В Бородинском сражении он совершил беспримерный подвиг, отбив у французов батарею Раевского, чем в значительной мере не дал неприятелю опрокинуть русскую армию.
С начала заграничного похода 1813–1814 гг. А. Ермолов стал во главе всей русской артиллерии. И вот – победное взятие Парижа. Ермолов командует русской и прусской гвардией. Его грудь украсят ордена св. Георгия трех степеней, а мундир – золотая шпага, усыпанная бриллиантами с надписью "За храбрость".
В военную историю Ермолов вошел как один из героев всех войн России с Наполеоном и как военный деятель, положивший прочное основание покорению Кавказа.
2
Стоял сентябрь. В крепости Екатериноградской было заметное оживление. По улицам то в одну сторону, то в другую скакали рысью казаки, громко переговаривались женщины. В просторном деревянном доме, занимаемом атаманской канцелярией, было особенно людно. Сюда спешили конные с пакетами, отсюда давались распоряжения, советы. Все это возбуждение объяснялось ожиданием приезда наместника Ермолова с прибывающей оказией из Георгиевска.
Ермолов, следуя в Тифлис, где у него должна быть постоянная штаб-квартира, сделал там остановку.
Вместе с офицерами штаба Линии и чиновниками он тщательно изучил положение и пришел к выводу, что оборонительная линия по Тереку безнадежно устарела.
– Передовые экспедиционные отряды русской армии ведут сражения в предгорьях Чечни против ставленников персидского шаха, – докладывали ему, – а по берегам Сунжи и притокам у нас почти нет войск.
– Тогда следует перевести укрепленную линию с Терека на Сунжу к месту соприкосновения с противником, – предположил он.
– Может, подождем, таких ресурсов у нас пока нет, – отвечал командующий Линией.
– Чего ждать? Чтобы напрасно гибли люди с той и другой стороны, – уже настойчиво заявил Ермолов.
– Тогда для закрепления земель на новой линии надо будет переселить часть казаков из станиц Моздокского, Волгского, Хоперского, Кавказского полков, – продолжал командующий.
– Если понадобится, то будем переселять, – сказал Ермолов, на что гражданский губернатор Марк Леонтьевич Малинский заметил:
– А не вызовет ли передвижение станиц с обжитых мест недовольство у казаков.
– Не надо бояться этого. Мы же переносим линию не из прихоти, – ответил Ермолов, хотя понимал, что одно перенесение казачьих станиц со старых позиций на новые не решит эту проблему. И он распорядился строить крепости: Грозную, Нальчик, Внезапную, Бурную. Это пока, а потом будет видно.
Казачьи станицы ждали приезда нового наместника, но в отличие от кичливой горской знати, проявившей напускную помпезность в Георгиевске, встречали его уважительно просто с достоинством.
В Екатериноградскую спешно собирался отряд казаков, которые будут сопровождать Ермолова до Тифлиса, а затем и в Персию. Прибывали группами. Каждая группа располагалась отдельно: кизлярцы, червленцы, ищерцы, наурцы, галюгаевцы. Казаки уже знали, что в Георгиевске Ермолов объявил горским князьям, что прибыл на Кавказ с миром, кто ждет его, и с законом для тех, кто жаждет порядка. С теми же, кто сеет смуту в Кавказских горах, он пообещал обойтись круто…
Зря время не теряли. Есаулы готовили своих казаков к походу. Старики учили молодых рубке лозы саблей. Показывали, как правильно действовать казачьим оружием. Помимо обороны и налетов, отрабатывали с казаками приемы охватов и обходов, окружения, засад и заманивания врага. Все это так необходимо в походе, поэтому старались все. Проверялись кони, верные друзья казаков, настолько верные, что казак и конь представляли, как бы одно нерушимое целое. Рассказывали, что были случаи: у коня погибал хозяин, конь не подпускал к себе никого другого, тосковал и умирал. Казак никогда не говорил о коне сдох, а уважительно – кончился.
В общем, казаки серьезно готовились к походу с Ермоловым. Этого человека они знали из рассказов стариков, воевавших вместе еще в далекие годы Дербентских событий, видавших его в боях с французами.
Знали его простоту. Поэтому во встрече не было особой щепетильности. У триумфальной арки Екатериноградской эскорт наместника встретила группа атаманов станиц и старшин и вручила ему хлеб-соль на серебряном блюде. Священник отслужил молебен. Казаки прошли посотенно перед наместником торжественным шагом, а потом исполнили свою любимую:
Всадники-други, в поход собирайтесь,
Радостный звук вас ко славе зовет!
С бодрым духом храбро сражайтесь!
За царя и Россию смело в бой вперед!
Приняв "фрунт", казаки напомнили Ермолову его молодость и встречи с этими людьми много, много лет назад.
Екатериноградскую, свою ровесницу, он тоже хорошо помнил. Заложенная в урочище Бештамак, при слиянии Малки и Терека, она имела стратегическое значение. От станицы дорога из России расходилась на два военных тракта. Первый через Моздок на Червленную и Кизляр, второй и на Владикавказ, и в Грузию, куда он вскоре и отправился.
3
Посетив с миссией Персию и выполнив поручение царя, Ермолов привез ему фирман Фетх-Али-шаха. В фирмане говорилось, что Персия на вечные времена будет в мире с Россией и признает за нею области, к ней отошедшие.
– А теперь за работу на Кавказе, – напутствовал Ермолова император. – Я жду от вас и там побед!
В это время племена, населяющие горные ущелья Кавказа, оказались оцеплены кольцом русских владений. С севера Кавказская линия, на востоке России принадлежала узкая полоса Дагестанского побережья Каспийского моря, на юге – почти все Закавказье. Многие из них признали себя русскими подданными. Колебалась в своей верности еще Кабарда, при малейшем удобном случае поднимавшая восстания, и надо было присоединить чеченцев и дагестанцев, населяющих горы и предгорья против левого фланга Кавказской линии.
Ермолов, находящийся в Тифлисе, погруженный в глубокое раздумье, вышагивал по своему кабинету. Затем остановился против начальника штаба Вельяминова и сказал, глядя ему в глаза:
– Меня удивляет, почему нынешний год не то, что прошлый или позапрошлый. На нас беспрерывно нападают черкесы и чеченцы, и в Дагестане что-то затевается.
– Меня тоже это удивляет. С Северного Кавказа регулярно поступают тревожные вести, – ответил тот.
Ермолов немного помолчал и добавил:
– Алексей Александрович, скажи, тебе ни о чем не говорит имя Бей-Булат.
– Говорит. Это предводитель чеченских хищников, как докладывают, уже дважды нападал на Военно-Грузинскую дорогу.
– Вот шельмец. Он же мне клятву давал, что не будет нападать на наши границы.
– Его кто-то науськивает, вот он и разбойничает.
– Не Кази-Мулла с ним поработал? – спросил Ермолов у Вельяминова. – Мне недавно сообщили, что он призывает своих единоверцев к "газавату", но я не верю.
– Может, и Казн. Но Бей-Булат и сам не промах. Ему эти грабежи и нападения, как забава – лишь бы прославиться.
– Но за ним же идут и другие? И не единицы, а тысячи! – продолжал Ермолов.
– А для них грабеж – это профессия, основное средство существования, – отвечал Вельяминов, зная, какую тревогу у Ермолова вызывают разбойные нападения на Кавказскую линию, станицы и мирные поселения с целью отгона скота, табунов, захвата пленных с последующим получением выкупа.
– И метрополией этих разбойных формирований, как я понимаю, является горная Чечня?
– Да, там находится это осиное гнездо, – ответил Вельяминов.
– Вот его и надо в первую очередь выжечь, – как о чем-то решенном сказал Ермолов.
Как человек военный, Ермолов считал, что любую проблему можно решить с помощью военной силы, и думая о строительстве Сунженской укрепленной линии, он исходил в первую очередь из чисто стратегических соображений.
– Устроив на Сунже крепость, неподалеку от чеченских деревень, – пишет он в прошении в Петербург, – удобно будет делать внезапные нападения, ибо не будут они заранее знать о наших намерениях и угадывать оные. Оттеснив их ближе к горам и беспрерывно содержа в страхе, можно заставить их более помышлять о собственной защите, нежели о нападении.
На его просьбы из Петербурга в 1818 году последовало Высочайшее повеление: "Как генералу Ермолову, так и всем могущим заступить на его место: утвердиться на реке Сунже и заселить ее казаками".
Ермолов значительно усиливает Назрановский редут, построенный еще до его прибытия на Кавказ, строит ниже укрепление "Преградный стан", впоследствии станица Михайловская. В 1818 году строит крепость Грозную, на следующий год – крепость Внезапную, за которой следует Бурная. Между этими крепостями воздвигается сплошная линия мелких укреплений, рассчитанных на небольшие гарнизоны, но представлявших из себя серьезную преграду хищникам, благодаря своим глубоким рвам и высоким, крепким валам. И параллельно проводятся операции по принуждению противника к прекращению грабежей и нападений.
* * *
На улицах станицы Червленной большое оживление. Ермолов решил покарать разбойников в Чечне и с этой целью стягивал сюда войска. Низкие, с камышовыми крышами хаты были забиты до предела солдатами. И хотя казаки и солдаты были дружны на Кавказе, эта переполненность станицы солдатами казакам не нравилась. Сознавая, что войска на время защитят их от набегов чеченцев, они вместе с тем и горевали: нужен был корм для военных коней, а его и для своих-то не хватало.
В одной из низеньких хат расположился Ермолов. Он сидел за столом и вел разговор с командиром Гребенского войска полковником Ефимовичем и атаманом станицы Алексеем Щедриным. Совсем недавно главнокомандующий упразднил у гребенцов выборность и придал войску полковую организацию. По его распоряжению выборные должности атаманов упразднялись, и командирами войск и линейных полков были назначены офицеры регулярных войск. Им предоставлялось право заменять и выборных станичных атаманов по своему усмотрению. Полковник Ефимович Е. П. был первым командиром, назначенным в Гребенское войско.
– Почему так участились набеги чеченцев на станицы? – спросил Ермолов у командира. – Ведь казаки с ними издавна куначились.
– Действительно, долгое время у казаков отношения с чеченцами были мирные, – ответил за командира атаман. – Но потом испортились.
– И почему? – заинтересованно спросил Ермолов.
– Мы считаем, что здесь кроется три причины. С одной стороны, в среду чеченцев проникли мусульманство и турецкое влияние, враждебное русским. С другой – чеченцам пришлось испытать крайне разорительное нашествие степняков-калмыков, которые пользовались поддержкой русской власти. Так, помогая соседям, казаки наживали врагов. И третье – завидуют они нашим справным хозяйствам.
– Как же получилось, что они совершили на вас такой неожиданный налет, – спросил теперь он уже напрямую атамана, имея в виду недавний набег чеченцев на станицу.
– Нас тогда командир послал в Дагестан, а им кто-то сообщил, вот и воспользовались.
– И какой ущерб?
– Станицу казакам удалось отстоять, а вот скот увели и пленили несколько молодых женщин, возвращающихся с огородов, – отвечал теперь полковник Ефимович.
– Кто же у них предводитель, узнали?
– Говорят, Бей-Булат.
– Это точно? – уже запальчиво переспросил Ермолов. – Давно я хочу проучить этого пройдоху!
– Да уж куда точнее. Мои казаки через кунаков вызнали, что с ним была шайка Эски из чеченского аула Шали и люди осетинского алдара Кубатия, – ответил атаман.
Ермолов знал, что в последнее время лихой Бей-Булат уже несколько раз нападал на Военно-Грузинскую дорогу и окрестные села и станицы. И его надо было наказать.
Главнокомандующий сидел за столом спиной к двери и не видел, как в комнату вошел его адъютант.
– Ваше превосходительство, – обратился тот к нему. – Сообщают, что абреки снова напали на оказию, следующую по Военно-Грузинской дороге. Есть жертвы.
Ермолов еще был во власти своих мыслей, но сразу же опомнился, отбросив все тяжкие думы. Он вышел из хаты в бурке, отчего его огромная, богатырского сложения фигура казалась еще более величавой. Хмурое лицо казалось злым.
Начал моросить дождь. С Терека налетел порыв ветра. Лицо Ермолова посуровело и каменно застыло, густые брови сошлись.
– Я же объявил им, что прибыл на Кавказ с миром, кто его хочет, – со вздохом сказал он. – Но раз кто-то не хочет ни мира, ни порядка, если кто-то хочет вражды с Россией, я найду место поговорить с ним!
– Ваше превосходительство, может, пройдем в штаб, – напомнил о себе командир гребенцов.
Но Ермолов снова вошел в хату и остановился в глубине комнаты. Перекинув бурку на правое плечо и опираясь левой рукой о саблю, он сказал адъютанту:
– Пиши приказание полковнику Пулло, – и тут же стал его диктовать.
– Срочно передай его депешею в Грозную.
А когда адъютант вернулся, он спросил:
– Что там еще пишут с Линии?
Тот доложил о нескольких запросах и бумагах, связанных с финансами и снабжением.
– Их передай интендантам, – распорядился Ермолов.
– А вот рапорт и второе донесение генерала Розена, – продолжал адъютант. – Жалуется на лихорадку, от которой болеют и умирают люди. Просит усилить лекарствами и докторами Дагестанскую линию. Просит обмундирования.
– Этому действительно надо срочно помочь, – сказал Ермолов, подписывая бумагу, так как сам видел на Линии солдат в лаптях и рваных штанах.
– Вот еще письмо из Аварии, – докладывал адъютант.
– О чем там пишут?
– Пишут, что бегут люди от ханов к Кази-Мухаммеду.
– К кому, кому?
– Да к этому новоявленному имаму в Гимрах. Пишут, что распевают они там псалмы, ведут беседы о Боге.
– Начало хорошее, да как бы потом не обернулось против нас, – осторожно сказал полковник Ефимович. – Не верю я миролюбию этого имама, хотя странно, что именно он призывает племена к миру с нами!
– Тут, братцы, может быть два вывода. Или он поистине богоискатель, человек, ищущий в Коране, молитве истину и покой, или же он хитрая бестия и шельма, хорошо понимающий, что пока дагестанцы не объединились воедино, нельзя и помышлять о войне с нами. В таком случае этот имам – тонкая бестия и может быть нам опасен, – заключил Ермолов.
Все замолчали. Адъютант продолжал перебирать бумаги, пока Ермолов вновь не заговорил.
– Пустое. Ханы врут. Они нашими руками хотят уничтожить своего противника. Черта с два, ни одного солдата не посылать против этого имама! Пусть сами расхлебывают свою кашу.
– Хотя поскорее бы покончить с этими князьками, которые придерживают средневековье в горах, – сказал Ермолов, перейдя к окну. – Лет через пятьдесят весь этот край от Терека и до Аракса и в другую сторону до Анапы будет русским цивилизованным и просвещенным, и народы Кавказа станут благословлять Россию за то, что делаем сейчас мы.
Все с интересом посмотрели на главнокомандующего. А он продолжал:
– Да, господа, я серьезно так думаю. Я уверен, что пройдет время, и эти народы получат вместо поножовщины, резни и войн спокойное существование, торговлю, дороги, знания и покой. А за имамом надо присмотреть.
Все облегченно вздохнули. Установилась тишина, которую вскоре нарушил адъютант.
– Ваше превосходительство, а тут еще одно донесение, из Екатериноградской, – словно извиняясь, доложил он.
– Что там пишут? – спросил Ермолов, беря распечатанный пакет.
– Командир Кабардинского пехотного полка Подпрятов сообщает, что согласно вашему указанию посланный им в Малую Кабарду майор Тарановский склонил жителей Малой Кабарды к добровольному переселению с Курпика на берега Терека, и они уже начали перевозить свои семейства, имущество, сакли и перегонять скот. Теперь они будут жить на том самом месте, что вы предписали.
– Молодцы Подпрятов и Тарановский, – сказал Ермолов и стал рассматривать бумаги.
– Да они и текст подписки прислали, – восторженно произнес он и стал читать текст.
– Ваше превосходительство, там и рапорт о поощрении приложен. Подпрятов просит поощрить вашей властью господ офицеров и нижних чинов, отличившихся в походе, а особенно хорунжего Медведева.
– А это за что же? – переводя взгляд на адъютанта, спросил тот.
– Успех на переговорах, – пишет Подпрятов, – был во многом достигнут благодаря тому, что Медведев говорил с кабардинцами на их языке.
– Молодец, казак! За это непременно надо поощрить, – сказал Ермолов.
Все с интересом наблюдали за Ермоловым, который буквально на их глазах так преобразился.
– Ничего, теперь и остальные потянутся к нам, – восторженно произнес он. – Кабарда – это теперь "завоеванная сторона".
Однако очень скоро Ермолову придется пересмотреть свой взгляд на Кабарду.