- Ты, барин, не думай, что я бурят, так…
- Я знаю бурят! - перебил офицер. - У вас есть способность к образованию.
- Как же! Грамотность-то!
- А если ты грамотный, так знаешь, как это называется, что ты мне предлагаешь?
- Подарка?
- Смотри у меня за такие подарки!
- Михаил Семенович, а Михаил Семенович! - приставал с другой стороны Скобельцын. - А вот Маркешку не надо ли?
- Я ведь самый амурец, - выступил маленький казак, - могу все рассказать.
Но офицер так опьянел, что не отвечал.
- Начальство лыка не вяжет. Может, положить его на перины, - шепотом стал советоваться атаман с хозяйкой. - Утром и ехать, а то коней нет свежих.
- Нет, нет, нельзя! - встрепенулся офицер. - Ехать сейчас же! Коней только что сменили!
Офицера вынесли на руках и закутали в меха. В кошевку сел Бердышов и обнял его.
- А то вывалится! С ними как с малыми детьми! Он же меня арестовал, а мне с ним нянчиться.
Казаки простились, перецеловались. Буряты кинулись к лошадям и расселись верхами. Циренджинов, оттолкнув ямщика, сам сел на его место.
- Штабс-капитана я сам повезу!
- С богом, ребята! - молвил старый атаман.
Зазвенели бубенцы, кошевки тронулись. Конные поскакали провожать. Облако снега окутало отъезжавших.
- Алешеньку увезли-и! - вытянув шею, завопила Бердышиха.
- Ай-ай! Гляди, как баба убивается! - толковали бабы-казачки.
- Че под арест?
- Ох, не знаем еще! Налетел, как ястреб, и схватил!
- Однако по головке не погладят!
- Худа не будет, - уверенно сказал Скобельцын.
- Ух, и бравенький! - вспоминали девки офицера, возвратившись в избу и рассаживаясь на лавках.
Аргунские девки, сами крепкие, широкоплечие, скуластые, были в восторге от тонкого и стройного офицера.
- Мальчонка еще, а уже такой важный офицер! И в большом чине. Старше нашего атамана.
- Вот бесстыжие! Отца увезли - им хоть бы что!
- Им бы волю дать, они бы поймали этого кульера и всем бы селом насмерть зализали, - заметил атаман.
- А че раньше времени реветь! - возражала матери Ольга. - Тятю, может, за наградой повезли.
- Да за что? Какие у него геройства? Что через границу проник? Два года, на срам людям, в тайге таскался, нас забыл? Шкуру с него сдерут в Иркутске за это… Они один другого хлеще с Маркешкой. Шляются на Амур, может, это контрабандой назовут.
- Че же ты, маменька! - вспыхнула дочь. Ольга расплакалась. - Какой же контрабандой, когда они туда на зверей охотиться ходят. На бабкину заимку…
- А меня че-то не призвали! - сокрушался Маркешка Хабаров. - Что такое? Уж на кого подумать, не знаю. Алешка же с Карпом ничего не знают, рассказать не могут. Никто не был там, где я.
Глава восемнадцатая
ДОРОГА В ИРКУТСК
Над широкими полосами тайги золотятся купола Посольского монастыря. Леса расступились, открылся заснеженный торосистый Байкал, ушедший в глубокую темь. Слева, за морем, хребты громоздятся в облака. Голубые пики поднялись зубчатой стеной в розовой утренней мгле и стоят, словно выколотые изо льда.
- Море трескается, ехать ли, барин? - робели ямщики на Посольском станке.
- Ехать, живо! - отвечал Корсаков.
Забайкальские мохнатые кони, легко прыгая через глубокие трещины, помчались ледяной степью. Сани грохотали, пролетая над пропастями и ударяясь о кромку льда.
- А почему монастырь зовется Посольским? - спросил Алексей у ямщика-бурята.
- Не знаем…
- Как не знаем? А зачем ваши буряты здесь русских послов убили?
- А че же? - оборачиваясь, весело ухмыльнулся бурят.
Там, где снег снесло ветром, во льду, под полозьями саней, видны были тонкие белые круги, похожие на лотосы с монгольских шелковых икон. Словно кружась друг над другом, они тонули в глубокой толще прозрачного льда.
- Как по воздуху летишь, - заметил Алексей. - Дядя рассказывал: по Байкалу едешь в лодке - видны скалы под водой. Первый раз он думал, что такое? "Смотрю, говорит, там отвесы, а под ними черно. Глубины, однако, не верста ли? А видно далеко - саженей на десять…" - Алексей помолчал. - По мутной воде кто привык ездить, с непривычки боязно.
Он с большим любопытством рассматривал все вокруг и, казалось, позабыл свое положение.
Целый день переваливали Байкал. На середине его отдыхали в уже брошенной избе с железной печью, построенной прямо на льду, покормили коней.
Хребты плыли навстречу кошевкам, росли над снежным полем, становясь все круче и синей, охватывая озеро полукругом. Леса щетиной расползались по ним, подбираясь с разных сторон к торчавшим скалам и отступая от голых гребней. Тайга рассыпалась, синела по склонам, ссыпалась в долины, набилась в жирные белые складки волнистых гор, густела дочерна по ущельям. В горах открылся пролом. Солнце рассекло хребты пополам, ударило в глаза. Тени от гор потекли по морским льдам. Синие кони бежали по синим снегам.
- Вон Ангара, - показал Карп.
Пришлось забирать вправо, к берегу, держать на село. Дальше Ангара открыта. Вода как синька с прозеленью. Кошевка помчалась по камням и песку. Залязгали полозья.
У подножия крутых черных скал, на станке, ждали коней и заночевали. Чуть свет ямщики-буряты привели своих низкорослых лошаденок. Над головами от утесистых вершин леса валились в беспорядке. Склоны над скалами были усеяны буревалом.
- Сегодня в Иркутске будем, - с тяжелым вздохом молвил Карп, усаживаясь в кошевку.
Старик осунулся и ссутулился.
Кошевка помчалась по берегу. Посредине реки, там, где вырвалась она между двух утесов из моря, торчала, проткнувши лед и как бы не пуская его вниз, черная скала - Шаманский камень.
Быстрая река вставала поздно, несла лед, ломала, громоздила его на острова, заливала сверху, и снова вода намерзала, так что казалось - как шли по бурным порогам так и застыли вмиг ангарские волны.
Сопки, отойдя от Байкала, становились все ниже. Исчезли скаты и обрывы. Повсюду виднелись пологие склоны в снегу. На берегу кое-где были видны квадраты протаявших пашен. Их становилось все больше. Чувствовалось, что близятся жилые места.
Завиднелась русская деревня.
- Какая деревня? Не Иркутск ли?
- Малая Разводная, - ответил ямщик.
По долине и по склонам холмов сплошь пошла пашня. Алешка щелкал языком от восторга.
- Пашни-то… Росчисти-то… Гляди, так и распластали бок у сопки, как карася.
Пашни, отделенные друг от друга узкими полосами леса, тянулись ввысь…
В Малой Разводной, у бревенчатой избы с потускневшим орлом на столбе и с надписью "Почтовый станок", снова меняли коней, и крестьянский паренек повез путников дальше.
Мимо кошевок плыли дома сибиряков. Груды навоза по всей улице поднялись вровень с бревенчатыми заборами, и в ворота видно было, что дворы сплошь в навозе. Это понравилось Алешке:
- Скота много!
Через двадцать верст, под Большой Разводной, в роще, увидели казаки загородные дома богачей. У кухонь на березах стаями каркали вороны, и на голых ветках, как мохнатые шапки, висели вороньи гнезда. Навстречу попался обоз цыган.
Алексей Бердышов давно не бывал в Иркутске.
"Вот она, Русь-то!" - с гордостью и волнением думал Алексей и чувствовал себя в этот миг отторгнутым, заброшенным в каменную щель на Шилке, далеким, но верным сыном этой же земли. Он вспомнил безлюдный Амур; тысячи верст, пройденные пешком с лямкой от бечевы, с лодкой за плечами; тысячи верст прибрежных песков без людского следа; завалы колодника на Бурее величиной с добрую колокольню; дремучие леса, мари, пройденные верхом на олене; медведей в дуплах с медом; росомаху, утащившую голову сохатого, которого Алексей убил и разрубил на части; низовья Амура, широкие, как море; соболиную охоту на амурских дедовских землях…
- Гляди… - сказал Карп.
Из-за холмов поднимался город - море деревянных крыш.
Вокруг церквей виднелись стены.
- Кремль! - кивнул Алешка.
- Вот она где, Русь-то!
Старик соскочил с розвальней и зашагал, хлопая себя рукавицами по бокам, радостно наблюдая близившуюся сибирскую столицу.
* * *
В Иркутске казаков поместили в казарму. На другой день их позвали в присутствие. Офицеры снимали с них допрос о поездках на Амур.
Писцы заносили их ответы на бумагу. Дня не хватило на рассказы.
Наутро казаки явились пораньше и, ожидая начальника, расположились в прокуренном темном коридоре, на полу, как в таежном балагане.
Приехал Корсаков, он велел рассказать про контрабандную торговлю, про дружбу и знакомство с китайцами, которым маньчжуры запрещали знаться с русскими.
- Что нам, батюшка, за это? - спрашивал Карп, но ответа не дождался.
Офицер с большим любопытством спрашивал про Амур и про реку Шунгал. Алексей рассказывал про свое путешествие. Он уже знал, что двадцатилетний штабс-капитан Михаил Семенович Корсаков, доставивший казаков и снимавший допрос с них, был близкий родственник самого губернатора. Отпуская казаков, предупредил, что будет еще допрос.
На третий день, после полудня, он заехал в казарму и повез обоих Бердышовых через город.
Кошевка остановилась на берегу Ангары, около двухэтажного дома с колоннадой и с лепным орлом на фронтоне. Сад из остриженных черных деревьев крыльями стлался от дома по обе стороны вдоль набережной.
- Куда привезли? - тихо спросил Карп.
- Дом губернатора, - печально ответил Алексей.
Шагая к подъезду, он глянул в сад и, невольно вспомнив такой же черный лес в низовьях Буреи, подумал, что уж больше там не бывать.
Глава девятнадцатая
МУРАВЬЕВ
В приемной губернатора мебель красного дерева, ковры, хрустальная люстра, на столиках, отделанных медью, фарфоровые вазы. Важные чиновники и офицеры, старые и молодые, то и дело проходят мимо. Казак Алексей Бердышов подумал, что каждый из них, верно, в таких чинах, что, явись на Шилку, все встречали бы его как самого Кандинского или пристава Размахнина. Начальства тут было больше, чем простого народа на Усть-Стрелке, и, глядя на него, брала оторопь, страшно становилось жить на свете, где кругом столько силы и важности.
Вдруг в губернаторском кабинете послышался какой-то шум. Распахнулись резные двери, зашелестели шелка, из-за портьер пахнуло на казаков знакомым запахом войлочной юрты. К их удивлению, из кабинета повалили буряты. Растерянные и сияющие, они останавливались в дверях, низко и почтительно кланялись куда-то в глубь кабинета.
Нетрудно было догадаться, что буряты, которых сильно притесняли купцы и чиновники, нагрянули к новому губернатору с жалобами и прошениями.
По счастливо-испуганным лицам бурят видно было, что губернатор принял их обходительно и что-то пообещал.
Знакомый вид бурят среди богатой мебели, ковров и картин приободрил забайкальцев, давая им надежду, что, быть может, и над ними не грянет гром, что губернатор не зверь…
Пятясь задом и отвешивая поклоны, явился из кабинета лама. Он был в красной курме и черных очках.
Казаки при виде бурят чуть было оживились, но тут подошел офицер и потребовал их к губернатору.
Появился Корсаков. Он предупредил: о чем бы ни зашла речь, говорить чистую правду.
Сердце у Алешки обмерло. Начальство, как охотники к берлоге, подступило со всех сторон. Лакей открыл двери с позолоченными кольцами в пастях у резных львов.
Оба забайкальца, седой и плотный великан Карп и русый казак Алексей, косая сажень в плечах, с высокой грудью и рыжеволосыми руками, оба в ичигах и кожаных рубахах, вошли за офицером в огромную комнату с высокими окнами в сад. За столом, в беспорядке заваленном бумагами и книгами, сидел губернатор. Рыжеватые волосы его были зачесаны наверх и взбиты, лицо багровое, правая рука на перевязи. По тому, как, сощурившись, посмотрел он на вошедших, Алешке показалось, что губернатор лукав и зол.
"Кому-то попадался", - заметив его руку на перевязи, подумал Алешка со страхом и неприязнью.
Корсаков представил забайкальцев.
- Чем ты занимаешься на заводе? - строго спросил Муравьев у старика Карпа.
- Да какие у нас работы, ваше превосходительство! Мы ведь и живем далеко от завода. Только что прозываемся заводскими, а на заводе, почитай, и не бываем. Заводских работ не много. Когда велят, урок отбудешь, дров нарубишь. А то рыбу ловим. Начальству же идет.
Муравьев уже знал: крестьяне, приписанные к заводам, годами сидят без казенного дела, их жестоко притесняют горные чиновники.
- Бывает, и соболя принесем, - продолжал Карп, - тогда уже не неволят. Живи как знаешь. Из-за них и стараемся.
- А пашня у тебя есть?
- А как же!
- Бердышов? - неожиданно спросил губернатор у Алексея.
- Однако, Бердышов, ваше превосходительство! - бойко ответил Алешка, стараясь не растеряться.
- "Однако"! - насмешливо повторил Муравьев и, прищурившись, оглядел казака с головы до ног. Как показалось Алексею, он остался недоволен осмотром.
Губернатор встал, и оказалось, что он невысок ростом.
- Ты бывал на Амуре? - спросил генерал.
- Однако, бывал, ваше высокопревосходительство! - Без "однако" Алексей от волнения ничего не мог сказать и чувствовал, что получается нехорошо.
Генерал опять сощурился. Карпу подумалось, что он сейчас подступит к Алешке и за такие разговоры даст ему здоровой рукой.
- Ты только на Амуре бывал? Или и в тайгу ходил и видел, какие там земли?
- Везде бывал, - ответил Бердышов.
- Живут ли китайцы на тех землях?
- Нигде не живут, - сказал Алексей. - Есть у маньчжур жилые места по правому берегу, а по левому - почти что пусто.
- Только торговцы туда и приходят, - молвил седой старик Карп, - зайдут, поторгуют с народами и уберутся.
- А чиновники бывают?
- Нет, чиновников не бывает.
- Почему не бывает! - возразил Алешка. - Заходят и чиновники.
- И наши чиновники туда тоже ходят! - сказал в запальчивости Карп.
- Верно, наше начальство тоже там часто бывает, - добавил Алешка. - Вот был у нас атаман, до Скобельцына. Я не знаю, Скобельцын-то ездит туда или нет, - сказал казак, хитро поглядывая на Карпа, - а тот, бывало, каждую зиму соберет человек пять-шесть, и отправляются в тайгу, на Амур ли, на Урушу или куда еще - собирать налог. Ведь инородцы любят давать налог, албан. Но не даром, а за подарки. По речкам собирают ясак с орочен, с тунгусов.
- Для кого же? - спросил губернатор.
- Как для кого? - ответил Алексей. - На казну орочены из той земли сами привозят ясак и отдают на границе на постах. У меня друзья есть орочены, они ко мне приезжают и жалуются, что за ними наши урядники и атаманы до самого Шунгала достигали.
Слушая ответы казаков, губернатор вдруг высвободил из перевязи больную руку, присел за стол и, свободно ухватив ею перо, что-то быстро написал на бумаге.
- Далеко ли заходят? - спросил он.
- Далеко! - ответил Алексей, поглядывая мельком на губернаторскую руку и удивляясь, как быстро она оздоровела. - Пока всех там не оберут, не выйдут, - продолжал он. - Я на Амгуни бывал, так туда из Уддского края даже сам исправник ездит. А другим говорит, что земля ничья, по договору не разграничена, и другим ездить не позволяет.
- Как же! Ему выгодно! - подтвердил Карп.
- Туда явилась экспедиция какая-то. Так он страстей насказал: что дороги нет, что и маньчжуры схватят. Немец был над экспедицией начальник. Он все записал и подался в обратную сторону. А исправник тулуп надел, залез на оленя, колокол на шею - и поехал через эти горы за ясаком. А на Бурею опять попы ходят. Тоже ясак берут за церковь. Вот те далеко заходят. Я встретил их в низовье Буреи. Там и место хорошее! Лесам нет конца! И луга есть, и степи такие, что глазом не окинешь. Вольно! Начальства никакого нету. Тайга густая, как стена. Зверя только ловить успевай.
- А разве лучше там, где нет начальства? - строго спросил Муравьев. - Разве вас в Забайкалье теснит начальство? Ведь на Усть-Стрелке, пожалуй, никакого начальства нет.
- Как нет? Всему Забайкалью Кандинские вздохнуть не дают. Орочена если спугнешь, он уйдет на новые места, его не сыщешь. А мы на одном месте живем, у нас хозяйство, служба. Куда денешься?
- Кандинские?! - вскричал Муравьев. - Да какие они начальники? Они торгаши!
Муравьев еще в Петербурге слышал о забайкальских богачах Кандинских.
- Мы у них товар берем - им подчиняемся, - сказал Алешка.
Муравьев опять сел за стол и стал писать.
- Ну, а столкновений у вас не бывало с маньчжурцами?
- Был случай, - сказал Карп. - Моего товарища Маркешку, схватили. Он в Китай уехал верхом на полковнике маньчжурском. Тот толстый был, сидел в нарте, а Маркешка маленький. Стали барахтаться, царапаться, кусаться, а собаки испугались и утащили их. Потом, однако, через полгода Маркешка в Кяхте объявился. Его чуть не через весь Китай в клетке везли.
- Почему же вы туда ходите? Ведь туда проникать запрещено.
- Почему же не ходить? - ответил Карп. - Там была наша земля.
- Что значит - была ваша земля?
- А мы знаем места, где чья была заимка. Маркешка показывал свою пашню, так на ней березы выросли в два обхвата толщиной. Говорит, старикова пашня там была и он эти места знает.
- Где же эта пашня?
- Где Албазин стоял, так немного пониже.