- Передайте, - сказал турецкому парламентёру Репнин, - что на трое суток согласиться не могу. Я могу дать ему только шесть часов, не больше. Ежели к исходу этого срока Осман-паша не прикажет открыть ворота, я возобновлю бомбардировку города.
Парламентёр ушёл, но через два часа вновь вернулся. Он сообщил, что Осман-паша согласен впустить русских в крепость и сложить перед ними оружие, но просит русского начальника подождать хотя бы до утра.
- Хорошо, пусть будет так, - согласился Репнин. - Я подожду до восхода солнца, но потом, ежели комендант не сдержит обещания, пусть пеняет на себя.
Между тем наступил вечер. Войскам было разрешено отдыхать, выставив на авантажных местах усиленные посты. Хотя и имелась с турками договорённость, обстановка требовала от войск готовности ко всяким неожиданностям.
Сам Репнин в эту ночь не ложился. Вместе с адъютантами он ходил по лагерю, размышляя о завтрашнем дне. Всё-таки правильно сделал, что не довёл дело до штурма. Ежели Осман-паша сдержит слово - а иначе поступить ему никак не можно - крепость достанется русским без каких-либо потерь. Осаждённые турки хотя и палили из пушек, но даже ранить никого не смогли. Хорошо бы и завтрашний день прошёл без крови.
... Ворота крепости открылись с восходом солнца. Едва в город вступили первые люди, как началась церемония капитуляции. Она проходила тихо и деловито. Турецкие солдаты складывали оружие и, выстраиваясь в колонны, маршировали через ворота к месту переправы через Дунай. Комендант Осман-паша ушёл из крепости незамеченным. Собственно, Репнин и не собирался с ним говорить. Всё было сделано без протокола: ушли - и дай Бог им здоровья.
Победителям хватало своих забот. В то время как солдаты под руководством офицеров подсчитывали и складывали в одно место ружья и сабли, оставленные противником, полковые лекари шли на зов местных жителей, нуждавшихся в помощи. У батальонных поваров оказались свои заботы: они доставили в город котлы с солдатской кашей, которую теперь щедро делили между теми, кто давно уже не ел горячей пищи. К воротам крепости пригнали из армейского стада сто баранов на убой. Это был подарок изголодавшимся мирным жителям от российского генерала за то, что они помогли со своей стороны принудить начальника гарнизона сдать крепость без кровопролития.
Репнин оставался в городе не более двух часов. Убедившись, что порядок соблюдается и надобности в его присутствии более нет, он отправился в свою палатку. Ночные часы, проведённые без сна, в постоянном напряжении, утомили его настолько, что он заснул сразу же, как только вытянул ноги на походной койке.
Князь спал долго и без снов. Проснулся от странного шума, доносившегося со стороны крепости. Открыв глаза, увидел своего камердинера Никанора, сидевшего рядом с койкой.
- Почему ты здесь?
- Жду, батюшка, когда проснёшься.
- А что там за шум?
- Городской народ до твоего сиятельства собрался. Прибегал адъютант, но увидел, что спишь, убежал снова. А народ не расходится. Ждёт, когда ты, батюшка, к ним выйдешь.
Испытывая чувство недоумения, Репнин быстро оделся и, пристегнув шпагу, вышел из палатки. За палаточным городком на обширной лужайке, простиравшейся до самых стен крепости, стояла огромнейшая толпа числом не менее пяти тысяч человек. Это были местные жители, в основном женщины и дети. Заметив его появление, толпа задвигалась, крики усилились, а когда князь подошёл поближе, собравшиеся вдруг опустились на колени и стали тянуть к нему руки - со слезами умиления, с восторженными криками на родном языке.
Среди тех, кто находился в переднем ряду, Репнин узнал грека-дровосека, которому давал поручение относительно передачи коменданту крепости требований о капитуляции.
- Спроси у них, - обратился к нему Репнин, - чего они от меня хотят?
- Они собрались для того, чтобы поблагодарить ваше сиятельство за всё, что вы для нас сделали, - отвечал грек. - За великую доброту вашу. Горожане клянутся, что ни они сами, ни их близкие не будут более сражаться с русскими, а будут жить с ними в вечной дружбе.
Выслушав его, Репнин сказал:
- Передайте всем, что русские тоже не держат зла против оттоманов. Мы готовы в любое время заключить с Портой мир, пусть только верховный визирь выразит к этому своё намерение.
Когда грек перевёл эти слова на турецкий язык, голоса людей зазвучали ещё громче. Их чувствам благодарности, чувствам восхищения поведением российского военачальника, казалось, не было предела.
3
Случай взятия турецкой крепости столь необычным путём главнокомандующий армией фельдмаршал Румянцев посчитал полезным разобрать на военном совете как пример сочетания умелой военной тактики и благоразумного отношения к мирным жителям, что позволило превратить их в своих сторонников и даже пособников. Фельдмаршал рекомендовал действовать подобным образом всем главным командирам.
На этом же заседании совета Румянцев сообщил о скоропостижной смерти генерала Олица, командовавшего русскими войсками в Валахии, а также о своём решении назначить на его место князя Репнина.
- Надеюсь, Николай Васильевич, - обратился он к Репнину, - вы не откажетесь от этого назначения? Валахия становится районом особого внимания турок, и там необходим командующий, способный самостоятельно принимать безошибочные решения.
- Постараюсь сделать всё, что будет в моих силах, - пообещал Репнин.
Перед там как отправиться в Бухарест, где находилась главная квартира вверенных ему войск, Репнин встретился с главнокомандующим ещё раз: Румянцев пожелал дать ему последние инструкции относительно стратегической линии, которую следовало проводить в том районе. Румянцев считал, что при сложившихся условиях в деле достижения общей победы над Оттоманской империей опасными могут быть настроения благодушия и самоуспокоенности. Достигнутые победы вскружили голову отдельным командирам, и они уже не видели со стороны противника прежней опасности, считая его разбитым. Однако в действительности это не так. Противник всё ещё силён и с назначением султаном нового верховного визиря попытается перехватить инициативу.
- Вы знакомы с фирманом нового визиря? - вдруг спросил Румянцев.
- Нет, - ответил Репнин. - А что за фирман?
- Приказ нового визиря, который он направил своим военачальникам. Ступишин!.. - позвал фельдмаршал дежурного генерала. - Почему князь ничего не знает о фирмане?
- Мы ещё не закончили переписывать тексты переводов.
- Ладно, принеси то, что есть, и прочти. Пусть князь послушает.
Дежурный генерал принёс перевод фирмана и стал читать:
- "По повелению пресветлейшего, величайшего, грознейшего, державнейшего, всей вселенной императора, который есть прибежище правоверных, моего августейшего государя взял я себе в намерение овладеть всеми крепостями на Дунае, находящимися в Молдавии и других провинциях, случайно доставшимися московской императрице "...
- Пока довольно, - остановил дежурного генерала Румянцев. И обратился к Репнину: - Теперь вы поняли, князь, что следует ждать от противника? По прибытии на место вы обязаны сделать всё, чтобы отбить у турок всякую охоту к попыткам перехватить инициативу. Я на вас надеюсь.
- Буду стараться, Пётр Александрович, - заверил Репнин.
Он выехал в путь уже на следующий день в сопровождении верховой охраны, забрав с собой всё своё имущество, а также четырёх чистокровных рысаков, купленных им уже здесь, в Молдавии.
Глава 5
ОБИДА
1
До Бухареста Репнин добрался на шестой день пути. В штаб-квартире его встретил генерал-майор Потёмкин, направленный сюда с кавалерийским отрядом несколькими днями раньше.
- Значит, вы теперь наш новый начальник, - проговорил Потёмкин, когда Репнин показал ему ордер главнокомандующего о своём назначении, таким голосом, словно сомневался в подлинности сего документа. Потёмкин пользовался расположением самой императрицы и, возможно, надеялся, что командующим отдельным Валахским корпусом после смерти Олица назначат его, а не кого-то другого. Но получилось иначе.
- Как ведут себя турки, не беспокоят? - поинтересовался Репнин.
- Пока тихо, - отвечал Потёмкин. - Во всяком случае настораживающих рапортов в штаб-квартиру не поступало. Так что мы можем позволить себе немного поразвлечься. Условия для этого есть. В городе столько красавиц, что голову потерять можно.
Более содержательный разговор у Репнина получился с обер-квартирмейстером, состоявшийся уже без участия Потёмкина. Когда Репнин рассказал ему о фирмане верховного визиря и предупреждении фельдмаршала Румянцева о возможных попытках неприятеля перейти к наступательным действиям, обер-квартирмейстер вдруг изменился в лице. Репнин даже подумал, что ему стало плохо.
- Я чувствую себя хорошо, - сказал тот. - Просто вспомнил свой разговор с командиром казачьего кавалерийского полка. Недавно его люди видели, как на левый берег Дуная переправлялось неприятельское войско. Я тогда подумал, что это всего лишь разведывательный отряд, но теперь, после того что вы мне рассказали, намерения турок представились в ином свете. А что, если они уже приступили к выполнению приказа визиря - к развёртыванию наступательных действий?
- Возможно, так оно и есть, - согласился с ним Репнин. - Пока не поздно, необходимо призвать к бдительности все подразделения.
В этот момент появился Потёмкин, и совещание продолжали втроём. Было решено направить вдоль берега Дуная, а также по другим направлениям конные разведотряды, которые в случае обнаружения противника немедленно донесли бы о том в штаб-квартиру корпуса. Потёмкину было предложено оставаться пока с отрядом в предместье Бухареста в полной боевой готовности. Что до самого Репнина, то он решил отправиться в инспекционную поездку по крепостям и укреплённым лагерям, разбросанным по всей Валахии.
Репнин и сам не знал почему, но первый из опорных пунктов для проверки он избрал Журжу. Это была сравнительно небольшая крепость, захваченная у турок ещё в начале войны. Командовал её гарнизоном наёмный подполковник немец Гензель. Он плохо говорил по-русски и очень обрадовался, когда командир корпуса дозволил ему рапортовать на родном языке. Рапорт же его не вызывал никакой настороженности. Тишь да гладь, всё хорошо.
- Доходят ли до вас слухи о передвижениях неприятельских войск на той стороне Дуная? - спросил его Репнин.
- Пока всё тихо, ни о каких передвижениях войск мы не знаем.
Репнин рассказал ему о фирмане верховного визиря.
- Визирь может написать сотни таких фирманов, но войну этим ему не выиграть, - самонадеянно сказал Гензель. - Если меня что-то и тревожит, то это не угроза турок перейти в наступление, а опасность чумы, которая уже кое-где даёт о себе знать. Говорят, генерал Олиц тоже умер от чумы. Это правда?
- Не знаю, - ответил Репнин. - То, что вы озабочены появлением в здешних краях моровой болезни, это понятно. Необходимо принять все меры, чтобы уберечь людей от заразы. Но вместе с этим вы обязаны сохранять бдительность и в любой момент быть готовы к отражению нападения противника. Сие есть ваш первейший долг, и я надеюсь, что вы его выполните.
- Разумеется, долг свой выполним, - бесстрастно произнёс подполковник, - хотя никак не могу поверить, что дело может дойти до этого.
Из Журжи Репнин направился в крепость Турну. Ехал с неспокойной душой. Из головы не выходил разговор с подполковником Гензелем. Не понравился он ему. Конечно, военное дело знает недурно, но нет в нём того глубокого чувства заинтересованности в победе над противником, которое заставляет воинов решаться на подвиги и даже на самопожертвование. Для него война всего лишь выгодная работа, за которую выдают щедрое жалованье. Если хорошенько разобраться, то можно понять, что ему нет никакого резона в том, чтобы побыстрее покончить с турками. Больше того, наёмники заинтересованы в продолжении войны, потому что, участвуя в ней, кроме жалованья получают ещё кормовые, имеют другие выгоды... Словом, тут есть над чем подумать и военной коллегии, и самой императрице.
От невесёлых дум Репнин избавился только в Турне. Комендантом крепости был тоже подполковник, но наш, русский. И встретил командующего по-российски - хлебом и солью. После того как поговорили о делах, угостил добрым обедом, а затем проводил почивать в отведённую ему квартиру. На следующий день Репнин осмотрел казармы, гарнизонную столовую, побывал на экзерцициях.
Из Турну Репнин намеревался поехать в расположенный неподалёку палаточный городок, принадлежавший казачьему полку, но развернувшиеся события заставили его изменить планы. Когда сборы к выезду уже были закончены и он стал прощаться с офицерами крепости, неожиданно появился со своими кавалеристами генерал Потёмкин. У него оказались плохие вести: турецкие войска, переправившись через Дунай, осадили Журжу и угрожают взять её штурмом.
- Когда это случилось? - спросил Репнин.
- На следующий день после вашего пребывания в крепости.
- Нельзя допустить, чтобы турки взяли Журжу, - заторопился Репнин. - Выделите шесть эскадронов, я поскачу с ними на помощь осаждённым.
- А как же я?
- Вы с отрядом останетесь пока здесь. На случай, если турки вздумают наступать на Турну.
От Турны до Журжи было чуть более ста вёрст. Репнин мчался на выручку попавшей в беду крепости не жалея лошадей, привал он сделал только у небольшой деревушки, когда до Журжи оставалось не более пятнадцати вёрст. Надо было накормить лошадей, дать им отдохнуть, а заодно выслать к крепости разведку, чтобы получить сведения о противнике: каков он числом и начал ли вести осадные работы? Разведкой, однако, Репнин не ограничился. Снедаемый нетерпением, он выехал на рекогносцировку местности сам, взяв с собой двух офицеров.
День подходил к концу. Лёгкий ветерок, сопровождавший отряд всю дорогу, стих, над всей округой воцарилась предвечерняя тишина. "Пожалуй, сегодня уже ничего не успеем сделать, - подумал Репнин. - Придётся здесь заночевать, а утром с рассветом двинемся дальше и с ходу атакуем противника, если он всё ещё остаётся у стен крепости".
Вдруг его внимание привлекла огромная толпа, выступившая из-за холма. Люди шли в одинаковой одежде и отдалённо напоминали расстроенную колонну невооружённых солдат. "Откуда взялись? Уж не турки ли это, сдавшиеся в плен?" Репнин хлестнул коня и быстрой рысью направился к толпе. Каково же было его удивление, когда, подъехав поближе, он узнал в человеке, шедшем впереди толпы, коменданта Журжи подполковника Гензеля.
- Что это значит? - осадив коня, спросил Репнин.
- Нам пришлось добровольно сдать крепость, - отвечал подполковник по-немецки. - Турок слишком много. Нам всё равно не удалось бы удержаться.
- Но вы нарушили присягу, данную императрице.
- Я спас жизнь офицеров и солдат, а это дороже, чем крепость.
- Ладно, поговорим об этом потом. Куда направляетесь?
- Шли в Турну, а теперь куда прикажете.
- В Турне вам делать нечего. Дойдёте до реки Аржис и станете там лагерем. Завтра решим, как с вами поступить.
Когда обезоруженное войско возобновило путь, Репнин вернулся к своим отдыхавшим конникам и собрал офицеров на совещание. После случившегося идти на Журжу уже не было смысла. Без артиллерии и пехотных полков было бы глупо пытаться вернуть крепость. Ничего другого не оставалось, как смириться с временным поражением. В присутствии офицеров Репнин написал главнокомандующему рапорт о захвате турками Журжи и отправил его в главную штаб-квартиру.
В лагерь у реки Аржис Репнин прибыл на следующий день. Подполковник Гензель со своими людьми был уже там. Вскоре прибыл и генерал Потёмкин. Он уже знал о сдаче Журжи туркам без боя и выразил Репнину сочувствие в такой форме, словно на нём одном лежала моральная ответственность за случившееся. Репнин подозревал, что находившийся в виду самой императрицы генерал, жаждавший быстрой карьеры, тайно злорадствовал, будучи уверенным, что если бы командующим корпусом назначили его, такого бы не случилось...
- Что теперь будете делать? - спросил Потёмкин.
- Пока не знаю. Подождём, что ответит на мой рапорт главнокомандующий.
Фельдмаршал Румянцев приехал сам.
- Потрудитесь, ваше высокородие, объяснить, что всё это значит, - набросился он на Репнина. - Каким образом ваши люди осмелились вопреки присяге без боя отдать врагу то, что завоёвано кровью наших солдат?
Оробев, Репнин вытянулся в струнку. Когда фельдмаршал обращался к кому-либо со словами "ваше высокородие", всем становилось ясно: он находится в крайнем гневе. Стараясь сохранить спокойствие, Репнин стал объяснять, что главная вина в случившемся лежит на коменданте крепости подполковнике Гензеле. Гарнизон крепости имел на вооружении 40 орудий, достаточно припасов и мог выдержать осаду в течение по крайней мере двух недель. Однако комендант продержался только три дня, после чего вступил в переговоры с неприятелем и в конце концов принял его условия капитуляции: сложить оружие, оставить крепость и уйти по направлению к Бухаресту.
- Где они теперь, эти ваши герои?
Репнин показал на группу офицеров, понуро сидевших у крайней палатки.
- Как, они ещё на свободе? - вскричал Румянцев. - Немедленно заковать в железо и отправить в Хотин на суд. Судить по 120 артикулу.
Репнин попытался заступиться за несчастных:
- Ваше сиятельство, но это же смертная казнь.
- На вашем месте, князь, - сурово отпарировал его заступничество фельдмаршал, - я подумал бы о последствиях столь позорного акта, а не о судьбе этих предателей, истоптавших присягу. - И с прежней твёрдостью повторил: - Судить по 120 артикулу!
(120 артикул военного устава гласил, что ежели подчинённые коменданта найдут возможность дальнейшей обороны крепости, в то время как сам комендант изъявляет желание сдать её противнику, они должны сперва постараться уговорить его не делать этого, а ежели сие не поможет, арестовать его и выбрать из своей среды другого коменданта. Поскольку в данном случае этого не было сделано, офицеры сдавшегося гарнизона должны были рассматриваться как предатели, поправшие присягу, а это по законам каралось смертью).