На рассвете Фихол и Ахиш приказали построить войско для решительной атаки. Если бы они знали, что армия противника ночью удвоилась, и во главе её стоит уже не правитель Китима, а опытнейший цорский военачальник! Филистимская армия едва приблизилась к крепостным воротам, как попала под мощную контратаку спрятавшихся за валом финикийцев. Тут же ворота города открылись, и китимская пехота, присоединившись к союзникам, набросилась на растерявшихся от неожиданности филистимлян.
Только добежав до своего лагеря, Фихол, Ахиш и их командиры смогли начать оборону. Теперь о покарании мятежного острова Элиши не могло быть и речи. Скорее на корабли и к себе в Кнаан! Филистимские триеры подошли к берегу и забрали уцелевшие остатки армии.
Все были уверены, что после этой военной неудачи Филистия погрузится в смуту и междоусобицу, но чрезвычайный совет серенов всех пяти городов Филистии вспомнил, что рядом с побережьем находится богатый и слабый Кнаан, из которого можно даром получать и вино, и оливковое масло, и ещё многое из того, что больше не будет приходить с данью с острова Элиши. Решено было объединиться для окончательного покорения Кнаана, а пока всем филистимлянам провести ежегодные празднества в честь бога Дагона в Ашдоде, где располагался главный храм. Эта мысль пришлась по душе населению, и оно стало украшать города, готовясь к празднику. На площадях собирались хоры.
На третий день праздника юноши состязались в борьбе и кулачных боях. Вечером они отдохнули, а ночью устроили налёт на кнаанев, которые прибыли в Филистию закупить железные наконечники для сох и плугов. Туземцы привычно расположились на ночлег возле кузницы на краю рыночной площади. Под головами они прятали котомки с едой и серебряными пимами. Было уже совсем темно, когда филистимляне подкрались к спящим. Они набросились на крестьян и перекололи их мечами. При этом сами юные филистимляне кричали и ревели, будто их секли розгами.
В нежном свете всплывающего из моря солнца трупы на залитой кровью площади напоминали гряду скал, обнажённую отливом.
Торговцы железом потребовали вознаграждения за убытки. "Теперь эти иврим и кнаанеи никогда не придут за нашим товаром", – говорили они.
– Придут, куда им деться, – отвечали филистимляне.
Серен города Гата Ахиш, выбранный новым басилевсом, понимал, что большой поход в Кнаан нужно хорошо подготовить. Для начала военным отрядам было приказано возвратиться в свои станы и собрать дань. Фихола он назначил наместником и велел ему идти в Гив’у – главное селение иврим какого-то племени, какого – он не помнил.
Фихол остался доволен назначением. Он не стал дожидаться сбора всего отряда с обозом и колесницами, и во главе двадцати воинов двинулся в Кнаан.
Новый наместник не знал, что та часть Гив’ы, где располагался филистимский стан, теперь называется Гив’ат-Шаул.
Глава 3
Минул год от помазанья Шаула, и два года уже был он королём над Израилем.
Утром невдалеке от палатки Совета послышалась песня, по которой Шаул и все воины его стана поняли, что прибывший гость – гиргаш. Слугам велели принести сласти и холодную воду. Был третий день недели, и все уже привыкли, что в этот день король иврим у себя в стане принимает каждого, кто пожелает с ним говорить.
В палатку вошёл старик, низко поклонился и нараспев произнёс приветствие:
– Вкушайте от всякой пищи,
пейте любое вино.
Два раба внесли вслед за стариком плетёные корзины с угощениями и подарками: кувшинами с мёдом, целебными кореньями, связанными из толстой шерсти рубахами – всем, чем славилось крепкое кнаанское племя гиргашей.
– Мир тебе, Эйфа, – поднялся ему навстречу Шаул и протянул руку. – Желаю гиргашам после зимних дождей – летние росы.
Старику было приятно, что король узнал его. Шаул усадил гостя рядом с собой, пододвинул к нему фрукты. Рядом расположились воины, готовые слушать Эйфу.
Не только Шаул, но и все биньяминиты знали старейшину соседнего с Гив’ой селения Кивари. Беседа началась как обычно, с расспросов о здоровье и пожеланий благоденствия. Обсудили, хватит ли зимних пастбищ в этом году – стада у обоих соседей были немалые. Старики из селения Кивари, и особенно из рода, к которому принадлежал почтенный Эйфа, славились умением предсказывать погоду и урожай. Поэтому иврим с нетерпением ждали, когда гость заговорит о борьбе Баала с Мотом: Баал почитался в Кнаане, как бог плодородия и жизни, а Мот – бесплодия и смерти. Схватившись друг с другом в яростном бою, боги определяли, будет ли земля давать плоды или людям и животным предстоят голодные годы. В Кнаане крестьянам зимой необходимы были дожди, а летом, когда созревает виноград – много росы.
Наконец велеречивый гость проговорил:
– Всевидящая богиня солнца отправилась на поиски Баала и нашла его, когда тот сражался с Мотом в смертельном бою.
– И кто победил? – законы вежливости требовали, чтобы Шаул задал этот вопрос.
Эйфа ответил песней:
– Они сплелись, как гиппопотамы,
Мот силён и Баал силён.
Они бодаются, как быки.
Мот силён и Баал силён.
Они лягаются, как жеребцы.
Мот падает, и Баал падает.
Слушателям не терпелось узнать, кто же победил.
– Богиня помогла Баалу! – старик засмеялся и допел песню:
– Она хватает бога Мота,
мечом его рассекает,
пламенем его сжигает,
на жерновах его мелет,
веет его в поле.
Все вздохнули с облегчением: год будет плодородным, дожди и роса придут во время, и каждое семечко – частица развеянного по ветру тела Мота – принесёт урожай. Рабы обносили людей в палатке, холодной водой. Эйфа, беседуя, медленно подбирался к просьбе, с которой пришёл.
– Король Шаул помнит тот голодный год, когда иврим из Эфраима продали себя в рабство в Кивари и в Гив’у в обмен на зерно?
– Помню. У них высохла трава, земля не рожала, колодцы опустели.
– Да, – подтвердил Эйфа. – И мы, и вы дали им зерно и спасли от смерти.
– По нашим законам, раба на седьмой год отпускают на свободу без выкупа. Так что в Гив’е ни одного из тех рабов уже нет, – начал Шаул. – А в Кивари они работают по сей день.
– Уже не работают, – поправил Эйфа. – Они сказали: "Теперь у иврим есть король", отобрали у своих хозяев одежду, посуду и скот и ушли через Гив’у. Биньяминиты не задержали их и не возвратили обратно в Кивари.
– Чего же вы сами не остановили своих рабов? – спросил Авнер бен-Нер, а остальные рассмеялись, вспомнив, какой страх нагнало на население Кивари сражение между сыновьями Шаула и шайкой молодых гиргашей.
Король поднял руку, стало тихо.
– Ты пришёл получить выкуп за рабов, которые ушли? – спросил Шаул.
– Нет, – покачал головой Эйфа. – Что случилось – то случилось.
– Тогда зачем ты пришёл?
Старик встал.
– Положи руку Эйфе под ребро, Шаул, – ведь так клялся слуга Элиэзер вашему праотцу Аврааму. И я поклянусь, как поклянёшься ты, что больше не будет вражды между иврим и гиргашами. Если ты согласен, гиргаши не взыщут за добро, которое награбили у нас рабы-иврим, и ещё добавят сто бронзовых кнаанских мечей для отряда твоего сына в Гив’ат-Шауле.
Все посмотрели на Йонатана. Вчера он прибыл в стан к отцу и сидел в углу палатки. Молодой военачальник просиял. Сто серповидных кнаанских мечей! Эйфа знал, чем задобрить воинов. Люди обернулись к Шаулу, всем показалась лёгкой просьба старика-гиргаша.
– Ты хочешь, чтобы я поклялся за всех иврим, – начал Шаул. – А сам ты можешь поручиться за всех гиргашей? Можешь поклясться, что другие ваши селения не вступят в союз с нашими врагами и не ударят нам в спину?
Все поняли намёк: в трагическом сражении под Эвен-Аэзером, как рассказывал старый Киш, "гиргаши впились в шею Дану, выскочив из крепостных ворот Бет-Шеана".
Эйфа тоже понял и тихо сказал:
– Нет, король Шаул, я не могу поручиться за Бет-Шеан. Бет-Шеан далеко, а мы рядом, и если наши родичи там опять выступят против Дана, ты здесь покараешь Кивари за нарушение договора. Нет, я могу поручиться только за своих.
– А если так, – подвёл итог князь Нахшон, – значит, Эйфа, ты должен договариваться не с королём иврим, а со старейшинами Гив’ы. Вы – соседи, вам и принести вместе мирные жертвы в знак доброго союза.
Эйфа кивнул, поклонился и вышел из палатки.
Вестовой доложил, что прибыли посланцы из Гив’она – главного селения Кнаанского племени хивви. Внизу под горой, где кончалась тропа и начинался лес, они сейчас привязывали своих ослов.
– Приведи хивви, – велел Шаул.
Пока король иврим, его советники и военачальники ожидали посланцев из Гив’она, они вспомнили историю, известную каждому ребёнку-иври. Когда-то давно войско их предков под водительством судьи Йеѓошуа бин-Нуна перешло Иордан и вступило в землю Кнаана. Это было молодое войско молодого народа, ещё не ведавшее, что дальше на его пути будет лежать какой-то город Иерусалим, что, если повернуть в другую сторону, то можно увидеть море, а если пойти прямо, то тоже будет море, но иное. Они знали только, что все кругом враги, а земля эта принадлежит им, иврим, потому что отдана Богом их предкам. Слухи их опережали, и князьям кнаанских племён становилось известно, что из-за Иордана прёт большая и страшная в своей дикости орда, которая уже разрушила крепости Ай и Гилгал. Куда она направится дальше, никто не знал. Не знал этого и сам Йеѓошуа бин-Нун. Лучше всего было бы его армии стоять на месте, а враги пусть бы подходили сюда, к Аялону. Он бил бы их именем Господа-Цваота и, узнав от пленных откуда они пришли, посылал бы туда иврим, чтобы взяли себе те земли во владение.
Но нужно было идти, отвоёвывать надел за наделом и передавать их племенам иврим.
В эти дни пришли к Йеѓошуа жители Гив’она и сказали ему и всем сынам Израиля:
– Из страны дальней пришли мы. А теперь заключите с нами союз.
И сказали израилиты посланцу-хивви.
– Может быть, рядом живёшь ты. Зачем нам заключать с тобой союз?
Тогда обратились они к Йеѓошуа:
– Мы – рабы твои.
И спросил Йеѓошуа:
– Кто вы и откуда пришли?
И отвечали они ему:
– Из очень далёкой страны пришли рабы твои во имя Господа, Бога твоего, ибо мы услышали о славе Его и обо всём, что сделал Он в Египте. И то, что он сделал двум царям по ту сторону Иордана, Сихону – царю Хешбона и Огу – царю Башана. И сказали нам старейшины наши и все жители земли нашей: "Возьмите в руку вашу пищу на дорогу, пойдите навстречу им и скажите: "Мы рабы ваши, и заключите с нами союз!". Этот хлеб наш – тёплым взяли мы его из домов наших в тот день, когда вышли, чтобы пойти к вам, а теперь он засох и заплесневел. И эти мехи с вином /были новыми/. И одежда, и обувь наши обветшали от дальней дороги.
И заключил Йеѓошуа с ними мир и союз, и поклялся, что останутся они жить. И главы общин поклялись.
Между тем, в помощь хивви из Гив’она было собрано войско из пяти городов – их союзников во главе с правителем Иерусалима. Войско двинулось к Аялону, и тут князья пяти городов узнали, что гивониты, вместо того, чтобы засесть за крепостной стеной и отбиваться от иврим до прихода помощи, заключили союз с врагом. Решено было, как следует проучить предателей-гивонитов: город сжечь, а их самих продать на египетские корабли гребцами.
Тогда хивви срочно обратились за помощью к новому союзнику – Йеѓошуа бин-Нуну.
И напал на них Йеѓошуа внезапно, всю ночь шел он из Гилгала. <...> и он нанес им великое поражение в Гив’оне, и преследовал их по дороге к Маалэй Бэйт-Хорон, и он бил их до Азэйки и до Маккэйды. <...> И воспел Йеѓошуа; перед Господом в тот день, в который предал Г-сподь эморея сынам Исраэйля, и сказал пред глазами Исраэйля: солнце, у Гив’она стой, и луна – у долины Айялон! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе мстил народ врагам своим. Это ведь написано в Сэйфэр Айяшар. И остановилось солнце среди неба, и не спешило к заходу почти целый день! И не было такого дня ни прежде, ни после него, чтобы слушал Господь голос человека, ибо Господь сражался за Исраэйль.
После великой победы Йеѓошуа захватил ещё много земли и подошёл к главному хиввийскому селению, Гивону, которое оказалось вовсе не за Иорданом. Тут и открылся обман хивви. Йеѓошуа передал их земли в надел племени Биньямина. В стане иврим народ требовал наказать обманщиков из Гив’она.
Но начальники сказали всей общине:
– Мы поклялись им Господом, Богом Израилевым. Теперь мы не можем прикоснуться к ним.
Старейшин-хивви вызвали в стан иврим, и Йеѓошуаговорил им:
– Для чего обманули вы нас, сказав: "Мы весьма далеки от вас", тогда как среди нас вы живёте?
И отвечали они Йеѓошуа и сказали:
– Так как сообщено было рабам твоим о том, что Бог твой повелел Моше, рабу своему, дать вам всю эту землю, истребив жителей, то весьма испугались мы за души наши и сделали мы это дело. А теперь вот мы – в руке твоей. Как лучше и справедливее тебе покажется поступить с нами – так и поступи.
И сделал он так: избавил их от руки сынов Исраэля, и те не умертвили их. И назначил их в тот день Йеѓошуа дровосеками и водочерпальщиками для общины и для жертвенника Господня до сего дня...
Пятеро молодых хивви из самых знатных семей Гив’она поднялись в стан и внесли тяжёлые корзины с подарками в палатку Совета. Опять пошли расспросы о здоровье, об урожае, о прошедшей зиме, о пастбищах. Гости поведали о своей общине: молодые уходят в Египет, другие женятся на девушках из соседних племён и остаются там жить. Занимаясь доставкой воды и дров, хивви стали самыми богатыми людьми в Кнаане. Но они готовы поделиться своими богатствами с иврим, если король возвратит им хиввитскую землю, которую отдал в надел биньяминитам Йеѓошуа бин-Нун. И ещё, пусть король Шаул отменит для хивви запрет носить оружие.
– Нет, – подумав, покачал головой Шаул.
– Ладно, – мрачно сказал высокий хивви. – Верните нам хотя бы наш главный город Ги...
– Нет! – перебил король.
– Тогда хоть уберите из Гив’она ваш жертвенник.
– Нет, и этого не будет.
Наступило молчание, потом в палатке в последний раз прозвучал голос хивви-гив’онита:
– У короля иврим нету другого ответа для нас? Может быть, есть такие условия, на которых мы можем договориться?
– Нет таких условий, – отрезал Шаул.
Хивви поклонились и в полной тишине вышли.
Возле дерева, где они оставили своих ослов, хивви остановились и переменили нарядные белые одежды на дорожные. Потом четверо из них стали седлать ослов, а высокий, тот, кто вёл переговоры с королём иврим, не спеша размотал пояс, вынул оттуда нож с золотой чеканкой по рукояти и, прочитав заклинание, сделал себе надрез на указательном пальце левой руки. Он приложил кровоточащий палец к дереву и, бормоча проклятия, обошёл его вокруг, оставив на коре алое кольцо. Только после этого он достал правой рукой из-за пояса флакончик с бальзамом и, смазав порез, остановил кровь.
Теперь хивви знали, что проклятие исполнится, и когда-нибудь хивви истребят с земли Кнаана род Шаула бен-Киша.
Вечером король Шаул вышел из палатки Совета и направился к себе. Холодный ветер заставлял его держаться ближе к деревьям. Заметив дымок над своим шатром, Шаул обрадовался: значит, слуги позаботились о жаровне.