- Немочь, батюшка. Да сойдет скоро, - ответила Анна.
Сама голову опустила. Знала она, что быть у нее ныне пред лицом Бержерона последнему важному разговору. Потому и ночь у нее прошла без сна, и думы голову разламывали, и сердце болью изошлось, и душа из груди рвалась. Однако и впрямь пословица верна, что утро вечера мудренее. На рассвете она благоразумно согласилась с Настеной, что от судьбы, не уйдешь и теперь ждала последнего слова великого князя.
- Ну коль так, послушай батюшку. Вот наш гость уезжает домой. С чем он от нас уедет? С добрыми вестями или с дурными?
Ярослав встал, подошел к дочери и, подняв ее лицо за подбородок, заглянул в глаза. И что же случилось с его любимой доченькой? Она, как всегда, оказалась непредсказуемой. Лицо ее озарилось еще болезненной улыбкой, но она уже была обещающей. В глазах зажегся веселый огонь, и, обращаясь к Бержерону, а не к отцу, она сказала ему что-то значительно по-французски.
Бержерон вскинул руки и в восторге крикнул:
- Государь-батюшка, а она молвила: "Я беру свое добро там, где нахожу его!" Виват! Виват!
- Как сие понимать, Анна? - удивленно спросил Ярослав.
- Так и понимай, батюшка, как сказано, - ответила Анна. - И вели месье Бержерону, чтобы гнал к королю на перекладных. Пусть мой Генрих шлет сватов.
- Вот оно что! Скажу: Бержерон уже у тебя на службе. Он твой посланник.
- Тогда, батюшка, повели принести вина.
Княжна Анна преобразилась. Сделав невозвратный шаг, как она считала, Анна вновь обрела живость нрава, вновь загорелась жаждой что-то делать, вершить.
- Вино нам кстати, - сказал Бержерон, поклонился Анне, подошел к ней и поцеловал руку. - О прекрасная, я уже вижу тебя королевой Франции. Благодарю, благодарю!
- Полно, сочинитель, благодарить меня. Лучше, как будешь в Париже, накажи моему Генриху, чтобы берег себя.
- Он всегда был благоразумен, - ответил Бержерон. - Но боюсь, что от доброй вести, которую я привезу, он потеряет голову. - И Бержерон заразительно засмеялся.
Слуги тем временем принесли вина, кубки. Пришла великая княгиня Ирина, и Ярослав произнес:
- Княгиня-матушка, славная моя семеюшка, наша дочь Анна дала согласие стать женой короля Франции Генриха. Выпьем за ее благоразумие.
- Я благословляю сию упрямицу на разумный шаг, - ответила княгиня.
Так, после долгих мучений и страданий, как-то обыденно и просто, как показалось Ярославу, был завершен сговор в породнении между Русью и Францией. На другой же день Бержерона проводили в путь. Он уезжал на лучших конях из великокняжеской конюшни, со многими подарками и кошельком, набитым византийскими золотыми монетами, а главное, он был на должности посланника княжны Анны.
Невеста и ее товарка вызвались проводить Бержерона. Ярослав не противился им. Он снарядил в сопровождение дочери сотню гридней. Они вернулись через восемь дней. Весь дуть, почти до рубежей державы, Анна и Настена провели близ сочинителя, и он рассказал им о своей Франции все, что знал. Расставание было нелегким.
- Возвращайся с послами, Пьер, и поскорее, - попросила Анна. - Без тебя мне будет худо. Я люблю тебя, - добавила Анна по-французски.
- Так и будет, волшебница, я вернусь очень скоро, - пообещал Бержерон.
В Киеве Анна несколько дней не находила себе места, металась туда-сюда, бралась за дела и бросала их. Настена, мучаясь вместе с нею, сказала наконец:
- Ты изведешь себя, Ярославна. Отпросись-ка в тишину у матушки с батюшкой. Там благодать сейчас.
Анна поняла, о какой "тишине" говорила Настена, и во время полуденной трапезы поклонилась батюшке:
- Отпусти меня в Берестово, родимый. Там я порезвлюсь на приволье и помолюсь пред образом святой Ольги.
- И я о том думал. Поезжай, очистись от всего, что за спиной, - согласился Ярослав. И выдохнул: - Господи, если бы ты знала, как мы за тебя маялись.
В Берестове Анне не пришлось скучать. Ее встречали всем селом. Был торжественный молебен в храме Успения, были гульбища, хороводы, костры. Анна и Настена гуляли, веселились вместе с деревенскими девицами и парнями. А там наступили полевые работы, огородные заботы, и сельская улица опустела. Настена помогала бабке ухаживать за огородом, досматривала скотину. А княжна шла к священнику Иллариону и вела с ним долгие беседы о вере, об истории христианства, читала книги, коих в старом сельском храме скопилось много с времен Ольгиных.
Наступила осень. После Нового года из Киева наведались в Берестово гонцы, передали от матушки с батюшкой поклоны и сказали, что вестей из Франции пока нет. Анну охватила досада и грусть. Она жаждала перемен. И как-то погожим сентябрьским утром, когда паучки-летуны опутывали село паутинками, Анна попросила Настену:
- Голубушка, сердце у меня щемит от некоей маеты, места себе не нахожу. Давай сходим на речку к живой воде. Покажешь мне, что там, за окоемом.
Настена заглянула в темно-голубые глаза Анны и в них увидела все, что ей хотелось знать. Однако повела княжну за версту на речной перекат. Анна спешила к реке чуть ли не бегом. И в воду вошла первой. В потемневшей осенней воде Анна сначала увидела больших черноспинных рыб, упрямо стоящих против течения. И Настена увидела их. Подошла к ним, опустила руку в воду и подняла покорную ей красивую рыбину.
- Это голавль. Он мудр, как твой батюшка. Смотри, какие у него пристальные глаза.
- И правда, - согласилась Анна. - Да отпусти ты его, а то ведь и задохнется.
- Он терпелив и знает, что я дам ему волю. - И Настена разжала ладонь. Голавль легко соскользнул в воду.
Настена отошла от стаи рыб, встала над чистой протокой, таинственно поиграла над живой водой, и вместо голавлей княжна увидела в пространстве конный строй и впереди на белом скакуне из Ярославовой конюшни Бержерона. Он ехал навстречу утреннему солнцу, за ним следовала большая свита. Лик сочинителя был торжественным и многообещающим.
- Ты этого хотела? - спросила Настена Анну.
- Да, - отозвалась княжна, все еще всматриваясь в зеркало живой воды. - Спасибо тебе, голубушка.
Вещунья покинула реку, отошла от берега, села на опавший лист и тихо молвила:
- Нам пора возвращаться в Киев. Будет дальняя-предальняя дорога.
- Я к ней готова.
- Не спеши так говорить. Ты еще не знаешь, в какой конец света мы отправимся.
- Я надеюсь, что он приведет нас в Париж.
- Сие верно, ты все-таки будешь в Париже.
Настена так и не открыла, куда предстоит им "дальняя дорога", Анна же не спрашивала, думая, что Настена имела в виду Францию.
Послы появились в Киеве в день Покрова Пресвятой Богородицы по первому зазимку. Несмотря на то что их ждали давно, они возникли неожиданно. В великокняжеских теремах не оказалось ни Ярослава, ни всей его семьи. Послов разместили в гостевых покоях, а за Ярославом умчался гонец. Князь и его двор уехали ранним утром в Вышгород на освящение нового храма. Тот маленький городок с княжескими палатами, с воинскими помещениями и двумя сотнями домов и изб Ярослав любил за тишину и красоту, коя открывалась с его холмов на лесные и заречные дали.
В Киев великий князь вернулся с семьей через сутки, в полдень. Послов уведомили о его приезде, и глава посольства епископ города Мо Готье Савьейр Ученый, а с ним каноник-канцлер Анри д’Итсон, граф Госселен де Шалиньяк и Пьер Бержерон, а также другие члены посольства вышли на явор, дабы встретить великого князя с супругой. Но пока Ярослав и Ирина катили в колеснице, на теремной двор прискакали дети Ярославовы, все румянолицые, разгоряченные от быстрой ездой, и среди них в наряде воина была княжна Анна. Все они, сойдя с коней, тесной группой остановились поодаль и с интересом рассматривали иноземных гостей. Они узнали Бержерона и улыбались ему. И гости были неравнодушны к появлению молодых Ярославичей. Молчания никто не нарушал. Все знали, что нужно дождаться великого князя: его слово должно прозвучать первым. Нетерпеливая Анна, однако, по-своему нарушила устав, помахала Бержерону рукой, и он ответил ей тем же.
А в это время на теремном дворе появилась колесница великого князя. Слуги открыли дверцу, помогли выйти сперва княгине Ирине, потом князю Ярославу. Он выбирался тяжело: годы давали себя знать, ему шел восьмой десяток, и он жаловался на здоровье. Но глаза князя оставались молодыми, смотрели живо, притягательно. И на этот взгляд первым отозвался Бержерон. Лишь только Ярослав Мудрый приблизился к гостям и поздравил их с приездом на Русь, Бержерон представил послов великому князю:
- Епископ Готье Савьер. - Ярослав и Готье поклонились друг другу. - Королевский каноник-канцлер Анри д’Итсон, граф Госселен де Шалиньяк, барон Карл Норберт.
Познакомив великого князя с послами, Бержерон подошел к Анне, взял ее за руку и подвел к епископу Готье:
- Княжна Анна Ярославна, дочь великого князя, ради которой мы проделали столь дальний путь.
- Благословенная дочь России, Франция ждет тебя. Ты будешь желанна ее народу и церкви, - тихо сказал епископ Готье.
Он смотрел на Анну жгучими темно-вишневыми глазами, его сухое лицо было суровым. Но что-то притягивало к нему.
И Анна в необъяснимом порыве склонилась к его руке и поцеловала ее. Он же произнес:
- Да хранят тебя Христос Спаситель и Святая Дева Мария.
Когда гости и хозяева были представлены друг другу, князь Ярослав распорядился отвести гостей на отдых и к нужному часу пригласил их на трапезу. Позаботился он и о бане, помня, что путники провели в дороге многие дни. Вскоре близ красного крыльца остались лишь Анна, Настена и Бержерон. Он спросил княжну:
- Прекрасная россиянка, не забыла ли ты мою речь?
- Как можно, Пьер. Я полюбила ее и умножаю, - ответила Анна.
Неугомонный француз позвал княжну и ее спутницу пройтись по городу. Ему было что сказать княжне Анне, и он хотел это сделать без посторонних, но при Настене. Они покинули двор, и Анна повела Бержерона к собору Святого Илии, самому древнему храму Киева. Анна не побуждала Бержерона к разговору, потому как еще не пришла в себя от волнения, вызванного приездом послов. Молчал и Бержерон, не зная, с чего начать беседу. И начал с извинения:
- Я обещал тебе, прекрасная Анна, вернуться в Киев летом. Увы, опоздал потому, что много препон оказалось на пути. И слава Святому Дионисию, покровителю Франции, что он помог нам одолеть их. Будь ко мне милосердна и прости.
- Бог простит, - ответила Анна, - а я смирилась в ожидании. Одно скажи, сочинитель: здоров ли король, не ранен ли? Ты говорил, что он отважный рыцарь и много воюет.
- О, последняя кампания была удачной. Он проучил своего спесивого брата герцога Роберта. Победа далась нелегко, но Бургундия здравствует в лоне королевства.
- А не искал ли за это время король себе супругу в иных землях: в Италии, в Норвегии или в какой-нибудь Богемии? Мне показалось, что французы нетерпеливый народ.
- Как можно! Мы терпеливы, как и россияне, - загорячился Бержерон. - Лишь только я рассказал королю о несравненной княжне Ярославне, как он потерял сон и покой. Когда же я спел песню о русских красавицах, он заставил повторить ее. О, надо было видеть, с каким лицом он слушал мое пение.
- И что это за песня? Спой нам ее, - попросила Анна.
- Нет, нет, я петь не буду, здесь неудобно. Но я перескажу ее. "Мы стремились к берегам далекой Тавриды, плывя на быстрых кораблях, мы искали славы, потому что смелые воинские подвиги лучше бездействия, чтобы заслужить любовь русских красавиц!"
- Но сия песня сложена в честь княжны Елизаветы, - ответила Настена. - Ее пел принц Гаральд.
- Вот уж нет, славная Анастасия. Это песня о всех славянках и, может быть, о тебе. Ты ведь тоже можешь свести с ума любого рыцаря.
На площади близ храма Святого Илии Бержерон остановился. Тут было людно. Нашлись желающие поглазеть на княжну и ее спутников. Но никто из них не обращал внимания на любопытных. Анна спросила Пьера:
- И скоро ли вы будете возвращаться?
Ей вдруг стало страшно расставаться со всем, что окружало ее на родине. И теперь она была готова отодвинуть час замужества на неопределенное время. Да ведомо христианам, что пути Господни неисповедимы, и ответ Бержерона принес Анне большую радость:
- Увы, наше возвращение зависит не от нас и даже не от вас, а от воли Господа Бога и его священников.
- Удивительно, - отозвалась Анна.
- Да, и удивительно и странно. Пока меня не было во Франции, в государстве произошли многие важные события. Наша церковь при короле Гуго Капете, деде короля Генриха, получила много свободы. Гуго не признавал власть папы римского и сам назначал епископов и аббатов. И это было во благо Франции. Но после кончины короля Гуго церковь взяла над государями большую власть и порою решает судьбы королей и вершит государственные дела. Сегодня церковь ближе к королю как никогда. И Франция объята движением "Божий мир". Церковь борется с разбоем феодалов. Они же сопротивляются, чинят всякие препоны своим сюзеренам.
- И что же теперь? - нетерпеливо спросила Анна.
- А теперь о главном, ради чего я позвал тебя, княжна, уединиться. Совет епископов Реймса, Орлеана и Парижа наказал епископу Готье и его спутникам не только исполнить посольский долг в Киеве, но и побывать в Херсонесе Таврическом.
- Это так важно, что вы отваживаетесь ехать за тысячу верст через дикие степи и горы?
Очень важно. И мои спутники готовы к опасностям, которые ждут их в пути к цели.
- И что это за цель?
- Сие ты узнаешь, набравшись терпения. Древние хроники сохранили для нас тайну смерти одного из первых римских пал, святого Климента. Это случилось тысячу лет назад. Он был римлянин и захотел посетить римскую провинцию Таврию. Там, в Херсонесе, папу постигла жестокая участь: он был убит. Как и кто это сделал, осталось тайной. Прах его, ежели он сохранился, покоится в Херсонесе, но в каком месте - сие неведомо никому.
- Зачем же туда идти? - спросила Настена.
- Чтобы найти останки и привезти их во Францию.
- И вы найдете их? Не напрасно ли тешите себя? За тысячу лет они превратились в прах, - заметила Анна. Однако, еще не сознавая того, она проявила интерес к предстоящему путешествию французов.
- О нет, не напрасно! - воскликнул Бержерон. - И я пойду туда первым. Мы разгадаем тайну Херсонеса, мы верим, что святые мощи сохранились, и добудем их.
Анна глянула на Настену, но та стояла спиной к княжне, похоже, потеряв интерес к разговору. Княжна спросила:
- Настена, ты слышала, о чем рассказал Бержерон?
- Кое-что слышала, - ответила та безучастно.
- Подожди, товарка, ты стояла рядом и должна была слышать все.
- Мне хочется домой, - молвила Настена.
Странно, но Анну тоже потянуло в палаты. И, больше ни о чем не расспрашивая Бержерона, она направилась вместе с Настеной на княжеский двор. Бержерон пожал в недоумении плечами и пошагал следом. Он не ожидал такого поворота событий, думал, что княжна заинтересуется их путешествием.
На Руси потеплело. Отошел снег первого зазимка, и установилась тихая и ясная погода. По всем приметам выходило, что зима в этом году придет не скоро. Так случалось и раньше, когда октябрь, ноябрь и половина декабря были бесснежными и с легкими морозами. Епископ Готье и граф Госселен сочли, что лучшей погоды для путешествия в Тавриду они не дождутся, и стали собираться в путь. У послов Из Франции уже прошла деловая встреча с Ярославом и Ириной. Услышав от Готье, что он и его послы пришли по воле короля Генриха просить руки дочери Анны, Ярослав ответил:
- Мы согласны отдать Франции самое дорогое из нашего достояния. Мы благословляем дочь Анну на царство в вашей далекой, но дружественной нам державе.
- Великой России и тебе, государь, тебе, государыня, низкий поклон от Франции и ее короля Генриха за то, что делитесь с нами бесценным достоянием, - ответил епископ Готье. Сговор проходил в гриднице при большом стечении бояр, воевод и других именитых горожан. Княжна Анна была их любимицей. Они чаще, чем с другими княжнами и княжичами общались с ней, помнили, как она с их детьми носила камни на стену для отражения печенегов. Теперь вот она учила их детей и внуков грамоте. Им было жаль отпускать Анну в неведомые земли. Но они знали, что сие служит возвышению Руси, и с болью отрывали от сердца свою любимицу.
- Слава Анне Ярославне, слава! - прокричали горожане многажды, когда она, блистающая красотой и облачением, появилась перед собравшимися в гриднице на высоком помосте.
Сватовство шло во всем согласно, потому как Ярослав Мудрый ни в чем не обманул надежд сватов. А после принародного сватовства православные и католики вместе отслужили в соборе Святой Софии молебен в честь Анны и Генриха. Потом гости полюбовались достойными внимания красотами Киева, отдали дань уважения зодчим за величественные соборы и церкви. И придет час, когда епископ Готье и сочинитель Бержерон согласно скажут, что Киевская Русь есть более объединенная, более счастливая, могущественная и просвещенная держава, чем многие европейские государства.
Историки поздней поры сходились в другом мнении. Изучавший эпоху Ярослава Мудрого переводчик Нестеровской летописи Луи Пари писал, что между Киевской Русью Ярослава Мудрого, княжеской и рыцарской, вполне сходной с остальной Европой, и Московией времен Ивана Грозного, азиатской и деспотической, едва освободившейся от монгольского ига, - целая бездна.
Той порой в Киеве случилась неприятная заминка. Известие о том, что французские послы, прежде чем вернуться на родину, должны побывать в Херсонесе Таврическом, не очень порадовало Ярослава. Ему не хотелось откладывать на неопределенное время бракосочетание Анны.
- И что это они надумали гнаться за двумя зайцами? - сетовал великий князь, обращаясь к супруге.
Ирина была не так быстра мыслью, но говорила умно.
- Может, я и ошибаюсь, батюшка, но над сватами тяготеет воля церкви. И ты, сокол мой, не суди их строго, - успокаивала великая княгиня Ярослава.
И великий князь внял совету супруги: он вынужден был смириться пред волей совета епископов Франции. И не только смириться, но и поспособствовать успешному путешествию послов в Корсунь. И все бы прошло безболезненно, если бы не добавила ко всему этому горечи Анна. Она вспомнила о своем желании побывать в Корсуни и проявила-таки твердость своего нрава.
В тот день, когда послы приступили к сборам в дорогу, Анна пришла к отцу в опочивальню и с лаской, с нежностью сказала:
- Батюшка родимый, ты теперь знаешь, что я во всем была послушна твоей воле. Порадуй и ты своей милостью дочь в последний раз. Сие посильно тебе, и твоей доброты я никогда не забуду.
Ярослав подумал, что речь пойдет о каких-то пустяках, и щедро пообещал:
- Проси о чем хочешь, дочь моя. Исполню все посильное мне. А то ведь придет время и ты попросишь чего, не сумею исполнить, потому как уедешь на край света.
- Спасибо, родимый, что безмерно добр ко мне. Я все это знала. Да на попятный не пойди. - Анна села поближе к отцу и, не спуская с него ласковых глаз, продолжала: - Помнишь, я рвалась в Корсунь и не исполнила своего желания лишь по воле Господа Бога. Ныне он милостив ко мне, потому отпусти нас с Настеной. Со сватами-то ой как будет мило побывать там, показать им, где дедушка наш крестился.