Через несколько дней в Иерусалим пришла весть о том, что сорок два молодых родственника бывших жён короля Ёрама – столичные балбесы, проводившие дни в непрерывном веселье и путешествиях, перехвачены Еху в Израиле и зарезаны в Бет-Экеда.
Если даже этих свистунов и прожигателей жизни убил Еху – на что могли рассчитывать Аталия и её крошка-внук, последний мальчик в роде Давида?!
И вот она бежит по дворцу, ищет младенца, чтобы спрятать его – и не находит. Мальчика уже укрыла от людей, а пуще всего, от бабки, его тётя, Иошева.
Опять перед нами в Танахе картина полного взаимонепонимания матери и дочери, подобная отношению Михаль к королю Шаулу – та тоже поверила в ненависть отца к её любимому Давиду. Летописец настаивает на том, что в избиении иудейской династии виновата именно она, королева Аталия. Дословно:
Аталия, мать Ахазии, видя, что сын её умер, встала и истребила всё королевское потомство. Но Иошева, дочь Ёрама, сестра Ахазии, взяла Иоаша, сына Ахазии, и выкрала его из числа умерщвлённых. Его и кормилицу его поместила она в постельной комнате. И скрыли его от Аталии, и не был он умерщвлён. Так он скрывался в доме Господнем шесть лет, между тем, как Аталия правила страной.
Чёрная тень Еху приближалась к Иудее. Слухи о массовых казнях в Изреэле и Шомроне ходили по Иерусалиму. Народ вдруг притих, люди собирались и стояли у входа в Храм, готовые беспрекословно выполнить любое веление жрецов. Ещё вчера даже приглашение на жертвоприношение вызывало обязательное: "А зачем?" Теперь массовый молебен продолжался целый день, прихожане вели себя как дети, верящие, что их судьба зависит от их послушания.
В летописях Танаха подведён итог расправ Еху над королевской семьёй:
И не осталось в доме Ахава никого имеющего силы править.
Впечатление, что дальше в хрониках лакуна, т.е. пропуск. А может, тайна?
В это опасное и неопределённое время Аталия была помазана в королевы над Иудеей, что для меня является ещё одним подтверждением её никакой не демоничности, не потери рассудка, а напротив, характера и ответственности, ибо едва ли кто другой соблазнился бы тогда принять на себя власть над, казалось, приговорённым к смерти Иерусалимом. После всех постигших её семью несчастий она становится во главе перепуганного народа.
Почему же в королевы помазали именно её, Аталию? Как последнего взрослого человека из королевской семьи? Но была ещё Иошева. Навязала она своё правление силой? Но у иврим в до-римскую эпоху было практически невозможно заставить первосвященника провести помазание в короли (Зимри, о котором я рассказал в Третьей новелле – единственный такой случай, да и то не в Иудее, где был Храм, а в маленькой Тирце. Впрочем, если читатель помнит, уже и там у любимца солдат, Тивни бен-Гината, ничего с помазанием не получилось, хотя какое-то время он несомненно стоял во главе Израиля).
Логично предположить, что в тот драматический момент истории Иудеи Аталия стала королевой именно по желанию народа.
Я набросал здесь только конспект своей версии истории королевы Аталии – в эту книгу нельзя вставить роман, как бы ни соблазнял автора сюжет.
Да прольётся поток всех археологических удач Плодородной Радуги на следующего за мной жизнеописателя Аталии, Изевели, Ёрама, обоих Ахазий и Еху бен-Нимши! И может быть, тогда подтвердится версия, которой я связал точки этой роковой геометрии: Ахав и Изевель, Ёрам и его жена Аталия, братья Аталии – Ехорам и Ахазия, их сорок два родственника, перебитые путчистами...
А пока, спрячем под корешок Танаха наши сомнения и продолжим следовать летописи.
Итак, результатом военного переворота в Израиле стало помазание в королевы Иудеи Аталии – дочери Ахава и Изевель. Правила она в Иерусалиме шесть лет. И все эти шесть лет вокруг Аталии кипела борьба профиникийской и антифиникийской групп придворных и жрецов.
В Израиле сторонами в смертельной вражде были Изевель и пророки. В Иудее противников королевы возглавил первосвященник Иояда. Иошева прятала Иоаша и тайком воспитывала его все шесть лет. Иудейские жрецы хранили тайну.
Профиникийскую партию в Иерусалиме возглавлял Матана – верховный жрец храма Баала. Цидонские жрецы здесь вели себя умнее, чем их родственники в Израиле: в хрониках нет ни одного свидетельства вторжения сторонников Баала в иудейские храмы.
Но через шесть лет уже ничто не защитило Аталию, Матану и их сторонников. Долго подготавливаемый заговор пришёл в действие, подобно военному путчу Еху в Израиле.
Вот описание последнего дня жизни королевы Аталии, как оно поведано Иосифом Флавием, который был ближе нас к событиям на целых два тысячелетия:
"На седьмой год Иояда сообщил обо всём пяти командирам сотен и убедил их участвовать в свержении Аталии с престола и передачи последнего ребёнку. Взяв с этих людей клятвенное обещание о содействие, первосвященник получил уверенность, что свергнуть Аталию удастся. Затем те мужи, кого он выбрал в сообщники <...> предприняли путешествие по всей стране, собирая вокруг себя левитов и старейшин племён, и в сопровождении их возвратились в столицу. Первосвященник потребовал от них клятвенного обещания молчать о том, что они узнают <...> Когда присутствующие поклялись, <...> он представил им своего питомца из рода Давида и сказал:
– Вот вам король из того дома, о котором Господь предвещал, что он будет править во все времена. Теперь я прошу, чтобы одна четвёртая из вас охраняла этого мальчика в Храме, другая займёт там все входы и выходы, третья четверть пусть встанет у входа в королевский дворец, а остальные останутся без оружия внутри Храма. Не давайте войти туда ни одному вооружённому человеку, только священнослужителям.
Одновременно он приказал нескольким левитам охранять мальчика с обнажёнными мечами, убивая каждого, кто дерзнул бы войти в Храм с оружием в руках.
Собравшиеся поддержали первосвященника.
Иояда отпер находившуюся в Храме оружейную палату, сооружённую ещё Давидом, и распределил между командирами сотен, священниками и левитами копья, колчаны и остальное оружие. Он выстроил их вокруг Храма тесною стеной, чтобы эти люди могли преградить туда доступ всем чужим. После этого привели мальчика, поставили его в середине круга и возложили на него королевский венец. Иояда помазал его елеем и провозгласил королём. Собравшиеся приветствовали это громкими криками и пожелали долголетия новому королю.
Услыхав такой шум, перепуганная Аталия с отрядом телохранителей кинулась из дворца к Храму. Священники впустили её в Храм, а последовавший за ней отряд задержали. Когда Аталия увидела ребёнка, стоящего у алтаря с короною на голове, она с громкими криками разорвала на себе одежды и приказала убить всех, кто посягает на её власть.
Иояда подозвал командиров сотен, приказал отвести Аталию в Кидронскую долину и там убить, ибо он не желал осквернять Храм <...> Командиры сотен поволокли Аталию к воротам Мулов и там убили".
Конец драмы записан во Второй книге Царств.
И заключил Иояда союз между Господом, королём и народом, чтобы был он народом Господним, и ещё союз между королём и народом.
И пришёл весь народ страны в дом Баала, и разрушили его и жертвенники его. И идолов его перебили, и Матану, жреца Баала, убили перед жертвенниками. И поставил священник стражей в доме Господнем, и взял он начальников сотен и скороходов, и весь народ страны, и они сошли с королём из дома Господня, и через ворота Скороходов прошли во дворец.
И воссел король на престол. И веселился весь народ страны. И успокоился город.
А Аталию умертвили мечом.
Вот мы и заглянули в Танах, но не нашли там фактов, подтверждающих демонизм матери и дочери. Время было злодейское. Всеобщее озверение, начатое походами великих империй: Хатти, Египта и Ассирии показало населению Кнаана ничтожность любой человеческой жизни: вот Изевель правит, а вот её жрут собаки.
Я уже напоминал, что Танах – не свод истории. Тоже и в данном случае, летописец не ставил цели запечатлеть жизни двух древнееврейских королев. Как обычно, цель и смысл сообщения в Танахе – мораль. Не отступайте от Единого Бога! Не слушайте язычников, не тянитесь к их культам – посмотрите, как скверно это кончается.
Не удивлюсь, если из новонайденных "Рукописей Мёртвого моря" мы узнаем, что ни Изевель, ни Аталия не причастны к убийствам в Израиле и Иудее, что они сами – жертвы.
Но будет поздно. Аморальность двух древнееврейских королев уже вошла в фольклор и, увы, не только евреев. Такие роли определила им судьба: Изевели – преследовать "истинную веру", Аталии – убивать собственных детей.
И погибнуть в назидание потомкам.
Несколько слов о приведённых в новелле именах, вероятно экзотических для русского уха. Впрочем, не спешите...
А.И. Солженицын назвал сына Ермолаем, возможно, не ведая, что это имя, как и Еремей, имеет "предком" четвёртого короля Иудеи Ёрама (по другой версии – Ирмияу). А от Аталии "произошли" все Наталии, включая и жену Александра Исаевича.
Однако, этимология имён – не моя тема.
*
Новелла Седьмая
Еху Кровожадный (842 – 814 г.г. до н.э.)
А от грехов Яровама бен-Навата, которыми
тот ввёл в грех Израиль, не отступил Еху.
/Вторая книга Царств, 10-29/
Месяц Тевет. Третьи сутки Изреельскую долину сечёт дождь. Трава с корнями плавает в лужах, слипшаяся листва на деревьях покрыта водяной пеленой – её сдувает ветер. Холодом веет от белых камней, по которым проходит дорога из Гил'ада на запад, к морю. Раннее утро. Туман и сумрак.
На краю долины возникает отряд боевых колесниц. Он движется в направлении селения Изреэль, ещё не очнувшегося от сырого дурмана этой ночи. Возницы ударами скрученных верёвок подгоняют лошадей воины молчат, не перекликаются, как обычно, из повозки в повозку. Они строго держат строй, сжимают в кулаках дротики, и каждый вгляды- вается в горизонт. Сплетённые из прутьев щиты по бокам колесниц защищают возниц и воинов от ветра. Поверх халатов – толстые войлочные плащи. Это – доспехи, и ими же покрываются, ложась спать.
Но не спали сегодня ни эти солдаты, ни их командиры, едущие верхом впереди отряда колесниц. Сидя на корточках у костров, они разговаривали, строили планы и ждали рассвета, чтобы тронуться в путь и исполнить Божью волю – спасти Израиль от чужеземных "баалов" и их покровителей – королей из рода Омри.
Так это начиналось: клятвой, что ни единое слово не выйдет за круг посвящённых и что все действия, о которых они договорились у себя в стане, будут общими. Вместе кровь и вместе добыча, вместе риск и вместе почёт.
Впереди отряда едет Еху бен-Нимши, военачальник короля Ехорама. Он сидит на лошади на чепраке с ремнём, подтянув под себя колени – ни сёдел, ни стремян в ту пору ещё не придумали. Далее, тоже верхом, – Бидкар, командир королевских колесниц и верный товарищ, всегда и всюду следующий за Еху. Оба молчат, изредка оборачиваются, проверяя строй и взглядывая в направлении оставшегося за Иорданом городка Рамот.
Там, в Рамоте и начался заговор Еху.
Два ивримских короля обороняли от арамеев город Рамот, что в области Гил'ад, на восточном берегу озера Кинерет. Ахазия, король Иудеи, уже несколько раз предлагал плюнуть на разорённый город и отправиться по домам. Но израильский король Ехорам, затеявший эту войну, уговаривал союзника продержаться ещё хотя бы месяц. Сперва они, понеся большие потери, захватили Рамот, откуда за время осады разбежалось всё население. Потом, едва начали собирать жалкие трофеи, а король Ехорам уже размечтался о хотя бы небольшом триумфе при возвращении его армии в Шомрон, вдруг обнаружилось, что город окружён свежими силами арамеев, приведёнными из Дамаска королём Хазаэлом. Арамейские воины носили халаты с короткими рукавами, их шлемы имели наушники, султаны и похожие на толстую косу назатыльники, прикрывавшие шею от удара стрелы.
Отчаянно храбрый король Ехорам приказал открыть ворота и возглавил вылазку, рассчитывая, как его отец Ахав дотянуться мечом до самого главного врага. Но он не был удачлив, как Ахав, и сразу получил стрелу в плечо. Атака же захлебнулась в тяжёлых волнах арамейской пехоты.
Раненого Ехорама отвезли в селение Изреэль, союзник – иудейский король Ахазия, последовал за ним, и туда же, в Изреэль, прибыла из Шомрона мать Ехорама, Изевель, а с нею и весь двор с лекарями и финикийскими жрецами.
Теперь Ехороам медленно поправлялся.
И возвратился король Ехорам, чтобы лечиться в Изреэле от ран, нанесённых ему арамеями, когда он воевал с Хазаэлом, царём арамейским.
Вместо себя король оставил командующим Еху бен-Нимши, приказав защищать Рамот любой ценой. Но командирам надоело выводить каждое утро на стену невыспавшихся и злых бойцов, солдатам – ежевечерне отливать наконечники для стрел и затачивать ржавеющие мечи, рабам – заделывать в стенах проломы, оставленные окованным медью бревном- арамейским тараном, слугам – варить еду на два солдатских лагеря израильский и иудейский.
И ждать! Иврим, запертым внутри осаждённого Рамота, надоело ждать, когда выдохнутся атаки арамеев, когда разрешат отходить или, хотя бы, когда уж прекратится дождь.
Королю Ехораму не следовало оставлять такую обозлённую армию, помня о печальной участи "солдатских королей" – предшественников его деда Омри на троне Израиля.
Пока король Ехороам ещё был в строю, армия роптала, но сражалась и слушалась команд, несмотря на дождь. Солдаты любили Ехорама. Они видели, как он первым погнал колесницу на штурм Рамота, а когда оказались в осаде – сам возглавил контратаку. Ехораму всё прощалось за его храбрость и заботу о солдатах. Может быть, простили бы и дождь, но теперь король Ехорам лежал раненый у себя в поместье Изреэль – том самом, где его отец Ахав разводил виноград и поспорил из-за земли со своим соседом Навотом.
Из-за дождей атаки арамеев стали реже, иногда сражения не возникали по неделям. Тогда в осаждённом Рамоте солдаты, израэлиты и иудеи, ходили друг к другу в гости, собирались возле общих костров, иногда ругались, обвиняя своих правителей в отступлении от веры предков и вздыхали, вспоминая пасторальные времена общих королей: Шаула, Давида и Шломо, – когда иврим были единым народом, полновластным хозяином в Кнаане.
Впрочем, ссорились они всё чаще.
Командиры, грея руки над небольшими, обложенными камнями кострами, ворчали, что другого такого неудачника, как их король Ехороам, не найти.
Еху молчал.
В пропахшей плесенью солдатской палатке ели ячменную кашу, и старик-лучник, часто прерываясь, чтобы поклясться в правдивости своих слов, негромко рассказывал эфраимским новобранцам истории про их командующего, Еху бен-Нимши.
– Двадцать два года назад устроили в Шомроне великий праздник: наш король Ахав и королева Изевель выдавали замуж молоденькую дочь Аталию за иудейского принца Ёрама. Вам таких свадеб уже не видать – ведь тогда в Шомрон собрались гости со всей Эрец Исраэль и из Филистии, Тира, Цидона, с Элиши. Был даже вельможа из Мицраима с большой охраной и с подарками.
И вот перед началом праздника меня подзывает наш король Ахав и спрашивает шепотом:
– Видишь, там красавец глаз не спускает с жениха и невесты? Ты его знаешь?
– Конечно, – говорю.– Это же самый смелый человек Еху бен-Нимши, командир эфраимских колесничих!
– Верно, – подтвердил Ахав, – это Еху, и я его назначил в отряд моих телохранителей. Но сегодня мне что-то уж очень не нравится, как этот парень смотрит на Ёрама с Аталией. Сейчас я ухожу к гостям, а ты стой здесь и не спускай глаз с Еху. Если увидишь у него в руках оружие – тут же дай знак мне или охране.
Так я и сделал. Мне уже стало не до праздника, я всё время смотрел на Еху, на его хмурое лицо. Иногда он спохватывался, заставлял себя улыбаться – тогда, по-моему, лицо у него делалось ещё страшнее.
Но всё в тот раз обошлось. Свадьба окончилась, музыканты разошлись, гости разъехались, молодых проводили в Иудею, а через несколько лет пришла весть, что Ёрам стал в Иерусалиме королём.
Потом уже кто-то мне рассказал, как за год до этого старый Нимши приходил в дом Ахава просить руки Аталии для своего сына. Ахав, как обычно, был занят в оружейных мастерских, а все семейные дела переложил на королеву Изевель. "Финикиянка", конечно, высмеяла Нимши и прогнала вон. Мол, куда ты, худородый, лезешь! Аталия наша – принцесса! Внучка царя Цидона и дочь короля Израиля!
Рассказывают, наш будущий командир в тот день поклялся отцу, что не успокоится, пока не перебьет весь род Омри до последнего человека! А с Еху, – вы уже это поняли,– лучше не ссориться.
– Но Еху же такой верный слуга короля! – удивился молодой копейщик.– И Ехорам ему полностью доверяет – вон оставил вместо себя армией командовать.
– Ты скажи, кому не доверяет наш король! – откликнулись из угла.
Солдаты рассмеялись.
– Так почему же Еху ничего плохого не сделал никому из Омри? – вспомнил кто-то. – Двадцать два года прошло с той свадьбы! Я думаю, это всё болтовня – про него и Аталию. Людям лишь бы языками чесать!
– Еху ждёт Знака, – старик выпятил губу и поднял палец. – Господь через своего пророка даст Еху знать, когда нужно будет действовать.
– Так и помрёт в ожидании, – подытожил кто-то из солдат. Остальные засмеялись.
Они уткнулись в глиняные тарелки с едой, но разговоры продолжались и с набитыми ртами.
– А она? – слышалось в одном месте. – Говорят, и Аталия любила Еху все эти двадцать лет.
В другой группе тоже обсуждали жизнь военачальника.
– Ты думаешь, наш израильский Ахазия сам выпал из окна? – выкатив глаза, шептал соседу толстый возничий из Тирцы. – Могу поспорить, Еху ему "помог". Да все это знают!
– Ш-ш-ш! – у входа в палатку появился охранник, прижав к губам палец.
Но это проходил мимо Бидкар –"человек Еху". Он шёл, чтобы сообщить военачальнику новость, только что полученную от доносчика из королевского поместья Изреэль. Оказывается, там собрались сразу все, кого Еху "горячо любил": старая Изевель, раненый Ехорам, за которым она ухаживает, и король Иудеи Ахазия.
– Ну? – спросил Бидкар.– Не этого ли случая ты ждал? Накрыть всех сразу, одним ударом!
Еху не ответил. Он сидел на корточках, глядел в пламя костра, думал и ждал.
Стемнело. Дождь продолжал моросить. В солдатских палатках все, кто был свободен от охраны или службы по лагерю, укладывались спать, проклиная погоду и уже позабыв об Еху.