Освещённый лампадами, свечами да лучами оседающего солнца, собор показался Егору изумительным творением. Трудно поверить, что его создали человеческие руки. Егор даже растерялся. В ногах появилась слабина, и он упал на колени. Глядя на святых, которые, как ему показалось, смотрели на него со всех сторон кто с укором, кто требовательно, а Пресвятая Богородица - с поощрительной улыбкой, он позабыл все молитвы, которым учила его мать, только и пробормотал:
- Господи, помилуй! Господи, помилуй!
И когда Егор поднял после этих слов голову, ему показалось, что теперь уже все по-другому, доброжелательно, смотрели на него.
- Господи! не оставляй мня своей милостью, - произнёс он, крестясь и поднимаясь с колен.
- Ну, как? - на ходу, когда вышли из храма, спросил Дмитрий.
- Чудеса!
- То! То! - торжествующе произнёс тот.
Когда они пришли, Софийский двор был уже почти заполнен. И они, не найдя двух друзей Дмитрия, стали пробиваться вперёд. Вначале дорогу прокладывал Дмитрий, Егору было не по себе в такой гуще человеческих тел. Но когда его затолкали, он решительно начал прокладывать путь, расталкивая по сторонам новгородский люд. Мужики, глядя на Егора, не решались ему что-то сказать. А он, посчитав, что так и надо, быстро завершил свой путь, оказавшись у кромки круга, где несколько десятков бойцов разминались перед предстоящим боем. Разделившись на равные части, они начинали сражение. Тут у каждого были свои любимцы, а поэтому поощрительные крики и ругань по отношению к противнику не смолкали до тех пор, пока те не приступили к построению. Быстро составились две группы. В предстоящей ожесточённой битве должно было определиться, какая сторона возьмёт верх. Всё готово к схватке. Бойцы уже кидают друг на друга свирепые взгляды, этим как бы зажигая себя. В то же время и бойцы, и многочисленные болельщики были в каком-то ожидании.
Наконец появился рослый старик, прямой, как сосна, с белой окладистой бородой. Это был бывший боец, дольше всех державший первенство. Он прошёлся по рядам бойцов, удостоверившись, что ни у кого нет на руках кастетов. Встав на краю арены, он дал сигнал, и битва началась. Поднялась толчея. Все хотели воочию видеть битву, которая стала сопровождаться то воплями, то радостными криками, то возмущением.
- Ты чё, Лопата, в висок бьёшь? - орал кто-то душераздирающим голосом.
Другой, стараясь перекричать, заступался:
- Ты зенки разуй, в какой висок!
- Чё, не видишь!
- Я те "не видишь"!
Кричавшие хватают друг друга за грудки. Один из них награждает спорщика приличным тумаком. С ответом не задерживаются. Им спешат на помощь. И пошла новгородская братушка друг на друга.
- Ты за кого? - орёт на Егора какой-то мужик.
Егор непонимающе пожимает плечами.
- Ты откель? - не отстаёт мужик.
- Оттель! - Егор показывает в сторону, откуда приплыл.
- Ах, ты славянский! - удар пришёлся на щёку.
Обтерев её, Егор развернулся и так хряпнул людина, тот был с Гончарной, что он рухнул под нога дерущихся. Тут Егор заметил, как двое лупят Дмитрия. Рыча от ярости, он разбросал вокруг людишек. И досталось тем! Егор вошёл в раж.
- Вон наших бьют! - крикнул Димка, показывая в сторону, где несколько парней колотили знакомых "гордецов".
Забыв про их отношение к себе, руководствуясь только сознанием "Наших бьют!" и ведомый вспыхнувшим в нём бойцовским азартом, он быстро проложил к ним дорогу. Разбросав нападавших, он не остыл.
Эти двое примкнули к Егору. За ними потянулись ещё. Вскоре Егор, поддержанный нечаянной компанией, оказался победителем. Он до того вошёл в раж, что начал искать себе противника. Но все почему-то бежали от него. Если кто пытался противостоять ему, то от его могучего удара тут же корчился под смех окружающих.
Вскоре Осип Захарович узнал, что этот застенчивый, безотказный работяга вдруг стал кумиром новгородцев. Боярину стали предлагать деньги, и немалые, чтобы тот отпустил Егора к ним. Глаза боярина светились радостью, а душа за долгие годы забвения горожанами деяний посадника ликовала. Поэтому, когда Осип, увидя мальца, подозвал его пальцем и попросил позвать к нему Егора, тот с важностью спросил:
- Самого Егора?
Боярин не сдержал улыбки:
- Самого.
В голове мелькнуло: "Ишь, как быстро возвеличился!" Малый нашёл Егора около конюшен, где парень с литвинами правил обоз для поездки за рудой.
- Эй! - посыльный потянул Егора за рукав.
Тот оглянулся:
- Те чё надо?
- Боярин кличет! - сурово, по-взрослому, сказал малец.
"Ну, ты... - ругнулся он про себя, - щас опять накинет. Пошто ввязался. Эх, Марфа, Марфа, когда же до тя доберусь?".
- Чё ты бормочешь? - обернулся литовец.
- Да так... вон, - он кивнул на мальца, - говорит, чтоб шёл к боярину. И зачем я ему понадобился, ума не приложу.
Литовец, подёргав узел на хомуте, не торопясь, степенно подошёл к Егору.
- Ты чё так рассупонился? - чисто по-русски спросил он.
- Да рассупонишься, - Егор сплюнул, - раз он мня покликал, щас не знаю, сколь насчитает, а я ему уже должен тридцать рублёв, - лицо парня посерело.
- Э-э! - протянул литовец, - ты чё, как баба, раскис? Наградить он тя хочет! Понял?
- Наградить? Мня? За что?
- Э! Парень! Плохо жизнь ты знаешь, - оставив работу, литовец остановился напротив Егора.
Был он выше среднего роста. Борода тщательно выбрита, усы пострижены.
- Ты, говорят, тут всех побил на кулачках, - он провёл рукой по усам.
- Так уж всех, - вставил Егор, как бы оправдываясь.
- Что сказали, то и я сказываю. А если так, наградит. Как пить дать, наградит. Иди и не бойся! - литовец шутя подтолкнул парня.
Эти слова внушили Егору какую-то уверенность.
- Чему быть, того не миновать! - и он решительной походкой направился к боярским хоромам.
- Заходи, заходи! - проговорил боярин, когда увидел просунутую в дверь голову Егора.
Парень перешагнул порог и остановился, по привычке стал мять картуз.
- Далеко собрался? - спросил боярин, увидев на нём походную одежду.
- За железом, - ответил он, называя руду железом.
- Да ты проходи, проходи, боец.
Когда тот подошёл, Осип указал ему на сиделец.
- Сидай и расскажи, где ето ты биться научился?
Глядя на боярина не очень добрыми глазами, парень буркнул:
- Нигде. Он мня вдарил. Ни за что, ну, я... и тожить... ответил, - и с опаской посмотрел на хозяина.
- Хороню ответил, - рассмеялся боярин, - пол-Новгорода перебил.
- Да не хотел я. Мня бьют. Я... тово... отвечал.
- Молодец, молодец, - боярин, подойдя, потрепал его шевелюру, - скажи: правду говорят, что ты Волхов переплыл? - спросив, он посмотрел на Егора снизу вверх.
- Правда. А чё?
- У нас для этого паромщик есть, - произнёс боярин, обходя стол.
- Так он... деньгу., аж два гроша просит, - с особым ударением на последних словах произнёс парень, глядя на боярина с таким выражением, будто за эти деньги можно было купить корову.
Боярин сел напротив, положив руки на стол.
- Нашёл деньги: два гроша! - хмыкнул Осип.
Егор поднял голову и, глядя чистыми глазами на боярина, сказал:
- Да у мня... и полгроша нетути.
- Что, тебе Пётр, - так звали дворского, - за всё время денег не давал?
- Не-е, - протянул Егор, - я не брад.
- Пошто так? - поинтересовался боярин.
- Да пусть... набираются. Долг мне вам отдать надобно!
Боярин, услышав эти слова, удивился:
- Мне? Долг? Какой? - спросил он.
Его голос прозвучал так искренно, что Егор даже подрастерялся. Собравшись с духом, выпалил:
- Так вы ж говорили... тридцать рублёв.
Боярин вспомнил и расхохотался.
- А! Считай, что ты его мне отдал.
Егор вытаращил глаза:
- Я? Я отдал вам долг? Да я ж и деньгу не видел.
- Увидишь.
Боярин поднялся, подошёл к поставцу, открыл дверцу. На верхней полке стоял ларец. Осип поднял крышку и черпанул несколько монет. Подойдя к парню, он хлопнул ладошкой по столу и сказал:
- Бери!
Егор заёрзал на сидельце.
- Бери! Бери! - приказал боярин.
Егор засопел и стал считать. Осип удивился, когда тот подсчитал и заявил:
- Двенадцать рублёв, - и положил обратно на стол.
Боярин покачал головой:
- Молодец! Кто считать-то тя научил?
- Вабор, - ответил парень.
- Литовец, что ли?
Егор кивнул головой.
- А ты бери, бери, - произнёс боярин, показывая ухоженной бородой на деньги.
Егор осторожно и нерешительно стал их собирать в кулак. Боярин хлопнул по столу, поднялся, подошёл опять к поставцу. Вернулся с кисетом.
- Держи! - сказал он, положив его перед парнем, и добавил: - дай бог, чтобы он у тя не был пустым. Ну, что ты ещё хочешь? - спросил боярин, возвращаясь на место.
- Домой!
- Домой? - в каком-то раздумье произнёс боярин.
Какое-то время он молчал. На его высоком лбу собрались складки.
- Значит, домой? - повторил он.
Парень кивнул.
- Соскучился, поди, по девице? - боярин посмотрел на парня смеющимися глазами.
Тот опустил голову, краска покрыла его лицо.
- А ждёт ли она тя? Может, батька давно её замуж выдал.
- Ждёт! - твёрдо произнёс Егор, поднимая голову.
- Это... хорошо, - растянуто, словно собираясь с какими-то мыслями, сказал Осип.
Замолчал. Потом, склонив голову, посерьезневшим взглядом окинул Егора. Прищурив глаз, спросил:
- А кем бы ты хотел вернуться? - взгляд его застыл на парне.
Но Егор выдержал и неожиданно ответил:
- Боярином!
Такой его ответ почему-то не очень удивил Осипа.
- Боярином, - усмехнулся тот, - а вообще ты знаешь, что это означает?
Егор покраснел. Боярин встал. Прошёлся вдоль стола. Поглядел в окно. Около ворот стояло несколько подвод, рядом толкались люди. Он понял, что они ждут Егора. Ничего не сказав, боярин отошёл от окна и подошёл к парню. Положив руку ему на плечо, он заговорил:
- Боярин - это лучший. Воин, воевода, градодержатель. Это видный, приметный, славный человек. Гляжу я на тебя, Егор, и вижу, что-то в тебе есть. Но только дома, - он отошёл, чтобы вернуться на место. Усевшись, продолжил: - только дома для тебя этот путь закрыт. Ты меня понимаешь? - на Егора смотрят немигающие глаза.
Егор о чём-то задумался, потом ответил:
- Понимаю! - и вздохнул.
Почему-то вздохнул с каким-то облегчением и боярин. Поднялся.
- А если понял, пойди и скажи своим, чтобы ехали без тебя. Тебя, - подошедший хозяин ткнул парня в грудь, повторив, - ожидает Мезень и Печора.
Что из себя это представляет, он даже не мог и подумать: ни разу даже не слышал этих названий. Но понял, что это далеко не то, чем он занимался до этого.
Глава 4
Камбила долго пробирался по узкому, местами обвалившемуся проходу, прежде чем оказался в густом, непроходимом лесу. Выбравшись на поверхность, он с трудом верил, что вторично остался жив. Сколько раз за его спиной гремела обрушившаяся земля! А окажись он там в это время... Но об этом не хотелось думать. Всё! Он жив. Жив! Как хотелось ему крикнуть это во всю мощь своей глотки! Только тут он понял цену жизни. Теперь он вновь увидит дорогую его сердцу Айни, её искрящиеся, добрые глаза, застенчивую улыбку. Почует манящий, притягивающий запах её волос, услышит звенящий, как серебряный колокольчик, голосок.
- Милая Айни! Я иду к тебе. Ну и что, пусть ты и наполовину русская. Да кто сейчас помнит, как твою мать маленькой девочкой, после успешного похода на Русь, привёл к себе в дом молодой Юбол, уважаемый всеми прусс. Его древний род свидетельствует о его благородном происхождении. Разве он виноват, что его первая жена не могла подарить ему наследника? Когда пленница подросла и превратилась в очаровательное создание, она принесла Юболу кучу детей. Вот он и взял её в законные жёны. Да разве и в нашем роду матери не были литовками? Нет, про Айни никто ничего плохого не скажет.
Ему, лесному человеку, определить дорогу к дому потребовалось одно мгновение.
- Домой!
И он, как молодой жеребчик, двинулся вперёд. Его не могли остановить ни непроходимые чащи, ни глубокие овраги. Неудержимая сила тянула его к своему очагу, к той, которая ждала его с утра до ночи, глядя во все глаза на пустынную дорогу. Но чем ближе он был к дому, тем сильнее в его душе вместо ожидаемой радости стало проявляться странное чувство какого-то беспокойства, неуверенности и даже... виновности. Они незаметно зародились и росли с каждым шагом.
А всё началось с того, когда, поняв, что ему больше ничто не угрожает, он вдруг вспомнил о Руссингене. Как же он ушёл, ничего не узнав о брате! Он даже пытался себя успокоить, что Руссинген был старшим и в какой-то мере должен был о нём заботиться. Разве он виноват, что Маргер оставил его при себе, послав Руссингена на южную стену? Среди болот, на которые она выходила, это было более безопасное место. Не виноват он и в том, что князь отправил его домой. Да разве в той сумятице мог он хоть на шаг отойти от Маргера, который бился в самой гуще сражения. И разве для этого было время, когда они трое суток не выпускали из рук оружие. Так что прости, брат, не я принимал решение о спасении. Броситься искать тебя? Но вражина была на пороге. Идти на них - верная смерть. Да, он был прав, этот князь, то была моя земля. Но он показал, как надо любить её. Да, это всё правильно! Но что он скажет отцу?
И вот средь чащи мелькнули родные стены. Вот и ворота. Стоит просунуть руку, найти колотушку - и ты дома. Дома! И всё же ноги не несли его к родному очагу. Он тяжело опустился под густой елью на её мягкую игольчатую постель и, прислонившись к могучему стволу, задумался. Он рвался сюда всей душой, и оставалось сделать лишь шаг, конец его скитаниям. Но тут перед глазами вставал суровый взгляд холодных, осуждающих отцовских глаз: "Почему бросил брата?" А мать? Как взглянет она на своего сына, который чудом остался жив? Он не боялся смерти, не прятался от неё. Но она пощадила его. А мать? Что подумает она? Поймёт ли сына? Незаметно начал накрапывать дождь. Пока ель не набралась воды, капли Гланда не достигали. Но это был надоедливый, всепроникающий ситничек. И вот он почувствовал, как холодные струйки побежали по его спине. К утру он так промок, словно окунулся в реку. Похолодало. Оставаться на месте было невмоготу и идти к себе... тоже тягостно. Дома-то, наверное, тепло. А что так бешено лает собака? Уж не чужие ли в доме? Но не слышно никаких голосов.
Промучившись ночь, так и не решившись на последний шаг, он, утомлённый блужданием, заснул. Его разбудили. Кто-то тряс за плечо. Открыв глаза, он ничего не понял, Сумрак сковал лес. Только слышно, как рядом повизгивает какое-то животное. Как это похоже на его Стрелку!
- Эй! - услышал он. - Кто ты будешь?
- Я? - отстраняя ветви, он поднялся. - Я... Гланда.
- Гланда? - человек отшатнулся.
Зато собака бросилась ему на грудь.
- Стрелка, Стрелка! - вскричал Камбила.
- Молодой хозяин?
- Ютон, ты? - вместо ответа прозвучал вопрос.
- Я, хозяин! - услышал он радостный ответ. - Пошли, хозяин, в дом. Там тебя все заждались.
Какие простые слова: "Все заждались"!.. Но как они согрели душу, подстегнув к принятию решения.
Пока шли, Ютон рассказал, как Стрелка ещё с вечера норовила вырваться за ограду. Когда ей этого сделать не удалось, она стала бросаться на стену с ожесточённым лаем. Как её ни отгоняли, она не уходила. Поутру Дивон, поняв, что собака ведёт себя так неспроста, приказал слуге сходить и выяснить, не случилось ли что.
- Я бегом отправился выполнять повеление хозяина. И вот, благодаря Стрелке, нашёл тебя.
Камбила взял острую морду собаки в руки и принялся её целовать. Она наградила его радостными прыжками, счастливым повизгиванием.
Увидев Камбилу одного, семья встретила его глухим, угнетающим молчанием. В нём Гланда уловил их вопрос: "Где брат?" О! Если бы он знал... Они так и не заговорили. Для Гланда это было невыносимо. Лучше бы они его стали ругать, бить и... даже судить. Хотя за что? За то, что он остался живым. Но так распорядились боги! Он готов был пойти на их суд. Только вечером, уходя к себе в опочивальню, отец остановился около него и, не глядя в глаза сыну, грубоватым голосом сказал три слова. Но они были какими-то загадочными:
- Отдыхай, набирайся сил!
"Набирайся сил? Для чего? Или будет всё же... суд?" - думал он. И так прошло несколько дней. Они были какими-то неопределёнными и раздирали Камбилу душу.
Это угнетающее молчание было нарушено внезапно появившимся в их сельбище тевтонским посланником. Это была не простая птица, а сам граф Конрад Фон Вернер, рыцарь. Это говорило о том, что у него была довольно ответственная миссия. Дивон знавал его, и сердце дрогнуло. Не показывая вида, он дружелюбным жестом пригласил его в хоромы. Они вдвоём прошли в светлицу.
Усевшись поудобнее, всем видом демонстрируя своё превосходство, он начал с того, что, не спуская глаз с большого боярина, заявил ему:
- Ваш сын, Руссинген, находится у нас в плену. Он нарушил наш договор... - при этом слове у Дивона промелькнуло в голове: "Какой договор? Я с ними никаких договоров не заключал", - а тот продолжал: - о том, что вы не будете помогать литовцам. Однако ваш сын нарушил его. Правда, он тяжело ранен. Мы его лечим, и он выздоравливает. Наш Великий магистр, человек доброй души, прощает его поступок. Но не может не потребовать с вас возвращения тех затрат, которые понесёт наш небогатый орден. "Бедные!" - ехидно подумал Дивон и пытливо посмотрел на рыцаря. Тот понял его взгляд и, отведя глаза, сказал:
- Вы должны пять тысяч танат.
- Пять тысяч? - сорвалось с сдержанного Дивона.
- Да, - кивнул головой посланец и застучал пальцами по столу.
Хозяин на это ничего не ответил, а предложил непрошеному гостю отдохнуть с дороги. Рыцарь, приняв это за хорошую весть, с радостью согласился. После отдыха, в сопровождении Дивона, рыцарь направился в едальню. Хозяин, услышав за спиной шаги и пропустив гостя вперёд, остановился на пороге и оглянулся. К нему приближался Камбила. Ему очень хотелось услышать о брате. Но отец зыркнул так, что тот вернулся назад. Выбрав удобное время, Камбила сумел шепнуть отцу, чтобы тот задержал гостя до вечера. Дивон вначале непонимающе взглянул на сына, потом его озарила догадка: "Гланда хочет выследить гостя!". Посуровевшее лицо Дивона расплылось в улыбке. Сын понял, что отец одобрил его решение. При вторичной встрече с тевтонцем боярина было трудно узнать. Из сурового, жёсткого человека он вдруг превратился в обаятельного, гостеприимного хозяина.
- Я давно хочу установить добрососедские отношения с магистром, - начал он разговор медовым голосом, - хочу пригласить его к себе.