В Успенском соборе Симеона Иоанновича ждал митрополит всея Руси Феогност. Он уже не молод. Седая борода закрывает грудь. Но глаза горят живым огнём. Голос его крепок. Правда, иногда вдруг перехватывает горло. На сей раз слышится его возбуждённый голос.
- Отче наш, иже еси на небесех! Да святится...
Великий князь стоит с опущенной головой, временами осеняя себя крестом.
Но вот молебствие закончено. По случаю начала своего княжения Симеон Иоаннович выставил для народа питие в бочках и еду на длинных столах. Ими заставлена вся кремлёвская площадь. Чтобы не было толкотни и давки, следят княжеские дружинники. Иногда особенно нетерпеливых могут и дубинкой охладить.
А князья, многие бояре, купцы да ремесленники, среди которых колокольных дел мастер Борисенко, золотых - Парамша, иконных - Дионисий, собрались в большой княжеской светлице. Его отец, Калита, был прижимист на это дело, не баловал свою опору. Сын тут вроде не в отца. Хорошо это или плохо? Для кого как. Боярин Василий Кочева, одобрявший Калигу в этих делах, был не очень доволен:
- Не пустил бы Московию с протянутой рукой.
Недалеко от себя Кочева увидел Пожарского. К нему кто-то отчаянно привязывается. Но видно, князь не очень-то хочет общаться. Никак Димитрий, его, Пожарского, старший брат. Глаза что-то подводят. Повернулся к верному другу Миняю:
- Скажи, - просит он, - никак Димитрий рядом с Пожарским.
Тот посмотрел в ту сторону и ответил:
- Он!
- Ты смотри, - чему-то подивился боярин.
Вошёл великий князь в сопровождении братьев Ивана и Андрея. Такой же гордый. Подошёл к креслу. Взглядом повелителя окинул трапезную. Все враз смолкли. Стольник суетливо налил ему в кубок вино. Великий князь приподнял его, посмотрел на тёмно-вишнёвую поверхность, словно хотел что-то прочитать на ней Потом, подняв голову, заговорил:
- Други верные! Мужи доблестные! Братья родные! Кланяюсь я вашей воле.
После этих слов он замолк, словно ожидал отклика на свои слова. Но трапезная молчала. Тогда, слегка откашлявшись, он продолжил:
- Хочу вам сказать: я, великий князь Симеон Иоаннович, со своими братьями младшими, князем Иваном и князем Андреем, целовали крест у отцовского гро6а сегодня поутру. Быть нам заодно до смерти. Брата старшего иметь и чтить в отцово место. А свидетелями этого договора были: тысяцкий Василий, бояре Михаил Александрович, Василий Окатьевич, Ананий Окольничий, Иван Михайлович.
Названные бояре, не без гордости, кивали головами, А князь продолжил:
- Мой отец Иоанн Даниилович был для вас старшим братом. Чтили ли вы его?
Хоть и вопрос задал Симеон, но голосом уверенным, властным. Сразу чувствуется: князь не кисель.
- Чтили! - хором ответила трапезная.
- Теперь я, великий князь, спрашиваю вас: чтите ли вы меня старшим? - голос звучит ещё крепче.
Мгновенная тишина вдруг нарушается криком:
- Чтим!
Симеон кивнул головой и продолжил:
- При отце Русь была сильна и славна тем, что князья беспрекословно повиновались старшему. И теперь, - голос его набрал силу и, кажется, лёг на плечи присутствующих такой невероятной тяжестью, что её трудно выдержать, - только таким беспрекословным повиновением ему, Симеону, мы можем освободиться от татарского ига!
Последние слова поразили присутствующих. Так говорить в открытую о своих поработителях... значит, чувствует силу молодой князь! Или глупая молодость заговорила? Беды бы не накликал. У Калиты тишина была.
Поднялся митрополит. Поднял с груди свой крест и, крестя им Симеона, проговорил:
- Церковь, великий князь, готова благословить тебя на этот святой шаг. Но этот шаг не должен быть опрометчивым.
Потом он, оставшись вдвоём, напомнил князю его слова, сказав:
- Симеон Иоаннович, ты будь осторожен. Знай, у хана длинные уши. Беду так можешь накликать.
Князь, видать, сам это понял:
- Ты прав, владыка!
Больше никто никогда не слышал от него этих слов. Даже больше, если кто-то пытался напомнить о них, князь резко пресекал эти речи.
Первым, опережая князей и бояр не по чину, вскочил с кубком в руке Борисенко:
- Слава великому князю!
- Слава! - подхватила трапезная.
Всё шло хорошо, пока подвыпивший боярин Михаил Васильевич, шатаясь из стороны в сторону, не подошёл к Симеону и не спросил:
- А почему... ты великий, а где Всея Руси? Калита в последний приезд привёз... ето званье.
К нему подскочили более трезвые бояре и увели. Глядя на других, смотревших на него весьма выразительно, Симеон понял, что все ждут от него ответа. И он ответил, как ему сказал хан Чанибек:
- Многие не хотят возвеличивания Московии, и не только среди русских князей, но и среди мурз орды, - он поднял кубок. - Выпьем за могучую и процветающую Московию!
Призыв возымел своё действие.
Отшумела, отпьянствовала Русь, и началось великое княжение. А зачиналось оно не с хороших вестей. Литовцы пытались захватить Можайск, новгородцы пограбили Устюжну и повоевали Белозерскую волость. А ведь знают, что её купил ещё Калита. Что ж, пробуют новую московскую власть. Она её покажет.
Симеон позвал к себе Кочеву. Буквально на крыльях летел к нему боярин: "Раз зовёт, значит, понадобился! Нужон! Слава те...". Боярин по привычке стукнул в такую знакомую дверь и, открыв, спросил, тоже по привычке:
- Можно?
Симеон усмехнулся:
- Ты забыл добавить: великий князь!
- Да я... - по привычке, топчась у порога, проговорил боярин.
- Ладно, Василий, проходи и садись! - доброжелательно сказал Симеон, чем несказанно обрадовал старого боярина.
Когда Кочева уселся, Симеон, глядя на него, спросил:
- Боярин, как бы поступил отец?
Василий понял, что тот имел в виду действия новгородских захватчиков.
На его вопрос боярин ответил вопросом:
- А как ты бы, великий князь, считал нужным проучить нагляцов?
Князь даже покраснел. Но боярин вроде и не заметил этой перемены.
- Я бы... - в раздумье произнёс Симеон, - собрал войско... - он замолчал и посмотрел на боярина.
- А Калита, - боярин не стал произносить его титулов, - думаю с войском бы он не торопился, а ударил бы по их карману. Взять хотя бы Торжок. Этот городишко столько сыпит в их карман, считать, не пересчитать.
От этих слов, похоже, что-то прояснилось в голове князя. Отец многому учил сыновей, но не всё оседало в их головах. А вот жизнь быстро заставила понимать многое. С первых дней своего правления Симеон понял, что такое деньги: Орде отдай, воинам плати. А разным купцам, мастерам... О, господи! Сколько их, стоящих с протянутой рукой! Князь слушал боярина внимательно. Было видно, что он не хочет пропустить не единого слова. Когда боярин закончил, Симеон встал с кресла, подошёл к Кочеве и обнял его. Похлопывая его по спине, князь сказал:
- Хороший ты дал мне урок. Век не забуду, - и поцеловал его в щёку.
Боярин растрогался и его потянуло на разговор:
- Калита, - начал он, - берег людей, поэтому они, видя это, шли к нему. Не разбрасывая деньгу, он через монету решал свои дела. Ты, вёл...
- Ну, будет! - перебил его Симеон. - Для друзей таких, как ты, я просто... Симеон. На худой конец - князь.
- Так вот, князь, он прибрал и Белозерск, и...
Симеон с улыбкой закончил:
- И Галич, и Углич!
- Князь! - восхитился Василий, - ты молодец! Всё знаешь. Вот и иди стопами отца!
- Так и пойду! - ответил тот.
Боярин был на пороге, когда его остановил голос Симеона.
- Василий, кого бы послать в Торжок?
Боярин повернулся и ответил:
- Я те пришлю Миняя, он всё знает.
Появление в Торжке московских сборщиков дани вызвало у местного воеводы что-то вроде шока. Смерть Калиты тут посчитали как освобождение от московской власти. И вот на тебе. Воевода срочно, тайно, отправил гонца в Новгород. Но пока оттуда не было никаких вестей, сборщики исполняли свои обязанности весьма сурово. Порой дело доходило до того, как когда-то Кочева и Миняй сделали с боярином Аверкием. Тогда они подвесили его за ноги, и тот враз выплатил всю дань.
В Новгороде, получив такую весть, всполошились не на шутку. Собрав воинство, спешно отправили его на помощь новоторжцам. И вот в разгар работы сборщиков в город ворвались новгородские воины. Они схватили московских сборщиков, а сами стали готовить город к осаде, понимая, что Москва так дело не оставит. В Москву же новгородцы послали гонца, чтобы он передал Симеону:
- Ты ещё не сел у нас на княжение, а твои люди у нас насильничают.
В ответ Симеон решил действовать решительно, рассудив так: Новгород наглеет. Мало того, что он повоевал его земли. Он ещё схватил его людей в Торжке, законно собиравших там дань.
Прощать их обиды больше нельзя. И он собрал всех северных князей и объявил им, чтобы они приняли участие в походе на Новгород.
Между тем в Торжке прознали, что московский князь готовит поход и что собираются большие силы, в Новгород вновь был срочно послан гонец. Они испугались, что москвичи собираются и им отомстить за набег новгородцев.
Но... Великий молчал. Дальновидные бояре потихоньку оставляли город и убегали в Новгород. Чернь заволновалась. Успокоить их пришёл боярин Семён Внучек и пообещал, что через день или два появятся новгородцы. Но их не было. Ни через день, ни через два, ни через три... А бояре уезжали.
Москва внимательно следила, что творится не только в Новгороде, но и в Торжке. Решать вопросы помогал Кочева. Он рассказал Симеону, как Калита отрядил своих людей в Тверь, и там те, ловко орудуя, подняли бунт против татар и князя. В результате Александру пришлось бежать в Псков. Князь понял смысл сказанного и посла! в Торжок Михаила Давыдова, знающего город. Михаил нашёл там дьякона Днедко. Им был Пётр Сорока, торжокский купец. Когда-то Давыдов выручил Сороку, дав ему в долг десять золотых. Давыдов нашёл его в лавке. Узнав своего спасителя, тот упал ему в ноги.
- Не надо, Петро! - поднял он его. - Хочешь с Московией торговать?
- А кто не хочет? - ответил он.
- Тогда... - он что-то зашептал ему на ухо.
- Это мы могем, - улыбнулся купец и закрыл лавку.
Что купец говорил народу, Давыдов не слышал. Но народ поднялся и ринулся громить хоромы боярские со словами:
- Зачем вы призвали новгородцев? Они схватили московитов, а нам за это приходится погибать!
Семён Внучек, видя такое дело, в надежде, что его услышат, как и в прошлый раз, пришёл их успокоить. Но его тут же убили, а хоромы разграбили. Все москвичи были освобождены.
Это событие донеслось до Москвы. Князья потянулись в Москву. А некоторые обещали присоединиться по дороге. Когда вопрос встал о том, кого поставить над объединёнными силами воеводой, Симеон назвал князя Пожарского, зная о его успешном походе на Можайск. Но, как оказалось, против были воеводы Александр Иванович, Фёдор Акинфович и бояре Фёдор Хлебович, Дементий Давыдович и другие, мотивируя это тем, что, мол, он имеет небольшой военный опыт и один поход ни о чём не говорит. Великий князь растерялся. "Как жаль, - подумал Симеон, - что нет Кочевы. Тот бы подсказал". Он только вздохнул и... согласился, отдавая преимущество Фёдору Акинфовичу.
В первый поход Симеона вызвалась проводить Анастасия, взяв с собой сыновей - старшего, Василия, и младшенького, Константина. Отец приказал посадить Василия на коня, чтобы он ехал рядом. Надо было видеть малого, как он возгордился этим! У него проявлялись отцовские черты. Несмотря на весьма юный возраст у него и посадка на лошади была отцовская: левый бок выдавался вперёд. Княгиня заволновались, но когда рядом появился Савёл, Анастасия успокоилась. Она привыкла к этому немтырю: умному, осторожному, услужливому.
А между тем зима накатывалась неотвратимо. И никакая сила не могла её остановить. По утрам стоячие воды покрывались тонким прозрачным и фигурным льдом. По ночам порой выпадал снег. Утром дети, вылезая из тёплой кареты, с радостным криком принимались играть в снежки. Младшенький, Константин, от меткого снежка Василия принимался было за плач, да дядька, приставленный к княжичу, басил:
- Ты чё... девка аль мужик?
- Му... му... зик! - сквозь слёзы отвечал тот, вытирая их рукавом.
- Тогда чё нюнишь?
Младшенький быстро усмирялся.
Леса, спрятав свой наряд, стояли точно раздетые, жеманные девицы перед холодной речкой. Вскоре Константин засопливел и стал кашлять. Княгиня сказала мужу, что ей с детьми наш возвращаться домой. Князь кивнул головой. Дав согласие, он тут же поправился:
- До Твери остался один переход, может...
Княгиня не дала ему договорить:
- Нет, милый, дальше будет ещё холодней. Всё равно надо возвращаться. Костик-то, видишь, как простыл.
- М-да... - промычал: князь недовольно.
Да, князю не хотелось расставаться с Анастасией. Вот как в жизни бывает: Себе жену он не выбирал и хорошо помнит, как это случилось. Отец вызвал и просто объявил, что ему в жёны предназначена дочь самого Великого князя Литовского Гедимина. Он тогда ничего не сказал отцу, только так зыркнул на него, что этот взгляд можно было расценить как внутреннее несогласие. Семён, так тогда звали княжича, боялся, что она будет спесивой, гордой и надменной женой. И, как он представлял себе, страхолюдиной.
Но как показала их совместная жизнь, быстро развеявшая все его опасения, лучшей жены он себе не представлял. Её доброта, мягкость, уступчивость покорили его. А её женское обаяние в сочетании с женскими прелестями окончательно приковали княжича.
И вот это расставание не могло не огорчить князя. Это хорошо было видно по его настроению. В душе Анастасия очень радовалась этому, напуганная в детстве рассказами о русских как о звероподобных людях. И как она была счастлива, когда рассеялись все страшные сомнения! Одним словом, это была счастливая семья.
Князь отлично понимал, что до окончания похода было далеко. Они продвигались медленно, дожидаясь не подошедших ещё князей. Ему не хотелось появляться перед новгородцами с разрозненными силами. И князь терпеливо ждал, когда все соберутся, чтобы показать противнику всю мощь Московии. Пусть задумаются.
Он проводил жену и детей до деревни Козлово. Там они попрощались. Княгиня даже вытерла слёзы. Особенно не хотел ехать назад Константин. Он раза два принимался реветь.
- Возьми, батяня, мня с собой!
И только пообещав, что в следующий раз они поедут с ним и будут до конца похода, малой согласился вернуться в карету. Махнув вознице: "давай!", князь глядел им вслед, пока карета с дружинниками не исчезла из вида.
Вернувшись в лагерь, князь увидел появившегося там тверского князя Константина. Они обнялись, расцеловались.
- Да... вот своих проводил, - объяснил Симеон своё отсутствие.
- Как жаль! - воскликнул тверичанин.
Симеон посмотрел на него.
- Да хотели мы пригласить вас к себе. На денёк, не проезжать же мимо дорогому соседу.
Он почему-то не называл его великим князем. Только что получивший этот титул молодой князь ещё наслаждался своим величием.
- Так получилось, не знали. А почему меня не хочешь пригласить? - великий князь с улыбкой смотрит на Константина, но взгляд был холодный.
- Да отчего... и тебя, великий князь, - он, наверное, почувствовал в этом взгляде соседа свою оплошность и постарался её исправить.
- Вот и здорово! Я проголодался.
- Тогда, - вскакивая на коня, воскликнул Константин, - поехали! Милости прошу!
После кончины убиенного в Орде не без помощи Калиты брата Александра, он занял его хоромы, переселив вдову в свои. Княгиня Анастасия редко проживала в городе, всё больше ездила к родне в Кашин. Нужно признаться, не без влияния Михайловича. Трудно сказать, отчего это происходило. Может, его жена ревновала мужа к красивой вдовушке, и тому надо было показать, что не испытывает к ней никаких чувств, дабы избежать домашних скандалов. Или по каким другим причинам, но той частенько приходилось покидать город, в котором у неё так счастливо началась семейная жизнь.
Константин ничего не делал со своими хоромами. Когда-то в молодости Александр, супруг Анастасии, в ожидании дорогого гостя, великого Московского князя, который получил довольно странное прозвище Калита, практически перестроил хоромы и заменил мебель. Так что новому князю не о чем было заботиться. Анастасия догадывалась, что после той встречи с Иваном Даниловичем в её жизни стали происходить разные не очень приятные события. А его признание в любви к ней! Оно и льстило, и пугало. Богопослушная княгиня очень боялась такого греха. Хотя... да что об этом... Что было, то прошло. Ан, не прошло. Узнав, что в гости к деверю приехал знатный гость, она не выдержала, ибо какая-то сила неудержимо потянула её туда, где когда-то состоялась их первая встреча с Калитой. И, взяв дочь, они пришли к князю Константину с проводкой, прикинувшись, что ничего не знают о приезде. Но как не взглянуть на его сына, узнать черты того, который пронёс любовь к ней в своём сердце через всю жизнь? В этом она нисколько не сомневалась и внутренне была горда.
Она вошла в светлицу, когда оба князя, сидя друг против друга, вели беседу. Константин, грозно сдвинув брови, повернул голову. "Кто посмел?" Но, увидев Анастасию, сменил гнев на милость:
- Проходи! - он встал и пошёл к ней навстречу.
- Ты прости, что мы, - она посмотрела на Марию, - ворвались к тебе. Я и не знала, что у тебя гость! Она сделала в сторону гостя лёгкий поклон. Симеон приподнялся и тоже кивнул ей. Константину ничего не оставалось, как представить их друг другу.
- Великий князь Симеон Иоаннович, - он впервые назвал его по всей форме, - княгиня Анастасия, жена... - он кашлянул в кулак, - Александра. А это... княжна Мария, юное создание.
Мария безразличным взглядом огромных лучистых глаз скользнула по фигуре московского князя, чтобы потом уставиться в окно. А вот её мать так и впилась в лицо гостя. "А он красивее отца, несомненно. Какой гордый взгляд! Какие брови, словно у девицы! Какое приятное лицо!" Князь был чисто выбрит. И без того аккуратная бородка пострижена.
Князь тоже впился в неё взглядом. Ещё в детстве он слышал это имя. Помнит, как его мать в отсутствие отца ругала эту "ведьму". "Да она и сейчас прекрасна", - отмстил он про себя, догадываясь о причинах ненависти матери к этой женщине. Нежный овал лица, красивый разрез губ. Большие глаза под густыми стрельчатыми бровями. Начинал портить её облик второй подбородок, появилась дряблость щёк. Вся её слегка расплывшая стать говорила, что в девичестве княгиню можно было сравнить с гибкой тростиночкой. После такой оценки он перевёл взгляд на дочь. Та по-прежнему не обращала на гостя никакого внимания, занятая наблюдением за парой голубей, ворковавших на подоконнике. Зато гость удосужил её долгим взглядом. Мать, поймав этот взгляд, внезапно заторопилась:
- Ой, простите, простите, - защебетала она, - нам пора.
Москвич не удержался от того, чтобы не проводить взглядом юное создание. Когда они скрылись, у Симеона вырвалось:
- Уродятся же такие! - тихо произнёс он.