамилии, еще не лишил его крова и не заставил бежать в Лондон, чтобы найти какие-нибудь средства к существованию, он каждый день упражнялся в фехтовании под руководством всевозможных учителей. В Лондоне он научился в этом отношении всему, что могли ему дать нового французы в изгнании, воевавшие когда-то во Фландрии и в Испании. В искусстве владеть рапирой он не знал себе соперников, и хотя в сцене поединка в "Гамлете" все движения были уже заранее заучены, все же требовалось немало умения и искусства, чтобы выполнить их безукоризненно. В те времена, когда почти каждый человек умел владеть тем или другим оружием, поединок сам по себе имел для всех огромный интерес.
Публика была настроена очень нервно, напряжение ее достигло высшей степени, как и должно быть всегда в пятом акте, перед концом пьесы. Все мужчины: солдаты, ученые, приказчики, лорды – принимали живое участие в происходившем на сцене поединке и поощряли сражавшихся восклицаниями и советами. Симпатия всех была, конечно, на стороне Гамлета, но для всех было ясно, что Лаэрт несравненно лучше владеет оружием и только по необходимости оставляет победу за ним. Благородная манера, с которой Лаэрт признал себя побежденным, совершенно наэлектризовала публику и расположила ее в пользу этого актера. Во время поединка, когда Лаэрт сделал движение, которое должно было на самом деле обязательно ранить Гамлета, из публики вдруг раздался громкий голос:
– Я знал, что удар этот будет нанесен, Мерриот! Это я, Кит Боттль!
Когда Лаэрт наконец сознался в измене и просил прощения у Гамлета, все положительно были на стороне Геля: так хорошо он фехтовал и с таким жаром играл свою роль. Когда спектакль кончился, он был настроен так же радостно, как и все остальные актеры, обменивавшиеся оживленными замечаниями и спешившие переменить свои богатые одежды на обычный костюм.
– Пойдем с нами к "Соколу" выпить бокала два пива, а затем в "Морскую деву" поужинать, – сказал Шекспир Гелю, когда спустя некоторое время после окончания спектакля тот вышел из театра в довольно поношенном платье коричневого шелка и бархата. Шекспира сопровождали Геминдж, Слай, Конделль и Флетчер, который был директором этой труппы. Все шестеро быстро направились через поле в таверну, кутаясь в свои короткие плащи, защищавшие их от ветра. Таверна "Сокол" лежала на западном берегу и отделялась от реки только небольшим садиком; когда актеры подошли к ней, из дверей ее вышла группа аристократов, направлявшихся к лодке, чтобы переехать в другую часть города.
– Подождите немного, – быстро заметил Флетчер, – может быть, нам удастся услышать отзыв о сегодняшней пьесе. Лорд Эджбюри – лучший знаток в этом деле во всей Англии.
Актеры отошли немного в сторону и сделали вид, будто читают афишу.
– Конечно, эта пьеса захватывает внимание, – говорил лорд Эджбюри своим спутникам, – но в общем это – чепуха. Может быть, пьеса продержится неделю, так как заключает в себе аллегорию на современные темы, но не дольше, будущности она не имеет.
– Большое спасибо и за это, – тихо заметил Слай своим товарищам, – все же он оказался щедрее Грове: тот дал всего три дня, этот дает неделю. Плюнем на всех этих пророков и зайдем в таверну.
Лорд Эджбюри и Джиль Грове, вы живы и до сих пор! На всяком первом представлении всегда находятся подобные вам, но на этот раз вы немножко ошиблись: вместо трех дней или недели вам следовало сказать, по крайней мере, триста лет, если не более; конечно, это немного в сравнении с вечностью, но для человеческой жизни этого вполне достаточно.
Глава II. В тавернах
Чтобы не останавливаться впоследствии на отдельных описаниях господствовавших тогда мод, существовавших тогда улиц, домов и тому подобных вещей, мы скажем здесь вкратце, что дело происходило в 1601 году, в сорок второй год царствования Елизаветы, и положение дел было следующее. Англия находилась в первом периоде небывалого в мире возрождения; неизвестные до сих пор комфорт и роскошь, новые мысли, новые способы удовольствий положительно придали всем англичанам какую-то лихорадочную страсть жить как можно веселее; мужчины носили бороды самых разнообразных фасонов, блестящие куртки и шелковые штаны до колен, брыжи, бархатные плащи, украшенные кружевами, и шляпы с перьями; женщины носили высокие узкие корсажи и пышные рукава, платья спереди были все с разрезами, чтобы видны были нижние юбки; многие женщины красились и носили фальшивые волосы; одежды как мужчин, так и женщин сверкали драгоценными камнями, серебром и золотом; лондонцы в те времена считались наиболее богато одетыми людьми во всем мире. Дома в Лондоне были деревянные, но оштукатуренные и с разными шпицами; построены они были таким образом, что верхние этажи выступали вперед и затемняли нижние, а также и узкие длинные улицы; разодетая публика на этих улицах разнообразилась еще бесчисленным множеством иностранцев, стекавшихся сюда со всех сторон; кареты, хотя и недавно введенные в употребление, изобиловали на улицах наравне с телегами и повозками; серые церкви и разоренные монастыри, епископские дворцы и дома дворян с различными украшениями и башнями встречались повсюду в самом городе и его окрестностях; католики иногда подвергались теперь такому же преследованию, как когда-то протестанты; было там и множество гордых, могущественных лордов, теперь все они стекались в Лондон и жили в великолепных дворцах на набережной или в окрестностях, вместо того чтобы ютиться в своих отдаленных замках, как было раньше; драчливые работники в шерстяных шапочках и кожаных куртках так же легко воспринимали всякую мнимую или настоящую обиду, как и их господа; первые "расплачивались" за них ножами, вторые употребляли для этого рапиры с золотыми или серебряными рукоятками; все таверны кишели бородатыми солдатами, побывавшими во Фландрии и Испании и изощрявшимися в разного рода ругательствах; находилось множество охотников послушать разные хвастливые рассказы моряков, побывавших под командою Дрейка или Ралея у испанских берегов; табак в то время только входил в употребление, но курение прививалось быстро и сильно афишировалось; все сословия верили еще в духов и ведьм, и находилось только несколько атеистов, вроде Кита Марло и Вальтера Ралея, не веривших в них; не укрощенная еще Англия продолжала веселиться, по-прежнему устраивая народные спектакли и празднества, танцуя прежние веселые и характерные танцы, хотя пуританство уже начинало кое-где явно проявлять свое влияние; и наконец последняя новость: только что совершившаяся казнь беспокойного герцога Эссекского и знаменитый процесс против его единомышленников, заключенных в тюрьму.
Прежде чем войти в таверну "Сокол", Мерриот еще раз быстро оглянулся кругом, как бы надеясь увидеть где-нибудь очаровавшую его красавицу, которая, может быть, еще находилась поблизости от театра. Но публика, переполнявшая театр, разбрелась уже во все стороны, и здесь, на берегу Темзы, виднелись только женщины, стоявшие гораздо ниже ее общественного положения. Гель вздохнул и последовал за своими спутниками в таверну.
Они прошли через общий зал, чтобы попасть в комнату, где они могли сидеть одни, без посторонних; вдруг к ним подошел высокого роста человек с черной бородой, с грубыми и резкими чертами лица, средних лет, одетый в старую, засаленную куртку красного цвета и коричневые бархатные штаны до колен, с жалкими остатками широкополой шляпы на голове, с длинным мечом и кинжалом, висевшими у него за поясом. Башмаки его были в таком состоянии, что почти не заслуживали больше этого названия, а шерстяной коричневый плащ имел вид рваной тряпки. Лицо его было пасмурно и задумчиво, но, как только он увидел актеров, он сразу напустил на себя вид развязного человека, которому очень везет в жизни.
– "Актеры идут сюда, милорд", – произнес он напыщенно слова пьесы. – Недурная трагедия, мастер Шекспир, очень недурная! Прямо даже превосходная!
– Несмотря на то что ты сделал все со своей стороны, чтобы испортить ее, крикнув на весь театр во время поединка, Кит Боттль, – заметил Виль Слай.
– Капитан Боттль, прошу вас это помнить, милостивый государь, – ответил ему Боттль, принимая важный вид, – так, по крайней мере, меня звали в то время, как я унес с поля сражения сэра Филиппа Сиднея и вел свою команду за лордом Эссексом при Кадисе.
– Как же ты поживаешь, капитан Кит? – спросил Шекспир, и в голосе его прозвучала грустная нотка.
– Прекрасно, как всегда, – ответил Кит, – марширую вот под эту музыку.
Он вынул кошель и потряс им в воздухе, чтобы заставить зазвенеть монеты.
Пропустив вперед всех актеров, Кит дернул за рукав Мерриота, проходившего последним. Когда они очутились вдвоем в отдаленном углу комнаты, Боттль сразу изменил тон и сказал:
– Нет ли у тебя лишнего шиллинга или двух? Только до завтрашнего дня, клянусь тебе в этом. Я знаю, что получу сегодня деньги. Мне нужно только иметь шиллинг или два, чтобы начать игру в кости. Я знаю, что сегодня чертовски везет мне. Видишь ли, в чем дело, юноша, я не могу солгать тебе – обстоятельства мои плохи: я не ел со вчерашнего дня.
– Как так, но что же у тебя звенело в кошельке? – спросил с удивлением Гель.
– Это – дело другое. Неужели ты думаешь, не в обиду тебе будь сказано, что я выкажу свою бедность перед актерами? – Говоря это, старый воин открыл свой кошель и показал в нем несколько медных колечек от старой цепочки. – Когда у тебя нет ни одной монеты, пусть они звенят как можно громче у тебя в кармане; это полезно во многих отношениях, милый юноша.
– Но если тебе даже пообедать не на что, – сказал Гель, – каким образом ты попал в игорную комнату?
– Ах, это пустяки, – ответил, немного смутившись, Боттль. – Видишь ли, когда происходит борьба между телом и духом, победить должен всегда последний, ведь шестью пенсами я не мог удовлетворить и то и другое. Я долго колебался и думал, что лучше: съесть мяса и выпить пива или же посмотреть, не повезет ли мне в игре? Ты ведь знаешь Кита Боттля: хотя он участвовал в сражениях и перерезал немало испанских глоток и хотя он любил и мясо и пиво, но потребности ума для него всего дороже.
Тронутый при мысли, что голодный воин пожертвовал последними шестью пенсами, только бы попытать счастья в игре, Гель сейчас же полез к себе в карман, достал все, что у него оставалось от жалованья за последнюю неделю, около пяти шиллингов в общем, и отдал два с половиной шиллинга Боттлю, говоря:
– Я могу дать тебе половину только, Кит, остальные я должен отдать человеку, у которого занимал как-то раньше.
– Нет, юноша, – воскликнул Кит, быстро оглядевшись кругом, чтобы убедиться, что никто из присутствующих не видит их сделку, – я вовсе не желаю тебя грабить, я возьму два шиллинга, и ни одного пенса больше! У тебя золотое сердце, юноша, завтра я отдам тебе деньги, хотя бы для этого пришлось заложить свой меч. Завтра отдам, верь старому солдату Боттлю!
И, гордо выпрямившись, старый капитан, достигший своей цели, исчез из виду. Мерриот прошел в комнату, где уже сидели актеры. Бокал вина с Канарских островов уже стоял на столе и ждал его.
– Ну что, Гель, – воскликнул Слай, – кажется, Боттль посвятил тебя в какую-то государственную тайну?
– Люблю я этого старого бродягу, – ответил Гель, избегая прямого ответа. – Ведь он главным образом и обучил меня фехтовальному искусству. Он в душе солдат, и, кроме того, в нем масса самолюбия, что резко отличает его от других бродяг.
– Мне кажется, дела его плохи, – заметил Флетчер, – несмотря на то что он звенел своими монетами. Я видел сегодня, как он бродил вокруг театра, с завистью посматривая на сидящих в нем; он, казалось, стоял и ждал, не подойдет ли кто-нибудь из его друзей, чтобы заплатить за него за вход. Я позволил ему войти даром. Вы бы видели, как он обрадовался этому!
– Я воображаю, наверное, лицо его сразу просветлело, – сказал Шекспир. – Вот если бы все так легко поддавались различным впечатлениям, как этот человек.
Гель улыбнулся при мысли, как ловко все же Боттль умеет пользоваться обстоятельствами и скрывать от других свои плохие денежные дела.
Когда Гель положил назад в карман свои последние три шиллинга, он вдруг нащупал в нем что-то волосатое; поспешно выдернув руку, он увидел, что это – седая борода, которую он надевал, когда играл престарелого лорда. Он вспомнил, что случайно поднял ее с пола, куда она как-то упала, и в рассеянности положил в карман, торопясь уйти из театра. Посмотрев на бороду, он сунул ее обратно в карман.
После того как вино обошло три раза всех кругом, актеры встали и вышли из таверны, чтобы покинуть район театров и пивных и отправиться в город; они предпочли это сделать пешком, чем ехать на лодках от самой таверны.
Они прошли целый ряд таверн, частных домов, мимо дворца епископа Вестминстерского и наконец завернули на улицу, носившую название "Длинная Южная дорога", потом повернули налево, на Лондонский мост, и пошли через него, причем им пришлось кричать друг другу, чтобы расслышать одному другого, настолько силен был шум воды. До гостиницы "Морская дева" было еще далеко, и поэтому Конделль предложил зайти еще куда-нибудь по дороге выпить бокал пива.
Войдя в первую встречную пивную, они вдруг наткнулись на капитана Боттля, сидевшего за столом. Визави сидел молодой человек в светлой атласной куртке, с красным бархатным плащом. Вид его был независимым и вызывающим. Они были заняты едой и игрой в кости в одно и то же время.
– Послушай, старый негодяй, ты, кажется, не можешь проглотить куска без того, чтобы не поиграть в кости?
– Это – самая невинная игра, сэр, – заметил Кит, стараясь скрыть от своего товарища неудовольствие, отразившееся на его лице. – Ведь я играю без всякого риска, проигрываю каких-нибудь шесть пенсов, не больше.
И он продолжал свою игру, ясно выражая этим, что вовсе не желает, чтобы ему мешали.
– Да, это верно: капитан Воттль играет всегда без всякого риска, – сказал Конделль.
– Это значит, что я как-то обыграл его, – конфиденциальным шепотом заметил Боттль юноше, с которым играл. – Да, Конделль, я играю очень плохо, но все же обыграл вас несколько дней тому назад. Ну ничего, скоро счастье вернется к вам, и вы в свою очередь опустошите мой карман. – И, обращаясь опять к своему товарищу, он добавил: – Подождите меня немного, я должен переговорить с этими господами.
Кит встал и, подойдя к актерам, собрал их всех в кружок и тихо сказал:
– Послушайте, господа, не портите мне, пожалуйста, игры. К чему лишать денег того, кто нуждается в них? Этот глупец ведь положительно утопает в мешках с золотом, он начинен им. Он живет где-то в провинции, где считается первым богачом и щеголем, и приезжает в Лондон раз в год пожуировать и порастрясти здесь свой карман. Он раза два напьется до бесчувствия и затем наскандалит в тавернах, а потом возвращается к себе в провинцию и рассказывает целый год о своих подвигах здесь. Если я не возьму его денег, другой возьмет, может быть, похуже меня; его обдерут как липку и пустят чуть не голым домой.
– Хорошо, мы предоставим его тебе всецело, Кит, – сказал Шекспир, – делай с ним что хочешь, мы не станем рассказывать ему о твоих проделках. Пойдемте, господа. Эти напыщенные провинциальные дураки должны платить за свою глупость. Кит прав, он мог попасть в худшие руки.
Актеры прошли в другую комнату, только Гель остался позади и прошептал Киту на ухо:
– Я знал подобных господ еще до своего приезда в Лондон. Пощипли этого гуся, если сумеешь пустить в ход свои хитрости.
– Хитрости! – воскликнул Кит. – К чему употреблять это слово, придавая ему дурное значение? Ведь на войне дозволяется прибегать к хитростям. Ведь мы пользуемся там всяким случаем, только бы повредить своему врагу. Игра – та же война, и поэтому всякие хитрости и предосторожности здесь тоже позволительны. Да к тому же, если этот юноша пустит в ход свои хитрости, ведь я не буду за это на него в претензии. Следовательно, об этом и говорить нечего.
Сказав это, Кит, не упоминая о двух шиллингах, занятых им у Геля, хотя он уже и успел выиграть немало у провинциального простака, вернулся к своему партнеру, а Гель отправился в другую комнату к актерам.
Запах пирога и душистый аромат жареной рыбы так соблазнили всех проголодавшихся актеров, что они готовы были остаться в этой таверне, чтобы поужинать здесь, но Шекспир напомнил им, что Бёрбедж ждет их в гостинице "Морская дева". И поэтому спустя некоторое время они пошли опять дальше, значительно, однако, разгоряченные уже выпитым пивом, особенно Мерриот, который умудрился выпить больше, чем другие. Он стал вдруг сразу разговорчив и даже болтлив. Он говорил о только что сыгранной пьесе, о своей роли в ней и даже о прелестной девушке, которую он видел в театре; он так много говорил о ней, что она как живая представилась его умственному взору. Так они шли долго и наконец дошли до цели своего путешествия.
Актеры сразу прошли в приготовленную уже для них комнату. Камин ярко топился, в комнате было тепло и светло, посреди стоял большой дубовый стол и вокруг него несколько кресел, скамеек и стульев. Обои на стенах были еще новые, так как события, изображенные на них, – сцены из Испанской армады – произошли только лет двенадцать тому назад. Пока актеры рассаживались по местам, принесли еще зажженные свечи, и Геминдж отправился на кухню, чтобы заказать ужин, не подходящий к сезону (была весна) и доступный только немногим избранным. Он заказал почечную часть быка, каплуна, различные соусы и драчену с яблоками, а для тех, кто не ел этого, немного рыбы. Актеры сильно проголодались после представления и вовсе не были расположены питаться исключительно рыбой, хотя и был постный день. Хозяйка "Морской девы" смотрела на это сквозь пальцы и не видела ничего дурного в том, что они поедят немного мясного. После утомительной и долгой прогулки по свежему воздуху все актеры дружно потребовали подогретого хересу, и хозяин поспешил немедленно удовлетворить их требование.
– Времена изменились, – заметил Шекспир, вешая свой плащ, шляпу и короткую рапиру и садясь затем на стул с довольным видом, чтобы отдохнуть после тяжелого, утомительного дня. – Давно ли, бывало, нас всегда ждала здесь компания человек в двенадцать, чтобы весело отужинать с нами, когда мы возвращались после представлений.
– Странно, что Ралей не показывается, – сказал Слай, стоя у камина и протягивая озябшие руки к огню.
– Странно было бы, наоборот, если бы он решился прийти сюда после того, как он так явно выразил свою радость при виде казни герцога.
Говоривший эти слова Флетчер намекал на то, что Ралей смотрел из окна Тауэра на казнь своего соперника – герцога Эссекского.