Вывод из своих размышлений Анри д’Итсон сделал единственный: ежели его король твердо намерен взять в супруги славянскую княжну, то он должен исполнить свою волю без ведома папы и уж тем более без ведома императора. Потому, собравшись с духом, каноник-канцлер с ангельским терпением изложил суть своих мучительных размышлений и в заключение сказал:
- Остается тебе, благочестивый государь, одно: тайно слать послов и сватов в далекую Россию и наказать им привезти невесту. А по-другому у нас с тобой, сын мой, ничего не получится. К тому же поберегись матушки. Ежели Констанция прознает что-то, быть тебе вдовым до конца дней их.
- Ты прав, святой отец. Меня, как вепря, загнали в болото и нет из него ни одной тропы, дабы обрести свободу.
Король был повергнут в уныние. Будь у него побольше силы и власти над сеньорами, будь они милосерднее к нему и прояви они желание поддержать его, он бы не задумываясь поступил так, как советовал его духовный отец. Но сегодня никому из герцогов и графов - всем вассалам французской короны - брак Генриха с княжной из России не будет желателен. И только норманнский герцог, верный друг короля, сын покойного Роберта Дьявола, Вильгельм, поддержит его. Как этого мало для успешного визита в Россию! И Генрих в отчаянии крикнул:
- Святой Дионисий, помоги мне, надоумь раба твоего верного, как поступить! Молюсь тебе и стенаю!
- Ты помолись, сын мой, помолись. И придет озарение. Мы вместе будем искать праведный путь, и Господь Бог не оставит нас в беде, - мягко сказал каноник-канцлер.
- Спасибо, святой отец, спасибо. Ты моя опора.
- А завтра утром я приду к тебе, и, надейся, мы найдем праведный путь к цели. Только помолись, - твердил каноник.
С тем он и ушел, оставив короля наедине с грустными думами.
Генрих согласился со всем, что открыл ему Анри д’Итсон. Да, ежели он попытается просить благословения папы римского, то его ждет неминуемая неудача. Невольно он вспомнил о матери, вдовствующей королеве Констанции. Генрих бранил ее самыми нелестными словами, сравнивал с горгоной, которая умела жалить, как бы далеко ни была. Однако Генрих винил и себя за то, что произошло уже очень давно, когда ему было всего восемь лет.
Тогда он стал свидетелем прелюбодеяния матери с молодым графом Дофеном Ферезским. Генрих случайно застал их в охотничьем домике Булонского леса. А в этот день неожиданно вернулся из Реймса отец принца Генриха, король Роберт. И маленький принц в простоте душевной сказал ему при встрече:
- Батюшка, а у нас сегодня гость.
- Где он? Кто? Куда послать слуг, чтобы позвали гостя к столу? - спросил отец, потому как знал уже, что во дворце в этот час никого из посторонних нет.
- А граф Дофен-охотник в Булонском доме. Он там с матушкой, - сверкая большими карими глазами, ответил с детской наивностью юный принц. - Я гулял там и видел.
Король Роберт побледнел, потом побагровел. Он давно подозревал королеву в супружеской измене. Крикнув камергеру: "Коня!" - он побежал к коновязи, где стояли оседланные кони телохранителей, вскочил в седло и помчался к Булонскому лесу, который начинался в полулье от острова Ситэ. Следом за королем мчались три его воина-телохранителя.
Генрих в тот день не узнал, что случилось в охотничьем домике Булонского леса. И только позже он понял из разговоров старших, какую бурю породил своими неосторожными словами. Король Роберт влетел в домик, когда Констанция и Дофен еще нежились в объятиях друг друга. В страхе они соскочили с постели, Дофен схватился за меч, но поднять его не успел. Меч короля пронзил ему грудь. В тот же миг Роберт повернулся к Констанции и ударил ее кулаком по голове. Констанция упала, потеряв сознание. Роберт поднял ее, выбежал из домика, вскинул супругу на круп коня, вскочил в седло и в сопровождении воинов - теперь уже свидетелей - поскакал к дому парижского епископа Филиппа. Роберт внес ее в дом, опустил в кресло. Она лежала полуобнаженная, с красными пятнами поцелуев на шее. Король Роберт потребовал от епископа Филиппа:
- Владыка, немедленно сверши обряд расторжения супружеских уз с этой мерзкой женщиной. Вот свидетели ее неверности. Или я убью ее, если ты откажешь! - И король выхватил меч.
Епископ Филипп знал крутой нрав короля. Измена Констанции была очевидна. И епископ, подумав, что отказ свершить обряд развода будет чреват для него многими бедами, сказал:
- Мой сын, в доме своем я не могу выполнить твою просьбу даже при свидетелях. Идем в храм. Там и я свершу таинство расторжения брака. Неси же ее, как она есть.
Королева все еще пребывала в небытии. Роберт вновь взял ее на руки и ушел следом за епископом. В храме Филипп окропил Констанцию холодной водой, и она открыла глаза. Ее поставили на ноги. Воины держали ее за руки, чтобы она не упала. К этому времени в храме собрались другие священнослужители, которых позвали ночные служки. Кто-то из них накинул на королеву мантию, укрыл ее наготу. И послe этого епископ Филипп совершил обряд расторжения супружеских уз короля и королевы. Констанция ни словом, ни жестом не воспротивилась тому, что сделалось над нею. Король тоже был молчалив. Лишь на скулах гуляли желвака, да смотрел он в одну точку мрачным взором и видел лишь убитого им графа Дофена Ферезского. Епископ Филипп дважды приносил ему чашу с вином, король, не вымолвив ни слова, выпивал вино и продолжал оставаться безучастным ко всему. Так он просидел в некоем оцепенении до полуночи. Потом сказал епископу:
- Там, в Булонском лесу, в охотничьем доме убит мною граф Дофен Ферезский, донесите весть о том его близким.
- Исполним, сын мой, - ответил епископ Филипп.
Королеву Констанцию в ту же ночь отвезли в родовой замок Моневилль. Ночь в пути она провела без сна и вспомнила, как в сумерках перед нею промелькнуло в дверях охотничьего домика лицо ее сына Генриха. Она поняла, что только он стал причиной ее позора, и возненавидела его. Позже она добилась, чтобы бывший супруг отдал ей младшего сына Роберта. Этот маленький, четырехлетний принц, личиком был похож на Констанцию, и король без сожаления отдал его матери. Констанция, получив от Роберта сына, каждый вечер, укладывая его в постель, пела ему колыбельную: "Ты будешь королем великой Франции, я приведу тебя к трону". И многие годы, до возмужания юного принца, она воспитывала в нем ненависть к отцу и к старшему брату. Время покажет, что ей это сполна удалось.
Спустя три года отец Генриха отправился в поход, заехал по пути в замок дальнего родственника графа Пуатье де ла Марша и там провел несколько дней. За это время он влюбился в юную дочь графа Маргариту и попросил ее руки. Граф Пуатье любил Роберта и дал согласие. Маргарита и Роберт обвенчались. Они были счастливы. Но Констанция сумела отравить жизнь бывшего мужа и его молодой жены. Ее происками по воле папы римского Иоанна Девятнадцатого, итальянца из рода графов Тускуло, брак Маргариты и Роберта был признав кощунственным и недействительным, потому как Маргарита приходилась Роберту родственницей в пятом поколении по мужской линии. И наступил роковой год. Роберт, безумно любивший молодую жену, вынужден был с нею расстаться и стал искать себе смерти. И в одном из походов во Фландрию, с которой Роберт вел постоянные войны, отчаянный король врезался в самую гущу фландрийских рыцарей и был убит.
Восшествие на престол Франции двадцатилетнего Генриха Первого в 1031 году было омрачено проклятием матери. Его брак с принцессой Матильдой, дочерью германского императора Конрада, принес одни страдания. Через шесть лет Генрих овдовел. Тогда-то Констанция и сказала своему сыну Роберту: "Милый принц, тебе, а не Генриху продолжать династию Капетингов. И помогут тебе в этом мои друзья - император Германии Генрих Третий и граф Анри де Блуа". - "Спасибо, матушка-королева, я не уроню чести дома Капетингов", - ответил молодой Роберт.
И вот уже почти пятнадцать лет мать и сын враждовали против короля Генриха и погубили в междоусобицах за Бургундию не одну тысячу своих подданных. Каждый из братьев, а вкупе с Робертом его мать, считал, что только он должен владеть этим благодатным и богатым краем.
Ночь была на исходе, когда Генрих забылся в тревожном сне. А утром, едва наступил рассвет, в королевскую опочивальню пришел каноник-канцлер и голосом, полным ликования, сказал:
- Государь Франции, сын мой, все, что ты задумал, мы исполним благополучно. - По виду Генриха прозорливый Анри понял, что у короля была бессонная ночь, что он не исполнил совета помолиться. Но духовный отец простил королю сей малый грех и продолжал: - В долгом молении я нашел тот праведный путь, и с Божьей помощью мы пройдем его удачно.
Генрих встал с ложа, позвал слугу. Тот пришел с тазом и кувшином, помог королю умыться, одел его. Генрих в эти минуты преобразился и выглядел оживленным, деятельным. Он усадил Анри близ камина, в котором уже пылал огонь, и попросил:
- Прости меня, святой отец, ныне я не сомкнул глаз. Я буду слушать тебя, но не жди, что пойму. Голова гудит, словно котел.
- Ничего страшного, сын мой. Сейчас в твоей голове прояснится. У меня все родилось вольно и само собой. Тебе остается только повелеть мне собираться в дорогу. И пока совсем недальнюю.
- Господь, святой отец, ты можешь сказать сей же миг о сути?! - воскликнул Генрих нетерпеливо. - Говори, мой друг, о главном и не испытывай мое терпение.
- Нет, сир, не могу. Спешке не должно быть места. Наберись терпения. - И хотя сие было сказано мягко, Генрих знал каноника: ничто не заставит его спешить в важном деле. А тот продолжал: - Слушай со вниманием, сын мой. Много веков назад, если мне не изменяет память, в девяносто седьмом году от Рождества Христова, наместник Спасителя, понтифик Вселенской церкви папа римский Климент Первый отправился с миссионерами в дальнее путешествие по Черноморью. Прибыв в благодатную Таврическую землю, папа пришел в Херсонес и попытался обратить в христианскую веру его жителей, кои пребывали в язычестве. И надо же случиться такому, чьим допущением, ныне неведомо, но папа Климент был убит при таинственных обстоятельствах, и тело его исчезло. Донес эту весть до Рима епископ Эварист, родом грек из Антиохии. Ему поверили, и он остался служить в Риме, был избран папой. И первым делом он послал в Херсонес святых отцов и воинов, дабы они нашли мощи Климента. Но никто из святых отцов и воинов из Тавриды не вернулся. Все они погибли там за дело Христово. И тогда папа римский Эварист завещал всем грядущим папам не оставлять поиски священных мощей Климента. Увы, - тяжело вздохнул канцлер-каноник Анри, - шли век за веком, а поиски оставались тщетными. Папу Климента христианская церковь чтит и поныне, он причислен к лику святых. И это знаменательно.
- Не пойму, святой отец, при чем тут папа Климент из минувших веков и какое отношение он имеет к нашей с тобой заботе.
Однако Анри д’Итсон был спокоен и не дал сбить себя с повествования о далеком прошлом:
- В последний раз в Херсонес уходили святые отцы тридцать семь лет назад при папе Сергии Четвертом. С тех пор сменилось шесть наместников Иисуса Христа, но они, занятые грешной суетой в борьбе за панский престол, забыли о святом Клименте. - Анри д’Итсон смочил горло вином, передохнул и продолжал: - Но вот блаженные звездочеты-астрологи утверждают, что скоро на престол церкви на долгие годы встанет благочестивый пастор и поиски можно будет возобновить. - Анри д’Итсон встал, подошел близко к королю и сказал: - Мне ведом тот преемник престола. Потому прошу тебя, сир, отправить меня с визитом к нему. И я получу благословение будущего папы на поиски мощей святого Климента. И тогда… - Каноник-канцлер посмотрел в глаза королю и, увидев неподдельный интерес, сообщил о главном: - Тогда ты снарядишь послов, кои пойдут в Херсонес Таврический через германские, богемские, венгерские земли, через Россию. И стольный град Киев будет лежать на нашем пути. Мы встретимся с великим князем Ярославом, свершим сговор о супружестве, сходим в Херсонес, найдем мощи и вернемся в Киев. Там возьмем с собой несравненную княжну Анну и придем в Париж. Вот и все. - Добрые глаза Анри д’Итсона светились лаской и любовью к королю.
Генрих понял, что скрывалось за этим выразительным взглядом и, обняв каноника, сказал с глубоким чувством благодарности:
- Святой отец, славный Анри, ты мой спаситель. Спасибо тебе. Слушая тебя, я хотел придраться, остановить поток слов, но, к моей радости, ты изложил все так, что у меня нет возражения. И благословляю тебя в путь. Поезжай вначале к тому человеку, имени которого ты не назвал, получи от него согласие на поиски святых мощей. В остальном же я во всем тебе доверяю. Теперь скажи, сколько времени нужно на сборы и кто с тобой отправится в путь? Только, пожалуйста, поспеши.
- Первый шаг я сделаю сегодня. И покину Париж в полночь. Ты дашь мне небольшой отряд воинов и карету. За сколько дней управлюсь, пока не ведаю, но больше недели не уйдет. Потом буду собираться в Россию.
- Все нужное для первой поездки тебе приготовят к вечеру. Я дам лучших воинов и самых быстрых коней.
- С нами Господь Бог, сын мой, и все исполнится. Теперь мне пора на утреннюю мессу. - И Анри д’Итсон покинул спальню короля.
Генрих же выпил кубок вина, чтобы унять волнение, но оно не проходило. Он принялся перебирать все сказанное каноником и искал ближний путь к исполнению своего желания. Княжна Анна, еще далекая, как звезда в поднебесье, уже притягивала его все неотвратимее.
Глава десятая. Послы из Франции
Три дня пировали киевляне по поводу возвращения принца Гаральда и его помолвки с княжной Елизаветой. Похоже, погреба у Ярослава, у именитых варягов опустели, а торжество не прекращалось. Однако на четвертый день повелением великого князя шумное пиршество завершилось. Ярослав не был бы Мудрым, позволив событиям идти так, как текут вешние воды: сошли - и забыли о них. Еще в те дни, когда Пьер Бержерон принес весть о возвращении на Русь норвежского принца, великий князь отправил в Норвегию толковых людей - все именитых купцов из варягов, - дабы узнали они, чем живет северный народ да как крепко сидит на престоле король Магнус. Посланцы исполнили волю великого князя и вернулись в Киев как раз в те дни, когда в стольном граде шел пир горой. И старший из них, купец Фарлов, он же боярин и воевода, правнук того Фарлова, который еще при великом князе Святославе подписывал договор Руси с Византией, доложил Ярославу так:
- Ты, князь-батюшка, хорошо поступил, что послал нас в землю наших предков. Скажем мало. Трон, что под королем Магнусом, еще крепок, и за чих он его не уступит. И дружина при нем сильная. Придворные вельможи называют его Магнусом Добрым, а народ и соседи шведы - Магнусом Мерзким, злодеем. Войско Магнуса злочинствует на рубежах державы. Вот-вот быть войне. Народ живет в ярме и страдает от чрезмерных поборов.
- А что там говорят о Гаральде? Может быть, и он им неугоден, странствующий викинг?
- О нет, великий князь, Гаральд слывет в народе героем. Норманны знают о его подвигах, поют о нем саги и ждут его возвращения. Одним словом, принц Гаральд им любезен и они желают его.
- И встанут рядом, как явится?
- Как пить дать, - убежденно ответил Фарлов и, словно винясь, добавил: - Мы там переступили через край тобою дозволенного и намекнули норманнам, что скоро Русь породнится с ними.
Ярослав задумался, спросил совета:
- Что же теперь принцу делать? Ломиться с дружиной в королевский дворец или ждать чего-то?
- Ждать, князь-батюшка. У норманнов вот-вот лопнет терпение, и они прогонят мерзкого Магнуса. А чтобы сие случилось скорее, Гаральду надо быть рядом с родиной. Потому ты отправь его в Новгород и дружину варяжскую Яровита отдай ему. И семеюшка чтобы при нем была. Как только народ всколыхнется, Гаральд тут как тут.
Ярослав на это ничего не ответил, лишь сказал:
- Спасибо, Фарлов, за радение. Мне же подумать надо.
- Тебе спасибо, государь, за доверие. А мы готовы послужить и Руси, и нашей древней отчей земле.
На сей раз великий князь думал недолго. Решил все в тот же день, как отрубил: три дня Елизавете и Гаральду на сборы после венчания и чтобы не мешкая уехали в Новгород. Так все и было. Потому что подпирали другие заботы. Нужно было проводить в Париж путешественника Бержерона. Тут оказалось все сложнее и даже болезненнее. Уже не один раз Ярослав мягко предлагал Анне согласиться стать королевой Франции. Она отвечала одно: "Батюшка, не неволь меня так скоро, не неволь, родимый!" Бержерону Анна говорила иное: "Вот когда батюшка решит, тогда…" Однако французскому языку она училась охотно и уже разговаривала с Бержероном как заправская француженка. Пьер знал причину, по которой Анна оттягивала согласие на брак с королем Франции. Он часто повторял ей, что Генрих сумеет залечить ее раны. Анна лишь грустно улыбалась и отвечала Бержерону наболевшим:
- Но ведь он жив, он вернется. - И каждый раз просила Настену: - Скажи мне, что с Яном? Когда он вырвется из полона?
Настена переживала за Анну из-за того, что у нее появилась навязчивая боль. Она еще дважды ходила на Днепр, смотрела в глубины живой вещей воды. И видела такое: поверженный Ян Вышата падал на землю и ему наступал на грудь воин, чем-то похожий на императора Мономаха. Анна встречала Настену с реки, спрашивала. Настена повторяла ей неизменно одно и то же:
- Судьбу не обойдешь, не объедешь. Пал твой Янушка, в честной сече пал. Потому смирись.
- Не знаю, Настена, не знаю. Почему у меня сердце так настойчиво вещает: жив мой Янушка, жив!
- Идем же еще раз на Днепр, и ты сама увидишь вновь и вновь, что пал твой сокол.
- Нет, не пойду, сил не хватает. И поверь, что разумом я в тобой, с твоей вещей правдой.
У Бержерона наконец иссякло терпение, и он пришел за последним словом к Ярославу:
- Великий князь, мне пора и честь знать. Ты был для меня как родной отец, низко кланяюсь тебе за доброту. А мне надо отбывать в Париж. Что мне передать королю Генриху? У Ярослава был готов простой ответ: дескать, возвращайся, Бержерон, к своему королю и скажи ему пусть шлет послов и сватов. И он знал, что сей ответ устроил бы француза.
А дальше власть отца и государя державы давала ему право проявить твердость и заставить Анну смиренно исполнить его волю, тем более что однажды она дала слово быть покорной. Но Ярослав, как любящий отец, хотел поступить по-иному. Для начала он решил взять к себе на службу Бержерона и о том уже сообщил ему. И наконец в последний раз отважился призвать дочь к благоразумию. Потому сказал Бержерону:
- Я ценю твое желание помочь королю и родимой Франции. И ноне с тобой заодно. Но вот сейчас я позову Анну, и мы услышим от нее окончательное слово. И помни: ломать ее я не буду.
- Ты мудр, государь, я преклоняюсь пред тобой, - ответил покорно Бержерон и, вскинув руки, добавил: - Да вразумит ее Матерь Божия.
Ярослав послал за Анной дворецкого. Анна пришла не замешкавшись. Ярослав заметил, что дочь бледна и глаза у нее воспалены. "Господи, когда она оправится от своей болезни? Вот уж, право, наваждение!" Спросил же ласково, обеспокоенно:
- Чем маешься, голубушка?