Арамеи со сравнительно небольшой армией вошли в Иерусалим, где они погубили всех князей народа, а всю добычу отправили своему царю в Дамаск. При этом потери арамеев, как выразился бы греческий историк, "не превосходили тех, что бывают на ипподроме от испуганных лошадей".
Король Иоаш лежал в эти дни у себя в поместье с тяжёлым приступом гриппа и не смог организовать сопротивления внезапному нашествию. Только когда грабители-арамеи ушли, иудеи опомнились, только тогда до народа дошло, до какого состояния доведена страна. Толпа ринулась искать виновного, на ком можно выместить гнев. Ближайшим "виновником" оказался больной Иоаш. Родичи Иояды решили, что вот он и пришёл, долгожданный час мести,
И над Иоашем свершился суд <...> Когда оставался он один в болезни тяжкой, сговорились против него рабы его за кровь сына Иояды, священнослужителя и убили его в его кровати, и он умер. И похоронили его в Городе Давида, но не хоронили его в королевских гробницах. Вот – те, кто составил заговор против него: Завад, сын Шимат-аммонитянки и Езавад, сын Шимрит-моавитянки. О сыновьях его и о множестве пророчеств о нём и об укреплении Дома Божьего написано в поучениях Книги Королей…
С этого момента и начнём.
И вступил на престол Амация, сын его, вместо него. Двадцати пяти лет воцарился Амация, и двадцать девять лет правил он в Иерусалиме. А имя матери его – Еодан, она из Иерусалима. И пост пал он справедливо в очах Господних, но не от всего сердца. И когда упрочилось за ним королевство, он умертвил рабов своих, которые убили короля, отца его. Но сыновей их он не умертвил, ибо записано в Торе, в Книге Моше, что Господь приказал: "Да не умрут отцы за детей, а дети не умрут за отцов".
Это был совершенно необычный жест для древних правителей: не вырезать род соперника до грудного младенца! Недаром хроники "Рассказы тех дней" особо отмечают данное событие. По-моему, изо всех королей Плодородной Радуги на это был способен только такой благородный человек, как Шаул – первый король иврим. Рассуждая о причинах переноса людьми вражды и на потомков своего недруга, о живучести этого чувства и о желании даже последнего злодея прикрыть свои поступки листиками слов, я заметил, что победителем вовсе не обязательно руководит ослепляющая ненависть ("И потомки твои...!"), а куда чаще- простой страх мести.
У Амации такого страха не было, и в конце новеллы мы увидим, к чему это привело.
Пока король Амация вершил суд, против Иудеи выступил следующий сосед – Эдом. Эдомцы тоже прослышали о смуте в Иерусалиме и спешили прирезать к землям своего королевства кусок Южной Иудеи.
Но они опоздали. В Иерусалиме сидел теперь крепкий государь – он не только отбил нашествие эдомян, но после жестокой расправы покорил всю их страну, возвратил её "под руку Иудеи", из-под которой Эдому не так давно (при короле Ёраме – деде Амации) едва удалось выползти.
Южный поход начинался довольно бестолково. Амация прикинул свои силы и решил, что воинов "Иуды и Биньямина, идущих в армию и держащих копьё и щит", будет недостаточно против наступающей эдомской армии. Поэтому нанял он израилитов: сто тысяч отборных воинов за сто талантов серебра.
Наёмники получили деньги вперёд и прибыли в Иерусалим, чтобы оттуда идти на войну с Эдомом. Но тем временем придворный иудейский пророк узнал о планах Амации и стал стыдить его:
– Король! Не бери с собой войско израильское, ибо нет Господа с сынами Эфраима. Иди один и действуй на войне мужественно, а иначе повергнет тебя Бог перед лицом врага.
И спросил Амация человека Божьего:
– А что будет со ста талантами серебра, которые я отдал войску израильтян?
Ответил человек Божий:
– Может, Господь возвратит тебе ещё больше.
Амация послушался совета и сказал израильтянам, что они могут оставить себе аванс и идти обратно домой. Наёмники обозлились и на обратном пути через Иудею излили на местное население весь пыл, заготовленный для Эдома.
А Амация отважился и повёл народ свой, и пошёл в Соляную долину, и побил сынов Сеира: десять тысяч! И десять тысяч живых пленили сыны Иуды и привели их на вершину скалы. И низринули их с вершины скалы, и все они разбились.
<…> И когда вернулся Амация, поразив Эдом, то принёс с собой богов Сеира и поставил их у себя богами, кланялся пред ними и им кадил.
Типичный для древних поступок: после захвата страны, богов – в плен и на Форум, пусть теперь служат римскому народу!
Но то, то ещё будет позволено могучему язычнику, непозволительно народу Единого Бога. Тот же самый придворный пророк ("Человек Божий") обращается к королю с недоумением: для чего ты притащил в Иерусалим этих истуканов, если они свой-то народ не смогли защитить? Да ещё и кадишь им!
Однако, в характере Амации за это время произошли большие перемены. Победа и богатые трофеи убедили его в собственной мощи и в покровительстве Бога любому его решению. А если так, для чего нужны ему ещё чьи-то советы?
И он прикрикнул на Человека Божьего:
– Разве мы поставили тебя королевским советником? Молчи, пока тебя не убили!
И перестал пророк, сказав:
– Значит решил Бог погубить тебя, потому что ты делаешь такое, и не слушаешь совета моего.
Если бы Амация остановился после похода на Эдом, он запомнился бы в народе, как собиратель иудейских земель. Но увы, девятого короля Иудеи было много гордыни и мало чувства юмора. Оглядываясь по сторонам, кого бы ещё победить, Амация вспомнил обиду, нанесённую ему израильскими наёмниками, которые, мало того, что не подумали вернуть деньги за невыполненную работу, но войско, оторое Амация отослал обратно, чтобы не шло с ним на войну, рассыпалось по городам Иудеи, от Шамрона до Бет-Хорона, перебило там три тысячи жителей и награбило множество добычи.
Амация посылает вызов на поединок королю Израиля (им в ту пору был Ёаш бен-Ехоахаз): Выходи и встретимся лицом к лицу!
В ответном послании, Ёаш рассказал Амации такую притчу. Репейник предложил породниться ливанскому кедру: "Отдай дочь свою сыну моему в жёны?" Пока кедр собирался с ответом, мимо пробежал полевой зверь и не то наступил на куст, не то просто поднял над ним лапу – во всяком случае, репейника не стало.
Вместо того чтобы посмеяться над анекдотом, а не принимать его на свой счёт, Амация обиделся. Он посчитал, что получил достаточный повод для войны и во главе войска двинулся на север.
Теперь уже у израильского короля не было выбора: его вызывали на поединок, и по законам чести он не мог не принять вызов.
И встретились лицом к лицу, он и Амация, король Иудеи, в Бет-Шемеше.
И потерпели иудеи поражение от израильтян, и разбежались они – каждый в свой шатёр. И схватил Ёаш, король Израильский, Амацию, короля Иудеи, в Бет-Шемеше, и привели его в Иерусалим. И сделали пролом в стене Иерусалима от ворот Эфраима до Поворотных ворот – на четыреста локтей. И взял Ёаш всё золото и серебро и всю утварь, что были в Доме Божьем у Овед-Эдома, и сокровища королевского дома, и заложников, и возвратились в Шомрон.
И жил Амация, король Иудеи, после смерти Ёаша, короля Израиля, ещё пятнадцать лет.
Заметим, что король Израиля поступил благородно: он не тронул иерусалимский Храм, только забрал свои законные трофеи. И Амацию он не стал наказывать за хвастовство и непонимание юмора, а взял с собой, в плен, где бедалагу содержали ещё пятнадцать лет после смерти великодушного Ёаша.
Потом отпустили.
И нужно было возвращаться...
А дома-то его не ждали.
За эти пятнадцать лет Иудея пришла уже в полное расстройство. Кто управлял ею – об этом в летописях ни слова. Когда стало известно, что старый король жив и возвращается из плена, среди правивших в Иерусалиме началась паника, и вскоре составился заговор во главе с теми самыми людьми, которых (надеюсь, мой читатель не забыл начала новеллы) помиловал Амация после убийства его отца.
Смелый слуга прокрался из столицы навстречу королю и предупредил того о заговоре. Амация повернул на юг, в Лахиш, где, как он надеялся, правитель сохранил верность Дому Давида. Но его предали. В Лахише короля схватили и выдали заговорщикам.
И умертвили его <...> И привезли его на конях, и погребён он был в Иерусалиме с отцами своими, в Городе Давида.
*
Новелла Девятая
Счастливо-печальная история иудейского короля Узияу (769 – 733 г.г. до н.э.) и грустно-удачная – израильского короля Ехоахаза (814 – 800 г.г. до н.э.)
Два этих короля – следующие в реестре правителей древнееврейских государств. У обоих в жизни был период большого несчастья, но и великая удача не миновала их. Только последовательность горя и радости оказалась у них обратной.
Прочтя в этой новелле жизнеописание обоих древнееврейских королей, вы можете порассуждать: которую половину жизни – если бы предоставлено нам было выбирать – назначить благополучной, а которую принять во всей её горечи.
Итак...
1. УЗИЯУ – ОТ ДОЛГОЙ УДАЧИ К ДОЛГОЙ ПЕЧАЛИ
Десятый король Иудеи Узияу начинает своё правление с того, что перевозит тело отца – убитого заговорщиками в Лахише короля Амации – в Иерусалим и устраивает похороны, какие подобает потомку Давида.
Так шестнадцатилетний король бросил вызов всей иудейской оппозиции, объявив своим жестом, что с разорившим страну правлением группировки аристократов и жрецов покончено. Вскоре он помирился с коэнами и никогда не давал им повода обвинить его в несоблюдении иудейских законов. Хроники в Танахе называют Узияу праведным королём, "искавшим Бога".
Он постоянно вникал в хозяйство Иудеи, покровительствовал скотоводам и земледельцам, основывал по стране новые поселения. По предположению археологов, Узияу ставил в степях на юге и востоке страны башни и цистерны для сбора дождевой воды, учил иудейских крестьян готовить землю для посева, вносить в неё удобрения, размельчая "камни с берегов Солёного моря". Под властью Узияу страна оправилась от разорительного правления заговорщиков-аристократов (пока короля Амацию держали в плену), а вскоре хозяйство Иудеи стало самым процветающим в Кнаане.
Ещё большие успехи выпали Узияу на поле брани. Унаследовав съёжившееся под напором врагов королевство, он собрал и выучил крепкую армию (по хроникам, триста тысяч бойцов!) и снабдил её всей необходимой по тому времени военной техникой. Для этого король организовал целую промышленную отрасль: теперь Иудея могла самостоятельно изготавливать из железа мечи, копья, пластины для кольчуг и даже ободы для колесниц и осадные орудия.
Как только Узияу решил, что его войско готово, он двинулся к побережью Верхнего (Средиземного) моря, от которого Иудею прогнали ещё при потомках Ехошафата Справедливого. Как и до эпохи короля Давида, здесь безраздельно правили филистимляне, и от их военных набегов содрогалась Западная Иудея.
В VII-VIII в.в. до н.э. главным городом Филистимского союза был уже не Яффо, а Ашдод. Армия Узияу, разгромив войска правителя города Гата, двумя колоннами направилась на побережье. Яффо и Ашдод выказали упорство, защищаясь с мощных городских стен, но их крепостные ворота были проломлены, иудеи прорвались в оба города и там в уличных боях одолели профессиональные армии филистимлян. Захватив все главные селения от Яффо до устья реки Яркон, Узияу вернул своему королевству западную границу времён Давида. Иудейское войско возвратилось домой с богатыми трофеями. Филистия снова стала данницей Иерусалима.
Следующим походом Узияу покорил Эдом. Иудейская армия заняла стратегически важный оазис Кадеш-Барнео, повернула на восток и прошла до самого побережья Ям Суф (Аккабского залива), где захватила два города: Эцион-Гебер и Эйлат, основанные королём Шломо и потерянные его потомками.
В Эцион-Гебере проводник стал уговаривать короля полюбоваться морем, "вернувшимся к Иудее". Близ берега шла рифовая гряда, глубина воды была здесь взрослому человеку до колена, мелководье это кишело рыбой и молюсками. Узияу недоверчиво смотрел, как плавает на поверхности воды проводник, и неохотно согласился на уговоры детей и свиты вступить в воду. Помолившись, он поставил на дно сперва одну ногу, потом, держась за верёвку с берега, – вторую. Тут принесли большое бронзовое кольцо с натянутым на него бычьим пузырём и положили на морскую поверхность. Король неохотно наклонился, подогнув бороду и придерживая её ладонью, приблизил к кольцу лицо и... замер.
Через некоторое время он, не отрываясь от глядения под воду, стал громко распевать благодарственные гимны Господу. Подол его рубахи намок, ноги должны были давно замёрзнуть, спина занеметь, но он только размахивал руками, подзывая одного за другим сыновей, сановников и даже потребовал, чтобы к нему подтащили первосвященника. Когда трепещущие от страха придворные приближались, Узияу отрывался от кольца, уступая им место, стоял уперев руки в бока, кивал головой и принимал их восхищённые восклицания. Потом он, не слушая уговоров лекаря, возвращался к пузырю и описывал стоящей на берегу свите голубых и зелёных "огромных, как левиафан" рыб с алыми плавниками, белоснежные и розовые кораллы, шевелящиеся от прибоя водоросли. При этом король мучился, не находя достойных слов и понятных иудеям образов – и то сказать, с чем можно было сравнить роскошество подводных садов, чтобы стало понятно им всем, привыкшим к двум-трём бедным краскам родной пустыни! Единственное, что приходило на ум – это цветы, извлекаемые из песков первыми иудейскими дождями...
У себя в иерусалимском дворце он потом ещё не раз вспоминал об увиденном чуде, благодарил Бога за это видение и даже высказал предположение, что Райский Сад находился именно на берегу Эцион-Гебера или Эйлата.
Близкие короля уже стали беспокоиться, что он перенесёт столицу на юг, к морю, но тут с Узияу произошло несчастье, далеко отодвинувшее воспоминание о чудесном приключении.
Возвращаясь из Эйлата и ведя войско по Негеву, Узияу основывал крепости и новые поселения, помогал осевшим там иудеям советами и семенами, дарил коз и овец из королевского хозяйства – лучшего в Кнаане.
И сделал он в Иерусалиме механизмы, искусно рассчитанные, чтобы они находились на башнях и на углах – для того, чтобы метать стрелы и большие камни <…>
И пронеслось имя его далеко, потому что он <…> весьма окреп.
По-видимому, в эти же годы у Узияу складывались добрые отношения и с Шомроном, так как в том же Негеве археологи обнаружили останки израильских укреплений и что-то вроде постоялых дворов с вырытыми на их территории колодцами.
И давали аммонитяне дары Узияу, и достигло имя его пределов Мицраима, ибо стал он силён чрезвычайно. И построил Узияу башни в Иерусалиме над угловыми воротами и над воротами долины, и на стыке, и укрепил их все. И построил башни в пустыне, и выкопал много колодцев, потому что много скота было у него – и в низменности, и на равнине. Были также земледельцы и виноградари в горах и на Кармеле, ибо он любил земледелие. И было у Узияу войско для военных действий – армия, выходившая отрядами по числу командиров под началом Изиеля, писца, и Маасэяу, королевского сановника. Общее число глав семейств из храбрых воинов – две тысячи шестьсот, да при них армейская сила – триста семь тысяч пятьсот, способных биться с воинским мужеством и помогать королю одолевать неприятеля. И приготовил Узияу для всего войска щиты и копья, и латы, и луки, и пращные камни <…>
И распространилось имя его далеко, потому что он весьма окреп.
Но вдруг резко изменилось расположение Господа к Узияу. Летописи берутся просто объяснить эту человеческую катастрофу: король зарвался от успехов и взял уже на себя, кроме королевских функций, обязанности верховного жреца.
Когда сделался он силён, возгордилось сердце его до нетерпимости, и проявил он вероломство перед Господом: вошёл в Храм Господень, чтобы воскурить на алтаре жертву. И пошёл следом за ним коэн Азарияу и с ним восемьдесят священнослужителей Господних, людей мужественных. И воспротивились они королю Узияу и сказали ему:
– Не тебе, Узияу, воскуривать Господу, а жрецам, сынам Аароновым, освящённым для этого. Выйди из святилища! Не будет тебе почёта от Господа.
Но разгневался Узияу, а в руке у него кадильница для воскурения. И когда разгневался он на коэнов, проказа появилась на лбу его перед лицом священнослужителей в Доме Господнем, у алтаря с воскурением. И обернулся к нему Азарияу и все другие священнослужители – и вот проказа на лбу его.
И торопливо вывели его оттуда, да и сам он спешил удалиться, так как поразил его Господь.
<…> И был Узияу прокажённым до дня смерти своей, и жил он в доме для прокажённых, отлучённый от Дома Господня. А Ётам, сын его, ведал королевским дворцом и судил народ страны.
Стоп! Возвратимся к моменту, когда внезапно прервали коэны спор с королём, кто имеет право вести жертвоприношения, и все восемьдесят пар глаз уставились на лоб короля. Несколько минут в Храме было совершенно тихо, пока кто-то не закричал: "Это же проказа!"
Онемев, с замершим взглядом, на расстоянии от идущих за и перед ним жрецов, король проследовал за городские ворота, которые затворились за ним на… двадцать пять лет.
Но вначале никто ещё ничего не знал определённо. Прежде всего, коэны должны были поставить диагноз болезни – может, это и не проказа, может, ещё обойдётся? Всё делалось строго по ритуалу, записанному в Танахе, так как наставлял господь Аарона и Моше поступать в подобном случае.
Народ, столпившийся на городской стене, в молчании наблюдал за действиями рабов и лекарей-левитов, окруживших короля у городских ворот, вблизи дома, в котором жили прокажённые – те испуганно таращились из дверного проёма, прикрывая руками загаженные струпьями физиономии.
Прежде всего, левиты должны были внимательно рассмотреть цвет язвы на лбу у короля. После этого на ощупь определяли, проникла ли она вглубь кожи и не побелели ли волосы вокруг язвы. Потом это место перевязывали и оставляли так на семь дней.
– Если пятно за семь дней не разрастётся,– приговаривал левит над ухом Узияу, –нужно будет перевязать ещё на семь дней. Если и после этого язва не пройдёт и даже расширится, а кожа потемнеет, то это – проказа.
С иерусалимской стены было хорошо видно, как худой человек – ещё час назад самоуверенный король – снимает с себя парадные одежды и остаётся голым, как раб его бреет, левиты распускают ему волосы и облачают в рваную одежду, по которой прокажённого можно узнать издалека.
Рядом уже пылал костёр. Один из рабов кинул в пламя королевское платье и сандалии, а другие принесли из города постель Узияу и вороха его одежды. Всё это пожрало пламя. Даже волосы, срезанные с головы короля, бросили в огонь.