Главнокомандующий в то время Кавказской линией генерал Гудович всерьез задумался над тем, что без установления в Кабарде элементов российских законов нельзя ожидать исполнения присяги кабардинцами на верное подданство России. И сам стал работать над проектом суда. Основные его положения сводились к следующему: оные судьи должны судить тяжебные дела и малые проступки подсудных им кабардинцев по их обыкновениям и быть подвластны Верхнему Пограничному Суду, в котором на сии суды должны идти апелляции. Важные преступления, как то измена, убийство, разбой, до сих Судов не принадлежат, а должны быть рассматриваемы прямо в Верхнем Пограничном Суде по законам Е. И. В.
Представленный Гудовичем на рассмотрение проект судов в структурном отношении предусматривал создать в Большой Кабарде два родовых суда для князей с их подвластными, кроме узденей, и два по родам владельцев расправы для узденей с их подвластными. Один родовой суд учреждался для Бекмурзиной и Кайтукиной фамилий, другой – для Атажукиной и Мисостовой фамилий, третий суд предназначался для Малой Кабарды. Были предусмотрены также три родовые расправы.
Предложения Гудовича получили одобрение императрицы.
– Безначалие, вкореняющее беспорядки, наглости и хищничество, как в Большой Кабарде, так и в Малой Кабарде есть причиною, что сей подданный самодержцам Всероссийским народ не мог еще быть обращен ни к какой пользе Империи, но буйством своим наносил единые беспокойства и заботы. Соизволяю приступить к учреждению между кабардинцами судов.
Принимая решение установить в Кабарде новую форму правления, Екатерина II, наверное, вспомнила один из районов смертельно напугавшего ее крестьянского восстания Е. И. Пугачева – Оренбургскую губернию, где раньше были "с пользою заведены между киргизами расправы".
Получив позволение Екатерины II, И. В. Гудович принялся за реализацию собственного предложения и поначалу дела у него шли успешно.
Но родовые суды и расправы, как новые органы царской власти в Кабарде, пытаясь поставить под свой контроль обычно-правовые нормы, вторглись в святая святых кабардинских князей. Они впервые законодательно ограничивали княжеский произвол. Им запрещалось отлучаться за границы России без дозволения главного воинского начальника в крае, мстить самовольно убийцам, укрывать преступников под видом гостеприимства, созывать общественные собрания – хасы, без особого на то повеления и разрешения родовых судов и расправ.
Князья с таким положением долго мириться не могли. И обстановка в Кабарде, которую Гудович не без удовольствия характеризовал как совершенную тишину и спокойствие вскоре нарушилась громом восстания кабардинских князей 1794 года.
Весной 1796 года генерал Гудович был отстранен от должности, и управление Кавказским краем было поручено сподвижнику Суворова генерал-лейтенанту графу Моркову. Но уже через шесть месяцев он впал в немилость и был отстранен. В течение двух месяцев наместники менялись один за другим: генерал-лейтенант Кисилев, генерал-майор Ураков, а с 2 марта 1799 года генерал-лейтенант Кнорринг. В апреле 1801 года он был командирован в столицу Грузии, чтобы убедиться в искренности и добровольном желании грузин вступить в русское подданство.
Результатом его донесения был Манифест 12 сентября 1802 года.
Кнорринг стал первым начальником края, распространившегося теперь по обе стороны Кавказского хребта. Он много внимания уделил обеспечению безопасности сообщения с Грузией. С этой целью он разгромил селение старшины Ахмета Дударова, главного инициатора грабежей и нападений на одиночных путников и военных команд в Тагаурском ущелье. Затем разрешил десяти тагаурским фамилиям, владеющим проходом от Балты до Дарьяла, брать пошлины с проезжающих купцов, свободно проезжать в Моздок и Тифлис и стал платить им по 10 рублей за каждый построенный русскими там мост.
Но вскоре он, ставленник Павла I, был отозван с Кавказа. Мотивы отставки Кнорринга изложены Александром I в рескрипте к его преемнику, генерал-лейтенанту князю Павлу Дмитриевичу Цицианову от 8 сентября 1802 года. В нем говорится: "По дошедшим ко мне жалобам и недовольствам на управляющих в Грузии ген.-л. Кнорринга ид. с. с. Ковалевского, признал я нужным возложить на вас должности с званием инспектора Кавказской линии, Астраханского губернатора, управляющего там и гражданскою честию и главнокомандующего в Грузии соединенные. Ревность и усердие ваше ручаются мне, что вы удержите и охраните его в надлежащем положении".
Тем временем волнения, продолжавшиеся в Кабарде с перерывами с 1794 года, вспыхнули с новой силой в 1803 году. Поводом к нему послужило предпринятое Цициановым в том же году строительство Кисловодского военного укрепления на месте, представлявшем собой стратегический узел связи Кабарды с закубанцами, а через них с Турцией и Крымом. Кабардинцы, расценив этот шаг как реальную угрозу своей территориальной целостности и без того значительно урезанной, по их мнению, Моздокской и Константиноградской крепостями, решительно и наотрез отказались выбрать судей.
Узнав об этом, Цицианов обратился к кабардинским почтенным князьям и категорично потребовал – немедленно выбрать судей в родовые суды. Одновременно он предписал генерал-лейтенанту Глазенапу строго наказать кабардинцев, если они не исполнят этого требования. После нескольких жестоких сражений кабардинцы были вынуждены изъявить покорность и выбрать судей. Но суды, восстановленные с таким трудом, к отправлению своих обязанностей не приступили. Дело в том, что князья, дав клятвенное обещание и присягу о своем согласии исполнить все принципиально требуемое от них, одновременно подали прошение, в котором они предлагали и свой вариант судоустройства. Они просили разрешить им выбрать судей с каждых двух родов из первых фамилий по восемь владельцев и двенадцать узденей с двадцатью бегоульями, которые бы оставались навсегда бессменными и без получения от казны жалованья. А для судов предлагали они оставить те же дома, которые были построены для родовых судов.
Дельпоццо, назначенный в то время приставом Кабарды, не обладая достаточной властью, чтобы узаконить просьбу князей, обращается с прошением к Цицианову. Отваживаясь фактически ходатайствовать за кабардинцев, преследуя, разумеется, прежде всего интересы России, Дельпоццо, вероятно, уже знал о существовании рескрипта царя от 31 июля 1804 года к Цицианову, который разрешал ему вводить "расправу кадиев", то есть духовный, шариатский суд.
Сверху против духовного суда не было помех, снизу обосновывалась его целесообразность. Далее гнуть свою линию Цицианову уже не было смысла. Ведь введением шариатского суда – мехкеме – кабардинские князья обязывали и себя исполнять службу Российского правительства, а большего царь от них и не требовал.
На прошение кабардинцев Цицианов ответил приказом от 9 мая 1805 года: "Споспосшествуя пользам Кабардинской области, хотя вы по ветренности и своим беспутствам того и не заслуживаете, я согласен, чтобы в то время как вы учините присягу на верное подданство Е. И. В., учредить на просимом вами основании родовые Суды и оставить на тех правилах выбор судей.
Входя, однако ж, в большие выгоды ваши, признаю нужным, чтобы сии родовые Суды состояли в зависимости от Верхнего Моздокского Пограничного суда, дабы в случае, ежели бы обиженный не получил удовлетворения, мог перенести дело свое в Пограничный суд".
Таким образом, и в условиях шариатского суда ключевые позиции управления все же оставались за Кавказской администрацией.
В 1806 году, после убийства в Баку Цицианова, главнокомандующим на Кавказ вторично назначается генерал граф И. В. Гудович. Вместо Глазенапа был назначен Булгаков Сергей Алексеевич – генерал от инфантерии. Сподвижник Гудовича по Кавказской линии, с Георгием на шее за штурм Анапы, он заслуженно пользовался репутацией храброго, энергичного и в достаточной степени простого человека. Это был представитель типа честного, прямодушного старого кавказского рубаки. Его колоссальный рост, трубный голос, львиная храбрость – все делало его человеком необыкновенным. Несмотря на свои 70 лет, он еще лихо скакал на рьяном персидском жеребце за зайцами и легко ломал подковы. Доступность же его, простота, щедрость и широкое хлебосольство привлекали к нему сердца подчиненных. Он любил видеть вокруг себя всех офицеров отряда. Ежедневно в 9 часов утра, на строго определенном месте, два солдата расставляли на маленьких жестяных тарелочках походные закуски, за ними выносили бутыль водки, появлялся сам Булгаков и своим зычным голосом кричал: "Вались, ребята!" Офицеры, кто не был в наряде, в парадной форме, шли к нему. И заставали его в одной и той же позе: он сидел на бурке, в рубахе с расстегнутым воротом и усердно тер табак для своей табакерки. Офицеры рассаживались кругом на траве, и Булгаков цветистым слогом рассказывал про матушку царицу, про времена Павла.
В 1806 году началась война с Турцией, и Булгаков с войсками двинулся на Баку. В течение месяца он бескровно покорил весь Дагестан, захватил Бакинское и Кубинское ханства, но понес большие жертвы, возвращаясь зимой назад, от затеречных чеченцев.
Для покорения и наказания буйных и хищных чеченцев было сформировано три отряда: 1-й Булгакова у станицы Червленной, 2-й Мусина-Пушкина у Моздока и 3-й графа Ивелича у Владикавказа.
17 февраля 1807 года войска тремя колоннами двинулись в грозную теснину Ханкальского ущелья. Диким воплем встретили их чеченцы. Разразилась битва. Семь часов шел бой. Медленно, шаг за шагом, двигались войска вперед, осыпаемые пулями с фронта, поворачивая орудия то влево, то вправо, для отражения неприятеля с флангов. Солдаты брали засеку за засекой, завал за завалом, и противник отступил, оставив более тысячи тел. Потери русских – 50 убитых и 114 раненых. 5 марта Булгаков атаковал Герменчук. Горцы защищались отчаянно. Тогда селение подожгли с трех сторон. Громил он и черкесские полчища на Кубани, разоряя их аулы и отгоняя стада. Горцы пытались сопротивляться, но при штурме Майкопских укреплений, а затем на реке Курджинсе были разбиты.
В декабре 1810 года Булгаков был отстранен от должности и на его место 22 февраля 1811 года был назначен генерал-лейтенант Ртищев. Главнокомандующим в Грузии тогда был генерал Тормасов.
Ртищев прибыл в Георгиевск 29 мая 1811 года. А с июля 1811 года после ухода генерала Тормасова Кавказский край был разделен на Закавказье – управление было возложено на генерал-лейтенанта маркиза Паулуччи, и Северный Кавказ – Ртищев. В феврале 1812 года с отзывом маркиза Ртищев был назначен главнокомандующим одновременно в Грузии и на Кавказской линии, а управление Кавказской линией поручено было генерал-майору Портнягину, которого сменил Иван Петрович Дельпоццо.
Глава V
Ермолов на Кавказе
1
После окончания Отечественной войны и войны против Турции и Персии, которая длилась с 1806 по 1813 год, Россия более настойчиво стала продвигаться вглубь Кавказских гор, закрепляя за собой новые земли, строя крепости, редуты, военно-оборонительные линии. Однако, как ни сильны были эти укрепления, правительство осознавало, что с одной регулярной армией не одолеть беспокойный Кавказ, и лучшим средством в деле замирения края является заселение его казачьими станицами и крестьянскими селами. Поэтому оно делало то и другое, стараясь при всяком удобном случае увеличить число линейных казаков вливанием в станицы новых поселенцев или даже обращением целых крестьянских сел в казачье звание.
Понимали эту разницу и горцы. Они говорили:
– Укрепление – это камень, брошенный в поле: до ж ль и ветер уничтожают его; а станица – это растение, которое впивается в землю корнями и понемногу застилает и охватывает все поле.
Для более энергичного выполнения этой задачи царь Александр I направляет на Кавказ Алексея Петровича Ермолова, который заселил казаками среднее течение Терека и определил целесообразность их поселения вверх по Сунже. И хотя он значительно ограничил казачьи вольности на Тереке, оглядываясь позже назад, перебирая в своей памяти гордые победы, возвышения, принесенные ему судьбой, да и несмываемые обиды тоже, он с сердцем говорил:
– Полное уважение мое приобрели Линейные казаки. Прежде видел я их небольшими частями и не так близко, но теперь могу судить и о храбрости их, и о предприимчивости. Конечно, из всех многоразличных казаков России едва ли есть подобные им.
Вряд ли Ермолов мог предположить, какими станут для казачества последующие годы, что рухнет ненавистное крепостное право, что падет царский трон и казачество окажется на обочине истории. Но не человек приближает к себе время, а время приближает к себе человека. Еще сегодняшнего, оно заставляет его думать о завтрашнем дне и рваться к будущему, не забывать при этом ни светлых, ни горьких страниц прошлого.
Возвратимся же к двадцатым годам девятнадцатого века… По твердой утрамбованной дороге стучали конские копыта, звенели бубенцы откормленных рысаков. Карету, в которой находился А. П. Ермолов, сопровождала сотня петербургских кавалеристов и сотня приставленных уже здесь, на Кавказе, казаков-терцев. Заходящее солнце понемногу исчезало за дальними горами, и в воздухе уже появилась тускловатая сумеречная дымка, обычная для начала осени. Она еще не сгустилась настолько, чтобы скрыть детали ландшафта, напротив, придала пейзажу особую резкость и глубину. Дорога прорисовывалась белой лентой, убегающей к горизонту, где виднелись освещаемые закатом отроги Кавказских гор. Над горами дотлевал закат, темнели и грузно ворочались набухшие дождем тучи, наполняя предгорье сизым туманом. Люди в оказии молчали, вглядываясь в окружающий ландшафт. Местность вокруг казалась совершенно пустынной и дикой.
Заросшие высоким кустарником склоны холмов кое-где прорезались глубокими оврагами. Редко стоящие деревья быстро сменились густым лиственным лесом. Он вплотную подступал к дороге. Кроны деревьев плотно сомкнулись, образовав полутемный тоннель.
– Где мы сейчас находимся? – выглядывая из кареты, спросил Ермолов.
– Ваше превосходительство! Подъезжаем к Георгиевску, – бодро ответил адъютант. – Какие будут распоряжения?
Но распоряжений не последовало. Ермолов вновь откинулся на диване и углубился в раздумье…
19 апреля 1816 года в Петербурге состоялся следующий высочайший приказ: "Генерал от инфантерии Ртищев по желанию его увольняется от исполняемой им ныне должности, коему и состоит по армии, а на его место командиром Отдельного Грузинского корпуса назначается генерал-лейтенант Ермолов".
Вместе с тем ему было присвоено звание главнокомандующего войсками и главноуправляющего гражданской частью в Грузии и в губерниях Астраханской и Кавказской.
Приказ этот застал Ермолова в его орловском имении. Отдыхая, он подумывал уже об отставке, но известие, а затем и срочный вызов в Петербург как бы снова вернули его в молодость.
– Кавказ!.. Кавказ, – задумчиво повторял он.
Провожающая его сестра спросила:
– А на Кавказе все еще идет война?
– Войны там нет. Но стычки и перестрелки идут, – спокойно отвечал Ермолов.
На аудиенции государь сказал, что помимо возложенных на него обязанностей ему поручается выехать во главе миссии чрезвычайным и полномочным послом в Персию для ведения переговоров.
Назначение Ермолова произошло в трудное для страны время.
Важнейшей задачей для России после победоносного разгрома наполеоновской армии было добиться мира на юге, чтобы обеспечить восстановление и развитие экономики. А для этого надо было установить прочные отношения с Персией, не оставляющей своих притязаний на земли, уступленные ею по гилюстанскому миру
Император Александр, назначая Ермолова наместником на Кавказе, возлагал большие надежды на его дипломатические способности и первым делом поручил ему отбыть с миссией в Персию, где заключить мирный договор с шахом.
– Я знаю, светлейший, что для Вас мало Кавказа, и поэтому прошу возглавить миссию, как мою личную просьбу Я жду с вами мира, – сказал он.
Кавказ был давней мечтой Ермолова, но вот второе назначение было неожиданным и заметно терзало его.
– Я же старый вояка, – говорил он в узком кругу друзей, – а меня в дипломаты. Персы народ хитрый и коварный, я же прямой, как наводка моей артиллерии. Тяжело мне будет вести с ними разговор.
А император, зная прямоту и честность Ермолова, как раз и рассчитывал на благоприятный мир.
И вот он на Кавказе, чтобы навсегда остаться в его истории.
Алексей Петрович родился 24 мая 1777 года в Москве. По традиции дворянских семей, уже на следующий год младенец был определен в лейб-гвардию Преображенского полка. В 15 лет, получив сначала прекрасное домашнее образование, а затем в Московском университетском пансионате, был произведен в капитаны и зачислен в Нижегородский драгунский полк, находящийся тогда в Кубанском корпусе. Однако пятнадцатилетнего юношу не решились отправить в такую даль и назначили адъютантом к шефу Нижегородского полка графу Самойлову, занимающему в Петербурге должность генерал-прокурора. Петербургская жизнь не помешала Ермолову заниматься военными науками. После блестяще выдержанного экзамена при кадетском корпусе он был переведен в артиллерию. С этого начинается его боевая служба. В 17 лет он принимает боевое крещение при штурме Варшавы, где, замеченный Суворовым, награждается первым своим орденом – Георгия 4-й степени.
Юный Ермолов начал быстро подниматься по служебной, военной лестнице. Вскоре он уже в Италии, под началом знаменитого генерала Девиса, действующего против французских войск. В начале 1796 года капитан Ермолов отзывается в Россию и направляется на Кавказ в Каспийский 35-тысячный корпус генерала Зубова, который готовился выступить против персидского шаха Ага-Мохаммед-хана Каджара, заливавшего кровью Грузию.
В мае граф взял Дербент и стремительно двинулся в сторону Тегерана. Лишь смерть Екатерины II и вступление на престол Павла I, отозвавшего войска, спасли Персию от полного разгрома. 19-летний Ермолов за мужество, проявленное при штурме Дербента, произведенный в майоры и отмеченный золотым крестом св. Владимира, по дороге в Петербург и не думал, что вновь и надолго вернется на Кавказ.
В столице его произвели в подполковники и назначили командиром конно-артиллерийской роты. И вдруг "за вольнодумие и восхваление французской республики" Павел отправляет его в казематы Алексеевского равелина, а затем в бессрочную ссылку в Кострому, где он жил вместе с Матвеем Ивановичем Платовым, ссыльным, знаменитым воином екатерининского времени, впоследствии графом и знаменитым атаманом Донского казачества. Потеря нескольких лет службы очень волновала его. Казалось, это конец всему. Но вскоре воцаряется Александр I, и Ермолов вновь в армии. В битве за Аустерлиц он произведен в полковники, а в 1808 году – в генерал-майоры. В Отечественной войне 1812 года Ермолов возглавил штаб Западной армии, которой командовал М. Барклай де Толли. Наконец, он – начальник штаба М. Кутузова.