В этом динамичном, захватывающем повествовании известный писатель-историк Юрий Торубаров обращается к далёкому прошлому Московского княжества - смерти великого князя Ивана Калиты и началу правления его сына, князя Симеона. Драматические перипетии борьбы против Симеона объединившихся владимиро-московских князей, не желавших видеть его во главе Московии, обострение отношений с Великим княжеством Литовским, обратившимся к хану Золотой Орды за военной помощью против Москвы, а также неожиданная смерть любимой жены Анастасии - все эти события, и не только, составляют фабулу произведения.
В своём новом романе Юрий Торубаров даст и оригинальную версию происхождения боярского рода Романовых, почти триста лет правивших величайшей империей мира!
Содержание:
Главные действующие лица 1
Глава 1 1
Глава 2 3
Глава 3 6
Глава 4 8
Глава 5 9
Глава 6 10
Глава 7 12
Глава 8 13
Глава 9 15
Глава 10 17
Глава 11 18
Глава 12 20
Глава 13 22
Глава 14 27
Глава 15 29
Глава 16 31
Глава 17 33
Глава 18 34
Глава 19 36
Глава 20 38
Глава 21 39
Глава 22 41
Глава 23 44
Глава 24 46
Глава 25 49
Глава 26 51
Глава 27 53
Глава 28 56
Глава 29 59
Глава 30 60
Глава 31 62
Глава 32 63
Глава 33 65
Глава 34 69
Глава 35 71
Примечания 74
Далекий след императора
Главные действующие лица
Андрей Фёдорович Пожарский - основатель рода Пожарских.
Прутено - древний король Пруссии (373 г.).
Вейдевут - его брат, будущий король Пруссии.
Недрон - сын Вейдевута.
Девон - потомок Недрона.
Гланда Камбила - основатель царствующего дома Романовых.
Руссинген - брат Камбилы.
Осип Захарович - новгородский боярин.
Егор - чёрный человек, будущий Роман Ослябо, боярин.
Марфа - дочь земца, любовь Егора.
Маргер - литовский князь.
Вабор - литовец, друг Егора.
Айни - жена Камбилы.
Конрад фон Вернер - тевтонский рыцарь.
Павша Фоминич - новгородский купец.
Станил - его сын.
Гедимин - великий князь Литовский.
Чанибек - ордынский хан.
Бердибек - сын Чанибека.
Евстафий Дворянинцев - новгородский боярин.
Фёдор - его сын.
Генрих фон Арфберг - магистр Тевтонского ордена.
Винрих фон Книпроде - магистр Тевтонского ордена.
Григорий Ляпа - новгородский купец.
Иван Крутило - новгородский смутьян.
Вирфоломей - новгородский боярин.
Феогност - митрополит всея Руси.
Симеон Иоаннович - великий Московский князь.
Фёдор Данилович - новгородский посадник, боярин.
Василий - новгородский владыка.
Обно - человек магистра, исполнитель его воли.
Омовжа - татарский темник .
Жак де Молэ - Великий магистр тамплиеров.
Хадырь - татарин, тайный соглядатай в Московии.
Сергий Радонежский - преподобный, игумен и основатель Троицкого монастыря.
Стефан - брат Сергия.
Алексей - митрополит всея Руси.
Иван Александрович - смоленский князь.
Анастасия, Евпраксия, Мария - жёны Симеона Иоанновича.
Алексей Петрович Хвост - боярин, московский тысяцкий.
Лука Варфоломеевич - новгородский боярин, посадник.
Оницифер - его сын.
Фёдор Елферьев - московский купец.
Василий Коверя - московский купец.
Фёдор Акинфович - московский воевода.
Александр Иванович - московский воевода.
Нестерко - московский дьяк.
Олгерд - великий князь Литовский.
Кейстут - его брат.
Глава 1
Внезапный свист, донёсшийся с улицы, заставил вздрогнуть хозяйку дома. Этот звук напоминал птичий напев: "Спать пора! Спать пора!" "Никак твой перепел явился!" - оглянувшись на дочь, с каким-то змеиным шипением произнесла мать. Та, сидя за пряслицей, сучила льняную нить. От этих "ласковых" материнских слов дева вспыхнула красным маком. Резко вскочив, она нервно сунула веретено в пряжу и порхнула к двери.
- Марфа, ты куды? - преграждая ей дорогу, мать встала у двери. - Ты забыла запрет отца? - с угрозой в голосе произнесла она.
Нет, дочь хорошо его помнила. Её отец, земец, очень гордился своим положением. Он не был ещё боярином, но не был и смердом. Его уже никто не мог, как последнего, прогнать с собственной земли. Взять девку от смерда он готов, если будущий тесть при этом не запросит с него хорошего выкупа. А вот дочь отдавать за смерда, даже если тот вдруг предложит солидный выкуп, он ни при каких обстоятельствах не будет. Не доставало ещё видеть насмешливые взгляды соседей: "Мол, пообнищал земец! Так-то и надо!" Да ещё такую дочь! Одни глаза чего стоят! Да увидь её боярин... Ха! Ха! Вон, сын старосты ужом около её вьётся. Да и отец его не раз намёки бросал. Конечно, Егор парень видный, не чета этому сопливому недорослю. Рослый здоровяк, пригож собой. Орлиный взгляд - смелый, открытый. Девки, конечно, за ним гужом. Любая побежит, помани он пальцем. Это он чувствовал как мужик, вспоминая свою молодость. Да, был он пригож по всем статьям. Из-за этого и в земцы попал. Никуда не делся папаша его будущей жены. В подоле бы принесла. Дочь пошла в него. Взял бы он, конечно, его, да куды четверых сыновей девать? Парни отмахали под потолочину. Решать надобно. Как тут тяжело не вздохнёшь: где ж ему откупного набраться? Одна надежда - за Марфу взять. Баба было насела на него:
- Дочка-то перезреет! Может, а?..".
Он тогда вспылил:
- Не хочу, чтобы моя дочь... да ещё такая! Да по миру пошла. Кто такой смерд? - вопросил он, глядя на свою Ульяну. Да так, что та даже присела. А он, довольный, продолжил: - Да он хуже раба. За того хоть хозяин застеняет . А за его кто? И ты у меня... смотри! - Он грозно погрозил пальцем.
Прошло время. Как-то Ульяна на дороге встретилась нечаянно с Прасковьей, матерью Егора. Она попыталась проскользнуть мимо, да та остановила:
- Ты чей-то, Ульянушка, мимо бежишь? Никак возгордилась. Аль забыла, чья ты подружка была? Да и кумушки мы с тобой. - Ну куда той деваться? Пришлось остановиться, не хватало, чтобы потом по людям глас пошёл, что, мол, Ульяна заспесивилась.
- Ничего я не забыла, - Ульяна затеребила платок, - просто... скоро должны мои вернуться, обед варить надобно. Жеромы они у меня ой какие. Да Фёдора мойво ты знаешь.
- Все мужики одинаковые. А времечко-то ещё есть, - Прасковья взглянула на солнце, оно ещё не очень высоко оторвалось от земли, и лукаво посмотрела на подружку.
Та намёк поняла.
- Ну, как у тя телушка-то растёть?
- Растёть, куды ей деваться! А у тя?
Разговор явно не клеился, был каким-то натянутым, но торопливо прошмыгнула мимо Марфа.
- Здравы будьте, тетуся Прасковья, - сказав, дева стыдливо опустила голову, слегка покраснела.
Горячо зыркнув глазищами, она заторопилась, словно её кто-то хотел остановить.
- Ой, краса кака! - Прасковья произнесла эти слова сладким голоском. - Ой, кума, глаз за ней нужен. Глаз. Смотри... Замуж ей пора.
Мать машинально посмотрела вслед удаляющейся дочери. Тяжело вздохнула.
- А ты не вздыхай, чем мой Ягор плох? А? Девки ему проходу не дают. А он... нет. Марфа, чую, в его сердце вошла. И чё бы нам их не поженить? А?
Ульяна опустила голову, искоса взглянула на бывшую подругу.
- А, понятно. Фёдор твой... того... как же, земец! А давно он им стал? Да если бы не... Ну, ладно. Мой Ягор, може, ещё и боярином будить. Вон он каков!
Ульяна молчала.
- Чего молчишь? Аль Фёдора бойся? Дак, ты... держи в руках мужика. Пущай попробует у меня Яван слово противу сказать, так я б его...
Она не стала дальше продолжать, а как-то полупрезрительно взглянула на Ульяну. Баба такого выдержать не могла.
- Ладноть, - выдавила она из себя, - посылай сватов.
Она давно была за такое решение. Егор ей был по душе. Да кто нас, баб, спрашивает? Цыкнет мужик, а то и вожжами отходит. И на этом... конец.
Вернулась Ульяна домой, а на душе словно кошки нагадили. Вырвалось как-то это согласие. А что дальше? И попробовала она пустить в "дело" всю свою женскую хитрость и ласку. Вечером, подсев к мужу, голоском запела ему на ушко, не желает ли он кружечку бражки аль медовухи. Привстал Фёдор с лежаня. Не поймёт, чё это с бабой. Раньше с устатку - и то со скрипом наливала. А щас... на тебе.
- Чё ето ты така добра? Аль чё надоть? Так говори.
- Федотушка, - она пододвинулась поближе, руку на его плечо положила, - да я... того, - сказала и замолчала. Боязно стало.
- Ну, чё, говори, - он пятернёй прошёлся по всклокоченным волосам, расправил усы.
- Да я щас, принесу.
- Ну, неси.
Она шустро спустилась в подвал и вернулась оттуда со жбаном в руке. Взяв с полки братину, подсела к мужу.
- Держи! - и подала ему братину.
Тот, ничего не понимая, посмотрел на сосуд, потом на жену.
- Лей, - видя её нерешительность, подтолкнул он.
Фёдор почти залпом выпил две братины. Хотел было и третью. Но жена поставила жбан на пол. Тот, расправив омоченные усы, произнёс ласково:
- Ну, сказывай!
Такое обращение её вдохновило.
- Федотушка! - стараясь произнести его имя как можно ласковее, начала она разговор. - Марфуша у нас стала видной девицей.
- Это так! - не без гордости произнёс он, как бы намекая, на кого она похожа.
- Дак... того... пора ей и в замужество.
- А чё, жених есть? как-то быстро произнёс он, глядя на супругу.
- Есть.
- Кто ж?
- Ой, парень хоть куды. Девки к нему, как пчёлы на мёд. А он... ни... Марфуша наша ему по душе. Да и она... на его заглядывается.
- Уж не Егор ли? - отодвигаясь, спросил он.
От его строгого, грозного тона ей стало не по себе. Но, ещё на что-то надеясь, робко произнесла:
- Ён!
Лицо Фёдора исказилось в гневе. Стало страшным, злым, отталкивающим.
- Да я... я... - он стал задыхаться, глаза его бешено забегали по комнатушке, ища что-то подходящее.
Ничего не найдя, он пустил в ход кулак. Как она увернулась от удара, одному Богу известно.
Вскочив, словно кто-то её подбросил, она юркнула в приспешную. Засов танцевал от его ударов, как юный цыганёнок, выклянчивая у прохожего милостыну. Она с мольбой смотрела на эту деревяшку. И та победила. Когда человек выбился из сил, деревяшка спокойно легла на место. Ульяна ещё долго не выходила из своего убежища. Наконец Фёдор позвал её. Его голос был уже не таким грозным. Она открыла дверь.
- Собирай на стол, - приказал он.
Уже сидя за столом, уписывая нехитрую снедь и строго глядя на Ульяну, он произнёс:
- Ещё раз услышу... - и погрозил кулачищем, - и ей скажи, чтоб не заикалась.
Ульяна поняла, что тот имел в виду Марфушу.
И вот этот свист. Дочь ловко нырнула под её руку, дверь скрипнула и Марфу только видели.
- Ты смотри... недолго! - только и успела крикнуть мать вдогонку.
И вот он, кустище боярышника, разросшийся так, что издали его можно было принять и за стожок сена. Плотненький, округлённый, с овальной верхушкой. Главные его достоинства были в том, что рос он недалеко от Марфиного дома, а внутри было незаросшее пятно, куда Егор притащил колоду, и они, сидя на ней, прятались там от глаз людских.
Он уже знал о случившемся, мать рассказала. Как та успела об этом узнать, одному Богу известно, и ему хотелось услышать от самой Марфы её решение. Сам он считал, что спасение в одном: он должен её похитить, как это было у их предков. Но вот согласится ли она на это?
Она явилась без промедления. Это уже подало парню надежду. Но в разговоре с ней, к ужасу для себя, он услышал, что бежать она не будет, как и выходить замуж без благословения родителей.
- Я боюсь, - призналась она, - что со мной может случиться то, что и с Ольгой.
Село хорошо помнило, как та бежала со своим возлюбленным, когда её родители хотели отдать дочь за другого. Вскоре её нашли в лесу разодранной ломыгой. Как она туда попала и куда делся её похититель, осталось тайной. Но все, особенно бабы, твердили, к чему приводит самовольство. Без благословения родителей всех ждут подобные несчастья. Трудно, конечно, девушкам после такой обработки было решиться на что-то подобное. Как ни убеждал её Егор, что это дело случая, она ничего не хотела признавать. Он даже решил подарить ей свой любимый ножичек, награду одного боярина зато, что Егор остановил, рискуя своей жизнью, бешено мчавшихся, запряжённых в повозку лошадей. В ней сидел барин. И если б не этот парень, душа боярина улетела бы на небо. Ножичек был дорогой, тонкой работы и выглядел довольно женственно. Рукоять из чёрного дерева была украшена мелкими бриллиантами. А расписное лезвие! Егор знал, что ножичек нравится Марфе. И хотя она его не просила, но глаза её сами обо всём говорили. И он решил смягчить её сердце - подарить этот ножичек. Она с удовольствием его взяла и спрятала на груди со словами: "Это будет моей самой дорогой вещью". Егор на мгновение почувствовал её своей. Но она тотчас охладила его, сказав: "Но всё равно только с согласия родителей". Что на него нашло, но он вскочил и воскликнул: "Не хочешь добром, заберу силой. Я без тебя не мшу", - и схватил её на руки. Как у ней вырвалось это громкое: "Матушка!", она не знает, как-то произвольно, скорее всего от довлевшего над ней страха перед отцом. Мать, выследившая их тайник, на этот раз ринулась за дочерью, чтобы подслушивать их разговор. И когда она услышала голос дочери, не нашла ничего лучшего, как крикнуть сыновей. Проучить незваного жениха у братьев давно была охота. А тут и мать к тому же. Как тут не постараться?
Новгородский боярин Осип Захарович, коренастый мужик, тяжело выбрался из повозки. Потирая онемевшую за сто тридцать вёрст с гаком просёлочной дороги спину, покрякивая, направился к воротам. А по селу пролетело: "Боярин приехал". Кто опечалился: оброк собирать! А кто и обрадовался: пусть-ка судит да рассудит.
В этот день боярин никого не принимал. Надо было отдышаться с дороги. Ожидавшим селянам его служка объявил: "Завтра, завтра". Назавтра первой явилась Ульяна. Хоромы боярина выглядели старо. Могучие брёвна, из которых они были сложены, за долгий свой век почернели. Здание просело и слегка накренилось. Но внутри оно выглядело довольно добротно. Да и проживать там было удобно. Толстые брёвна летом не пропускали тепло, а зимой холод. Вот и сейчас, когда за окном стояла нестерпимая жара, внутри была спасительная прохлада.
После такого променада боярин спал как убитый. Проснувшись, он ещё понежился на пуховой перине, но, почувствовав голод, сбросил босые ноги на пол. Широкие дубовые половицы одарили его прохладой. Он прошлёпал по ним до угла, где стояла бадья с холодной водой. Над ней, на стене, висел корчик. Он снял его, почерпнул водицу и, наклонившись над ветловым корытцем, обдал лицо, а второй вылил на спину. Утиральником обтёрся и, накинув рубаху, двинул в застольню. Там его уже ждал накрытый стол. Отведав грибочков, жаренного в сметане карпа, обсосав рёбрышки молодого кабанчика и запив холодным хреновым квасом, боярин, сытно рыгнув, направился в горницу для разбора накопившихся у селян жалоб.
Когда он вошёл, то увидел, что там его дожидалась пока только одна женщина. Он про себя усмехался, подметив, что она тщательно принарядилась. На ней был цветастый сарафан и поверх шугай. На голове платок, нависший над глазами и прятавший её подбородок.
- Это ты, Ульяна, - хозяин не то спросил, не то утвердительно произнёс.
- Я! Я! - залепетала она от счастья, что он её узнал. - Да вота пришла к те, наш спаситель и милостивый господин, - она поклонилась ему несколько раз, - може, я в чём-то не права, но рассуди и заступись за бедную.
- Ну, уж и бедная, - улыбнувшись одной стороной лица, сказал барин, садясь в старое потёртое кресло, на высокой спинке которого некогда красовался какой-то зверюга, сочетающий в себе львиную гриву, пасть медведя, а тело скорее рыси. - Щас, подожди, - сказал он, тряхнув русыми, постриженными в кружок, волосами. - Эй!
Дверь приоткрылась и просунулась головёнка какого-то пацана.
- Скажи Гришке, пущай идёт.
Головёнка исчезла. Вскоре зашёл со взлохмаченными волосами и в расстёгнутой до пупа рубахе моложавый мужичишка. В руках бумага, гусиное перо и сосудик с булькаюшейся жидкостью. Он гордился тем, что сам её готовил из сажи, яиц и глины. Упавшие космы обнажили плешину во всю голову. Она была у него удлинённой, с двумя макушками. Поставив своё добро на стол, он привычным движением руте забросил космы на плешину. Только после этого посмотрел на просительницу. Глаза у него были умные, уши большие. Умел быстро принимать нужные для хозяина решения. За это тот его ценил.
- Садись, - кивком головы боярин показал ему на ослоп.
Григорий был у него всем: и писарчуком, и казначеем, и лекарем. Был честен, неподкупен. Но была и одна слабость: любил крепкое. Всё равно какое: бражка, медок. Боярин прощал бедного пропойцу за его другие качества. Сколько раз, правда, и прогонял. Для острастки. Но замены найти не мог и возвращал. Тот каялся, клялся, что больше не будет пить. Но....
- Чё у тебя? - боярин посмотрел на Ульяну.
- Батюшка, кормилец ты наш, спаситель....
- Хватит! - грубовато остановил он её. - Зачем пришла?
- А... да вот. Моих дитятев... чуть етот аспид... изувечил.