* * *
Через несколько дней Громов и Орлов добираются до Камня.
Ночь… В городе тишина такая, словно всё здесь вымерло. Но вдруг где-то на северной окраине громыхнул выстрел. Затем ещё и ещё…
Старик Орлов обеспокоенно заметил:
- Слышь, милок, постреливают. Что бы это значило?
У Громова неспокойно на сердце, но вида он не показывает, говорит Орлову:
- Фронтовики винтовок понавезли, вот и балуются. Воров пугают…
- Во-о-ров, - тянет недоверчиво Орлов. - Откуда им взяться? Всегда в Камне спокойно было.
Решили заглянуть в Совет, который помещался на главной торговой улице в двухэтажном каменном доме, принадлежавшем раньше коннозаводчику и купцу, миллионеру Родиону Винокурову.
У ворот их остановил часовой.
- В чём дело? - спросил Громов.
- Беда, Игнат Владимирович, - говорит часовой, узнав Громова. - Каменская контрреволюция поднялась.
Громов с Орловым проходят в дом. В обширном гостином зале они увидели десятки плотно сдвинутых коек. На койках спят члены Совета и барнаульские красногвардейцы, прибывшие в Камень под командой Михаила Яркова, К спинкам кроватей прислонены винтовки.
Громов расталкивает одного, другого… Вскоре все на ногах. Громов неодобрительно посматривает на членов Совета, говорит:
- Рассказывайте, почему на казарменный режим перешли?..
- В городе восстание было. Эсеры во главе с Винокуровым и его зятем Пяткевичем подняли.
Оказывается, толпа эсеров, торговцев и мелких хозяйчиков вышла на улицу с хоругвями, с оружием и двинулась к Совету, проклиная большевиков и стреляя по красногвардейцам, пытавшимся их разогнать.
Громову сразу же вспомнились пассажиры, которые сошли с поезда в Омске, их надежды на восстановление монархии, и он подумал, что событие в Камне - это одно маленькое звено из цепи начавшихся выступлений контрреволюции.
- Дрались? - спрашивает он у членов Совета.
- Дрались. Часть отряда ещё и сейчас обезоруживает восставших.
Игнат Громов рассказывает о Петрограде, о съезде, о выступлениях Ленина и Свердлова.
- Укреплять надо Советы. Привлекать на свою сторону крестьян. Белогвардейскую сволочь бить беспощадно, - заканчивает свой рассказ председатель Совета.
Утром был создан ревтрибунал. Трёх эсеров, из которых один был членом Совета, за попытку организовать восстание осудили и под конвоем отправили в Барнаул. Однако главных организаторов восстания: двух братьев Винокуровых и Пяткевича арестовать не удалось - они бежали.
Узнав о подавлении восстания, барнаульская эсеровская газета "Алтайский луч" разразилась угрозами в адрес Совета: "Каменские самостийники начинают трибуналить. Скоро придёт время, когда мы их привлечём к ответу…"
Каменские большевики ответили на это:
- Так будет со всеми, кто посягнёт на рабоче-крестьянскую власть!
3. Первые мероприятия Совета. Вести из Новониколаевска. Отход к Барнаулу. Бой за город
С января по май 1918 года в Камне было относительно спокойно. Большевики имели подавляющее большинство в Совете, отвоёвывали позиции у эсеров, засевших в разных организациях.
Камень, крупный торговый город, длинной лентой растянулся по левому берегу Оби. Со всей Кулунды сюда, на рынок, шли обозы с хлебом, мясом, маслом. Сильна была кооперация, но она находилась в руках эсеров.
В феврале состоялся съезд кооператоров. Совет решил послать на него своих представителей - председателя Игната Громова и редактора газеты Фёдора Шевцова.
Громов с Шевцовым пришли на съезд, когда он уже начался. Председательствует маслодельный мастер Ивлечев. Громов просит слово и выходит на трибуну. Все смотрят на него с любопытством, а кое-кто с нескрываемым презрением.
- Уважаемый председатель, уважаемые кооператоры, - спокойно начинает Громов. - Вы не пришли на наш съезд рабочих и крестьянских депутатов, хотя мы вас и приглашали. Нас вы не звали, а мы по-простому, по-свойски, взяли да и пришли. Разрешите поприветствовать вас от имени Каменского уездного Совета…
Редкие хлопки, а кто-то в задних рядах принялся свистеть. Громов не обращает внимания на такую встречу и продолжает:
- Советская власть победила всюду. Сейчас стоит важная задача - организовать нормальное снабжение населения товарами, заготовлять хлеб и отправлять в промышленные центры, особенно в Петроград и Москву. Кооператоры должны нам помочь в этом. Мы надеемся…
Шум, свист. Раздаются надрывные голоса:
- Какая вы власть! Вы самостийники!
- Долой!..
- Не признаём. Мы за демократическую власть!
Громов пережидает, когда кооператоры успокоятся, и говорит, что Советы - истинно демократическая власть, власть рабочих и крестьян, что, идя против Советов, нельзя не идти против народа. Но его слова снова тонут в шуме и криках.
- Уважаемые кооператоры! Рабочие Петрограда и Москвы голодают. В неделю они получают четверть фунта хлеба, а всё-таки налаживают советскую власть. Давайте говорить как деловые люди. Вы помогаете заготовлять хлеб для отправки рабочим, крестьянам, даёте керосин, мануфактуру, соль, спички, а мы вам гарантируем свободную торговлю, хороший сбыт, барыши…
Снова шум, глухой ропот, выкрики: "Без вас обойдёмся!" Председатель съезда Ивлечев звонит в колокольчик. Зал стихает. Ивлечев берёт слово и… говорит в пользу советской власти.
- А что ж, председатель Совдепа нам предлагает честную сделку, - гремит его голос. - Почему бы нам не дать товары при гарантии устраивающих нас барышей. Оптовая торговля всегда считалась выгодной. И любой купец никогда не отказывался сбыть товар даже самому первому своему врагу, если получал больше, чем на рынке. Почему же нам отказываться от предложения Совдепа?
Половина кооператоров одобрительно хлопает в ладоши. Раздаются выкрики: "Правильно!", "Поддерживаем!"
Это была небольшая, но победа. Хотя резолюция принята половинчатая - дать товары, если кооперация найдёт это целесообразным, если Совдеп гарантирует прибыль выше рыночной, но и она в какой-то мере помогла Каменскому Совету в заготовке хлеба для питерских рабочих.
Вопрос о хлебе не сходил с повестки дня Совета.
Как-то во время одного из заседаний в комнату вошёл крепко сложенный, со смуглым лицом и маленькими, аккуратно подстриженными усиками, человек. Подал мандат за подписью Ленина. Это был А. Е. Бадаев, большевик, бывший депутат Государственной думы. Бадаев рассказал о положении с хлебом в Петербурге, в Москве, в других промышленных центрах, о царящей разрухе и голоде.
- Алтайская губерния может и должна дать хлеб голодающим рабочим. Совет Народных Комиссаров, Ленин надеются на вас! - закончил он своё выступление.
И Каменский Совет ещё энергичнее развёртывает работу. Создаются продовольственные отряды, накладываются контрибуции на купцов и заводчиков, конфискуются у торгашей керосин, мануфактура, соль, спички, мыло и другие товары. Всё это направляется в деревни для обмена на хлеб.
На первых порах были и недоразумения. Каменский Совет обложил как-то контрибуцией пивзаводчика Ворсина, а Барнаульский Совет прислал телеграмму: "Ворсина обложили в Барнауле. В Камне не имеете права". Каменский Совет ответил: "Не возражаем, если вы будете брать контрибуцию с каменских буржуев и в Барнауле. От этого хуже не будет".
Вскоре по Оби были отправлены первые пароходы и баржи с хлебом для рабочих Петрограда и Москвы.
Но иностранные империалисты и внутренняя контрреволюция не дремали. В Камне стало известно, что во Владивостоке в начале апреля высадились японские войска, захватили Приморье и разогнали Советы. Вскоре высадили войска на севере англо-французы, заняли Архангельск и Мурманск, поддержав там мятеж белогвардейцев.
В Сибирь со всех сторон стекались контрреволюционные элементы, надеясь найти себе опору в лице сибирского кулачества и казаков. В Новониколаевске образовался подпольный эмиссариат из эсеров Сидорова, Михайлова, Линдберга, капитана Гришина-Алмазова и других. Начали поднимать головы эсеры и белогвардейцы на Алтае.
И вдруг в Камень пришла страшная весть: чехословацкий корпус, следовавший во Владивосток, подстрекаемый агентами Антанты, поднял мятеж против советской власти и в ночь на 26 мая захватил Челябинск, Мариинск, Новониколаевск. Власть в этих городах передана эсерам и меньшевикам. В Новониколаевске эмиссариат объявил себя "Западно-Сибирским комиссариатом Сибирского правительства".
Начались аресты и расстрелы большевиков, членов местных Советов и красногвардейцев.
К прямому проводу из Новониколаевска был приглашён председатель Каменского уездного Совета Громов.
Телеграфист, приняв телеграмму по аппарату Морзе, прочитал её Игнату Владимировичу: "Советская власть низложена. Сопротивление бесполезно. Предлагаем сдать полномочия нашему представителю".
Громов нахмурился и сказал телеграфисту:
- Спроси, кто у провода.
Последовал ответ: "Представитель Сибирского временного правительства Гришин-Алмазов".
Громов задумался: "Что делать? Как поступить правильней?"
- Передай: не знаю такого правительства. Есть единственная власть - советская. И спроси, кто их, сволочей, выбирал.
"Мы избранники народа и демократии", - ответили из Новониколаевска.
- Стучи, - приказал Громов. - Врёте, гады! Избранники народа - мы, а вы предатели и самозванцы. Пришлёте представителей - расстреляем. Будем держать власть до последнего.
Громов комкает телеграфную ленту и просит телеграфиста:
- Вызывай дядю Васю. Узнай обстановку в Барнауле.
Из Барнаула сообщили: "Обстановка тревожная. Красногвардейцы отступили от Черепанова, идут бои в Тальменке. Главный штаб приказывает вам оставить город и отходить к Барнаулу. Громову задержаться, будет передано дополнительное распоряжение".
Громов даёт приказ красногвардейцам двигаться на Барнаул, а сам остаётся. Проходит томительных полтора часа.
Телеграфист вышел на улицу, но сразу же вернулся и крикнул:
- Товарищ Громов, сюда беляки идут. Спасайтесь!..
Громов выскочил во двор, перемахнул через забор и побежал по кривым, грязным улицам к пристани в надежде застать ещё пароходы "Лейтенант Шмидт" и "Крестьянин", на которых должны были отправиться в Барнаул красногвардейцы и члены Совета. Когда он, запыхавшись, подбежал к пристани, то увидел: вдалеке, почти у самого поворота реки расстилается по воде чёрный дым. "Опоздал!.. Пароходы ушли. Что же теперь делать?"
Игнат Владимирович вспоминает, что в близлежащую деревню Плотниково послан красногвардейский отряд. Надо двигаться в Плотниково, но как?..
Громов побежал от пристани по узенькому, глухому переулку. Неожиданно увидел возле забора засёдланную лошадь, очевидно оставленную при отходе каким-то красногвардейцем. Не раздумывая, Громов вскочил в седло и галопом помчался за город.
Два часа спустя он влетел на взмыленной лошади в Плотниково. Улицы безлюдны. Громов выхватил из кармана брюк револьвер и выстрелил несколько раз в воздух. Из домов высыпали красногвардейцы, заряжая на бегу винтовки.
Вскоре все были в сборе. Командир отряда, учитель, бывший прапорщик Иван Шаболин, обеспокоенно поглядывая по сторонам, спросил у Громова:
- Что случилось, Игнат Владимирович?
- Белые заняли Камень. Будем отходить к Барнаулу.
- Я так и знал! - громко вздохнул Шаболин. - Кулаки начали себя очень уж нагло вести. Арестовали мы тех, что членов Совета убили, так нас целая толпа обступила, угрожать начала. Едва утихомирили.
Отряд быстро выстроился в походную колонну и двинулся по пыльной дороге на Барнаул. Уже на окраине деревни его догнала группа плотниковских жителей. Коренастый, белобрысый парень, возглавлявший группу, заявил:
- С вами пойдём. Беляки нам не с руки.
Первый привал сделали в селе Батурово. Послав Ивана Шаболина в Шелаболиху задержать пароходы с красногвардейцами, Громов направился в местный Совет. Его встретил председатель, худой, с красными от бессонницы глазами, человек. Громов рассказал ему о захвате Камня белыми и попросил нарядить лошадей до Шелаболихи.
- Не дадут, - мрачно ответил батуровский предедатель. - Село-то кулацкое…
- Надо взять.
- Попробую, - неуверенно пообещал председатель и, оставив Громова, направился к сборне.
Прошло с полчаса, а батуровский председатель не возвращался. Игнат Владимирович не вытерпел и с группой конников двинулся в центр села. На площади шум, крики, ругань. Доносятся голоса:
- Не дадим большевикам лошадей!
- Не да-а-вать!..
Председатель Батуровского Совета стоит на высоком крыльце церквушки и пытается что-то сказать, но его никто не слушает.
Красногвардейцы, подъехав к толпе, спешились. Шум сразу же смолк. Вперёд протиснулся крепкий, небольшого роста мужик с аккуратно расчёсанной курчавой бородой и хитрыми глазками, прячущимися под лохматыми бровями. Окинув Громова с головы до ног быстрым взглядом, спросил:
- А чего, паря, в чём дело?
Игнат Владимирович, сдерживая ярость, проговорил:
- Да вот приказ советской власти не желаете выполнять, так думаем за неподчинение кое-кого арестовать.
Мужик усмехнулся и как ни в чём не бывало заметил:
- Так ты, паря, давно бы так сказал, а нам и невдомёк, что это приказ советской власти. Мы ведь неграмотные…
Не прошло и двадцати минут, как на площади собралось около десятка подвод - больше, чем требовалось.
До Шелаболихи отряд добрался без происшествий…
Шелаболиха - большое кулацко-торговое село. Центральные улицы застроены крестовыми просторными домами с резными карнизами и наличниками. Зато на заречной стороне, где живёт беднота, домишки маленькие, вросшие в землю.
По обе стороны главной улицы, как по линейке, выстроились жители, поглядывая на въезд в село.
- С почётом встречают, - заметил красногвардеец, едущий на первой подводе.
- Как бы от этого почёта не пришлось кровью харкать, - проговорил сердито другой, заряжая винтовку.
Едва подводы втянулись в улицу, стоящие до этого с самым безмятежным видом мужики кинулись к лошадям, хватая их под уздцы. Передняя пара, испугавшись, поднялась на дыбы, отбросив в сторону двух здоровенных парней, и помчалась вдоль улицы.
"Видно, из Батурово сюда сообщили о приходе отряда, кулачьё и решило с нами расправиться", - подумал Громов и, хотя знал, что в отряде ни одного пулемёта нет, скомандовал:
- Пулемёты, к бою!
Красногвардейцы дали залп из винтовок в воздух, и нападавшие разбежались.
Подводы остановились на площади. Появился Изан Шаболин.
- Плохи дела, Игнат Владимирович, - говорит он. - "Крестьянин" уже ушёл на Барнаул, а "Лейтенанта Шмидта" нет… - Шаболин помолчал, тихо добавил: - И не будет. Капитан сволочью оказался, выбросил в условленном месте пароход на берег, а там его уже белогвардейцы ждали. Красногвардейцев постреляли, членов Совета арестовали. Сколько хороших людей погибло…
Иван сдёрнул с головы фуражку. То же делают Громов, красногвардейцы. Печальная тишина устанавливается на площади…
Громов идёт на телеграф и вызывает Барнаул, дядю Васю.
- Передай Главному штабу, чтобы выслали нам навстречу подводы и продукты, - просит Громов.
- Передам, - отвечает дядя Вася, - только быстрее двигайтесь вперёд, иначе вас могут отрезать беляки.
Под вечер отряд прибыл в село Шахи, а ночью сюда барнаульский красногвардеец Молчанов и возчик татарин Хайруллин доставили обоз с продуктами и сообщили, что в Барнауле спокойно.
Утром, лишь только занялась заря, отряд двинулся дальше, выслав вперёд разведку. Не проехал он и двух вёрст от Малых Шах, как разведчики привели большую толпу обросших, одетых в рваную, грязную одежду людей. У многих головы были повязаны платками в виде тюрбанов.
- Нехристей поймали, - доложил старший разведчик.
- Каких?
- Сам чёрт не разберёт. Ничего не говорят. Наверное, пленные турки.
- Что в Барнауле? - спрашивает Громов у ближнего пленного.
Молчание.
- Не понимаешь, что ли?
Турок мотает головой.
- А ну поболтай-ка по-своему, - предлагает Громов красногвардейцу-татарину. - Язык-то у вас, наверное, одинаковый, одному аллаху молитесь.
Татарин, размахивая руками, долго старается что-то растолковать турку, наконец, сердито ворчит:
- У, шайтан! Ничего не понимает.
- А ты его прикладом, сразу поймёт, - замечает один из красногвардейцев.
Хайруллин не заставляет себя ждать и замахивается винтовкой. И вдруг - о, чудо! - турок заговорил:
- Пленные мы, лагерь бешали, - и он махнул в сторону Барнаула. - Там война, думали, стрелять нас будут.
- Война? - удивлённо переспрашивает Громов.
- Война, война, - кивает головой турок.
Сообщение турка озадачило Игната Громова. После долгого молчания он, наконец, спрашивает Ивана Шаболина:
- Что будем делать?
- Положеньице… Куда ни кинь - везде клин. Назад ходу нет, идти - так уж вперёд. Может, турки напутали.
Решили ехать дальше. Версты через две-три встретился крестьянский обоз. Громов останавливает первую подводу.
- Что в Барнауле?.. Кто кого бьёт? - спрашивает он у соскочившего с телеги бородатого мужика в новом армяке из верблюжьей шерсти. Мужик долго разминает затёкшие ноги.
- А вы кто будете?
- Мы-то? - переспрашивает Громов, соображая, что ему ответить. - Мы-то солдаты Временного правительства.
- А не врёшь?
- Не видишь, что ли?
- Свои, значит, - благообразное лицо мужика расплывается в улыбке. Он сплёвывает на дорогу, растирает каблуком и довольный продолжает: - Мать их так, в Барнауле большевиков побили.
- Ну да? - притворно удивляется Громов.
- Вот те крест, - божится мужик. - Наши в городе поднялись и всех побили.
"Эх, кулачья твоя душа! - думает про себя Громов. - Пристрелить бы тебя, да нельзя - себя выдашь. Уйдёт обоз дальше, возчики карателям об отряде расскажут". - И он тоже осеняет себя крестом, говорит:
- Ну, слава богу!.. Туда им и дорога.
Обоз уходит, а отряд ещё долго совещается, решая, куда двигаться. Одни предлагают повернуть назад, другие - небольшими группами разойтись по деревням, третьи - продолжать путь. После долгих споров было решено идти на Барнаул, ударить по вокзалу, захватить эшелон и ехать на Семипалатинск, там ещё должна держаться советская власть.
К Барнаулу красногвардейцы подошли около полуночи. Залегли у одинокого домика с покосившейся крышей, приютившегося около оврага.
Стоит мёртвая тишина, но всем кажется, что она обманчива. Бывшего водника из Барнаульского затона Петрова Иван Шаболин отправил в разведку.
Прошло с полчаса. Тишина ничем не нарушается, лишь изредка доносятся из района вокзала глухие гудки "кукушки". И вдруг раздаётся пулемётная очередь. Но она такая короткая, что кажется, будто ночной сторож спросонья крутанул деревянную трещотку.
И снова тихо. Наконец появляется Петров. Его окружают, нетерпеливо расспрашивают, что делается в городе.