* * *
22 сентября Громов выехал к себе в отряд, а следом за ним заявился начальник Солоновского штаба Архипов, хмурый, взволнованный.
- Что произошло? - обеспокоенно спросил Игнат Владимирович. - Уж не передрались ли?..
Архипов походил взад и вперёд по скрипучим половицам штабного дома, словно глуша этим волнение, и, наконец, сказал:
- Погорячился я… допустил глупость. И этим всё испортил. Теперь-то уж Мамонтов постарается от меня избавиться…
- Да что случил ось-то? - нетерпеливо перебил его Голиков.
А произошло следующее.
От боевых успехов кое у кого в отряде Мамонтова стали кружиться головы. Дисциплина понизилась, началась пьянка, мародёрство. Сначала это проявилось у рядовых партизан, а потом стало перекидываться на командный состав. Надо было принимать срочные меры. 18 сентября штаб отдал приказ: "Замечено, что некоторые товарищи крестьяне-армейцы и более всего кавалеристы позволяют при занятии с боя сёл и деревень тащить и навьючивать имущество. Они забывают свой долг, свои заповеди, свои обязанности. Они идут по пути белогвардейцев и казаков-мародёров. Они грязнят красное знамя и кладут несмываемое пятно на всю армию. Вспомните, крестьяне-армейцы, разве из дома вас отпускали добывать одеяла, подушки и тряпки, ограблять соседей? Знайте, что сознательные армейцы, командный состав и штаб призывают всех замеченных в мародёрстве опубликовывать в известиях Главного штаба и объявлять в их сёлах на общих собраниях.
Замеченных по второму разу отмечать в списках и при соединении с советскими поисками отдать на правосудие Совету народных комиссаров.
По мере усиленных преступлений расстреливать по суду штаба".
На другой день, 19 сентября, состоялось специальное заседание штаба по борьбе с пьянкой. Председатель ревтрибунала Сизов внёс письменный проект: "Ввести в армии телесные наказания за пьянство. Наказывать начсостав плетьми - 100 ударов, рядовой состав - 50 ударов". Все члены штаба с негодованием отвергли этот проект. Кольцов предложил вести борьбу путём агитации, а Мамонтов и Брусенцев - принимать и репрессивные меры. Большинством эти предложения были приняты.
Сразу же после заседания члены штаба выехали в армию для проведения работы среди партизан. Вернувшись через несколько дней из Новичихи, Гавриил Ивкин сообщил:
- Сизов вместо агитации против пьянок сам напился до потери сознания.
Архипова это сообщение взбесило: "Как? Тот, кто предлагал узаконить порки за пьянку, сам пьянствует и других разлагает!"
- Вызвать сюда Сизова! - выкрикнул он хрипло.
Появился Сизов, худой, длинный, с холёным лицом, с мутными глазами и тонкими запёкшимися от перепоя губами. Нервно подрагивают маленькие усики.
Члены штаба Кольцов, Ивкин, Зиновьев, Разинкин и другие возмущённо, перебивая друг друга, заговорили. Кто-то резко бросил:
- Пороть его самого!..
Архипов метнул злобный взгляд на Сизова и вдруг схватил розгу и стал его хлестать, приговаривая:
- Вот тебе твой закон о порке!.. Вот тебе самогонка!.. Вот тебе девки!.. Вот тебе…
- Фёдор, опомнись, что ты делаешь! Разве ж так можно! - протестовал один лишь Разинкин.
Сизов в крови выбежал из штаба.
- Вот такая оказия случилась, - закончил рассказ Фёдор Архипов. - Мамонтову сразу же это известно будет, и конфликт неизбежен. Мне показываться ему на глаза нельзя.
- Да-а, - вздохнул Голиков. - Ты, товарищ Архипов, совершил непоправимую глупость.
- Понимаю, всё понимаю, - согласился Архипов, - да вот не мог удержаться.
- Надо кому-то ехать дело улаживать, - заметил Маздрин.
- Тебе, Пётр Клавдиевич, как председателю Обла-кома надо ехать, - предложил Громов. - И ещё кого-нибудь с собой прихвати. И прямо, от лица советской власти объяви, что с сего числа армии считаются объединёнными.
В Солоновку поспешно выехали Голиков и два члена Областного Сонета.
* * *
На заседание 29 сентября собралось 30 членов штаба, с фронта прибыли Главком Мамонтов и комиссар Романов. Все были притихшими и настороженными - понимали, что от исхода заседания будет зависеть многое. Эсеровская группировка собиралась дать бой алейцам, алейцы готовились не дать спуску эсерам. Голиков остро сознавал ответственность своего представительства и долго думал, как сделать такой доклад, чтобы не разворошить прежние страсти и споры, которые могли привести к окончательному разрыву алейцев с Мамонтовым. Тогда попытка объединить отряды Северного и Южного фронтов снова оказалась бы бесплодной. И Голиков решил: самое лучшее - рассказать о деятельности Областного Совета. Это убедительно покажет, как было важно создание такого единого руководящего центра.
Пётр Клавдиевич старался держаться свободно и уверенно, но на душе было тревожно. Говорил не торопясь, веско и горячо.
- Областной Совет существует. И даже если бы представители Главного Солоновского штаба не пожелали войти в него, он всё равно существовал бы и работал, как того требуют время и обстоятельства. Иначе и нельзя. Освобождённая от колчаковцев территория огромна - нужно ликвидировать её разрозненность и объединить под одним руководством. Уже сейчас Облаком создал 26 районных штаба, работающих на основе законов советской власти. Партизанское движение стало массовым - и тут Облаком проделал огромную работу по обеспечению успешных боевых действий отрядов. Созданы мастерские, много мастерских. Слесарные - в Баево, Усть-Мосихе, сапожная - в Ярках, кожевенные заводы - в Хабарах, Половинском и Кривинском, пошивочная - в Баево. А в Усть-Мосихе даже колбасную мастерскую открыли и сыроваренный завод. Организован сбор обмундирования и тёплых вещей среди населения. Облаком обещает с уверенностью обмундировать всю армию в месячный срок. Наш санитарный отдел развернулся и оборудовал в Леньках госпиталь на 40 кроватей и 6 лазаретов - в Завьяловке. Глубоком, Баево, Гилевом Логу, Куликах и Панкрушихе. Организована выработка пуль и пороха из солей Кулундинских озёр. Облаком издал ряд судебно-административных законов, которые проводятся в жизнь на местах. Большая помощь оказана семьям партизан в уборке урожая…
- Всё это хорошо, - перебил Голикова Разинкин. - А каким образом возник Облаком?..
- Облаком образован съездом крестьян и представителей армии всех фронтов, кроме вашего. Вам тоже было послано приглашение, но вы почему-то своих представителей не прислали.
- Не было б этом нужды! - выкрикнул Полещук.
- Смотря для кого, - холодно заметил Голиков. - А что касается присоединения вашего штаба к Облакому, то об этом заявил товарищ Архипов.
Романов раздражённо бросил с места:
- Архипов на это не был уполномочен, и наша армия об образовании и существовании Облакома совершенно не знает.
Со стула вскочил член штаба, питерский большевик Конкорин, зло проговорил:
- Врёшь, знает!.. Наш штаб - орган законодательный в своём районе, поэтому имеет право посылать делегатов и давать им полномочия. Такое полномочие было дано Архипову.
Романов промолчал, понимая, что спорить бесполезно - на заседании были преимущественно большевики и ломиться в открытую дверь было явно рискованно. Не лучше ли дать бой по второму вопросу, о руководстве штабом? Архипов себя скомпрометировал, и с ним разделаться просто.
Голиков, видя, что эсеровская группа особой активности не развивает, решается больше "не дипломатничать".
- Областной Совет, - твёрдо говорит он, - учитывая, что дальше действовать разрозненно нельзя, что это будет во вред революции, считает с сего числа обе армии объединёнными и предлагает провести выборы кандидатов в главнокомандующие всеми красными силами. Ваш штаб против объединения не возражает.
- Слышишь, Ефим Мефодьевич? Под тебя подкоп делают! - шепнул Мамонтову Романов и заявил членам штаба: - У нас уже есть главнокомандующий. Товарищ Мамонтов…
Ефим Мефодьевич поднялся, бросил сердитый взгляд на Романова, резко заметил:
- Хватит неразбериху в дела отряда вносить! - И, обращаясь ко всем, добавил: - Я за объединение. Если мы хотим победить беляков, надо объединяться. Против выбора главнокомандующего тоже не возражаю. Только прошу, как можно шире оповестить армию о выборах.
- Правильно. Надо шире оповестить, - лицемерно поддержал его Романов.
После оживлённого обмена мнениями штаб постановил: направить в части представителей агитационного отдела для разъяснительной работы и проведения выборов представителей в Областной Совет и кандидатов на пост Главкома, членов ставки; просить выехать в армию также председателя Облакома Голикова.
Дело об избиении Сизова разбиралось бурно. Романов первым заявил, что Архипов, бывший золотопогонник, является провокатором. Его поддержали Полещук и Филимонов. В защиту Архипова горячо выступил Брусенцев.
- Архипов - честный политический работник, - сказал он. - Архипов - чуть не первый поднял красное знамя за Алеем, поэтому я упрекать его в провокаторстве нет никаких оснований.
И всё-таки Романов с Барановым настойчиво требовали отдать Архипова и Сизова под суд. Тогда выступил Сизов и сказал:
- Я прощаю товарища Архипова. Прошу в интересах революции это дело прекратить.
Собрание постановило дело прекратить, но Архипова от должности начальника штаба отстранить, оставив его в штабе рядовым работником.
По случаю создания центральной власти Западной Сибири всем совершившим преступления была объявлена амнистия с отправкой на фронт для искупления вины.
4. Объединение отрядов. Крах второго похода колчаковцев против партизан. Соединение с Красной Армией
22 сентября 1919 года указом "Верховного правителя" Колчака восемнадцать уездов Западной Сибири были объявлены на военном положении.
Контрразведка Северного фронта была тесно связана с Новониколаевском. В Новониколаевске проживала семья замученного колчаковцами генерала Александра Алексеевича Таубе - начальника штаба Сибирской Красной Армии. Арестованному во время чехословацкого переворота, Колчак предложил ему, бывшему немецкому барону и царскому генералу, "не марать честь мундира и вернуться в армию Возрождения России". Генерал Таубе остался верен советской власти, он гордо заявил: "Мои седины и контуженные ноги не позволяют мне идти на склоне лет в лагерь интервентов и врагов трудящихся России". Генерал Таубе погиб в тюрьме, предпочтя смерть предательству.
Около его дочери Марии группировалось в Новониколаевске революционно настроенное офицерство, имевшее "своих людей" в ставке Колчака. Через них-то, вслед за появлением указа, устрашающего "огнём и мечом" жителей восставших сёл, стало известно Ивану Коржаеву о готовящемся генералом Матковским большом наступлении на партизан.
Регулярная Красная Армия уже вышла к реке Тоболу и держала огромный фронт между Северной и Южной железными дорогами. Со дня на день белогвардейцы ждали нового наступления, теперь уже на "столицу" Колчака - Омск.
На Алтае росла и крепла партизанская армия, занимая позиции вблизи главной сибирской железнодорожной магистрали, угрожая с близкого тыла. При таких обстоятельствах выстоять против Красной Армии было невозможно. Это понимал Колчак. Поэтому он и решил во что бы то ни стало уничтожить партизан.
Осуществляя свой план, белогвардейское командование перебросило из Новониколаевска в Славгород 7-й Тобольский полк и легион поляков под командой подполковника Когутневского, а из Камня двинуло в наступление три польских легиона при 4 орудиях и 28 пулемётах. Из Барнаула двинулись отборные белогвардейские части егерей известного карателя полковника Окунева, а из Семипалатинска - 5-й кадровый Степной полк и анненковские части. Командовал ими капитан Кауров. Все эти колонны должны были сомкнуться и образовать петлю вокруг Солоновки, Вострово, Волчихи и задушить партизан Мамонтова и Громова.
В повстанческих сёлах нарастала тревога. По пыльным дорогам потянулись обозы с беженцами. Уходили целыми сёлами в глубь Кулундинской степи, прятались в лесах и на глухих заимках. Ушла часть жителей из Паромоново, Малышево, Плотавы и других деревень. Покинули село жители Баево вместе с районным штабом, во главе которого стал Федот Федоров.
Агитационный отдел Облакома, партизанские агитаторы старались прекратить панику и призывали к борьбе с колчаковцами. "Тираны, не видя себе выхода, употребляют дьявольское усилие разбить нас, - обращался в эти дни к жителем Облаком. - Все на восстание! Все на защиту себя! Областной исполнительный комитет объявляет всю восставшую местность военным лагерем. Кто не пойдёт с нами - тот враг нам…"
Облаком объявил мобилизацию четырёх призывных годов - с 23 до 26-летнего возраста включительно. Тысячи новых партизан влились в отряды.
* * *
Игнат Владимирович Громов в это время был болен и лежал в лазарете села Глубокого. В Глубоком помещался и Облаком.
Положение осложнялось - белые продолжали наступать, и Голиков, Маздрик. Воронов пришли к Игнату Владимировичу в лазарет посоветоваться, что делать.
- Как здоровье? - спросил у Громова Голиков.
- На поправку идёт, - ответил Громов. - Как у вас дела?
- Плохо. Белые прут. К Жарково подходят. Коржнев доложил - генерал Матковский большое наступление задумал. Надо принимать срочные меры. Вы вот не вовремя расхворались…
Громов приподнялся на локте, глянул в лицо Голикову.
- Что ж, если надо, я готов выписаться из лазарета. Хватит валяться.
- А как же с болезнью? - обеспокоенно спросил Маздрин.
- Ну, ничего, ничего! В другой раз отлежусь. После победы над Колчаком…
- Если так, - обрадованно разом проговорили Голиков и Воронов, - тогда просим выехать в отряд.
- Только вот беда: в седле не могу, - проговорил Игнат Владимирович. - Рессорку бы мне…
К лазарету подогнали тележку-рессорку. Громов через силу поднялся на сидение и выехал по дороге на Жарково.
Свой отряд Громов нашёл залёгшим у брода через реку Кулунду. Василий Коновалов сообщил, что на той стороне белые.
- Что думаешь делать? - спросил Игнат Владимирович.
- Дал приказ с наступлением темноты переправиться бродом и ударить по деревне.
Игнат Владимирович сказал:
- Отменяю твой приказ. Ты думаешь: белые ума не имеют?.. Они ведь понимают, что ты партизан по мосту не поведёшь, и сосредоточили против брода всю артиллерию и пулемёты. А мы и перейдём там, где они нас не ждут: по мосту. Понятно?..
- Правду говоришь, Игнат Владимирович. Только по мосту переходить как-то непривычно.
Привели низенького человека, заросшего рыжей щетиной.
- Важную птицу поймали, - доложил конвойный партизан. - Пакет белым вёз.
Громов разорвал пакет, быстро прочитал, сказал Коновалову:
- Ну вот, видишь, я прав оказался. Это приказ начальника белогвардейского боевого участка. Он предусмотрел вас у брода встретить, а первому батальону поляков ударить из Жарково в тыл. Попробуем их перехитрить. Я вот что надумал, слушай…
По плану Громова партизаны кавалерийского дивизиона Петрусенко незаметно передвинулись к Жарково и заняли позиции вдоль дороги, идущей из Баево и огибающей петлёй болото, заросшее осокой и рогозом.
- Вот здесь мы и должны встретить поляков, загнать их в болото и уничтожить, - заметил Игнат Владимирович. Петрусенко утвердительно кивнул головой.
Партизаны оставили лошадей в сосновом бору и выкопали окопы. Громов перебрался в пулемётное гнездо.
Ночь. Тянет холодный ветер с недалёкой реки. Партизаны в летней ещё одежде продрогли. Все притаилась. Ждут. Прибежал разведчик, доложил:
- Движется разведка белых из пяти человек. Что делать: уничтожить или как?..
- Пропустите её, - приказал Громов. - Себя не обнаруживайте. Пусть убедятся, что в деревне никого нет.
Вскоре пять белогвардейских разведчиков проехали мимо партизанских позиций в Жарково, и через некоторое время двое вернулись назад, к двигающейся колонне бело-поляков, доложить, что в селе никого нет.
Поляки следовали теперь без предосторожности, переговариваясь меж собой, уверенные, что Жарково партизанами не занято.
Неожиданно хлестнул свинцом партизанский залп, забил длинными очередями единственный пулемёт. Громов тоже посылал пулю за пулей из маузера. Потом, забыв о болезни, выскочил из окопа и что было сил крикнул:
- В атаку, вперёд!
Справа вскочил командир эскадрона Зотов, сбросил шапку и, поблёскивая лысиной, рванулся вперёд. Слева поднялся партизан из Баево и, выкрикнув: "Бей, растак их в душу, в печёнки, селезёнки!", в несколько прыжков оказался впереди Громова. Врезались в самую гущу поляков Петров, член первого Каменского Совета, командир дивизиона Петрусенко. Следом хлынула вся масса партизан.
Громов выхватил у поляка сапёрную лопатку и хлестал ею по головам врага, Петров бил направо и налево прикладом, Петрусенко рубил наискось саблей, вооружённые пиками партизаны группами наваливались на белополяков, сшибая их на землю.
Среди врагов поднялась невообразимая паника. Они бежали в сторону от дороги, вязли в болоте, гибли под ударами партизан. Лишь небольшая часть бежала в Баево. Не допусти Громов ошибки, оставь часть партизан на конях - никто бы из белополяков не удрал с поля сражения.
В бою под Жарково было захвачено несколько возов боеприпасов, много винтовок, четыре пулемёта. Это значительно усилило мощь партизан.
* * *
Навстречу второй колонне белополяков двинулся из села Вылково отряд Фёдора Колядо. Высланная вперёд разведка сообщила, что противник из Овечкино выступил на Завьялово. Колядо повернул на Завьялово, но разведка донесла: польский легион изменил направление, занял село Гилевку и остался там на ночлег.
Колядо повёл отряд в Гонохово, решив оттуда ночью ударить по Гилевке. Командир батальона Баранов, выслушав приказ, шутливо заметил:
- Опять, Фёдор Ефимыч, ночью воевать. Ты, как сова, дневного света боишься.
Колядо засмеялся:
- Не то, комбат, не то. Мне ночью петухи спать мешают.
Около пяти часов утра отряд подошёл к Гилевке и раскинулся в цепь. Половина партизан была вооружена пиками, поэтому кое-кто стал проявлять беспокойство.
- Куда нам против поляков с пиками лезть. Они вооружены до зубов. Пулемёты у них, артиллерия…
Колядо подъехал к молодому партизану, больше всех рассуждавшему о невозможности наступления на поляков, потребовал:
- А ну, дай сюда пику!
- Это зачем, Фёдор Ефимович?.. - растерялся партизан.
- Давай, баю! Трусам пика несподручна.
Партизан передал пику Колядо. Тот ему отдал свой наган.
- На, воюй с наганом, а я первым с пикой против гадов пойду, не струхну.
Разговоры о превосходстве поляков прекратились. Цепи вошли в село. Тихо. Нигде ни звука. Колядо и партизаны стали подумывать, что разведка ошиблась - поляков здесь нет. Отряд уже достиг средины села, как противник открыл винтовочный и пулемётный огонь. Завязался бой, длившийся девять часов. Партизаны видели, как их командир появлялся в самых опасных местах, с пикой в руках врезался в самую гущу поляков, и шли за ним стеной. Противник не выдержал, понеся большие потери, отступил к Гилеву Логу. Партизаны преследовали его, пока враг не укрылся в бору.