И гофмейстер Михай Бало вновь вышел, чтобы утихомирить расшумевшегося скандалиста. Вскоре Пажи втащили в залу молодого паренька в истрепанной одежде: он был в разорванном студенческом плаще и запыленных башмаках, из которых наружу выглядывали пальцы, хотя одна подметка была крепко-накрепко прикручена шнурком. Что ж поделаешь, и сапожники не шьют вечных башмаков!
- Где вы подцепили этого малого? - спросил красный как рак Габор Лазар, самый пьяный из всех присутствовавших.
- У ворот встретили. Он как раз проходил мимо, когда мы выбежали на улицу. А ведь приказано было: "первого встречного".
Апафи одобрительно кивнул тяжелеющей головой. Глаза его глядели уже сонно, устало.
- Как звать? - спросил он, тяжело отдуваясь.
- Ласло Вереш.
- Кто таков?
- Странник.
- Тощее ремесло! - заметил Бельди.
- Господа, что вам угодно от меня? Я ни в чем не провинился. Я буду жаловаться. Отпустите меня. - И юноша поднял сжатые в кулаки руки, окидывая гневным взором трех княжеских пажей, насильно затащивших его во дворец.
- Несчастный, - шепнул ему один из них, маленький Пал Корниш. - Да знаешь ли ты, перед кем стоишь?
- Ну и что? Да по мне, будь он хоть сам Понтий Пилат.
- Если бы так! Но ведь это - его высочество Михай Апафи, сам великий князь Трансильвании!
Побелел нищий студент как полотно, даже ноги в коленях задрожали. Еще бы! Предстать перед самим князем! Лаци окинул взором большой сводчатый зал, серебряные кубки на столе, пажей в бархатных, расшитых золотом одеждах, потом заметил вдруг портрет на стене, на котором был изображен худощавый мужчина, сидящий за столом, точь-в-точь вот этот, что сидит сейчас во главе стола. Только тот, на портрете, в зеленом бархатном ментике и держит в руках украшенный драгоценными камнями скипетр…
Семинарист как стоял, так и рухнул на колени.
- Встань, сын мой, - приказал князь. - Не бойся ничего: ни один волос не упадет с твоей головы. Налейте ему стакан вина, пусть придет в себя.
Ласковое слово и вино действительно возвратили Лаци смелость.
- Никто здесь не замышляет против тебя ничего дурного, - князь пригласил тебя, сынок, сюда в качестве арбитра.
- Меня? - пролепетал смущенно юноша. - Да разве я осмелюсь?
- Если князь приказывает, надо подчиняться.
Ласло Вереш покорно склонил голову. А белый пес преспокойно улегся перед ним на полу и ободряюще поглядывал своими умными глазами с желтыми надглазьями.
- Изложите ему, господа, существо диспута, - подхватил нить разговора Апафи.
После этого Салициус вкратце пересказал пареньку доводы спорщиков бояр. Пользуясь моментом, Бельди насмешливо шепнул на ухо сидевшему рядом с ним Инцеди:
- Могли бы мы и поумнее заполнить время вместо таких вот чудачеств.
- Хорошо еще, - с улыбкой отвечал тот, - что мы - небольшое государство. Будь мы большим государством, сидели бы сейчас за столом иностранные послы и смеялись бы над нами.
- Может быть, вы и правы, - заметил ученый Бетлен, - только я не считаю это дело смешным. Скорее его высочество выказывает тонкий ум, спрашивая после ученого - мнение человека невежественного. Поверьте мне, господа, есть в этом и своя мудрость и задор.
Бельди презрительно скривил рот.
- Не столько мудрость, сколько дурость.
- А я уверяю вас, что вы ошибаетесь. Вот известны вам, например, жизнь и приключения справедливого халифа Гарун-аль-Рашида? Среди них можно встретить много подобных случаев. А это был великий государь.
- Давно это было, шурин, - заметил Бельди. - Если вообще когда-нибудь было.
- Спокойствие, господа! - раздался голос Апафи. - Выслушаем теперь мнение этого юноши: как же обстоят дела на том свете?
Глава VIII.Вестник с того света
Студент все еще в нерешительности стоял перед всеми этими важными господами.
- Может быть, ты не понял вопроса? - переспросил Апафи.
- Нет, я понял вас, всемилостивейший князь!
- Ну, тогда начинай. Корниш, поднеси-ка ему еще вина для просветления мозгов.
Одетый в бархат паж наполнил и протянул бокал оборванному нищему. Ласло колебался лишь мгновение, в следующий миг ему уже пришли на ум рассказы дядюшки Добоша о загробном мире. Сказка-сказочка, плетись, калачом оборотись!
- Ваше величество, - осмелев, начал Ласло, а его собака весело завиляла хвостом. - Жили-были в двух соседних венгерских селах два попа. Один - католический, а другой - протестантский. Однако это не мешало им быть хорошими друзьями, потому что были они оба заядлыми охотниками. Если религия и разделяла их, зато охота объединяла.
Впрочем, вся-то их дружба в том только и состояла, что они вечно спорили. И самой любимой темой их споров был как раз вопрос, о котором господа дискутировали сегодня за обедом у вашего княжеского величества. Без конца допытывались они друг у друга, что же есть на том свете. И всяк доказывал свое. Оба они обладали богатой фантазией, поэтому каждый по-своему обставил загробный мир. Кальвинист священник утверждал примерно то же самое, что и вы, сударь (он кивнул на Боера), а католический патер говорил, вот как тот господин помоложе. Иной раз эти слуги господни так входили в раж, что в доказательство правоты своей кулаками по столу начинали стучать… Пятнадцать лет кряду длилось это страстное состязание умов, но, разумеется, оно не привело ни к какому результату. Однажды патер зарезал свинью и устроил по этому поводу пир. Среди гостей был и его друг-кальвинист, с которым они, разумеется, и на сей раз затеяли диспут о потустороннем мире. Однако хозяин вскоре заметил, что гости, уже наизусть знавшие все их аргументы, начинают скучать. Поэтому он решил прервать спор и предложил:
- Canis mater!Хватит нам с тобой спорить. Когда-нибудь ужо и я узнаю, как там дела обстоят. Вот только угожу на тот свет!
- Поклянись, - воскликнул взволнованно протестантский священник, - что если ты умрешь раньше меня, то придешь и расскажешь мне, кто из нас был прав.
- Коли и ты мне, Мишка (так звали кальвиниста), то же самое пообещаешь, я согласен.
- Клянусь моим священническим обетом, что я явлюсь к тебе после смерти.
- И я клянусь. Вот тебе моя рука. Приду и скажу тебе всю правду.
Гости улыбались, глядя, с какой серьезностью дают друг другу такое необычное обещание спорщики, и говорили:
- Эх, святые отцы, до смерти пока далеко. Поживем еще немножко на этом свете! Выпьем да повеселимся!
И гости веселились часов этак до десяти вечера. А затем навеселе, со смехом и гомоном, разошлись пешком, или - смотря кто где жил - разъехались, кто на телегах, кто в санях, по домам.
Кальвинистский поп уезжал последним. Уже усаживаясь в сани, он крикнул хозяину:
- Не забыл обещания?
- Нет, не забыл!
Патер проводил взглядом своего последнего гостя, выезжавшего за ворота, вернулся с крыльца в дом, сотворил вечернюю молитву, да и отошел ко сну.
Не успел он и часа проспать, слышит: кто-то стучит в окно. У святого отца руки-ноги захолодели. Между тем его и прежде нередко будили в ночь-полночь. Над дверью у него висели на гвозде ключи от кладбищенской калитки. В этот миг гвоздь сам по себе выпал вдруг из стены, а ключи, таинственно зазвенев, покатились прямо к окну.
- Кто там? - вскочил патер с кровати и сунул ноги в ночные туфли.
- Это я, Мишка! - послышался за окном знакомый голос.
Святой отец подошел к окну, отодвинул занавеску. За окном стоял кальвинистский поп.
- Вернулся? Что случилось-то?
- Умер я, - отвечал гость глухим, плачущим голосом, - и вот пришел тебе сказать, что на том свете все иначе: не так, как ты говорил, и не так, как я думал. Аминь!
Патер уже и рот раскрыл, чтобы сказать: "Не болтай чепуху, Мишка!" - но слова эти замерли у него на устах: стоявший под окном человек исчез вдруг, как дух бесплотный. Ни снег не захрустел у него под ногами, ни следов на снегу не было видно. Между тем на небе сияла полная луна. Петухи пропели полночь. Патер, не попадая зубом на зуб, залез под пуховое одеяло, а к утру у него началась лихорадка. Еще хуже ему стало, когда поутру экономка пришла с известием:
- Святой отец, беда стряслась…
- Что такое?
- Кальвинистский-то священник, как вчера вечером от вас домой поехали, в горах вместе с санями в пропасть сорвались. И он и кучер - оба насмерть убились, ой, как страшно померли…
- Так вот я думаю, ваше княжеское величество, - закончил свой рассказ студент, - что ежели правду сказал вестник с того света, так ни один из спорящих господ не прав.
- Твоя правда, - воскликнул Апафи. - История очень хороша и поучительна. Я доволен!
Понравился рассказ и прочим важным господам.
- Умный малый, - заметил со смехом Криштоф Боер. - Победил нас. Я сдаюсь.
- Одним словом, не видать вам, господа, сабли.
- Да, в самом деле! Кто же получит княжеский подарок?
- Бог мой! Да кто же еще, как не юноша? - воскликнул князь.
- Как видно, не столько сказка понравилась Апафи, - иронизировал вполголоса Бельди, - сколько титул "ваше величество", которым молодой человек пощекотал его слух.
- Нет, не скажи, сказка была хороша и к месту, - возразил его сосед Инцеди.
- Вот-вот, - вмешался в их разговор придворный шут. - Мальчишка сказал то же самое, что и ученый. Ученого высмеяли, а невежду похвалили. Таков уж свет!
- Будьте свидетелями, господа! - поднял голос Апафи. - Я пообещал саблю тому из спорщиков, кто окажется прав. Ни один из вас не был прав, как доказал этот юноша. А поскольку его правда, пусть и сабля его будет. Бери, парень!
- Ваше величество, - скромно заметил студент, - как же посмею я повязать такую саблю на эти вот тряпки?
Апафи рассмеялся. В самом деле, на парня жалко было смотреть. Князь подозвал своего секретаря.
- Возьмите его с собой и оденьте как следует.
Словом, когда студент вернулся в зал, узнать его было нелегко: на нем был красивый серый доломан, зеленые шаровары, на ногах - сафьяновые сапоги, в руке - серая барашковая папаха с синим околышем. Комендант дворца собрал этот костюм из одеяний княжеской свиты разных времен. Новое платье было к лицу юноше.
- Ну, а теперь держи и саблю, - сказал ему княжеский паж Корниш.
- Все равно и теперь я не смогу носить вашу саблю, ваше величество.
- Это почему же? - спросил Апафи, заметно сердясь.
- Да потому, что сабля положена только дворянам. А я - простолюдин.
В зале поднялся невообразимый хохот, и сам князь смеялся до слез.
- Ей-богу, в жизни не доводилось мне иметь дело с таким хитрецом. Ты, наверное, армянин? Нет, ты уж лучше не отрицай, уж пусть я умру в уверенности, что ты армянин. Этот, господа, не растеряется! А где господин Налаци? Поди-ка, сударь, в канцелярию и, так уж и быть, выпиши ему дворянскую грамоту. Художник сейчас на половине княгинюшки, расписывает какой-то буфет. Позовите и его, я велю намалевать для парня дворянский герб.
Художника и в самом деле разыскали у княгини. Звали его Габор Габча. Это был долговязый малый с такой плутовской рожей, что из него наверняка получился бы мастер по подделке бумажных денег, будь в то время бумажные деньги уже в ходу.
- Звать изволили, ваша милость?
- Над чем работаешь?
- Цветы амаранта рисовал для ее высочества.
- Прервись на часок…
- Не смею, потому как великая княгиня…
- Княгиня, княгиня… Государственные дела прежде всего. Герб будешь сейчас рисовать.
- И что же мне изобразить на этом самом гербе?
- По зеленому полю фигуру усталого путника.
- Великий князь, усталость нарисовать невозможно.
- Невозможно? Гм! И в самом деле - невозможно. Просто человек получится. А усталый - нет. Ну, хорошо, тогда пусть выполняет эту задачу не герб, а фамилия… Как тебя зовут, юноша?
- Ласло Вереш.
- Ну так вот, отныне твое имя будет Ласло Вереш Фаради. Ступай, Габча, и нарисуй ему такой герб: белая собака на зеленом поле.
Добрый час миновал - и вот наконец перед князем лежали готовенькая жалованная грамота и герб.
Князь подписал грамоту, а затем принялся пристально разглядывать герб.
- Твоя собака, Габча, ей-богу больше на козу смахивает. Так и хочется ее подоить. Право же, что за пса намалевал ты, дурень? Ну ничего, коза тоже тварь полезная. Отдайте все это пройдохе парню и выгоните его поскорей из дворца, не то он скоро и голову мою выпросит.
- Ну, он не такой дурак!.. - невольно вырвалось у Дёрдя Бельди.
- Что вы хотите этим сказать? - обернулся на реплику известный доносчик Янош Кендефи.
- А то, что утомленному путнику было бы не под силу носить на плечах такую тяжесть, - смело отвечал Бельди, а затем, наклонившись к Инцеди, добавил: - Она и для целой Трансильвании-то обременительна.
Глава IX.Клад
Совсем барином стал теперь Ласло Вереш. По какой бы улице Дюлафехервара он ни проходил, все девушки дивились его наряду да сабле, что на боку позвякивала. Да что от всего этого толку, коли в кармане нечему звенеть? От собачьего "приданого" у него не осталось ни одного динара. Значит, и не к чему корчить из себя барина, а лучше снова идти да просить у добрых людей подаяние. Только в таком наряде, как у него теперь, это во сто крат труднее будет, чем раньше. К тому же дворянин скорее с голоду умрет, чем по миру пойдет.
Ласло брел по улицам города и, останавливаясь то и дело, чтобы утереть пот со лба, раздумывал, не отправиться ли ему снова во дворец, а там броситься перед князем на колени: возьмите, мол, меня на какую-нибудь должность придворную. Ведь Апафи был так добр к нему…
Он и в самом деле отправился ко дворцу, но охрана у ворот не пропустила его.
- Чего тебе?
- К князю хочу.
- Ты что, с ума спятил? Выдумал тоже…
- Да я же был у него полчаса назад..
- Спасибо еще, что не вызываешь князя прямо сюда, к воротам, - посмеялся над ним один из охранников, с изрытым оспой лицом. - Мол, потолковать с ним захотелось. Ну-ну, полегче, сударь! Наш князь - это тебе не венский император, у которого дом что проходной двор. Понимать надо, о ком говоришь!
Какой-то молодой паренек, сидевший перед воротами на круглом камне, с любопытством повернулся к рябому стражнику.
- А вы что, бывали в Вене, дядя Ишток?
- Как же не бывать? Бывал, конечно.
- Говорят, дома там большие-пребольшие.
- Дома, верно, побольше, чем здесь, зато сады - поменьше. Словом, остальное все - маленькое.
- И люди тоже?
- И люди.
- Но уж воробьи-то, верно, такие же?
- И воробьи меньше.
- Ну, а пчелки, дяденька Ишток?
Старый солдат (а старые солдаты и двести лет назад врать умели) сердито прикрикнул на парнишку:
- Меньше, коли я говорю! А к тому же, пчел там на шнурке привязанными пасут. Садики-то маленькие, словно клетки для птиц. Так чтобы пчелы в соседний сад не залетали, их к улью тонкими ниточками привязывают.
- Скажи на милость! - удивился парнишка, думая, как же глупо устроен мир за пределами Дюлафехервара.
А Ласло Вереш все еще стоял перед дворцовыми воротами.
- Ну, чего еще ждешь?
- Жду, пока вы подобреете.
Тут дядя Ишток прямо-таки растаял.
- Чего же тебе надобно, сынок?
- Скажите по крайней мере, сударь, каким образом к князю попасть!
- Один только способ есть для этого. Надо записаться на прием к князю - у господина Михая Телеки.
- Где же он проживает, этот самый господин Телеки?
- Здесь, во дворце.
- Тогда пропустите меня к нему!
- Не могу! К господину Телеки вообще никак невозможно попасть.
Огорченный, Ласло повернулся и понурив голову пошел прочь от ворот. А ведь как горделиво шагал он отсюда всего лишь час назад!
Солнце уже закатилось, и мир переоделся в серое платье, с тем чтобы тут же сменить его на черное. Словно знак подавал нашему путнику: "Близится ночь. Где спать-то будешь?"
Торговки на рыночной площади начали свертывать свои палатки, убирая в большие корзины нераспроданные фрукты и жареную утятину.
Запах жаркого так соблазнительно щекотал нос новоиспеченного дворянина, что у него родилось желание схватить кусок утки да и задать стрекача. Но разве убежишь далеко с этой вот саблей?!
Пришлось ему взять себя в руки и пройти мимо рынка. У дверей трактира ему лукаво закивал пучок можжевеловых веток. Двое цыганят кинулись навстречу, пиликая на скрипках.
- Прикажите сыграть вам какую-нибудь красивую песенку, гошподин благородный рыцарь!
- Прочь с дороги, цыганята, а не то вот выхвачу я свою саблю, тогда и голов своих не соберете!
И он снова торопливо зашагал, теперь уже по узкой улочке, в нижнюю часть города, по-видимому совсем недавно пострадавшую от пожара: то там, то сям виднелись изуродованные, закопченные стены. На черной земле повсюду валялись обуглившиеся бревна и стропила, кучи головней, полуистлевших тряпок, прибитой дождем золы, земли, черепков посуды, оплавленного железа и стекла. Ветер набирал полные пригоршни пепла и развевал его над городом.
Хвост белого песика, бежавшего неотступно за хозяином, сделался таким черным, будто его кто покрасил. А потершись об обгоревшие бревна, песик и весь стал пятнистым, словно всерьез хотел походить на ту козу, что под видом собачки художник намалевал его хозяину на дворянском гербе.
Нет ничего в мире печальнее, чем такая вот выгоревшая улица. Сотни примет говорят о том, что еще совсем недавно здесь мирно текла жизнь. Там - полуобгоревшая квашня, здесь - остатки детской люльки. В маленьком опаленном огнем палисаднике между старых деревьев уцелел островок зеленой травы. Какое милое гнездышко было здесь когда-то! У одной из стен уцелела от губительного огня карликовая слива. Даже плоды, сморщившиеся, спекшиеся в огне пожара, висели еще кое-где на ветвях.
Лаци тотчас же приметил деревце. "А ведь это, право же, находка!" - подумал он и с жадностью накинулся на плоды. Не очень-то вкусными были эти сливы: какие еще сливы в такую раннюю пору! Но голод не тетка, и Лаци показалось даже, что он ест великолепный сушеный чернослив.
А песик тем временем все рыскал вокруг да рыл лапами землю, словно кости себе на ужин разыскивал. Вдруг он взвизгнул, а затем завыл и принялся бегать от хозяина к месту своей находки и обратно.
- Куда ты зовешь меня, собачка? Что такое ты там отыскала? Косточку, что ли? Сейчас подойду к тебе, дай вот только поесть немного. Ну, ну, иду уже, хватит выть-то. Сейчас мы с тобой поищем ночлег на двоих!
Однако, подойдя к собаке, Ласло глазам своим не поверил: уж не сон ли это? Сидит его песик на задних лапах, словно человек на корточках, а передними какой-то котел медный обхватил и выпустить боится. Из пепелища, видно, выкопал.